Глава 16, ПещераГлава написана в соавторстве с Sorgin(Belus-gorri).
«Как ты посмел планировать это?» Кажется, этот вопрос возник в сознании раньше, чем память о собственном имени, месте и времени. Место напомнило о себе шорохом волн, звоном капель, время — светом позднего хмурого утра, неспособным разбудить, скорее, это сделали камни, впившиеся в спину, и холод от них же. Вопрос мог перечеркнуть любую привязанность. Лишь бы не иметь возможности задать его. Геллерт ответил заранее, объяснив, что ценит свободу Альбуса выше жизни его ненормальной сестры. У Тома есть такой же логичный ответ — кольцо необходимо, прежний владелец должен быть снят с доски как незаметная, не играющая роли, не имеющая ценности в этой игре пешка. Вдруг в этом ответе не удастся найти изъянов, не удастся доказать, что жизнь человека так взвешивать нельзя. Вдруг придется поверить на этот раз? Что тогда?
Альбус представлял, что бы тогда случилось, много тысяч раз. Если бы он не избежал встречи с Геллертом. Если бы сейчас они шли по Европе вдвоем, плечом к плечу. Он не хотел бы этого. Почему же судьба ставит этот выбор снова? Почему настолько совпадают детали, и почему на этот раз поддаться легче?
Нужно было встать. Руки, покрытые мелкими, но болезненными порезами после вчерашнего лазанья по камням, были не в лучшем состоянии, но он только отвлеченно подумал, что надо бы их залечить.
Вчера он бросился за Томом, не помня себя, сейчас нашлось немного времени подумать, нужно ли это, не так уж много времени, потому что когда Том почувствует свой страх перед разговором, он захочет побороть его единственным способом, который знает — поговорить немедленно.
Геллерт не был так настойчив, но он и не мог — у него не было возможности, он не нашел с такой легкостью человека, готового сесть в Азкабан вместо него.
Итак, главный вопрос — было ли спланировано? Альбус мог бы простить убийство ради самозащиты, ради защиты другого человека, из ярости, из страха, но никогда не смог бы понять решения, принятого холодным разумом. Могли ли магглы напасть, вообще представлять собой опасность? Нет, не для того, кто виртуозно владеет множеством способов влиять ментально. " Я не для того учил тебя!" Может, у них было оружие, и ему угрожали? И еще миллион бессмысленных попыток оправдать.
Бессмысленных, потому что невозможно было больше не замечать, что Том все лето стремился к аваде. Непростительное за непростительным, а где-то в Хогвартсе или Запретном лесу наверняка можно найти трупы маленьких зверьков, на которых Том тренировался убивать. Когда у него созрел этот план? Судя по всему, он уже давно наведался в Хэнглтон и знал, что Морфин остался один.
Неужели Геллерт и сорок лет после были напрасной жертвой, спросил себя Альбус и бросился на свет, к выходу. Не так просто — над островом был поднят антиаппарационный купол. Как будто Том бросил в спину:
"— Подожди."
И Альбус вернулся, снова шагнул в темноту грота, возвращаясь из прошлого и его параллелей в здесь и сейчас.
Что делать, если ребенок, которого не воспитывал никто, кроме тебя, то есть, практически, твой, убил троих, а еще одного обрек на мучительное бессрочное заключение, если ты не вмешаешься? Стоит ли Морфин разоблачения? Альбус не был уверен, что сделает это: во-первых, Морфин выбрал свою судьбу совершенно добровольно и осознанно, во-вторых, и правда было немного расточительно разменять жизнь талантливого мальчишка с блестящим будущим на жизнь отшельника и магглоненавистника, в третьих, сам Альбус, встань перед ним такой выбор, поступил бы так же — спас Тома любой ценой. В-четвертых, можно было обдумать возможность вытащить Гонта на фронт — змееуст пригодится разведке, это можно устроить, если согласится сам Морфин. Но преступление останется безнаказанным, и этого допустить тоже было нельзя. Альбус пытался почувствовать гнев, но не мог, жалость к убитым Риддлам — и тоже не мог. Значит, придется выбирать разумом, а это и было самым сложным. Второй раз в жизни так страшно, так непонятно, на что решиться, вперед или назад.
Взглянув на стену грота вблизи, он вдруг с легкостью разгадал так изумившую вчера загадку. Стена грота вовсе не была сплошной, проход в ней был скрыт очень изящной и достоверной, но плохо пахнущей иллюзией — пахнущей в самом прямом смысле, так пахнет от заклинаний на крови. Иногда снять такую защиту мог только тот, кто поставил. Том, конечно, мог поступить проще, разрешив войти каждому, кто будет готов пожертвовать для этого несколькими каплями своей крови. Давая этим чуточку власти над собой.
