Глава 19Не верю, смею не верить,
Что время мне все вернет.
Не верю, не смею верить,
Что огонь не растопит лед.
Позволь к себе прикоснуться,
Позволь услышать мой зов,
Позволь заснуть и проснуться
Под песню мою без слов.
Любви моей яркие звезды
Во тьме ночи я зажгла,
В созвездье надежды и грезы,
Мечты и веру сплела.
Ты только взгляни на небо,
Дотронься до звезд рукой,
И в пламя белое смело
Шагни, не колеблясь, за мной!
Забудь обо всем на свете –
Про Завтра, Вчера и Сейчас,
А я смогу, я сумею поверить
В губ тепло, в нежность глаз и в нас! (с) siriniti
* * * * *
Гермиона с досадой закрывает дверь пустой комнаты Драко. Ну и где он? Сказал ей зайти после обеда, а самого нет. Может быть, он в библиотеке? Она медленно идет к лестнице и за поворотом едва не проходит сквозь Фиону.
- Фиа, не знаешь, где Драко?
- Опять в Зале Воспоминаний, - вздыхает призрак, - в последнее время он часто там бывает. Слишком часто.
- А что здесь такого? – непонимающе спрашивает девушка.
- Нельзя жить прошлым, он еще совсем молод, а пытается вернуться туда, куда нельзя вернуться. То, что было когда-то, давно прошло, надо жить и идти дальше. Но его слишком цепко держат воспоминания, хотя в них и нет ничего особенного.
- Значит, воспоминания? Но, Фиа, разве человек – это не сумма воспоминаний? Мы ведь ничто без них и потеряны, если не помним, кто нас любил, и кого мы любили.
- Я верю тебе, девочка, но это еще не все. Перед вами лежит будущее, и смотреть надо в него, а не оглядываться назад в поисках утраченного.
Фиона качает головой.
- Иди к нему, займи чем-нибудь, скажи что-нибудь ехидное или обидное, лишь бы он как можно реже заходил в этот проклятый зал. И зачем только Эдмунд сделал его?
Гермиона взбегает по лестнице на четвертый этаж. Так, поворот направо, в коридоре с гербом, кажется, и находится этот Зал Воспоминаний. Драко упоминал о нем пару раз, не углубляясь в разъяснения.
Она нерешительно приоткрывает одну створку, заглядывает внутрь и не может сдержать возглас изумления. Она ожидала увидеть обычную комнату, наверняка, роскошно обставленную, как и все в этом замке, но никак не изумрудно-зеленую долину с невысокими круглыми холмами, простирающуюся до самого горизонта, окаймленного золотистой грядой легких облаков. То тут, то там видны небольшие рощицы, а далеко слева поблескивает зеркальной гладью воды маленькое, почти круглое озеро, заросшее ивняком, и справа тоже озеро, только побольше, вытянутое в длину, и из него вытекает звонкий ручеек. Что это?!
Гермиона в восхищении шагает за порог. Трава совсем как настоящая, мягкая, прохладная, щекочет ноги. Девушка чувствует тепло яркого летнего солнца на коже. Слышно, как щебечут птицы, и посвистывает в камышах легкий ветерок. И еще вплетаются какие-то звуки, едва слышные, тихие. Какое волшебное место!
Оказывается, она стоит в долине (а дверь за ее спиной так и осталась!), впереди холм, по пологому боку которого взбегает еле заметная тропинка. Она, не раздумывая, шагает по ней, держа в руках туфли и с удовольствием чувствуя босыми ногами покалывающие травинки. А на самой верхушке холма, прямо на траве, скрестив ноги, сидит Драко. Девушка украдкой рассматривает парня, пока он ее не заметил. Он тоже босиком, в светлых брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом, волосы растрепались от ветра. Сейчас, когда он наедине с самим собой, его лицо совсем другое – нет следов того странного напряжения, которое она всегда замечает, брови не хмурятся, и в глазах нет озабоченности, он ясно улыбается, словно с головой ушел куда-то далеко, там, где нет никаких тревог. И весь он какой-то расслабленный и… счастливый? Нет, не счастливый, а словно ловит отблески былого счастья, наверное, того, как сказала Фиона, что было когда-то и давно прошло. Драко выглядит совсем мальчишкой, впрочем, ведь он и есть мальчишка, ему, как и ей, неполных девятнадцать. Но почему кажется, что он старше своих лет, как будто быстро летящее время уносит его на своих крыльях, преждевременно гасит блеск глаз и сгибает плечи?
Драко наконец замечает девушку, и его брови взлетают вверх, а лицо принимает обычное бесстрастное выражение.
- Грэйнджер? Ты что здесь делаешь?
- Но ты же сам сказал – прийти к тебе. Я и пришла.
- Тролль побери, совсем забыл! Извини... как ты меня нашла?
- Фиона подсказала. Драко, что это за место? – девушка усаживается на траву рядом с ним.
- Зал Воспоминаний, - Драко прищуривается и подставляет лицо солнцу, - его придумал мой прадед Эдмунд.
- Но ведь это не зал.
- На самом деле зал, обыкновенная комната, пустая, а посередине редчайший кристалл, на который наложены соответствующие заклятья.
- Какие?
- М-м-м, как бы тебе объяснить? Грубо говоря, комната, то есть кристалл, настраиваются на эмоции входящего в нее человека и воссоздают ту атмосферу, в которой ему при его состоянии будет наиболее комфортно. При помощи комнаты можно оказываться в тех местах, в которых ты испытывал сильные чувства, понимаешь? Впрочем, можно создать даже абсолютно фантастическую обстановку. Это что-то вроде Омута Памяти, только слегка модифицированного.
- Как интересно! – округляет глаза Гермиона, - а сейчас мы где?
Драко отворачивается и смотрит вниз в долину.
- В Озерном Крае. Мы приезжали сюда почти каждое лето до моего поступления в Хогвартс.
Только тут Гермиона понимает, что доносящиеся из долины звуки – это голоса людей, и замечает их самих. Мужчина, женщина и мальчик лет семи-восьми, все одинаково светловолосые. Женщина сидит на расстеленном на траве голубом покрывале и наблюдает за мужем и сыном, которые наперегонки выпускают из своих волшебных палочек прозрачные, переливающиеся радужными красками пузыри вроде мыльных. У мальчика они получаются огромными, но у мужчины – красивее и ярче. Женщина улыбается и тоже выпускает из своей целую стаю круглых радуг. Ее пузыри пляшут в воздухе, создают какой-то узор, потом разом лопаются и выбрызгивают стаю разноцветных бабочек. Мальчик восхищенно пытается поймать одну из них, но вот уже вместо бабочки цветок, который осыпается горстью лепестков.
