Глава 17- Как ты мог?!
Гарри не помогли успокоиться ни ужин, ни тот факт, что Слизерин в Большом зале отсутствовал. И даже когда вся компания поднялась в гриффиндорскую гостиную, юношу продолжало трясти от мысли, как тот с ними обошелся. И он сам тоже хорош – расслабился, позабыв кто такой Салазар Слизерин. Этот человек душу может вынуть, если сочтет, что ему это чем-либо поможет.
Но вот что Годрик ему в этом помогал…
- Я же уже сказал: я не знал, зачем Салазар пригласил вас в ту аудиторию, - резче, чем ему хотелось, ответил Гриффиндор на брошенные ему Поттером обвинения. Рыжеволосый юноша тоже находился во взвинченном состоянии. – Но и оправдываться я не собираюсь! Никогда не думал, что у учеников моего Дома будут от меня какие-нибудь секреты.
Годрика и правда задело то, что трое друзей не открыли ему своей тайны – и вовсе не потому, что ему так важно было быть в курсе. Но он искренне хотел помочь, и его расстроило недоверие тех, кому он с готовностью протянул руку.
- Это не наш секрет, - вступилась за Гарри Гермиона. – Мы вообще никому не должны были ее открывать – а Слизерин буквально вырвал из нас всю информацию. В цивилизованном мире это называется угрозами и шантажом.
- Что это темный артефакт – он понял сразу, с первого взгляда и без ваших слов, - парировал Годрик. – И это действительно его вещь. Так что он имел полное право поинтересоваться кто, что и когда с ней сотворил такое.
- Это не может быть «его вещь» - он умер, умер много лет назад! А у мертвых нет собственности! – заявил Рон.
Гриффиндор отвернулся и с силой ударил кулаком в стену. В гостиной факультета кроме них никого не было – несмотря на каникулы, большинство студентов уже разошлись спать – и можно было не стесняться проявления эмоций. Гермиона недовольно нахмурилась в сторону Рона. Все-таки его заявление было в высшей мере бестактно – ведь и самого Годрика вроде как давным-давно нет в живых.
- Почему… - девушка постаралась перевести разговор на другую тему, - почему ты защищаешь его? – Гриффиндор не отвечал, сверля взглядом расшитую золотыми нитями портьеру. – Нет, правда… Я всегда хотела это понять – с тех самых пор, как прочитала «Историю Хогвартса». Я пыталась искать и в других книгах – но это все было так давно, что почти никаких сведений не сохранилось. Да и в «Истории Хогвартса» приводится, скорее, легенда, а не историческая справка. Но там говорится, что школу основали четверо друзей. Но вы… вы такие разные!
Годрик наконец соизволил отвести взор от якобы столь заинтересовавшего его узора и посмотрел на Гермиону. Он помолчал еще немного, а потом, уже куда более спокойно, произнес:
- Я не знаю, о чем ты. Друг – это друг. Что тут может быть непонятного?
- Она хочет сказать, - снова заговорил Гарри, - что вы со Слизерином – как день и ночь, у вас вообще ничего общего. У меня иногда возникает ощущение, что он просто использует всех вас…
Гриффиндор пожал плечами.
- А вы с Роном не имеете ничего общего с Гермионой. И когда вы пытаетесь списать у нее домашнюю работу, мне тоже кажется, что вы ее используете, - Гермиона покраснела, а Рон вспыхнул так, что у него заалели даже уши. Гарри тоже смутился. – Разве вы из-за этого с ней дружите?
- Нет! – поспешно выпалил Рон. Гарри мотнул головой.
- Ну разумеется, нет! Гермиона – наш друг, а…
- А Салазар – мой друг, - спокойно произнес Годрик.
- Но он же пользуется вами – и тобой, и Хельгой, и Ровеной… - Гарри нащупал нить разговора, который не решилась продолжать Гермиона, и не собирался отступать.
- Разве помогать друзьям – плохо? – удивился Гриффиндор. – По-моему, это единственно правильный путь.
- Но почему именно Слизерин? – не отставал Поттер. – Неужели во всем мире не нашлось иного человека, которого ты бы с удовольствием назвал другом?
