Глава 14*
– Сириус?
...
– Бродяга.
...
– Ты здесь?
...
– Ну ладно.
*
– Сириус, помнишь, ты говорил о каком-то заклинании, которое приклеивает человека к стулу?
...
– Как там оно произносится?
...
– Второе слово. Я не помню...
...
– Рон хочет опробовать на Фреде и Джордже. Они его достают.
...
– А как насчет другого? Которое – ну, не связывает язык, а делает так, что ты болтаешь без умолку всякую ерунду – просто звуки, какое-нибудь "крякринтрба", ну, ты помнишь?
...
– Ох...
*
– Я тут подумал. Тетя Петунья как-то пожаловалась, что я в детстве много кричал по ночам. Ну, почти не спал. У Дадли, она говорила, тогда еще резались зубы, и она ужасно выматывалась.
...
– Можешь не отвечать. Я вот подумал – наверное, это тоже из-за нашей связи. Не зубы Дадли, а мои ночные кошмары. Ты ведь тогда... Ну, только попал... Туда.
...
– Но ты, наверное, не хочешь говорить об этом. Я понимаю, ладно.
*
– Я получил твое письмо, Сириус. Сова выглядела немного потрепанной... Ну, на самом деле, она была едва жива.
...
– Но это ничего, Джинни обещала откормить ее вафлями с молоком. Но ты не возражаешь, если я отправлю ответ с Буклей?
...
– Это моя сова. Белая. Очень красивая.
...
– Ну, значит, ты не против. Отлично.
*
Жди – легко сказать! Часов в палате нет, а вид из окна обманчив – пока Гарри бродит по палате, пытаясь хоть как-то скоротать время, снежные шапки успевают вырасти на черепичных крышах, утонуть в темноте и появиться вновь. Палата словно намеренно сводит с ума – эти пчелы, это дурацкое окно, эта, черт возьми, запертая дверь!
Гарри останавливается у постели, с отвращением косится на нетронутую еду. Овсянка с джемом, тосты и какао – за все это время овсянка ничуть не заветрилась, тосты не остыли, какао так и дымится. Все заколдовано. Может, и дверь зачарована – не откроется, пока он не съест все это?
Фу. Неужели непонятно – ему не до еды! Что тосты жевать, что кусок простыни – все одно. Где этот... доктор Виллоу?
От нечего делать Гарри подходит к двери снова – дергает ручку, зная заранее, что смысла в этом нет.
– Вот же дерьмо! – он со злостью пинает дверь ногой – и чуть не получает дверью по лбу.
Он отскакивает к стене. В палату входит, покашливая, человек – желтая мантия и прямоугольные очки с заляпанным точно чернилами правым стеклышком. У человека короткая и пышная, кустистая какая-то борода – Гарри мигом понимает, кто перед ним. Вот черт.
– Простите, – бормочет он.
Человек хмыкает и закрывает дверь – Гарри успевает разглядеть только мозаичную цветную плитку и возящихся у ног медсестры малышей. Доктор подходит к постели и снимает карту со спинки.
– Как самочувствие... Гарри? – как-то рассеянно читает он. Рассеянность эта – во всем, начиная от выражения лица и пятна на очках и заканчивая измятой, натянутой словно в спешке мантии. Наверняка у него еще и крошки в бороде. Или фантики. Гарри подходит ближе.
– Я в порядке. Вы же доктор Виллоу?
Будет неудивительно, если этот доктор и имя свое не вспомнит, думает Гарри, но доктор – черт... – отзывается довольно живо:
– Ну разумеется! Забыл представиться. Когда мы виделись в последний раз, Гарри, ты был без сознания. Это даже нельзя назвать "виделись", на самом-то деле, ха! Это я тебя видел. Так ты говоришь, ты в порядке? Это просто прекрасно. Расскажи-ка, что тебе снилось?
Снилось? Разве это обычно спрашивают у пациентов? Гарри в недоумении топчется на месте. Но, в конце концов, это не маггловская больница, верно? Здесь все немного... нетипичное.
– Э-э... – Он честно пытается припомнить хоть что-то. – Не знаю. Ничего не помню. Это важно?
– Ну разумеется, это важно! С какой стати мне иначе интересоваться твоими сновидениями, скажи-ка на милость?
– Хм... из вежливости?
– А ты очень часто начинаешь разговор с вопроса "что тебе снилось?"
– Никогда не начинал, – честно отвечает Гарри.