- Это вы? – тихо спрашивает Гермиона.
Драко утвердительно кивает и, разом стряхнув оцепенение, напоминает о цели ее прихода:
- Кстати, это будет полезно и для тебя. Попытайся получше вспомнить Хогвартс, все-таки поступление в него было одним из сильнейших впечатлений нашей жизни.
Гермиона послушно прикрывает глаза и старается вспомнить.
Что на этот раз?
Паровоз, испускающий клубы дыма, шумная разноголосая толпа школьников в мантиях, мрачное озеро с черными водами, замок на скале. Высокий, с острыми шпилями и многочисленными башенками. И огромные входные двери… А что дальше? Ну же, вспоминай! Но в голове опять все заволакивает серый туман, и начинает ныть висок. Так бывает всегда, если воспоминания не приходят сами, а она пытается напрячь зачарованную память.
- Не могу, - вздыхает она, - ничего не получается.
- Ты должна, это очень важно. Чем больше ты вспомнишь, тем раньше все это закончится.
- А если я не могу? Не могу и все?!
- Грэйнджер, не испытывай мое терпение!
И в тот же миг вокруг них вздымаются высокие каменные стены, на которых горят в подставках факелы. Темный коридор с тремя ответвлениями, уходящими вверх, вниз и вперед.
- У тебя получилось! – восклицает Драко, - мы сейчас у выхода из Большого Зала.
Гермиона удивленно оглядывается. Она все-таки смогла! Вот он, Хогвартс, ее школа, в которой она провела шесть лет. Здесь встретила друзей, проходила по этим коридорам. Библиотека… да, она помнит библиотеку. Ветхие древние фолианты, запах пыли, ее любимое место в углу с зеленой лампой на столике, сухопарая чопорная библиотекарша, как же ее звали? Мадам Пинс, - всплывает в памяти.
И вдруг, словно прорвав плотину, на нее разом обрушиваются мельчайшие детали и подробности школьных лет. Как быстрее пройти в Астрономическую башню, когда меняют свое направление лестницы, ведущие из гриффиндорской башни, почему Лаванда Браун плакала после урока прорицания, с кем ходила Джинни Уизли на бал в честь Турнира Трех, куда Рон спрятал ее домашнее задание по нумерологии, желая подшутить, как Гарри победил тролля в школьном туалете и многое-многое другое. Только все эти воспоминания бытовые, обыденные, и в них нет ничего важного. То есть, конечно же, они много значат для нее, но в то же время за ними что-то прячется, какой-то смысл, или что-то другое, настоящее, словно кукольник за ширмой. Девушка морщит лоб в напряженной попытке вспомнить, но снова перед глазами клубится серый туман, ноет под ложечкой, и к горлу подкатывает тошнота.
Драко касается ее плеча.
- Не перенапрягайся, отдохни немного. Пойдем, я покажу тебе гостиную Слизерина.
Они идут по тому коридору, который ведет вниз. Драко проходит под сводчатой аркой, заворачивает за угол, спускается дальше вниз по лестнице, и вот они оказываются перед высокой статуей какого-то волшебника с длинной бородой и неприятным лицом. Драко прикасается к вытянутой в запрещающем жесте мраморной руке. Рука, немного помедлив, опускается, и статуя отъезжает в сторону, открывая вход. Они проходят в него, и Гермиона не может сдержать удивленного восклицания. Здесь все оформлено в зелено-серебристых тонах. Кресла, диваны, стены, стулья, столы, одежды волшебников на картинах, даже горшки для цветов – буквально все зеленое и серебристое!
- С ума сойти! Почему здесь все такое… однообразное?
- Потому что…
- Подожди, вспомнила! – перебивает Драко Гермиона, - зелень с серебром – цвет Слизерина? Я, кажется, помню… эмблемы на мантиях, спортивные формы, флаги…все зеленое.
- Да, - Драко с любопытством наблюдает за ней.
- Алое с золотом – наш Гриффиндор, лазурь с бронзой – кажется… Когтевран, и шафран с черным – … Пуффендуй! Верно? – девушка теребит в руках стебелек ромашки.
Почему-то пока она говорила, стены Хогвартса быстро истаяли в дымке, и они снова стоят на вершине холма в солнечной долине Озерного Края.
- Верно. Ты делаешь успехи.
- Но ведь это совсем несложно.
Гермиона замолкает, а потом, наклонив голову, спрашивает:
- А почему у вас в замке почти нет зеленого цвета? Ты же учился в Слизерине, и твои родители тоже.
Драко изумленно вскидывает брови и, не выдержав, хохочет:
- А почему у нас дома все должно быть зеленым? Только из-за того, что мы слизеринцы? Какая глупость!
Отсмеявшись, он объясняет насупившейся девушке:
- Дизайном комнат и залов занималась мама соответственно своим вкусам и настроению. В какой-то период ее тянуло к золоту, она обставила весь замок кошмарно неудобной золоченой мебелью и позолотила стены и потолки, мы даже ели на золотых блюдах. От этого остались Золотая столовая и твоя комната. Потом у нее был белый период, соответственно, все стало белоснежным. Было весьма оригинально – казалось, что у нас нет потолков, и все замело снегом. Потом был ампир, рококо, модернизм, французский ренессанс и что-то еще, я уже и не помню названий всех ее дизайнерских штучек. В конце концов, она снова вернула замку его мрачность и антикварный стиль. Вроде, сейчас это стало модным. А зеленого, извини, мне хватало и в Хогвартсе. Я и так чувствовал себя почти жабой, только не квакал.
Молодые люди весело смеются, и еще некоторое время на лице Драко играет улыбка, когда он вспоминает ее вопрос. А Гермиона задает уже следующий:
- А какой твой любимый цвет? Хотя, подожди, дай угадаю. Ммм… синий?
- Откуда ты знаешь?
- Элементарно, доктор Ватсон, - важно изрекает Гермиона, - у тебя в комнатах много синего – одеяло на кровати, гардины, обивка мебели и еще по мелочам. И одежду, рубашки, например, ты тоже предпочитаешь разных оттенков синего.
- Действительно, - хмыкает Драко, - глупо было спрашивать об очевидном. Мама никогда не покушалась на мои апартаменты, оставляла все, как есть. Кстати, существует мнение, что синий – это цвет депрессии.
- Почему? – спорит Гермиона, - это синь моря и небесная лазурь, это васильковые звезды в траве и звезды в небе, утренний туман над рекой, далекие горы в дымке…
- И глаза Фрейи… – тихо говорит Драко и осекается, вдруг спохватившись, что выдал самую большую тайну в своей жизни.
