Глава 17Он не мог перестать думать о том, что произошло. Конечно, Ариадна сказала ему, что отец Джо находится далеко, но Доминик понимал, что он фактически вынудил ее сделать это. Он отлично осознавал свою способность давить на людей и заставлять их делать то, чего они не хотят. В прежней жизни ему не раз приходилось прибегать к этому, чтобы добиться своего. Гордиться было особо нечем, но и стыдиться он не собирался.
Теперь он точно знал, что Джо – это его сын. Он был уверен в этом на все сто процентов, ни капли не сомневаясь в верности своих убеждений. Ариадна была с ним до того, как он потерял память. Знал ли об этом Артур? Если знал, то почему он женился на ней? Если не знал, как Ариадне удалось скрыть это от своего нынешнего мужа? Неужели Артур никогда не интересовался отцом Джо?
Доминик помнил, что Артур был самым лучшим координатором, он мастерски собирал информацию о людях, выясняя даже то, о чем частные детективы и мечтать не могли. С такими навыками он мог легко узнать истинное происхождение мальчика, которого он называет сыном, даже не говоря об этом Ариадне. Неужели, дав обещание ни о чем не спрашивать, он несколько лет держит слово?
Для Кобба собственное сходство с этим ребенком было очевидным. Еще в первый раз, когда Ариадна только знакомила их, он обратил внимание на то, как она смотрела на сына. Ее взгляд был выжидающим, словно его реакция на нового знакомого имела какое-то особое значение. Если Джо не имеет к нему никакого отношения, чего ей опасаться? Почему ее так расстроило то, что мальчик не хотел давать руку незнакомцу и вел себя грубо? В конце концов, Джо – просто маленький ребенок, ему положено капризничать и стесняться.
Его мысли путались, беспорядочно сменяясь друг другом. Проснувшись посреди ночи, он долго думал над тем, что Ариадна – та самая женщина, которая являлась к нему в то время, когда он чувствовал себя одиноким – смогла принять его уже после того, как узнала об истории с Мол и внедрением. Причина, по которой она никак не давала о себе знать все это время и делала вид, что не знакома с ним, заключалась вовсе не в том, что она осуждает его поступок или считает его виновным в смерти Мэллори. Он старался понять, почему женщина, родившая его ребенка, старается скрыть от него этот факт и держит его на расстоянии. Почему она предпочла выйти замуж за другого и притвориться чужой? Почему не дождалась его? Где она была, когда он лежал в больнице?
Ответы на часть своих вопросов привели его в некоторое замешательство. Уже на следующий день, вновь находясь в доме своего друга, Кобб был уверен, что он готов воспринять любую информацию, так как за прошедшее время ничто из рассказанного Артуром и Ариадной не смогло поразить его воображение, но, как оказалось, это было только началом.
– С сегодняшнего дня мы переходим к части, которая все расставит по своим местам, – как всегда, спокойно, начал Артур. – Однако многое, из того, что ты узнаешь, может тебе совсем не понравиться, так как это даст не самое лучшее объяснение всему, что произошло на самом деле. Ты должен быть готов к тому, что, возможно, больше никогда не захочешь с нами общаться после того, как все станет ясным и четким.
Кобб старался внимательно слушать своего друга, но его внимание постоянно отвлекала Ариадна, которая сидела рядом Артуром и все это время держала его за руку. Она что, снова начала прятаться за мужем? Это было слишком нелепым, а Ариадна всегда казалась ему умной женщиной.
– Итак, если ты готов, начнем, – вздохнул между тем Артур.
– Конечно, – кивнул Кобб.
– После твоего возвращения в Лос-Анджелес все шло как нельзя лучше. Ты воссоединился с детьми, смог, наконец, сам о них заботиться. Они очень скучали по тебе, и, как ни странно, не забыли, как ты выглядишь, хотя у детей довольно короткая память. Ты целыми днями не выходил из дому, укладывал их спать вместе с собой, а по выходным водил их на пляж.
– Звучит замечательно, – улыбнулся Доминик.