Доктор не поднимает глаз от карты, выражение растерянности на смешном его лице уступает место сосредоточенности – теперь он не выглядит человеком, натянувшим спросонья мантию колдомедика.
– И правильно. Иногда это весьма личный вопрос, поверь мне. – Вздохнув, доктор снимает очки и вытирает стекло рукавом – точно только теперь заметил, что слеп на один глаз. – Но в нашем случае, Гарри, утаивать сновидения даже самого интимного характера – плохое решение. Ты и без того поставил в тупик десятку лучших британских колдомедиков.
– Я? – тупо переспрашивает Гарри. Доктор только кивает и, водрузив очки на нос, продолжает читать. Любопытство жжет язык – смолчать просто невозможно: – О чем вы, сэр? В какой еще тупик?
– Обыкновенный тупик, – невозмутимо поясняет доктор. – Теоретическая медицина волшебного мира не знает из него выхода – ну, на данный момент. Ты – уникальный случай. – Он на секунду отрывается от чтения и подмигивает: – Но тебе не привыкать, а?
Не очень-то это смешно! А ведь он и не подумал удивиться тому, что ни медсестра Грин, ни этот доктор и бровью не повели, прочитав в карте его фамилию. Дурак. И разглядеть шрам они не пытались... А теперь – ему не привыкать, видите ли! Начали делать вид, что Гарри – самый обычный пациент, вот и продолжали бы! Так нет...
Руки чешутся взять с подноса кружку и швырнуть в дурацкую стену. Гарри только плюхается на кровать и раздраженно предлагает:
– Может, тогда вы скажете, что со мной произошло?
Доктор наконец-то откладывает карту.
– Ну разумеется. Не вдаваясь в подробности – ты потерял сознание, Гарри. Ты, наверное, помнишь и сам, как это случилось.
Зеленое пламя, вспоминает он. Пламя, запах пыли и пепла – и толчок вон, тяжелая волна... Но мало ли, что может случиться, когда путешествуешь по каминной сети! Неужели из-за этого его доставили в Мунго?
– Я... хотел попасть в одно место, – Гарри косится на доктора – уточнит? Переспросит? Но доктор молчит. – Через камин. И там... Может, было слишком далеко, я не знаю. Там меня словно откинуло. Камин не хотел меня выпускать.
– Ерунда, – спокойно говорит доктор. Он садится рядом – от пронзительного взгляда Гарри делается не по себе, и он отворачивается. Доктор вздыхает, кажется, с
сожалением. – Камин не может не выпустить путешественника ни с того ни с сего. Перекрыть сеть не так легко – даже аврорам требуется личное разрешение министра. Тебя, действительно, "откинуло", как ты выражаешься – но не физически, а ментально...
– Ах, так вы уже перешли к самому интересному, доктор? – доносится от двери. Гарри вскидывает голову и тут же вскакивает на ноги.
– Профессор!
– А, директор, – доктор кивает в знак приветствия и вежливо приподнимается с постели – на несколько сантиметров, и вновь садится. – Ждал вас. Есть успехи?
– Да, Билл. Все в порядке, можешь не опасаться за свою лицензию, – директор лукаво подмигивает и переводит взгляд на Гарри. – Здравствуй, мальчик мой. Рад видеть тебя в сознании. Я принес тебе кое-что, погоди-ка... Ах, вот, – из складок пурпурной мантии директор выуживает свернутую в трубочку газету. – Полли сказала, ты интересовался свежим выпуском.
Свежим... Ноги становятся как ватные. Гарри машинально берет газету и разворачивает. Буквы расплываются, зато во всю полосу – лицо, которое он узнает сразу же. Конечно, узнает, хоть и не видел в живую ни разу. Вот только что-то кажется странным, но что...
Гарри пытается сглотнуть, но во рту слишком сухо. Буквы под снимком замедляют пляску и складываются на мгновение в короткое "Сириус Блэк. 1977г." – и только тогда Гарри понимает, почему человек на снимке выглядит странно – он молод и... счастлив. В последних выпусках "Пророка" – их показывал Рон, тыча пальцем в крупное "ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК" – печатался, конечно, другой снимок. Там Сириус Блэк скалится и встряхивает грязными, ссохшимися в комья волосами, и глаз его почти не видно – он точно сумасшедший. А здесь... Здесь у него вздрагивают плечи – от смеха.
Гарри поднимает глаза от снимка и, встретив понимающую улыбку директора, неуверенно говорит:
– Спасибо.