Гермиона удивленно вскидывает глаза и, словно что-то поняв, осторожно просит:
- Расскажи…
Драко, прищурившись, смотрит в даль, на кромку горизонта, опоясывающую этот иллюзорный, существующий только в его воспоминаниях, мир.
«Как? Зачем? Остановись! Ты пожалеешь!» – кричит где-то глубоко внутренний голос, но в карих глазах такое внимание и готовность понять, что в душе Драко что-то отзывается, и сам не зная почему, он начинает говорить.
В то, кажущееся теперь безумно далеким, лето девяносто шестого, когда Темный Лорд уже открыто проявил себя, а отец угодил в Азкабан, пытаясь достать нужное Ему пророчество, Нарцисса едва ли не силком отправила Драко в элитный магический кемпинг в Дании, куда съезжались подростки-аристократы со всей Европы. Она, всегда боящаяся отпустить его на полшага от себя, провожающая в Хогвартс с тревогой в любящих глазах, как будто в школе затаился отряд кровожадных монстров, решилась отпустить одного в чужую страну! Он прекрасно понимал, что это объяснялось стремлением оградить его от будущих обысков в доме, подозрений, газетных криков; она боялась, что он наделает глупостей, стремясь освободить отца, и не хотела, чтобы Темный Лорд раньше времени обратил на него внимание. Поэтому этот лагерь был для нее лучшим выходом.
Они долго препирались, но в конце концов мать отрезала, что не приемлет никаких возражений, и, так или иначе, но он пробудет там все лето. Он поехал нехотя, заранее ожидая, что будет неимоверная скука, строил планы, как вернуться пораньше. И в первый же день встретил ее.
Свою первую, еще наивную и полудетскую, но искреннюю и чистую любовь.
Фрейя Торвальдсен, светлокосое дитя ласкового солнца, высокого неба, свежего ветра и сине-зеленого моря своей родины, нежная русалочка из датских сказок, прекрасная фея, заставившая его позабыть обо всем на свете. Фрейя быстрокрылой птицей летала над землей, звонко смеялась над шаловливым ветерком, норовившим то и дело поиграть с подолом ее легкого платьица, над солнцем, чудесно позолотившим ее кожу, над своим младшим братом Фрейреном, немного неуклюжим, медлительным, но чересчур болтливым, над Драко, не успевавшим угнаться за ней в беге по кромке прибоя.
Драко ловил ее, обессилевшую от смеха, и сумасшедше целовал соленые от морских брызг губы, которые казались ему слаще меда. В те летние месяцы Фрейя и Драко были неразлучны, убегая ото всех в узкие заливы фьордов, где она учила его плавать; на укромные пляжи с мягким серебристым песком, на котором они лежали до тех пор, пока солнце не тонуло в море; на скалы, великанами громоздившиеся над гладью воды и принимавшие на себя ярость прилива. Фрейя стала для него олицетворением ясной безудержной радости, богини юности и красоты, в честь которой получила свое имя, Дании и последнего лета улетевшего в далекие синие дали детства, после которого начались темные ненастные дни взрослой жизни.
Но никто, кроме него, даже ее брат, не знал, что за беззаботностью синеглазой, невероятно красивой датчанки прячутся тоска и ожидание неотступно преследующей судьбы. Ее родители принадлежали к одной из самых знатных магических семей Дании, которая, к сожалению, была на грани разорения, и поэтому сосватали свою семнадцатилетнюю дочь за человека из королевской семьи, магла, знавшего о существовании магов, имевшего влияние в обоих мирах, не очень молодого, но очень богатого. Их свадьба должна была состояться зимой, и Фрейя с содроганием говорила Драко, что никогда не любила зиму, словно предчувствовала, что холодный северный ветер принесет ей беду. Их любовь и для нее была осколком звездного счастья, печальным прощанием с детством, глотком пьянящего вина перед безысходными буднями. Они любили друг друга в объятиях лунного света, чувствуя тихий стук сердец и вкус моря на губах, а бриз обвевал прохладой разгоряченные тела. Драко обнимал Фрейю, погружаясь в странный, какой-то горько-сладкий аромат лунных цветов, которые она любила, и на несколько кратких мгновений казалось, что в мире нет никого, кроме них. Нет долга перед семьей и нет Темного Лорда, нет опостылевшей школы, в которую надо возвращаться, нет необходимости лицезреть и общаться с людьми, которых ты терпеть не можешь, нет этого проклятого Поттера, всюду сующего нос со своими дружками.
Лето закончилось, и Фрейя Торвальдсен и Драко Малфой расстались навсегда, не давая друг другу никаких клятв и обещаний, зная, что они все равно не сбудутся. Это было всего лишь два с половиной года назад, но кажется, будто прошли столетья. И его чистая, нежная, прекрасная, словно белый цветок лилии в утренней росе, Фрейя была женой другого человека и уже родила тому наследника.
Когда на уроке зельеварения Дэйн Нотт сказал что-то грубое и похабное в ответ на слова профессора Слизнорта о силе любви, Драко машинально ухмыльнулся, но со сжавшимся сердцем вспомнил свое мимолетное летнее счастье, соленый вкус то ли моря, то ли слез на губах и переливы веселого смеха светлокосой феи.
Драко говорит, смотря прямо на Гермиону, но видя не карие, а синие глаза. Она чувствует себя забытой, и почему-то тяжелое и едкое чувство необъяснимой неприязни к девушке, которую она даже не знает, появляется в груди и разливается по всему телу.
А мир вокруг них опять изменился, она и не заметила. Вместо солнечной долины проступают очертания изогнутого морского берега, нарастает шум прилива, который жадно лижет белый песок и откатывается обратно, закатное солнце протягивает золотисто-алую дорогу по воде, а к ним приближаются стройные фигуры парня и девушки, совсем юных. Девушка в воздушном летнем платьице легко бежит, почти не касаясь песка ногами, светлые волосы развеваются на ветру, и она то и дело оборачивается на парня, который что-то кричит ей вдогонку. Их голоса переплетаются со вздохами моря и кажутся звуками природы, смехом древних скандинавских богов и богинь, некогда царивших над Данией.
Вдруг вся атмосфера, в которой щемящей струной скрипки звучит песня первой волшебной любви, рассыпается осколками разбитого хрусталя, потому что в комнате появляется домовой эльф и с низким поклоном пищит:
- Молодого хозяина ждать отец.