- У меня было много друзей, - пожал плечами Годрик, - но Салазар…
Он замолчал, о чем-то задумавшись. Его голубые глаза смотрели куда-то вдаль, будто там, в давно прошедших годах, лежал искомый ответ. Хотя, скорее всего, если ответ и был – то только там.
А потом рыжеволосый юноша улыбнулся и покачал головой, будто удивляясь простоте решения.
- Ну так что? – поторопил основателя Гарри.
- Знаешь, я никогда не задумывался над этим, - Годрик продолжал улыбаться. – Но это… настолько очевидно. Ровена когда-то пыталась объяснить про «простые действия»; что пытаться их анализировать – только навредить. Например, если задуматься, как ты ходишь – то можно упасть. Так что лучше вообще не…
- Нет уж, - Гарри был настроен решительно. – Нам жить под одной крышей и, возможно, действовать вместе. Я не хочу, чтобы у меня за спиной…
Улыбка исчезла с лица Гриффиндора, и он нахмурился, сразу будто став старше.
- Не надо продолжать, Гарри, - холодно отрезал основатель, - если не хочешь неприятностей. Если бы Салазар был здесь – он бы сам ответил тебе, но раз его тут нет, отвечать придется мне. А ни я, ни ты этого не хотим, ведь так?
Поттер прикусил язык. Годрик был предельно серьезен, и меньше всего Гарри хотелось вступать в противостояние с основателем своего факультета. К тому же злость уже выплеснулась, и юноша чувствовал скорее опустошение, нежели желание начинать очередную ссору. Пробормотав что-то невнятное, он пожелал всем спокойной ночи и поднялся к себе. Рон и Гермиона последовали его примеру.
Гриффиндор остался сидеть у камина. Он всматривался в пламя, но в пляске огня видел отнюдь не гостиную замка.
Перед его взором раскинулась просторная деревянная комната – давно забытая, но по-прежнему любимая. Она носила в себе следы заботы его матери, а за широким столом сидел высокий массивный мужчина с густой шевелюрой, огненные пряди которой были уже немало припорошены снегом седины. Снаружи доносились звонкие девичьи голоса – старшие сестры, еще незамужние, занимались работой во дворе. А он, Годрик, растрепанный и с трудом остающийся на одном месте, стоял перед отцом.
«Нет чести в том, чтобы побеждать того, кто и так слабее тебя»
«Побеждая того, кто сильнее тебя, ты идешь вперед, побеждая того, кто слабее – идешь назад»
«Протянуть первым руку сильнейшему – трусость, протянуть руку более слабому – благородство»
Лицо отца виделось немного смазано – почему-то отчетливо помнилась только широкая борода, куда более рыжая, чем волосы. Однако глаза – серые, со стальным оттенком – как оказалось, врезались в память на долгие года. Голос звучал чуть приглушенно, он, как и образ, стерся за бесконечное время, но ощущение чего-то родного, весомого, надежного, окутывало Годрика как плащом.
Да, он действительно никогда не задумывался над теми вопросами, которые ему кинули эти дети. Быть может потому, что эти простые истины отец вложил в него столь давно, что даже сам факт разговора вспомнился с трудом. Сколько ему тогда было? Шесть, семь лет? А может, четыре или пять. Он подрался с кем-то из соседских мальчишек, и у него под глазом расплывался роскошный синяк. Разумеется, синяк мама бы убрала в два счета, но отец сперва хотел поговорить с ним…
Годрик всегда нутром чуял, что сильнее Салазара. Отец говорил, сильный человек не боится ничего, но главное – он не боится себя. А не бояться себя значит не скрывать своих эмоций. Гриффиндор вот своих эмоций никогда не скрывал. Нельзя быть честным, если не честен с сами собой – и это тоже отцовские слова.
Однако Годрик давно заметил, что Салазар свои чувства прячет. Только под самый конец своего пребывания в Хогвартсе великий хитрец ослабил контроль, но до этого момента большинство окружающих считали Салазара Слизерина холодным, уравновешенным и сдержанным.