Не попробовав, не узнаешь. Альбус поморщился — какая же гадость — и коснулся чуть кровоточащей ладонью шершавой каменной стены. Часть ее исчезла, и он отчетливо услышал ритмичные шлепки весел.
Вопрос в том, каким может быть наказание виновному во всем. Это не Том, это тот, кто учил его всему и закрывал глаза каждый раз, когда смотреть правде в глаза становилось неприятно. И еще сейчас этот человек должен решить, достоин ли он доверия, сможет ли он наказать другого за свои ошибки, потому что, оставив безнаказанным убийство, он сломает эту жизнь точно. А рука не поднимется, значит, остался только один выход… В воду.
* * *
Вокруг были темнота и вода, пение сотен капель и очень легкий шелест невидимых волн. И холод, здесь было действительно очень холодно. Перед глазами мелькали лица, каждый раз карусель останавливалась на его собственном лице, и он смотрел в мертвые, остановившиеся глаза. Риддл-старший, мертвый как бревно. После короткого сна Тома трясло, но, попробовав согреться, он почувствовал себя еще хуже — холод вокруг спасительно замедлял хоровод.
Если бы только знать, что думает Дамблдор, если бы только знать, сможет ли он понять, попытается ли, если бы только знать, где он сейчас. Он не может по-настоящему сердиться, не зная точно, что случилось, он всегда давал шанс, даже когда Том уже не ждал этого. Всегда находился способ открыть его дверь. Все, что нужно — шанс объяснить, Том не видел ошибки в своем выборе. Главное, чтобы Дамблдор не уперся в том, что это его, воспитателя, вина. Сколько бы Том не пытался убедить, что сам он не глина для лепки, а Альбус — не Создатель, у него не выходило. Можно было не бояться Авроров, сложно будет убедить Альбуса, что он имеет право их не звать, имеет право наказать или не наказывать — как сочтет нужным.
Том зажег несколько свечей и достал свой аннигилятор. Как давно они с Дамблдором его делали, будто сто лет назад. А миллион лет назад были пасхальные каникулы, которые он посвятил тому, чтобы собрать все необходимое для своей маленькой норки, логова на случай опасности, тогда еще казалось, только на крайний случай или на лето, чтобы было куда уйти от магглов подальше. Он даже не мог предположить, как скоро эта пещера понадобится.
Включившись, прибор легко выпил свет, легким полукругом выхватывавший крошечный остров посреди подземного озера, но дал почувствовать ответ на вопрос. Чувствовать так четко направление, в котором находится другой человек, было очень странно, как будто появлялся новый орган, но ощущение было таким же уверенным, как знание, где верх, а где низ. Расстояние — не так отчетливо, но точно не так далеко, как Хогвартс, скорее…
— Альбус, может ли так быть? Я столько времени провел, стоя перед твоей дверью, а теперь ты стоишь перед входом в мою пещеру. Не можешь войти? Это ведь просто, ты должен заметить запах, хотя и отругаешь меня за это, я знаю. Капля крови — это для тебя так сложно?
Альбус, казалось, не двигался. Том отвязал лодку и столкнул в воду. Замерзшие руки с трудом толкали весла; просто грести, очень медленно, ни капли магии. Применять ее не хотелось, каждая попытка отдавала в груди глухим мертвым стуком. Том чувствовал себя рекой, покрытой льдом, который от тепла, от магии медленно трескается, льдины трутся друг о друга, как в ледоход.
Том знал, что нужно поговорить сейчас, что с каждым часом, каждым днем будет труднее. Почувствовал движение — Альбус начал удаляться — и все же подналег на весла.
— Не думал, обучая тебя секрету барьера Хогвартса, что помогаю этим ловить Гриффиндорца.
Голос был резким, но Том даже не вздрогнул — почти привык за несколько часов их знакомства к тому, каким необычным спутником наделил его отнятый у Гонта артефакт. Они проговорили всю ночь.
Через десять яростных гребков Том понял, что ничего, вернее, никого больше не чувствует.
— Он выплыл из-под купола и аппарировал. Возвращайся.
Том снял кольцо с пальца и несколько минут пристально рассматривал его в свете люмуса, подавляя неожиданное желание бросить камень в воду и избавиться от приказов — терпеть их тон было почти невозможно. Потом кольцо вернулось на палец — знания были достаточной ценой, а терпеть Том умел.