Пугаться поздно, понимает он. И отрицать поздно, и удивляться – все возможности притвориться, что он вовсе не интересуется Сириусом Блэком, он прошляпил. Да и
есть ли в этом смысл? Если Бродяга почти оправдан... Нет – это вопрос, "почти" или нет. Рон ведь пишет, что в министерстве шумят, что неизвестно, чем кончится история. Но ведь и Петтигрю, выходит, пойман, так за чем встало дело...
– Сядь, мальчик мой, – директор ободряюще сжимает его плечо. – Нам есть о чем поговорить, верно?
Гарри садится на кровать. Мысли носятся и путаются, в памяти вспыхивает то предупреждение Сириуса опасаться легилименции, то – какая глупость! – надпись под портретом директора в карточке от шоколадных лягушек: "...величайший маг современности...". Гарри вздыхает и опускает взгляд на снимок. Нет, он не может больше сомневаться – слишком запутался. Он складывает газету пополам и оставляет лежать на коленях.
*
– Ух ты! Сириус! Сириус, ты читал сегодняшний "Пророк"?
...
– Это... это же ужасно круто, верно? Я как раз читаю... "Признан виновным и приговорен к двадцати годам тюремного заключения без права посещения"... Ха, да как будто кто-то захочет его видеть! "И к двадцати годам заключения с сохранением права на посещения"... О, и тут пишут, что ты полностью оправдан! Правда, здорово?
...
– Ох, я знаю, что ты отвечаешь только на письма, просто не могу удержаться. Прости.
...
– И все-таки это круто! Тут пишут, что обвинение настаивало на каком-то "поцелуе дементора", но суд решил иначе. Этот "поцелуй" звучит жутковато... Ну, ладно, пока, Сириус.
*
...словно смотришь на солнце – так и тянет зажмуриться или потереть глаза, но голос предупреждает:
– Держи глаза открытыми, Гарри.
– Хорошо, сэр, – трудно понять, говорит он это вслух или только думает. Мысли такие
плотные – ужасно похожи на слова.
Ужасно странно и ужасно скучно – вот каково это. Гарри честно пытается ни о чем не думать, надеется даже задремать – может, тогда время пролетит незаметно? Но дремота не накатывает – он, кажется, выспался на десять лет вперед! – и мысли начинают шуметь все громче.
Да как это – не думать? Не думать – это ведь не то же самое, что думать о том, чтобы ни о чем не думать! Гарри старается дышать медленнее, сосредотачивается на вдохах и выдохах. От дыхания его раскачивает, словно он сам – и ветер, дующий в паруса, и хлипкая лодка на волнах. Он моргает – вокруг вода, пестрые пятна и темные сощуренные глаза. Какие огромные у него зрачки, ух ты! Как у Живоглота в темноте.
– А вам обязательно было снимать очки, сэр? – снова то ли думает, то ли говорит Гарри.
– Тихо, тихо, мальчик. А впрочем, нет, скажи мне лучше, чувствуешь что-то?
– Скучно, – честно отвечает он. – И... все... такое мягкое. Немного странно. Знаете, сэр, как сон наяву.
– Какие-то неприятные ощущения?
– Да нет, сэр. Ну, мне хотелось бы, чтобы вы перестали... это делать. Но это ничего, я потерплю.
– Хорошо, хорошо... Полагаю, на этом можно закончить. Мда, ну и задачку вы нам подкинули, директор... – Гарри словно выныривает на поверхность – мир становится ярче и четче, и даже негромкая речь доктора Виллоу бьет по ушам. – Имею сказать следующее, – он делано весело подмигивает Гарри и поворачивается к директору, надевая очки. – Все по-прежнему. Сознание защищено, и очень хорошо. Но это, конечно, не выучка окклюментиста, сами понимаете. Да и какой мальчишка в... сколько тебе, Гарри, двенадцать? Мало кто в возрасте двенадцати лет способен выставить столь качественный внешний блок. Его, разумеется, можно сломать, но это... неоправданный риск. Такого моя лицензия точно не переживет, – хмыкает он и откидывается на спину стула, скрестив на животе руки. – Ваша беда не в этом, директор. Ментальная защита – приятное следствие магической метаморфозы, которая случилась с этим мальчиком.
Гарри старается не шевелиться, не ерзать на кровати, несмотря на затекшие ноги. Он ловит каждое слово. Доктор окидывает его взглядом.