Драко и Гермиона вскакивают на ноги, одинаково смущенные. Он – тем, что рассказал о своей потаенной, светлой и печальной муке именно ей, еще совсем недавно чужой и посторонней. Она – тем, что он раскрыл ей сердце, свой сокровенный мир, куда редко пускают другого человека.
Драко исчезает, не попрощавшись, а Гермиона остается в раздумье. Зал откликается на ее мысли созданием коридора школы на восьмом этаже западного крыла. Маленькая угловая башенка, словно построенная по недоразумению, вход спрятан за гобеленом с рыцарем, который был весьма галантным джентльменом и называл ее «Моя Задумчивая Леди». Она любила с ним разговаривать.
Винтовая лестница на пятьдесят пять ступенек, крохотная смотровая площадка, с которой открывается вид далеко на окрестности Хогвартса, на Запретный Лес, Черное Озеро и еще дальше, на туманные, теряющиеся в дрожащем мареве зеленые холмистые долины. Кажется, именно сюда она любила приходить, когда ей становилось грустно или одиноко. Почему-то сейчас ей совершенно не хочется побродить по замку, заглянуть в родную гостиную Гриффиндора. Наверняка, знакомая обстановка навеет еще кучу воспоминаний. Но ее туда не тянет.
Девушка усаживается на широкий карниз, обнимает колени и думает. О непонятной ситуации, в которую попала, живя здесь, в чужом замке, под странным присмотром странного мага, называющего себя Темным Лордом. Она начинает понимать, почему же все-таки она потеряла память. Драко говорил, что она сама наложила на себя заклятье, и теперь припоминается та полуразорванная страница ветхого фолианта по темной магии, на которой алыми чернилами было записано несколько слов. И даже вспомнился свистящий шепот книги, от которого по спине пробегали ледяные струйки озноба. Книга говорила о вечном забвении, о небытии, в которое канет ее память в случае неудачи, и казалось, что она наслаждается ее страхом.
Она теперь догадывается, почему между ней и Лордом словно стояла огромная стена, и почему она с самого начала относилась к Нему с настороженностью и недоверием, которые были смешаны с внутренним отвращением и неприятием. Он был Зло в самом извращенном виде. Он был бесконечно далек от всего, что она привыкла считать своим миром, от самых простых человеческих эмоций и самых светлых и возвышенных идей. Он сознательно манипулировал людьми, даже преданными Ему Пожирателями Смерти, и всегда оставался в стороне, подставляя под удары только их. Разве могла она принять этого человека? Нет, не человека, он перестал им быть уже давно.
Лорду обязательно нужно было устраивать ей неприятные сеансы леггилименции, потому что она действительно могла выдать Ему важную информацию. И оставалось только надеяться с замирающим сердцем, что Он не сможет понять бурю в ее душе.
В последний раз она попыталась не терять сознания, не падать без сил, а прямо взглянуть в красные щели Его чудовищных глаз. Она даже не задавалась вопросом, что хотела этим доказать. Просто это было очень важно – показать Ему, что это она, Гермиона Грэйнджер. Она сильная. И у нее есть собственная воля, несломленная и свободная.
И ей это удалось. Они стояли друг напротив друга, словно играли в детскую игру – кто кого переглядит. Она думала, Он будет в ярости, но ошиблась. На Его губах играла довольная улыбка, и Он потрепал ее по щеке. Она чуть не отпрянула в брезгливом порыве, но успела сдержаться.
Почему Он был так доволен?
«На твоей памяти будет как бы поставлен блок, скрывающий и искажающий реальные мысли, настроение и воспоминания, потому что всего этого не должен узнать никто, и прежде всего – Темный Лорд» - вспоминает она слова Драко и в который раз задумается – что Он узнаёт, когда так жестоко и бесцеремонно перебирает полупустые страницы ее памяти? А ведь на них лишь смутные или даже обезображенные очертания настоящих воспоминаний, которые сейчас словно пишутся невидимыми чернилами. Что же видит Лорд? Тот странный обряд, который провел Драко, неужели только благодаря ему у нее есть шанс снова стать самой собой?
И вот так ее мысли снова возвращаются к Драко. И еще раз к Драко. И тысячу раз к Драко. Она думает о высоком светловолосом парне, одно лишь присутствие и насмешливый, чуть усталый взгляд серых глаз которого почему-то придают ей сил и надежды, что ничего плохого не случится, все будет хорошо. Странное чувство. И странная уверенность, что раньше с ней этого не происходило, ни с кем она не чувствовала себя так, будто в одно мгновенье стоит на твердой земле, в следующее – взмывает в небеса от ликующей радости, пронизывающей все тело и делающей его удивительно легким, а затем рушится в пучину сумрачно-безысходного ада, потому что он уходит, не кинув на прощанье даже взгляда.
В памяти всплывает Рон. Да, у нее были какие-то чувства к нему, и у него, кажется, тоже. И все это тянулось очень долго, слишком долго для того, чтобы самые главные слова, наконец, были сказаны. Ничего не получилось и не могло получиться, потому что в ней не было того смятения и сумасшествия, которые она испытывает сейчас. Что же это?! Кто ей подскажет и объяснит? Почему все ее мысли заняты Драко? Почему?
* * * * *
- Можно?
Пэнси просовывает голову в дверь и хитро улыбается.
- Мистер Малфой, вы не заняты? Позволено ли просить у вас аудиенции?
Драко устало поднимает голову со скрещенных рук.
- Конечно, можно, заходи. Давно тебя не видел.
- Угу, ты же все время занят.
Девушка удобно устраивается в кресле, аккуратно подбирая подол платья.
- Как у тебя дела?
- Лучше всех, а у тебя? Судя по виду, просто горишь на службе у Лорда.
- Ага, день и ночь.
Драко потирает лицо, кидая взгляд на часы. Поздновато для дружеского визита. Что Пэнси надо? Она явно чем-то озабочена, слишком лихорадочно сверкают глаза и нарочито беззаботен тон голоса.
- Что-то случилось, Пэнс?
- Ничего, с чего ты взял?
- Брось, мы друг друга прекрасно знаем, верно? Тебе что-то нужно, иначе ты не явилась бы в Малфой-Менор в половине девятого вечера, нарушив все мыслимые и немыслимые правила приличия, а дождалась бы до завтра.
Пэнси самым тщательным образом разглаживает шелковые складки на колене.
- Ты прав. Мне нужен твой совет.
- Совет? С каких пор гордая мисс Паркинсон смиренно просит совета у ничтожного Малфоя?
- Драко, не ёрничай, – морщится девушка, - ты мне всегда помогал, и надеюсь, поможешь на этот раз.