— Нет, сначала туда. Он оставил нам кое-что, — призрак воина в коротком плаще вглядывался в темноту, сидя на самом носу лодки, там, где неминуемо перевернул бы ее, имей он хоть какой-то вес…Воина — потому что под кожаным плащом пряталась кольчуга с металлическими вставками. На удивленный взгляд Салазар ответил небольшой речью о том, что Британия была завоевана четырежды только потому, что не желала следить и следовать за европейской модой на военную стратегию и вооружение, но он себе такого не позволяет. А Том всего лишь хотел спросить, умер ли он именно в этой одежде или просто носит, что привык.
Глубокие морщины, длинные седые волосы — но ни капли старости или усталости во взгляде, голосе, движениях. Этот человек оставил в истории след, не стершийся за тысячелетие, и обещал Тому такой же, если тот станет прилежным учеником. Он обещал ему место за столом, за которым разыгрываются судьбы. Обещал научить.
Его слова часто звучали высокопарно или грубо, и Том представлял, как Альбус стал бы мягко критиковать сказанное, пока не привел бы к пониманию, что все это чушь. Но Альбус был далеко, своим исчезновением не оставив выбора.
* * *
Обратно на остров посреди подземного озера Том греб медленнее, но это был путь домой, потому что пока у него не было другого дома. Разговор не состоялся, но он нужен был, поэтому придется доверить переговоры перу и бумаге. Может, Альбус ответит? Он видел дневник и наверняка понял, что все здесь написанное — для него.
Сначала нужно было сказать главное, сказать громко:
— Альбус, теперь я знаю, что делает твой Геллерт на самом деле: магам уже не под силу уничтожить магглов, единственный способ — использовать самих магглов, стравливать их. Ты никогда не говорил этого, но я не верю, что ты не знаешь.
…а потом, когда последнее эхо затихло, начать писать, пристроив дневник на самом ровном из камней, а чернильницу — на соседнем:
«Салазар, только узнав от меня то, что знаю я, объяснил мне о Гриндельвальде больше, чем ты за все наши четыре года. Маги не могут уничтожить магглов, нас мало, а их много. Это могут сделать только другие магглы. Это ... ваш с Гриндельвальдом план? Ведь разыграно как по нотам. Ты не хотел сознаваться, ничего не хотел мне объяснять. Сколько слоев нужно содрать с тебя, чтобы добраться до правды? Или ты действительно решил остановить его? »
Буквы у Тома всегда выходили грубыми, угловатыми, но строго одинаково наклоненными, строки — идеально ровными даже сейчас. Ответ, проступивший ниже без всякого его участия, напоминал нитку жемчуга — округлые буквы немного съехали вниз к концу строки, но держались друг за друга крепко. Этот бисерный почерк любили копировать девочки, замечая в нем множество странных правил, например, что гласные буквы всегда немного шире согласных.
«Это неправда, Том, ты все знаешь о моих мотивах. Скажи Салазару, что я гриффиндорец, если он не понял этого до сих пор»
Том снова взял перо, почти не удивившись.
«Как раз это он знает, и мы проспорили всю ночь. Ваша вера в Шляпу фанатичней, чем у магглов в Христа, но я то знаю, на что ты, в принципе, способен.
Я догадывался, что вопрос о грязнокровках в школе — только вершина айсберга. Вопрос о том, что делать с магглами, делит волшебников: Гриффиндор считает их равными, Слизерин — подлежащими контролю опасными животными, Хаффлпаф старательно закрывает глаза, Райвенкло отстраненно наблюдает. Но Шляпа может ошибиться или человек — измениться.»
«Не может. Такие вещи не меняются»
«И ты всего лишь спасал Англию и магглов в том числе»
«Да. А теперь я собираюсь спасти всех, кого еще не поздно»
«Нужно ли тебе кольцо для этого? Ты открыл мою дверь, но не вошел. Оттолкнул меня, но отдал решение в мои руки, оставив мне образец своей крови»
Том испугался, что сказал слишком много. Теперь кольцо было защищено самым сильным заклятием из всех, что знал Салазар. У него был недостаток — оно достаточно медленно набирало силу, но и Дамблдор не тот, кто действует быстро. А потом будет поздно, он не сможешь к нему прикоснуться, не заплатив за все.
За какое еще все? За то, что ушел, за то, что не захотел даже выслушать, за то, что они все планировали вместе, были на равных, а теперь Альбус вдруг стал судьей. Что его уход, как не осуждение? Он не имел права. Том закусил губу. Конечно, не стоило связываться с неизвестной магией, хоть Салазар и обещал, что Том сможет разрешать заклятию не работать, если искренне захочет, но что-то в длиннющей формулировке на латыни показалось Тому подозрительным. Салазар воспользовался его яростью, когда Том увидел исчезнувшую стену и отсутствие кого-либо на берегу, а теперь исправлять было поздно, знаний не хватит. Том загадал, что если Альбус спросит о случившемся у Риддлов, то будет вызван сюда и получит шанс спасти свое колечко.