– Ты счастливец, Гарри. Взрослые волшебники годами пыхтят и мучаются кошмарами, чтобы сотворить жалкое подобие того блока, которым защищено твое сознание.
– Но это не моя заслуга, – хмурится Гарри.
– Конечно, но все-таки – редкое везение. Однако на этом оно оканчивается, – доктор заметно серьезнеет. – И далее мы имеем дело с двумя серьезными проблемами – с неконтролируемой трансфузией магической силы и с ментальной несовместимостью.
Они с директором сидят друг напротив друга – похожие позы, одинаково задумчивые лица. Они, наверное, старые знакомые, ведь профессор Дамблдор называл этого доктора по имени... И конечно, они понимают друг друга с полуслова! А Гарри мотает головой, как вылезший из пруда пес.
– Я не понимаю! Что... о чем вы? – выходит почти жалобно. Он умоляюще смотрит на директора, и тот быстро кивает.
– Извини нас, Гарри. Меньше терминологии, Билл. Гарри должен понять, в чем дело. В конце концов, ему предстоит столкнуться с некоторыми вынужденными ограничениями.
Гарри совсем не нравится, как это звучит. Вынужденные ограничения? Директор ловит его взгляд и мягко кивает – "слушай". Газетные листки хрустят – в волнении Гарри мнет их вспотевшими пальцами. Черно-белое лицо теперь все в складках.
– Что ж... – доктор поправляет очки и, посмеиваясь, извиняется: – Прости, Гарри, нелегко это – то жужжи как пчела и не смей слова длиннее трех слогов сказать, то не говори с подростком как с младенцем, то изволь на чистом научном выражаться – "у нас консилиум, сэр!", представляешь? Хм, так о чем я... Страшное слово на "т" – это всего лишь перетекание одного в другое. Слышал о сообщающихся сосудах? – Гарри неопределенно качает головой, но доктор, кажется, и не ждет иного. – Нет? Ничего страшного. Ну так вот – это такая система, Гарри, в которой две емкости соединены – и жидкость по, хм, мостику может перетекать из одного сосуда в другой. Выравнивая уровень. Но важно другое – если мы говорим о двух магах, Гарри, то эти "сосуды" никогда не должны быть соединены. Понимаешь? Эта твоя связь, головная боль британской колдомедицины, – это, как ни крути, патология. И знаешь, почему? Такое
соединение не страшно для стеклянной емкости с зельем, но когда вместо стекла – человеческая плоть, когда мостик то закупорен, то нет, а вместо зелья – магическая энергия, мы сталкиваемся с опасностью. Согласен?
– Не знаю, – только и отвечает Гарри.
Как жалко, что они с Дамблдором здесь не одни! Выходит, этот доктор все знает – все до конца, и про связь, и про это "перетекание"... Есть ли что-то, что нужно от него утаивать?.. Дамблдор, кажется, читает его мысли, потому что наклоняет голову и, глядя поверх очков, спокойно говорит:
– Не переживай, Гарри. Пока ты спал, мы узнали очень многое. Хагрид показал твое письмо – надеюсь, ты не станешь на него злиться, потому что это письмо нам по-настоящему помогло. А твой крестный – ты, полагаю, уже знаешь, что Сириус Блэк твой крестный? – попытался как можно подробнее рассказать обо всем, что с вами происходило. Доктор Виллоу предлагает вспомнить ту историю с собаками – вот один из примеров трансфузии, или перетекания, как тебе угодно. Но ты, Гарри, можешь привести и другие примеры, не правда ли?
Сглотнув, Гарри кивает. От стыда во рту становится сухо. Директор не упрекает открыто, но в тоне голоса, в склоненной голове, в самом взгляде его – осуждение. Гарри сцепляет пальцы в замок – вспоминается, как на занятиях хрустят пальцами некоторые студенты, нервничая или скучая. Как же глупо! Ему нечего сказать в свое оправдание – он, конечно, должен был сразу рассказать директору о происходящем... Или тогда, когда директор пришел на Тисовую и просил у тети Петуньи чай с травами... или когда написал письмо... Ох!
– Это случайно вышло, – тихо говорит он, – еще в самом начале. Сириус потом кричал... "Кто тебя просил" и всякое такое... Ну, я помог ему. Как будто... Сильное заклинание послал куда-то далеко.
– И что ты чувствовал после? – нетерпеливо наклоняется вперед доктор. – Усталость, истощение? Или, может, прилив сил? Или что-то, похожее на опьянение?
