Глава 16Гарри с остервенением тёр капот «Форда» дяди Вернона. Ещё никогда он так не радовался работе; он бы, наверное, собственную машину так не мыл.
Работа отвлекала от мыслей, а их было много, одна другой страннее.
И все пугали.
Вот почему – ага, пятнышко, ты так просто не отделаешься! – вот почему Дурслям вдруг пришла блажь переехать в Бирмингем?
Гарри никогда бы не поверил, что тётя Петунья согласится покинуть Тисовую улицу, да ещё так поспешно.
За полдня собраться могли кто угодно, но не Дурсли. И сказать с решительным видом: "Ночевать будем в Бирмингеме!" – кто угодно, но не дядя Вернон.
Ну да, ему тут предложили престижную какую-то работу.
Ну и что?
И пусть они теперь могут «позволить себе то, о чём раньше даже мечтать не смели!» – всё равно.
Тем более, позволить-то себе могли Дурсли, а Гарри – что?
Джинсы спадают как спадали, и футболка всё так же висит мешком.
Банду себе Дадли и здесь найдёт.
А суета перед переездом!..
Гарри знал, конечно, что в этом доме много вещей, но чтоб настолько...
Пирамиды коробок, по десятому разу перепакованные сумки, потерянные вещи, страх что-нибудь забыть, «Вернон, проверь!»
Гарри тогда к сборам не допускали, рявкали: «Не путайся под ногами, мальчишка!», и он слонялся по постепенно пустеющим комнатам и думал.
Думать было о чём.
Например, почему на вечные, привычные окрики хочется как-то ответить, крикнуть тоже.
Ведь понятно, что нельзя, что накричат ещё сильней или запрут, – так что такое?
Почему ему хотелось и хочется, чтоб относились как-то по-другому?
Будто он нормальный, будто имеет на это право, ага.
Что за бред.
С блестящего «Форда» от такого мытья должна была бы уже слезть краска.
Почему от раздражённого «мальчишка!» накатывает злость?
Всё ведь как всегда, Дурсли всегда такими были, что же с Гарри вдруг стало не так?
Хочется заботы – как будто кому-то надо о нём таком заботиться.
Что он, пятилетний, что ли – мечтать? Возвращение в детство, ага. Будто непонятно, что ничего такого не может быть.
И Гарри заработал тряпкой ещё яростней.
Тётя Петунья велела идти обедать, и Гарри что-то жевал, когда ему в голову пришла ещё одна странность: сон!
Гарри вдруг ясно вспомнил, как проснулся ночью, думал, что запомнит это обязательно, обязательно, что это необходимо запомнить, а утром мучился: забылось всё.
Ни малюсенькой подробности, ни детали: не вспоминалось ничего, сколько бы он ни сидел, ни стискивал голову руками.
А сейчас вдруг всплыло сразу всё.
Там был человек. Человек умел превращаться в собаку.
И человеку Гарри был нужен.
Гарри с трудом проглотил то, что было во рту.
…Я не сошёл с ума, твердил Гарри про себя, сидя на своей любимой скамейке.
Я не сошёл с ума. Это просто сны, обыкновенные сны, мало ли что кому снится.
Но убедить себя не получалось, наоборот, всё больше и больше появлялось подтверждений.
Может быть, тётя Петунья из-за этого, из-за того, что он псих, теперь не выпускает его из виду?
И смотрит, как на какую-нибудь змею, будто он в любой момент может укусить или что похуже.
Она и раньше так смотрела, но только иногда – когда Гарри что-нибудь ненормальное делал, а теперь – почти всё время.
Что же такое?..
Это как паззл.
Почему-то Гарри казалось, что именно из его паззла несколько кусочков потерялись, – и что теперь с ним делать?..
***
Сириус очнулся и увидел две одинаковые люстры.
Люстры дрожали, чуть покачивались и норовили расплыться. Сириус моргнул, встряхнул головой, силясь собрать их в одну. Сел.
Обхватил голову руками.
Что-то ведь было до, что-то важное, но что?
Воспоминания никак не желали приходить, Сириус вырывал их у памяти по одному – как пёс, отгрызающий куски от добычи.
«Феликс». Питер. Оправдан. Где Гарри?
