Глава 16- Хелена, я хотел бы поговорить с тобою.
Серая Леди неохотно остановилась. Первой ее мыслью было, что барон все-таки передал Слизерину их разговор, однако она решила держать себя в руках.
- Да, дядя Салазар? – Хелена обернулась к собеседнику. Ей доставляло удовольствие называть так его – немного нескладного худощавого паренька. Став призраком, она стала замечать многое из того, что ускользало от нее при жизни. Теперь вот, например, Хелена имела удовольствие наблюдать секундную гримасу на лице Слизерина, впрочем, быстро исчезнувшую. – Я могу вам чем-либо помочь?
- Думаю, что можешь, - кивнул Салазар, ни словом не обмолвившись по поводу обращения. Он поманил Хелену за собой в один из ближайших кабинетов и уселся на первую парту. Призрак завис в двух шагах от него.
- Я хочу, - без предисловий произнес Слизерин, - чтобы ты припомнила: что, спустя столько веков могло сохраниться от твоей матери?
Вопрос был задан в лоб, и Серая Леди сперва даже смешалась. Черные глаза пристально, не отрываясь, смотрели на нее. Хелена, даром, что была приведением, почувствовала, что ее, как в детстве, пробирает дрожь от этого взгляда.
- Ну… - замялась девушка, будто плохая ученица, - я даже не знаю… Книги?
Логично. Что еще могло остаться от Ровены Рейвенкло? Слизерин уже думал о них, но отверг эту мысль.
- Нет, - покачал он головой. – Книги нашего времени уже слишком старые. Страницы истончились, переплеты, возможно, вообще сменились… Да и тяжеловаты они, если сравнивать с современными. Это должно быть нечто более компактное и долговечное.
Хелена пожала плечами:
- Мать всегда была равнодушна к вещам. Только самое необходимое – и книги. Она даже украшениями как-то не особо увлекалась.
- Мда, Ровена – известная бессребреница… - усмехнулся Салазар, и тут его осенило: - У нее ведь и еще один талант был! Если честно, он несколько не вписывается в ее стиль, но в нем ей не откажешь. Ровена ведь разработала несколько весьма интересных артефактов, не так ли?
Если бы призраки могли бледнеть, то Серая Леди бы побледнела. А так ее образ лишь слегка подернулся едва заметной рябью – и вернулся к прежнему состоянию.
- Да, что-то такое было, - равнодушно произнесла Хелена. – Мне никогда это не давалось. Не получалось у меня соединять материальную природу и магическую.
- Ровена тоже не с юности этим занималась, - отметил Слизерин. – По крайней мере, я такого за ней не помню. Это уже в Хогвартсе и то только после того, как у нас после всей суматохе освободилось хоть немного личного времени. Кажется, именно тогда она изобрела хроноворот, - он снова пристально посмотрел на Хелену, но призрачные плечики той все так же неопределенно передернулись:
- В восемнадцатом… да, кажется, именно в восемнадцатом веке Министерство Магии издало распоряжение, что держать хроновороты в частном владении запрещается. Их все нужно было сдать в Министерство, и выписывать каждый для конкретных целей. Жуткая бумажная волокита – но с другой стороны, может, так и правильнее. Не лучший вариант, чтобы все напропалую шастали по прошлому… Так вот, хогвартские хроновороты тоже были сданы в Министерство… и, насколько мне известно, пару лет назад наши гриффиндорские герои их там все перебили.
Слизерин нахмурился. Он не слишком интересовался изобретениями Ровены, ибо всегда не доверял артефактам. Он, если говорить по чести, и палочке-то не особо доверял, пользуясь ею только на уроках или для самой простейшей работы. Сам волшебник – вот главный инструмент для чародейства. Есть, конечно, зелья – но это совершенно отдельный вопрос, как считал Салазар.
- Ну хорошо, - произнес он наконец, - но если не хроноворот, то, возможно, что-то еще? Что там еще было, не напомнишь, ласточка?
Серая Леди вздрогнула. Слизерин никогда не утруждал себя придумыванием ласковых прозвищ – даже собственную дочь он звал только по имени, даже не сокращая. Ее же, Хелену, он почему-то часто называл «ласточкой». Девушка помнила, как в детстве возмущалась и, вспоминая герб Дома матери, требовала обращения «орленок». Слизерин тогда усмехался и заявлял, что орленок из Хелены никакой. А вот ласточка ей – в самый раз. И даже когда заказывал подвески для них с Саласией, он так и изобразил ее – в виде ласточки.
Подвеска… Ее Хелена успела увидеть у Грегори Гонта перед своей смертью. А тот ведь тоже представлял ее именно в таком образе – девушка всего раз видела его патронус, но успела заметить, что это была прекрасная ласточка. А по поверью тому, кто убьет эту стремительную птицу…
Усилием воли Хелена вырвалась из плена воспоминаний и обнаружила, что Слизерин по-прежнему смотрит на нее, не отрывая взгляда.