– Подожди, – невесело ухмыльнулся Артур – дальше будет не так весело. После примерно месяца такой жизни ты начал вести себя странно. Вообще, может быть, это началось даже раньше, просто никто не замечал, что с тобой происходит что-то неладное. Первый случай, известный мне, произошел после того, как ты отвез детей за город, и остановился в маленькой гостинице на побережье. На следующее утро ты проснулся и не смог вспомнить, как там оказался. Дети очень испугались, твое поведение казалось им не нормальным. После этого ты чуть было не напал на обслуживающий персонал гостиницы, полагая, что они – какие-то враждебные проекции. Я был в Нью-Йорке, и мне позвонили, прося приехать в Лос-Анджелес. Тебя задержала полиция, и ты не хотел видеть никого кроме меня.
Артур остановился, переводя дух. Говорить о таких вещах было, по меньшей мере, неприятно, но они еще вчера решили, что не будут ничего утаивать от Доминика и расскажут ему все как есть.
– Продолжай, приятель, все в порядке, – сосредоточенно глядя на друга, подбодрил его Кобб.
– Ты решил, что находишься во сне, и отказывался верить мне, когда я утверждал, что все по-настоящему. Это было сложно, но мне и Марии удалось вызволить тебя и отвезти домой. На следующее утро ты встал, как ни в чем не бывало, даже не помня о том, что еще вчера ты разбомбил целый номер, до смерти напугал детей и угодил в полицию. Как будто ничего и не было. Я должен был сразу понять, что именно с тобой происходит, но мне слишком не хотелось в это верить. Так что после этого случая были и другие, прежде чем я принял очевидное, а именно то, что ты начал путать сон и явь. Только в отличие от Мол такое происходило с тобой лишь временами, а не постоянно.
– И как долго это продолжалось? – хмуро спросил Доминик.
– Несколько недель. В первое время, такое случалось нечасто, но дальше случаев твоего странного поведения стало больше, и это начало тревожить посторонних. Поначалу мы довольно успешно это скрывали. Примерно в то же время я связался с Майлсом, написал ему в Париж и рассказал обо всем, что с тобой происходит. Он понятия не имел о том, что ты побывал в лимбе во время дела Фишера, и поэтому решил, что у тебя, вполне возможно, посттравматический стресс.
– Затем он вызвал меня на личную беседу, – вступила Ариадна, и Коббу даже показалось, что они с Артуром отрепетировали эту часть разговора. – Я все еще училась под его началом, и он легко нашел предлог для того, чтобы поговорить со мной. Он рассказал мне обо всем, что знал. Обо всем, что сказал ему Артур. Мне пришлось объяснить ему, что ты и я были в лимбе во время операции внедрения. Ты едва выжил в тот раз, мне до последнего казалось, что ты не сможешь проснуться, так что я даже представить боюсь, что происходило там, на последнем уровне. Я согласилась, что происходящее с тобой может быть посттравматическим синдромом, но узнав о том, что мы опускались так глубоко, он… если это можно сказать о профессоре… он пришел в ярость. Ему сразу стало ясно, что ты потерял нить реальности, и он в тот же день начал искать возможность перевезти тебя в Париж.
– Теперь ты знаешь, почему ты оказался в Париже, и твои дети были рядом с тобой. В следующий раз мы расскажем, как именно все происходило, – подытожил Артур. – Не проси рассказывать тебе больше, я думаю, что даже то, что мы выложили за сегодня – чуть больше, чем нужно.
Кобб молча кивнул. Ему и в голову не приходило просить об увеличении объема материала, который приходилось воспринимать зараз. Он с трудом осознавал все, что слышал, и укладывать сведения в единый поток информации было сложнее, чем он думал. Если события, о которых ему рассказывали до этого, казались логичными и естественными, то сейчас он понимал, что наступает другая часть повествования, в суть которой будет не так-то просто вникнуть.
Если Ариадна все это время была в Париже, то когда они успели сблизиться?
Этот вопрос возник в его голове первым делом, и он перевел глаза на нее, словно стараясь увидеть ответ в ее поведении, но она отвела взгляд и крепче сжала ладонь Артура. Очевидно, для того, чтобы выяснить правду об их отношениях, им вновь придется встретиться наедине. Даже в этой истории, которую они открывали ему, было много пробелов, о которых Артуру ничего не было известно. И все же, они имели отношение к нему и Ариадне, и Доминик был уверен в том, что он должен знать всю правду.