- Хорошо, в чем дело? Излагай, буду слушать со всем вниманием.
Девушка вскакивает с кресла и прохаживается по комнате, теребит кисточку полога на кровати, подходит к окну.
- Пэнси?
- Да, да, да, да… Понимаешь… О, Мерлин, Драко, даже не знаю! Когда шла к тебе, все казалось так просто и ясно, а теперь…
Драко делает понимающее лицо.
- Это касается Делэйни?
И тут впервые на его памяти Пэнси Паркинсон пунцовеет так, что даже уши вспыхивают, и смущенно опускает глаза.
Вот это да! Не так-то легко ее смутить, и она никогда даже не розовела, разве что от злости, и то если уж совсем довести.
- Д-да. Элфрид…, - девушка набирает в грудь воздуха, - он сделал мне предложение.
- Ни хрена себе! – Драко присвистывает, - прости, Пэнс, то есть хочу сказать, я очень удивлен. Вы с ним знакомы около трех месяцев, и он уже предлагает тебе руку и сердце? А ты что?
- В том-то и дело! – Пэнси изящной статуэткой застывает у камина и, склонив голову, почти шепчет, - не знаю, я ничего не знаю, Драко! Мне так страшно!
- Пэнси, милая, - Драко подходит к подруге и берет ее руки в свои, - что я могу тебе посоветовать, и что ты хочешь от меня услышать? Элфрид неглупый парень, и с ним ты, наверное, будешь счастлива. Его семья достаточно обеспечена и занимает не последнее место в нашем обществе. Твои родители будут очень рады.
- Да, конечно, - Пэнси быстро кивает, - все идеально, все отлично. Брак двух чистокровных волшебников из богатых семей, все традиции соблюдены, что может быть лучше? К тому же папа после замужества Памелы активно подыскивает мне женихов. Если я не выйду за Элфрида, то он найдет кого-нибудь другого. И останется только молить всех ангелов и демонов, чтобы этим другим не оказались Крэбб или Гойл!
- Мне бы, конечно, следовало оскорбиться за честь лучших друзей, но не буду, так уж быть. Не пойму, почему ты такая… неуверенная?
Девушка тяжело вздыхает.
- Понимаешь, Элфрид и я – конечно, мы подходим друг другу и все такое, но как-то быстро все происходит. Ты правильно заметил, мы знакомы всего лишь три месяца, а он уже просит меня стать его женой. Как-то это странно.
- Чего ты хочешь от меня?
- Я же сказала – совета.
Почему Пэнси так внимательно смотрит, словно напряженно пытается что-то прочесть на его лице?
- Выходить замуж или нет?
- Да. Нет. Не знаю…
- Пэнс, ты совсем запуталась и запутала меня, - Драко нежно гладит девушку по черным волосам, - ты его любишь?
- Я не знаю…
- Мисс Паркинсон, вы просто дурочка, заявляю вам это на правах старого друга, и не надо так на меня смотреть! Если ты колеблешься, значит, что-то в ваших отношениях с Делэйни тебя не устраивает, так?
- Так, - вздыхает Пэнси, - понимаешь, он иногда бывает таким… жестоким, таким… к нему даже страшно подойти! Он не Пожиратель, но по-моему, это для него было наиболее подходящим. Я не представляю, какой будет моя жизнь рядом с ним, как он будет относиться ко мне после пяти или десяти лет брака, как он будет относиться к нашим детям. И это меня пугает – неизвестность, непонятность, – темные глаза девушки огненно мерцают при свете камина.
- Такие мысли приходят в голову всем, кто вступает в брак, – Драко старается успокоить подругу, - не ты первая, не ты последняя. Возможно, Элфрид не так уж плох. А вдруг он твой принц на белом коне? И отказав ему сейчас, ты пройдешь мимо своей судьбы.
Из глаз девушки вдруг крупными алмазами катятся слезы, и она, уткнувшись в грудь парню, громко всхлипывает. Драко осторожно баюкает ее в объятьях, немного растерянно шепчет что-то несвязное, но ободряющее.
Пэнси горько рыдает, чувствуя, как осыпаются и звенят под ее ногами осколки последней, хрупкой и зыбкой надежды – на то, что Драко в последний момент наконец увидит, поймет и не позволит ей стать женой другого, закружит ее в сумасшедшем танце двоих, и тогда все будет иначе, а Элфрид, ее отец и все другие будут лишь фоном для их счастья.
Не увидел, не понял, позволит…
А сама Пэнси, гордая недотрога, «Снежная Королева», как в шутку ее прозвали друзья-слизеринцы, никогда не признается, что он, Драко – единственный, любимый, самый близкий и самый дорогой. Потому что на протяжении всех этих лет ее друг никогда не выходил за рамки их дружбы, ни единым словом и намеком не давал возможности, чтобы она поверила хоть на миг. Невинные поцелуи в тринадцать лет – еще не повод рассылать свадебные приглашения. Она и не верила, но надеялась, слепо, без всяких проблесков здравого смысла. В какой-то миг казалось, что ее надежды близки к осуществлению, и завтра-послезавтра, не позже, отец, радостно потирая руки, сообщит о помолвке и грядущем родстве с одной из самых богатых чистокровных семей Англии.
В их обществе издавна существовала традиция – где-то после пятого курса Хогвартса подбирать детям будущих жен и мужей. Пятнадцать-шестнадцать лет были неким рубежом, и словно отсекали беззаботное беспечное детство. И каждое лето пятнадцати, шестнадцати, семнадцати и восемнадцатилетних чистокровных волшебников посвящалось бесконечным вечеринкам, пикникам, праздникам, новым знакомствам, сговорам, а то и официальным помолвкам. Свадьбы обычно назначали после окончания школы. С точки зрения Пэнси, это было вполне разумно. За отведенный срок будущие супруги получали возможность лучше узнать друг друга, привыкнуть, а в случае несходства характеров – разорвать отношения. Но конечно, подобное было допустимо, если родители считали, что для семейной жизни недостаточно внушительной суммы галлеонов и длинного ряда чистокровных предков. В последние годы браки, заключаемые с одного лишь веления родителей, стали реже. Большинство все-таки склонялось к мысли, что последнее слово в выборе спутника жизни надо оставлять детям. К несчастью, отец Пэнси считал подобное возмутительным попранием всех традиций. И к великому ее изумлению, отец Драко, напротив, такой мысли не придерживался, считая, что его сын сам приведет в Малфой-Менор достойную девушку. При этом он хитро посмеивался, говоря, что ему очень хотелось бы, чтобы будущая невестка была темноволосой. Он хочет посмотреть, чья кровь окажется сильнее, и в кого пойдут его внуки. Пэнси, которой случалось слышать такие разговоры, отчаянно смущалась и ужасно сердилась.