И закрутилось в мозгу, как на испорченной пластинке: «Где, где, где, где…»
Крутилось всё время. Пока искал палочку, спускался по лестнице, спрашивал у Тома: где, что?..
Пока аппарировал к Хогвартсу. Пока стоял у ворот, думал: что теперь.
Когда что-то там, внутри, скрипнуло, створки дрогнули, и он понял: его ждут.
…Кресла в директорском кабинете были мягкие, но голос его обитателя – ещё мягче.
Он очень сожалеет, что ему пришлось так поступить. Он просто боялся, что Сириус совершит какую-нибудь глупость.
Гарри? Гарри у родственников. Нет, не в Сурее. Нет, он не думает, что Сириусу нужно это знать. Любая помощь, вплоть до работы в Хогвартсе, но не это. Даже по выходным, ну, пусть Сириус скажет, разве Дамблдор может вполне ему доверять?
На этой фразе Сириус смог в полной мере осознать происходящее.
Он сидит в кабинете директора, утопая в кресле, в руках у него неведомо как успела уже оказаться чашка с чаем, а Гарри у Дурслей, и страшно представить, что думает.
Уточнил в последний раз:
– То есть вы отказываетесь рассказать мне, где сейчас Гарри?
– Думаю, так действительно будет лучше.
Выводил из себя этот тон: спокойный, благожелательный, будто речь шла о том, класть или не класть петрушку в суп.
– Для тебя, наверное, уже не секрет, что Волдеморт не умер.
– Не секрет, – произнёс Сириус сквозь зубы.
Хотелось закричать, разнести к чертям весь этот ужасающе уютный кабинет, но Сириус держался, рассматривал свои джинсы, глубоко дышал.
Если даже он оставит здесь всё в руинах, это ничем не поможет Гарри.
Только – расход сил. Никакой пользы, Бродяга, совершенно никакой, тихо, тихо.
– Сириус, я понимаю, для тебя всё это тяжело. Просто выслушай, пожалуйста, тебя это ни к чему не обяжет.
Просто послушай.
Сколько в этом голосе было понимания – не приторно-карамельного, а глубокого, чистого, янтарного, как коньяк.
Выбора нет. Из Хогвартса – аппарировать – нельзя. Слушать так и так придётся, надо хотя бы не потерять лицо.
Хорошая мина при плохой игре – это твоё всё, Бродяга, давай.
Где твоя сдержанность недавно приобретённая, как с Гарри будешь управляться?..
– Я вас очень внимательно слушаю, – не вышло – не сквозь зубы.
И заструилась речь – тихая, серьёзная, – а Сириус обалдело вертел в руках чашку и недоумевал: зачем, неужели всерьёз надеется – убедить?
–… Без Гарри нам эту войну не выиграть. Ты увидишь и поймёшь – потом. Поверь, я знаю, что делаю, это – не зря. Всё окупится.
– Я понимаю. Я всё это очень хорошо понимаю, – проговорил Сириус медленно, и мелькнуло в голове шальное желание изо всех сил швырнуть в Дамблдора чашкой, чтоб – осколки и кровавые струйки.
– Мне нельзя видеться с Гарри, нельзя сближаться, я его испорчу, так?
– Рад, что ты всё понял. Счастливое детство одного мальчика не стоит жизней десятков человек, правда?
– Согласен абсолютно. Конечно, не стоит.
Сириус хотел встать и уйти, но голос удержал в кресле:
– Прости меня. Я не думал, что хоть раз смогу в ком-нибудь так ошибиться.
Если тебе нужна помощь, любая – скажи, я помогу.
Сириус мотнул головой – спокойно, спокойно, осталось выдержать пару минут:
– Нет, не сейчас. Думаю... позже. Я хочу... привыкнуть. Спасибо.
Встал, повернулся, чтобы уйти, но вспомнил ещё кое-что:
– Скажите, директор, а если я умру? Без возможности видеться?
Дамблдор не ответил.
Идя по какому-то маггловскому кварталу, Сириус ждал, когда начнётся боль.
Думал, что до неё надо много всего успеть.
Соображалось плохо: вся та злость, что он так долго сдерживал, выплеснулась в конце концов в него самого, и теперь разъедала изнутри, плавила внутренности, расслабляла мозг, лишала воли.