Но это было мифом. Годрик прекрасно знал, что Салазар куда вспыльчивее его самого – однако эмоции получали выход наружу не раньше, чем их хозяин решал, что это возможно и уместно. И в каком-то смысле Гриффиндор гордился тем, что рядом с ним его друг не прячет своих чувств. Он один видел не маску, которую Слизерин показывал всему остальному миру, а его собственное лицо. Это было знаком безграничного доверия – раньше Годрик понимал это сердцем, но теперь, когда его вынудили проанализировать их отношения, то понял и умом. Разумеется, были еще Ровена и Хельга – и старый друг до поры до времени относился к ним с максимальным уважением – однако они были женщинами, а с этим полом у Салазара всегда были непростые отношения. Однажды Годрик пошутил на тему, что Слизерин просто не понимает женщин, на что, к его удивлению, Хельга с Ровеной дружно покачали головами и ответили, что нет, напротив – понимает
слишком хорошо. Гриффиндор так с этим и не согласился, однако, так или иначе, факт был налицо: только с ним, с Годриком, Салазар позволял себе быть самим собой.
У Гриффиндора и правда было множество друзей. Веселый, открытый и доброжелательный, он всегда привлекал к себе людей. От природы наделенный яркими лидерскими способностями, он никогда не пытался использовать их на пользу себе. Годрик всегда был готов протянуть руку помощи тем, кто в ней нуждался. Он слишком хорошо помнил, что когда-то его родная деревня была уничтожена из-за того, что таких вот людей, готовых встать на защиту, набралось слишком мало. И потому идея вырастить целое поколение честных и благородных волшебников показалась ему по-настоящему замечательной, стоящей того, чтобы посвятить ей жизнь.
Годрик нужен был многим. Он был хорошим воином, хорошим командиром, хорошим учителем. Он был и хорошим другом – но никому никогда он не был нужен так, как человеку, который скорее отравился бы, чем признал это. Даже любимая жена, даже дети – они могли без него… Да они и смогли – Гриффиндор уже знал, что Аннис прожила еще долго. Впрочем, ничего удивительного, ведь она была младше его лет на сорок. Аннис пролила немало слез, но она была сильной. Она продолжила дело своего мужа – Хогвартс был ее домом, и ради него, живого памятника всего светлого и счастливого в ее жизни, истинная гриффиндорка была готова бороться до последней капли крови. Ну а сыновьям сам бог велел однажды вступить на свою собственную дорогу.
Но Салазар… Да, он уехал – уехал, хлопнув дверью. Да, в тот вечер они немного переборщили со своими обычными препирательствами. Да, было сказано множество лишнего – с обоих сторон. Однако со временем Годрик начал чувствовать угрызения совести. Разумеется, они оба были хороши в этом споре. Естественно, Салазар был совершенно неправ, притащив это дьявольское животное в школу. И, конечно же, Слизерин проявляет себя невозможным снобом с этими идеями чистокровности…
Но он был один. Один – перед всем миром. Перед тем самым миром, от которого Салазар старательно отгораживался. И Гриффиндор был единственной нитью, связывающей Слизерина и все остальное. Только Годрик по странному стечению обстоятельств получил право увидеть истинное лицо этого человека, только ему по неизвестной прихоти Салазар позволил смотреть на свою душу, не прикрытую ледяными доспехами.
Годрик ценил это доверие, даже если не задумывался над его природой. Салазар никогда бы не протянул ему руку первым – с его стороны это было бы проявлением слабости. Но Гриффиндор имел такую возможность – и Слизерин будто бы небрежно, походя, коснулся предложенной руки.
Камин догорал. За высокими окнами все еще было темно – дни только-только начали расти после зимнего солнцеворота – и комната все больше и больше погружалась и теплый, уютный полумрак. Годрик пригрелся в широком кресле, и его глаза начали слипаться. Перед сонным взором мелькали воспоминания из прошлого – времена путались, и он то был совсем юным мальчишкой, то вполне зрелым мужчиной. Мечи и палочки сменялись пергаментами, кони превращались в метлы и обратно, языки пламени в камине оказывались тяжелыми бронзовыми косами, а угольки – пронзительно-черными глазами. Вся жизнь пыталась вместиться в одно видение, образы толпились и смешивались, пока, наконец, объединив свои усилия, не унесли Годрика в страну сновидений.