- Нет, не помню, - чуть более резко, чем требовалось, бросила Серая Леди. – Мать никогда не была достаточно открыта по отношению ко мне.
- Однако об одном из ее артефактов точно помнят до сих пор, - задумчиво протянул Салазар. – Вот ты говорила, что Ровена была равнодушна к украшениям, однако одно я на ней помню очень хорошо. Диадема, изящная и очень красивая. Ровена надевала ее нечасто, однако та удивительно ей шла. Чудесное украшение… и весьма функциональное.
Хелена отстранено подумала, что если бы до сих пор была жива, то у нее бы пересохло в горле и вспотели ладони.
- Почему вы спрашиваете об этом у меня? – призрачный голос Серой Леди звучал все так же спокойно и ровно. – Я покинула Хогвартс за несколько месяцев до… до смерти матери. И вернулась я сюда уже в виде призрака. Я понятия не имею, что случилось с ее вещами – меня это как-то не интересовало. Книги, естественно, пошли в библиотеку Хогвартса, а остальное… Сомневаюсь, что тетя Хельга связывалась с моим отцом или братьями. Да и что там было передавать? И вообще, если мою мать так вдруг заинтересовали ее вещи – почему она сама об этом не спросит?
Лучшая защита – это нападение, и Салазар, видевший все колебания своей собеседницы, сделал вывод, что она не столь несведуща, как хочет показаться. Однако давить на нее сейчас он счел нецелесообразным.
- Ну что ж, - произнес Слизерин, поднимаясь на ноги. – Мне очень жаль, что ты не смогла мне помочь. Мне, Хелена, а вовсе не Ровене.
Он посмотрел ей прямо в глаза, и Серая Леди почувствовала, что смущается как девчонка.
Когда-то, когда она была совсем маленькой – лет пять, не больше – она подошла к нему и спросила, почему бы ему не жениться на ее маме. Тогда бы у нее был папа, а у Саласии мама, и они всегда были бы вместе. Хелене не хотелось подниматься наверх, в башню матери. Вообще-то она очень любила свежий воздух и солнечный свет, но еще больше она любила свою маленькую подругу. Мать только уложит ее и тут же уйдет заниматься своими делами… А дядя Салазар рассказывал Саласии на ночь сказки. И было бы так чудесно остаться на ночь с ними – пусть даже в подземельях. Но Ровена неизменно настаивала, чтобы хотя бы спать ее дочь возвращалась в башню.
Слизерин тогда на нее посмотрел с легким удивлением – он сидел за столом, полностью заваленным студенческими пергаментами и что-то яростно в них черкал. Лорд смерил взглядом златоволосую малышку и равнодушно произнес:
- Для того, чтобы жениться на твоей матери, мне сперва нужно отравить твоего отца. Ты желаешь этого ласточка? – видимо, на лице Хелены отобразился ужас (до этого она как-то не задумывалась, что ее отец может быть жив), ибо Слизерин вновь обратил свое внимание на пергаменты, бросив уже чуть более мягко: - Поразмысли над этим на досуге. А пока – спокойной ночи.
И сейчас Хелене мучительно захотелось все рассказать Слизерину, все – в том числе и про диадему. В памяти отчетливо стоял его мягкий, напевный голос – голос из далекого детства…
Где-то вдалеке раздался звук колокола, возвещающего отбой, и вздрогнули оба. Наваждение спало. Хелена, вслед за детством, вспомнила и последующие годы: сколько в этом казалось бы мягком голосе может быть яда, каким резким и жестоким может быть человек, которого она в свои самые юные годы мечтала видеть своим отцом, каким по-злому насмешливым может быть его язык…
Нет, слизеринцам верить нельзя. Жизнь уже два раза ткнула ее носом в эту истину. А уж самому Салазару Слизерину…
- Да, мне тоже очень жаль, дядя Салазар, - как можно печальнее произнесла Хелена. – Извините, что не смогла вам помочь. Но я была очень рада поговорить с вами.
Она поклонилась – скорее машинально отдавая дань уважения той памяти, что проснулась с возвращением в Хогвартс основателей. Слизерин кивнул ей в ответ – как всегда делал в прошлом, и, развернувшись, покинул аудиторию.
* * *
Салазар неторопливо спускался в подземелья. В том классе они сегодня просидели весь день – и напрасно Годрик требовал прерваться хотя бы на обед. К концу импровизированного совещания на Слизерина были злы уже все, даже терпеливую Хельгу он умудрился довести до белого каления. Гриффиндорская же троица отмалчивалась, как гоблины на допросах, а если и открывали рты, то только чтобы нести какую-то чушь.
Слизерин отпустил всех, только когда понял, что у него самого больше нет сил вести оборону по всем фронтам. Тем более, что держать Гриффиндора, уже лишенного обеда, вдалеке от ужина, могло быть опасно для здоровья.