– Наверное, истощение, сэр, – неохотно признается Гарри. Да ведь его загоняют в ловушку! – Но с собаками было не так!..
– Ну разумеется, – доктор останавливает его жестом, – ведь в тот раз убыло не в твоем сосуде, Гарри. Сила, которая пришла тебе на помощь, перетекла от твоего... крестного.
– Он не специально...
– О том и речь, верно? Опасность, – многозначительная пауза, – определена именно тем, что вы "не специально".
Гарри вскидывает голову. Так вот, зачем это все! Так вот какие "ограничения"! Уверенность заполняет его целиком, горькая, кипящая, и вырывается глухим криком:
– Вы хотите это убрать!
– Гарри... – мягко начинает директор, но Гарри протестующе мотает головой:
– Нет! Я не хочу! Я... Мне нравится эта связь – нравится говорить с Бродягой... и что он есть! И... – Он захлебывается словами, быстро выдыхает и вскакивает на ноги. Злость и отчаяние затапливают его, словно он и впрямь сосуд со стеклянными стенками. Но нет, нет, так нельзя – они не послушают! Гарри замолкает на полуслове и проговаривает неожиданно напористо: – Откуда мне знать, может, в нашей школе заведется еще парочка василисков! Или Том Реддл решит вернуться! Или... да мало, что ли, может приключиться! Разве не полезно это окажется, ну? Я не хочу больше сталкиваться с этим... один!
"
Сириус! – мысленно зовет он, заранее чувствуя, что ответа не дождется. Связи нет – точно провод оборван. Может, это просто так вышло, а может, это доктор с директором уже что-то сделали!.. –
Сириус! Сириус, пожалуйста! Бродяга!.."
Доктор поднимается со стула и кладет руку Гарри на плечо. Тяжелая, мягкая рука – Гарри выворачивается из-под нее, чуть не падая на кровать.
– Ну, ну, Гарри! – доктор удивленно разводит руками. – Не стоит так волноваться.
– Вы не уберете это, – упрямо повторяет Гарри. – Профессор! Пожалуйста!
Они переглядываются – доктор в отвратительно-лимонной мантии и директор в своих пурпурных одеждах, смотрят друг на друга – и словно разговаривают. Да какое там "словно" – Гарри с ужасом замечает, как доктор кивает, соглашаясь с тишиной, и, напоследок тронув Гарри за плечо, выходит из палаты.
– Гарри, сядь, пожалуйста, – невозмутимо просит директор. Не подчиниться не выходит – Гарри, стиснув зубы, опускается на кровать, ощущая, как дрожат колени. – Я хочу, чтобы ты ответил мне на один вопрос, Гарри. Хорошо?
– Да, сэр!
– Скажи, Гарри. Чего ты хочешь – встретиться со своим крестным в жизни или же никогда его и не увидеть? Подумай хорошо – и тогда, – Дамблдор выдерживает паузу, пристально глядя на Гарри, – мы сможем поговорить о вашей связи.
Гарри опускает глаза и долго разглядывает свои руки – тонкие шрамы, царапинки, грязь под отросшими ногтями... Он не думает – понимание приходит неожиданно легко – он набирается смелости произнести очевидное вслух.
– Ментальная несовместимость, – выдавливает он едва слышно. – Вы же об этом, да? Я не смогу увидеть его, пока есть эта связь. Это из-за нее я потерял сознание тогда, в камине? А не из-за того, что далеко.
Ему не нужно смотреть на директора, чтобы увидеть подтверждение, и не надо слышать негромкое и мягкое до отвратительного:
– Верно, мальчик мой.
*
– Сириус... Ты... в порядке? Мне показалось... То есть, конечно, не показалось. На самом деле, я знаю, что ты не в порядке. И... я могу что-то сделать?
...
– Гермиона говорит, когда я начну учиться защищать сознание, это все пройдет. И я не буду чувствовать, когда с тобой что-то не так. Но... какая разница, если ты и так мне не отвечаешь.
...
– Это, кстати, будет кошмарнейший год. Представить страшно. Только дополнительных уроков со Снейпом не хватало...
...
– Ого, я чувствую, ты злишься. Ладно, извини. Я... не буду больше пользоваться связью. Хватит и писем. Только Букля куда-то запропастилась... Надеюсь, она в порядке. И ты... в порядке. Ладно. Пока.