Но после их пятого курса все перевернулось с ног на голову, все оказалось пустыми мечтами. Не было никаких вечеринок, помолвок, потому что вернулся Темный Лорд. Мистер Малфой угодил в Азкабан, мать Драко на все лето отправила его в Данию в какой-то лагерь, откуда он вернулся каким-то странным и чужим. Пэнси с обостренным женским чутьем ревниво почувствовала, что причиной его состояния была девушка. Но он ничего не говорил и отдалялся все больше. Она пыталась поговорить с ним как раньше, но он лишь отмахивался или отговаривался занятостью. И скоро Пэнси лишь с грустью вспоминала, как они болтали до полуночи в Гостиной, как он кормил ее пирожными в «Сладком Королевстве», неумело закалывал волосы, когда она сломала руку и лежала в больничном крыле, как они вместе подшучивали над Грегом, который на пикнике просто хотел попить водички и наколдовал ужасную грозу, под которой они все вымокли до нитки и летели домой, стуча зубами от холода, но хохоча, словно безумные. Сколько было таких моментов, и как же она была тогда счастлива, сама не понимая этого…
А сегодня все ее надежды печальными ледышками тают в пламени камина этой комнаты. К дьяволу все, ко всем чертям!!!
Пэнси всего лишь на секунду, на один миг, набирается решимости сказать те несколько слов, самых важных, но… проклятая гордость, проклятое аристократическое воспитание, проклятая английская сдержанность и холодность, уже исчезающие у англичан-маглов, но еще слишком присущие англичанам-магам!!!
И еще… громом среди ясного неба:
- Я вам не помешала?
То, что она хотела сказать, так и осталось в ней безмолвным криком. Поздно…
- Я вам не помешала? – ядовито осведомляется Гермиона высоким звенящим голосом и с какой-то отчетливой резкостью видит, как возмущенно вскидывается Пэнси, и немного медленней, чем следовало бы, отпускает ее Драко.
Она просто хотела кое-что спросить у Драко и совсем не ожидала увидеть их. Светловолосого парня и девушку, слившихся в тесном объятье. Она доверчиво прильнула к его груди, а он нежно целовал ее в волосы.
О, господи, почему так темнеет в глазах? Сердце словно упало куда-то вниз, а в груди вместо него пустота. И откуда-то с самого дна души поднимается страшное и одновременно пугающее чувство, заполняя всю ее целиком, топя в себе все другие чувства, разум и просто здравый смысл. И хочется закричать так, чтобы вздрогнули стены замка.
- Что ты себе позволяешь?! – шипит черноволосая девушка, вмиг забывшая про слезы.
Драко дергается, но Гермиона его опережает:
- Прошу прощения, Пэнси, я не знала, что у вас свидание. Еще раз извините, можете продолжать.
Она поворачивается на каблуках и так хлопает за собой дверью, что та отскакивает и снова открывается. Она стремительно летит по коридору прочь от комнаты, прочь отсюда, смутно представляя, куда и зачем и от кого убегает.
- О, Мерлин, что она вытворяет?
Пэнси по-детски смешно и знакомо шмыгает носом, тыльной стороной ладоней утирая мокрые щеки.
Драко молчит, сам не понимая, что сейчас он ощущает. Равнодушие? Раздражение, как Пэнси? Гнев? Злость? Не то.
Смущение. Неловкость. Сожаление. И смутное, еще до конца непонятое желание, чтобы этого не было. Чтобы дверь не открылась, и Гермиона не видела.
- Драко?
Пэнси уже с удивлением трогает за рукав друга, застывшего изваянием и с каким-то странным выражением уставившегося в темнеющий пустой проем. Он молча закрывает дверь и подходит к окну. Его любимое место. Он и в Хогвартсе, в своей Гостиной, всегда садился за столик у окна. Как много Пэнси о нем знает! И что он предпочитает на завтрак, и как улыбается, когда его рассмешишь, и почему терпеть не может упоминаний о своем четырнадцатом дне рождения. Тогда они всей компанией – Драко, Винс, Грег, Дэйн, Милли, она сама – пришли к потрясающему выводу, что вечеринка в честь четырнадцатилетия была слишком детской, и поэтому стащили у мистера Малфоя бутылку шотландского огневиски, спрятались в саду и важно прикладывались к ней по очереди, воображая себя ужасно взрослыми. До сих пор уши горят от стыда!
Она знает, что на правой руке у него, чуть выше локтя, есть длинный бледный шрам – память о том, как он залез на огромный дуб в поместье Паркинсонов и сорвался. Он просто хотел тогда доказать, что заберется выше всех. Выше Грега и Винса, и Пэнси, конечно, которая тихо замирала от страха на самой нижней ветке. Он все время стремился что-то доказать. Что? Кому? Пэнси, честно говоря, не понимала и, как могла, старалась быть с ним рядом. Она хотела, чтобы он это понял.
А сейчас что он доказывает? Мистеру Малфою – что он достойный сын? Темному Лорду – что верный слуга?
Когда-то, кажется, сто лет тому назад, они были в Хогсмиде, подшутили над Грегом и Винсом и, покатываясь со смеху, удрали от них, а потом ждали, сидя на мягкой весенней траве у околицы, и тоже молчали, вот как сейчас. Только тогда молчание было легким, наполненным дурацким щенячьим весельем, чириканьем какой-то птички, которой Пэнси скармливала крошки недоеденного пирожного, перебрасывающимися от одного к другой заговорщическими улыбками. Было тепло, Драко снял мантию, расслабил галстук, расстегнул ворот рубашки и высоко закатал рукава. Он покусывал травинку, устремившись взглядом куда-то далеко, словно хотел заглянуть за небесный окоем, увидеть неведомое, недоступное, и сейчас словно был открыт всему миру. Пэнси исподтишка наблюдала за ним, и горло перехватывало от бездонной нежности к этому сероглазому мальчишке. Она тогда делала вид, как будто сердится из-за глупой шутки, дурочка, боялась, что он догадается. Ведь они же были друзьями с самого детства, и она ценила их дружбу, зная, что и он тоже. Он доверял ей многое, и она знала о его задании и потихоньку радовалась, что сумела вытащить на прогулку, и он, кажется, хоть немного отвлекся, на один день забыл о том, что ему предстоит. Как же было хорошо!