«А ты, значит, поддерживаешь Гриндельвальда теперь?» — снова Альбус и его мягкие, круглые буковки.
«Поддерживаю, и не дам тебе помешать Ему. Я не отдам кольцо. Прости.»
«Он сам придет за ним рано или поздно.»
Представить себе Гриндельвальда, что-то знающего об английском школьнике и его фамильном перстне, столетиями хранившемся в сельской глубинке, было слишком сложно, Том не стал даже думать об этом.
«Ты не хочешь меня ни о чем спросить?»
«О чем, например?» — Альбус откликнулся так быстро, как будто ожидал продолжения разговора с таким же напряжением, как Том, и так же не хотел ставить точку.
«Хотя бы о каком Салазаре я говорю.»
«Как раз это мне понятно. Ты получил Камень Воскрешения, если он признал тебя, то Салазар Слизерин один из первых в списке тех, с кем ты мог бы захотеть поговорить.»
«А что, я мог выбрать, с кем разговаривать? Я этого даже не понял, он просто появился, и все.»
«Ты мог, но, видимо, вы оба были настроены поговорить друг с другом.»
«А ты бы с кем разговаривал?»
«С Годриком, разумеется»
Вот как. Значит, выбор был, а еще это значит, что кое-кто был заинтересован, чтобы кольцо не сменило хозяина. Не показалось.
«Кто еще мог быть в моем списке, по-твоему?»
«Твоя мама.»
«Я уже и так все узнал.»
Интересно, Альбус тоже пишет? И где? Еще несколько минут сложной тишины и ожидания. Спросишь сам или нет?
«Мне кажется, ты хочешь что-то спросить у меня. Спроси.»
«Чем мы платим за магию?»
«Что?»
«Мы чем-то расплачиваемся за магию, как ты думаешь?»
«Я думал об этом сегодня ночью, но точного ответа не знаю.»
«А магглы считают, что знают. Когда я показал им немного волшебства, они немедленно решили, что моя мать или я заплатили душой за это, и еще они уверены, что мы их враги, хотя я еще ничего им не сделал. Это как-то так и звучало: враг рода человеческого.»
«Никто не скажет, правда это или нет, но, думаю, родоначальник самой древней магической семьи когда-то родился у двух магглов. У них иногда получаемся мы, люди с иной степенью могущества, у нас иногда получаются они — люди без магии, сквибы. Ты разве платил осознанно за свою магию? Или родители магглы стали бы платить за то, чтобы их ребенок родился иным чем они? Или родители сквиба соглашаются на это ради какой-то компенсации? Нет, никто этим не управляет. У нас одинаковый ум, и души тоже одинаковые. Мы разные, но мы не враги, если сами не решим быть врагами.»
«Но они так решили сразу. И Статут Секретности, как теперь ясно, мы приняли потому, что иначе они бы нас уничтожили. Может, нам и следует быть их врагами? Потому что мне выбора не оставили.»
«Вражда между магами и магглами все равно что вражда между родителями и детьми. Ты считаешь это правильным? Ты что-то получил, убив отца!? В чистом остатке — ты никогда не получишь Дом на холме, никогда не узнаешь, что такое свой дом и родительская любовь. Я не хотел говорить тебе этого, мне больно от того, что ты потерял безвозвратно. А ты требуешь повторить это для всех магов и магглов, не рассмотрев еще своих ошибок.»
«Это красивые слова, может, и верные, пока не столкнешься, с чем я, лицом к лицу. Ты не видел, ты не слышал. Я не считаю, что ошибся»
«Тогда говорить не о чем. Мне придется подождать, пока ты поймешь, где ошибка.»
Плохо. Альбус рассержен, раз поставил невыполнимое условие — он должен был знать, что Том никогда не раскаивается в том, что уже сделано. Обоим нужно время, чтобы остыть, только вот кольцо… Том знал, что должен рассказать о наложенном заклинании, и лучше бы сделать это прямо сейчас, но так и не смог себя заставить.
Вдруг стало ясно, почему Альбус злится. Потому что все, что он пока знает, было услышано им (и еще неизвестно, как понято) из разговора Тома с Морфином, где Том говорил так, будто гордится сделанным. А говорил он в таком тоне только потому, что решил завоевать в Гонте союзника — добровольная помощь всегда лучше сопротивления — и у него получилось. Пока Альбус думает, что Том так и планировал — не простит. Нужно показать ему воспоминания и надеяться, что он в них поверит, должен же он заметить, что Том шел с зельем правды, а не с авадой в рукаве.