Вообще-то Салазар не был сторонником откровенного давления и, оставшись в одиночестве, не сразу понял, что же на него такое накатило. Однако, еще раз проанализировав сегодняшний день, он осознал, что крестанж, находившийся в аудитории, ничем не прикрытый, влиял на всех участников разговора. А на него, державшего пр
оклятый предмет в руках, особенно. Пожалуй, стоило послушать Ровену – но медальон потянул его к себе с жуткой силой. Магия, вложенная в эту вещь, несла в себе отголоски чего-то родного – очень слабые отголоски, если дать себе труд об этом подумать, но в тот момент мысли будто затуманились. Слизерину показалось удивительно нелепым держать собственный медальон иначе, нежели голыми руками – и вот расплата. Потом придется начинать все с самого начала. Особенно трудно будет работать с гриффиндорцами – а ведь придется. Салазар осознавал это настолько, что, хотя и с сожалением, отдал им крестанж обратно.
Отойдя немного от влияния чужой магии, Слизерин задумался о другом. Медальон – носитель лишь небольшого кусочка души псевдонаследничка. Лорд уже начал считать это своим личным делом: то, что кто-то примазывается к его имени, Слизерин расценивал как персональное оскорбление. А уж то, что на это высокое положение претендовал незаконнорожденный полукровка…
Опять же, зачем-то они ведь вернулись в Хогвартс. Уж наверняка не для того, чтобы обнаружить, во что превратилась их школа, их идеалы, их нынешние студенты… Не для того, чтобы танцевать на Рождественском балу… и не для того, чтобы увидеть, во что превратились некогда дорогие им люди.
Слизерина вообще не радовало так называемое «воскрешение». Последние дни жизни он помнил не очень хорошо, одно в его память врезалось четко: он умер добровольно. Он сделал в той своей жизни все, что хотел, и у него просто не осталось сил. Салазар также прекрасно помнил, что был против этой идеи с «охраной», но остальным удалось его уговорить – в основном потому, что он сам пришел к решению: этого не потребуется, это просто перестраховка.
Так что, считал Слизерин, чем быстрее все кончится, тем лучше. Он все так же, как и девять веков назад, не знал, что будет потом, дальше – но и не желал об этом думать. Лично для него в этой жизни ничего нет, так же, как и не оставалось в прежней. А кончиться весь этот балаган должен с исчезновением угрозы Хогвартсу, которую, как можно логично предположить, представлял именно Волдеморт.
И теперь Салазар пытался систематизировать имеющиеся у него сведения.
Медальон – крестанж, часть души Волдеморта. Как утверждает Поттер – одна седьмая. Можно принять это пока на веру – раз уж нет возможность проверить и уточнить. Значит, должны быть еще шесть штук. По поводу двух из них у Слизерина были предположения, рожденные тем, что показывал ему Дамблдор в думоотводе. То, что кольцо, фигурировавшее в воспоминаниях целым, а в реальности красовалось на руке директора сломанным, навевало мысль, что оно являлось некогда одним из крестанжей. Более того, где-то в распоряжении Дамблдора (а значит, скорее всего в самом Хогвартсе) имеется нечто, что может крестанжи уничтожать. Это надо держать на заметке.
Еще одна вещь обратила на себя внимание Салазара – это похищенная у некоей госпожи Смит чаша Хаффлпафф. Слизерин не мог припомнить у Хельги никакой золотой чаши – Хельга вообще была весьма скромной и практичной женщиной – и это несколько сбивало с толку. Когда все немного подуспокоятся, надо будет задать ей вопрос по поводу этого предмета. Но если пока абстрагироваться от сего несколько сомнительного момента, то выводится интересная цепочка: Волдеморта интересовали вещи, оставившие, так сказать, след в истории. Вполне логично предположить, что он мог попробовать обратить в крестанжи вещи и двух других основателей.
Если разрабатывать эту мысль, то первое, что приходит в голову по ассоциации с Годриком – это его меч. Меч был примечательным оружием даже и в их времена – еще бы, меч одного из гоблинских предводителей, завоеванный Гриффиндором в самые что ни на есть юные годы. Годрик любил вспоминать эту историю, и знал ее наизусть весь Хогвартс – даже студентам Слизерина не удалось пропустить ее мимо ушей.
Других предположений о собственности Гриффиндора Салазару пока выдвинуть не удалось – но меча Волдеморт не получил, это точно. Они все видели его, Годрик так вообще держал в руках. Да и хранится меч в директорском кабинете. И потому Слизерин решил пока оставить вопрос о старом друге в стороне и обратился к Ровене.
Здесь, как ему казалось, разобраться легче. По крайней мере, в Хогвартсе все эти века неотлучно присутствовал человек, который прекрасно знал Ровену Рейвенкло и наверняка помнил ее вещи. А значит, с этим вопросом лучше всего обратиться именно к этому человеку… точнее, к призраку Хелены.
Однако девочка не пожелала говорить. У Хелены есть какая-то тайна, которую она боится разгласить даже столько лет спустя. Но она что-то знает – и уже это обнадеживает. Салазар разговорит ее, в этом он не сомневался – не сегодня, так в следующий раз. А пока надо прощупать дороги и в других направлениях.