Вот только потом, к сожалению, появился Поттер, со своей свитой, как обычно, и тот чудесный день был безнадежно испорчен. Драко сразу закрылся, резко, как будто захлопнул дверь, моментально стал холодным, оскорбительно-насмешливым, злым – таким Пэнси всегда видела его в стычках с Поттером. Она не любила его таким. В принципе, гриффиндорцы для нее никогда ничего не значили, но вот Поттера она терпеть не могла, и единственным образом из-за того, что он так действовал на Драко. Однажды, на нуднейшем уроке профессора Бинса она наблюдала за ними обоими и пришла к странному выводу, что Поттер и Малфой чем-то похожи на феникса и дракона, два волшебных существа, абсолютно не выносящих друг друга. Если феникс поселится в тех же горах или том же лесу, что и дракон, горы должны рухнуть, лес – сгореть дотла. В зельях слезы феникса или его перо ни в коем случае нельзя присоединять к крови или сердечной жиле дракона. Происходит взрыв такой силы, что мало кто из неудачливых зельеваров выживает. Помнится, когда их заставляли дома заучивать фамильные гербы и девизы чистокровных родов, то сам Драко обратил внимание на чей-то герб – на белом щите были изображены переплетающиеся в яростной борьбе золотисто-алый феникс и серебристо-черный дракон. Это было немного жутко и, тем не менее, притягательно-красиво. Феникс и дракон – символы извечного противостояния, не имеющего ни начала, ни конца, не знающего ни перемирия, ни слабости.
Да, она отлично знала своего друга, но только никогда раньше не замечала у него такого взгляда. Виноватого и извиняющегося, наполненного тихим светом, который сделал его серые глаза удивительно нежными... Он никогда не смотрел так НА НЕЕ, а теперь смотрит на эту…
Девушка прикусывает губу так сильно, что чувствует солоноватый вкус крови во рту. Этого не может быть. Просто не может быть и все! Ведь она ошибается, правда?!
А вдруг не ошибается?
И сердце беззвучно кричит и рвется из груди раненой птицей, и прерывается дыхание. На глазах снова стремительно вскипают слезы, злые, ядовитые, безнадежные. Текут и текут по лицу, опаляя щеки.
И она сдавленно шепчет, не в силах спросить, сказать во весь голос:
- Драко, ты что?
Его спина не выражает ничего, и тогда она рывком (и откуда силы взялись) поворачивает его к себе, судорожно вглядывается в лицо, такое родное, любимое, в лихорадочной попытке найти отрицание своей безумной догадки. Вот сейчас он расхохочется и скажет, что она свихнулась. Он, Драко Малфой, и Гермиона Грэйнджер? Грязнокровка Грэйнджер? Мерлин, ну что за чепуха!
Только он отводит взгляд и молчит. Просто молчит. И это его молчание говорит Пэнси больше всех слов на свете. Сейчас он такой растерянный, ошеломленный, словно в него попало заклятье, перепутав все мысли, выбив почву из-под ног. И девушке впервые в жизни отчаянно хочется ударить его, расцарапать лицо, сделать так, чтобы ему было больно, так больно, как ей сейчас, когда сердце, кажется, истекает кровавыми слезами. И расцеловать, покрыть самыми горячими, самыми нежными, самыми любящими поцелуями его глаза, его губы, его руки, крикнуть, что он ошибается, он просто не видит, как его любит она, а эта грязнокровка не сумеет принять и оценить его любовь, да и не нужна она ей.
И внезапно Пэнси осознает, что вот сейчас, в эту минуту, одновременно она любит Драко, и ненавидит его, и отчаянно жалеет. Эта его растерянность и даже потерянность – он же сейчас просто не осознает умом, что происходит, он весь в чувствах, а они не делают мысли яснее, не позволяют глянуть на ситуацию отстраненно. Это она привыкла любить Драко, столько лет, всю свою жизнь, сколько помнит, любила только его, и ее любовь горела ровным светом, как светильник. А его сердце, наверное, брызжет сейчас искрами, яркими огнями фейерверков, опаляет душу жгучим, но таким притягательным пламенем.
А еще она отчетливо понимает, что никогда не скажет Драко о своей любви. Просто тоже промолчит, закроет сейчас за собой двери этой комнаты, примет предложение Элфрида, выйдет за него замуж, будет жить с чужим человеком и навсегда сохранит в сердце свою тайну. Ведь она знала Драко, слишком хорошо знала. И что скрывать – всегда в глубине души подспудно боялась, что он, как и его отец, полюбит один раз и на всю жизнь. Увидит однажды девушку и без раздумий введет ее в свой дом.
И этот ее страх, кажется, сейчас обрел плоть, став реальным и осязаемым. Ее страх теперь звался Гермионой Грэйнджер, грязнокровной гриффиндоркой.
Нет, Пэнси Паркинсон не будет бороться за любовь Драко Малфоя, никогда ей не принадлежавшей. И не будет предлагать свою, потому что это слишком ее недостойно.
Девушка неслышно берется за ручку двери и кидает последний взгляд на друга. Просто друга. Вот так, оказывается, можно все сказать, понять и проститься. Без единого слова. Просто сердцем и глазами.
- Прощай, Драко, - шепчет она еле слышно.
И Драко рассеянно откликается.
- Что? А, да, Пэнс, спокойной ночи. Увидимся. Не переживай, все будет хорошо.
* * * * *
После ухода Пэнси Драко мерит комнату шагами, то и дело натыкаясь на выдвинутый ею стул. Потом раздраженно ставит его на место и садится к столу. Вскакивает, снова садится. В окно стучится знакомый филин. Филберт. Значит, записка от Грега. Он читает, ровным счетом ничего не понимая, перечитывает и снова перед глазами какой-то набор букв, а не осмысленные фразы. Ответа, наверное, не нужно, раз Филберт сразу улетел.
Да черт знает, что такое, успокойся, наконец, Малфой! Подумаешь, что такого увидела Грэйнджер? Да ничего особенного. Пэнси – это просто Пэнси, они друг к другу в комнаты пробирались еще с детства. Он ей клал лягушек на кровать, а она один раз запустила под обои Поющих червяков. Он две ночи не спал, искал, где они прятались. Так что ничего особенного.
Угу, ничего особенного? Так чего же ты мечешься, как бешеный кентавр?
Драко выходит из комнаты и делает вид (перед самим же собой! – ехидно фыркает внутренний голос), что его что-то заинтересовало в картине, висящей на стене напротив, рядом с дверями в Золотую комнату. И затаив дыхание, прислушивается. А потом сам же себя одергивает. Что там можно услышать? Стены замка из толстого камня, услышишь в лучшем случае только издевательские смешки Фионы.