Отбирать Гарри через суд?
Проголосует хоть кто-нибудь за недавно оправданного преступника? Сколько там человек за Дамблдора и сколько – против?
Сириус шагал вперёд и вперёд, механически перешёл дорогу, шарахнулся от машины…
Настигало осознание: одному – не справиться.
Думать мешало ещё и беспокойство за Гарри: как он там сейчас? Что думает?
Да он с ума сойдёт раньше, чем Сириус что-то предпримет!
Гарри-Гарри.
Сириус сел прямо на краешек тротуара, вздохнул.
Всё – из-за его долбаного неумения терпеть боль. Был эгоистом – им и остался. Много его вмешательство крестнику принесло хорошего?..
От безысходности хотелось выть.
Сириус задрал голову, посмотрел на небо. Ну давай, боль, приходи быстрей, хорошая.
Искупление.
Ага, Бродяга, а Гарри станет легче из-за того, что тебе больно? Какого тогда чёрта здесь рассиживаешься, если нет?
После нескольких минут целенаправленного поиска Сириус нашёл лазейку для надежды: портал не работал не просто так. Блэки не делают неисправных порталов, тот случай был не крайний, всё можно изменить.
Вопрос: как.
Сириус встал, зашагал дальше, думая уже всерьёз: если выход есть, не может быть, чтобы он его не нашёл.
А что, интересно, будет, если ему прийти на площадь Гриммо? Откроется дом? Если извиниться? А в доме мать и Кричер, который найдёт Гарри где угодно.
А ещё Рем есть, Тонксы...
Он не один, и он так просто не сдастся, чёрт возьми.
Перебирал в уме актив: деньги – много, Оборотки чуть, зеркала...
Сириус резко остановился. Зеркала. Одно так и лежит у него в кармане, ещё с той достопамятной прогулки.
Вопрос – сохранил ли своё Гарри.
И ещё вопрос: следят за ним или нет.
Сириус огляделся, покачал головой: нет, здесь он не был, неизвестный квартал.
Отыскал общественный туалет и нырнул внутрь, зашёл в свободную кабинку, захлопнул дверь.
Сунул в карман руку: слава Мерлину, не разбилось. Действуют ли осколки, Сириус не знал.
Наложил глушилку. Сказал:
– Гарри Поттер.
В зеркале было темно.
Повторил:
– Гарри Поттер!
Зеркало безмолвствовало.
И вот тогда вихрем ворвались в голову мысли: как он там, что делает? А если сейчас зеркало бросит и разговаривать не захочет? Что понапридумывал? А если, не дай Мерлин, астма опять? От переживаний – запросто...
***
Гарри понял, что запутался окончательно, и собрался уже идти в дом, как вдруг откуда-то из-под его зада раздалось тихое:
– Гарри Поттер.
Всё, всё, он точно сумасшедший!..
Гарри вскочил, сунул руку в задний карман, наткнулся на острое, зашипел от боли.
Выдернул руку, слизал кровь.
– Гарри Поттер! – сказали требовательнее. Голос был мужской, взволнованный, до боли почему-то знакомый.
Гарри даже захотелось убежать, чтоб не придавило воспоминаниями: не сейчас, не надо!
Но вместо этого он, как загипнотизированный, полез в карман другой рукой, осторожно вытащил осколочек – зеркало? Почему в кармане?..
Уронил и инстинктивно поймал в полёте, порезал другую руку и не заметил: из зеркала на него смотрели!
Да-да, совершенно определённо сощурился серый глаз.
– Как ты? – спросил обладатель глаза.
Гарри даже не знал, какой вопрос ему задать первым.
– Погоди. Ты ведь просто говорить не желаешь, да? – в голосе почему-то звучала надежда.
А Гарри вспоминал и не мог вспомнить: где, где, где он слышал этот голос, и это было мучительно.
– Ты помнишь, кто я? – настаивали из зеркала, а Гарри хотелось закричать: замолчите, замолчите, ну пожалуйста!
Вопросы отвлекали, вопросы сбивали...
– Гарри!
И Гарри вспомнил. Это совершенно определённо был голос человека из его сна.