Пастушка на картине томно ему улыбается и подмигивает, опираясь об золоченую раму.
- Что, дружок, не спится?
- Не спится, - буркает он, в душе отчаянно ругая себя за глупость.
Нарисованная девчонка мерзко хихикает:
- А я знаю почему! Знаю! Это из-за…
Но за Драко решительно хлопает дверь его комнаты.
Спустя полчаса все того же непонятного состояния, за которые он успел наточить две дюжины карандашей и перьев до игольной остроты, разбить каминную статуэтку, которая, судя по ее горестным воплям, относилась к семнадцатому веку, разорвать какой-то контракт из бумаг отца, отданных ему на просмотр, осушить стакан тминного бренди, все же оформилась одна мысль.
Ему нужно поговорить с ней. Просто так. Просто поговорить. Это же не запрещается.
Он вновь выходит в коридор и медленно пересекает его.
Всего-то три маленьких шага.
Стук.
Тишина.
Снова стук.
И снова тишина.
Почему-то ему кажется, что она плачет. Хотя с чего бы ей плакать? Он не обижал ее, просто к нему пришла Пэнси. Всего-навсего Пэнси. Это же Пэнси, ты понимаешь, Гермиона? Ты помнишь ее по Хогвартсу? Я вообще-то сам не помню, обменялись ли вы за время учебы хоть парой слов, но ты же умница, ты должна понять, что между мной и Пэнси ничего нет, кроме дружбы. У тебя ведь есть твои Поттер и Уизли, да, и еще девчонка Уизли, забыл ее имя. Вот так и Пэнси – мой друг. Она радовалась за меня, когда мы побеждали в квиддиче, плакала, когда я валялся в больничном крыле, боялась и тревожилась, когда впервые увидела мою Черную Метку. Я знаю, что она тебе не нравится, но поверь, она хороший и добрый человечек, надежный и верный друг. Просто с первого взгляда этого не скажешь, но тут уж ничего не поделаешь, все мы, слизеринцы, такие. Это у вас, гриффиндорцев, все чувства – любовь, ненависть, гнев – бьют через край, и вы не в силах держать их в себе, часто забывая о благоразумии и элементарных приличиях. Вот и ты тоже такая же. Нет, я тебя не виню. Ты вся в этом – искренняя, честная, доверчивая, немного наивная. Вот поэтому тебе следует побыстрее вернуться к своим. Здесь у нас ты долго не выдержишь. Недоверие, подозрительность, двуличные маски, необходимость постоянно прятать свое настоящее лицо – с некоторых пор это наш образ жизни, другого нет и не будет. А зримое и незримое присутствие Темного Лорда быстро задушит тебя, выпьет все силы и непоправимо искалечит душу. Я не хочу, чтобы это произошло. Совсем не хочу.
Драко стоит у двери, за которой царит та же тишина, которая уже кажется ему зловещей. Он дергает ручку и слышит за собой сладкий голос пастушки:
- И все-то ему не спится, все-то он ходит туда и сюда. Да нет ее здесь!
Ее слова доходят до него не сразу.
- То есть как это – нет?
- Убежала куда-то, - пожимает плечиками пастушка и зевает, - хлопнула твоей дверью так, что я чуть с гвоздя не слетела, и убежала.
Пустая комната, в которой лишь сиротливо цвиркает серебристая птичка на подоконнике, подтверждает ее правоту.
Драко медленно возвращается к себе. Где же она? Куда направилась? Она сама говорила, что не очень любит бродить по замку одна.
Легкое беспокойство липнет тонкой паутинной ниточкой, касается лица холодным сквозняком. И он, даже не дав себе толком ощутить его, прикладывает ладонь к каменной стене.
Надо сосредоточиться.
В детстве он иногда так делал, когда прятался от мамы.
Малфой-Менор велик, но если хорошо попросить его, если на какой-то миг слиться с ним воедино, войти в его безмолвное каменное сознание, он позволит «увидеть» его от подземелий до крыш, «увидеть», где находятся его обитатели в этот момент. Это была родовая магия, замешанная на крови. Но не у многих чистокровных семей, и не у многих замков были такие способности.
Ладонь Драко пронизывает холод. Вечный холод, который таится в камне, который помнит изначальную пустоту, и который не отогреешь никакими каминами. Многовековое спокойствие, мудрое равнодушие бесконечно старого существа. Человеческая кровь горяча, но каменный холод сильнее. И все же что-то будоражит камень.
Мальчик? Да. Я знаю и помню тебя.
Твоя волшебная кровь чиста.
Один из длинного ряда Малфоев.
Тебя что-то тревожит.
И очень сильно тревожит.
Я слышу, как бьется в нетерпении твое сердце, как оно просит о чем-то.
Ну что ж, попробуй.
И Драко становится замком. Он вздымается на скале, горделиво озирая расстилающуюся внизу равнину. Он чувствует дыхание земли, из которой растет скала, и дыхание неба, полыхающего далекими кострами звезд. Сегодня звезды сложились в прихотливом узоре, одновременно простом и неразборчивом, слишком странном, непривычном. Словно строгая и совершенная вязь древних рун, стремительный летящий почерк чьей-то руки. Они пытаются что-то сказать ему? О, они обычно далеко не так разговорчивы, но сейчас ему не до них. Он должен найти
ее.
Перед глазами Драко проносятся темные анфилады комнат и залов. Он видит биение человеческих жизней, яркое и теплое сияние их магической силы, пробивающее даже каменные стены, и холодное жемчужное свечение призрака, чувствует тусклое, но по-своему сильное, немного покалывающее прикосновение магии эльфов-домовиков.
Два сияния рядом – это отец и мать.
Не то. Дальше.
Третий этаж, второй, первый. Дальше.
Подземелья? Дьявол, подземелья! Что ты там делаешь, Грэйнджер?!
Тоненькая фигурка бежит по темному коридору. Почему он такой узкий? В этом месте, наоборот, должно быть достаточно просторно.
Драко, отрывает ладонь от стены, нехотя отпустившей ее. Рука онемела и словно чужая. Неважно, быстрей!
Он несется, врезаясь в рыцарские доспехи, которые в негодовании потрясают копьями и мечами, хлопает дверями, скатывается по лестницам, срезая путь, ныряет в потайные ходы, судорожно припоминая, куда они его выведут.
И вот, наконец, тот коридор. Он стал еще уже, и Драко отчетливо слышит зловещий скрежет и грохот каменных плит, сдвигающихся, чтобы раздавить между собой того, кто осмелился нарушить покой хозяев замка. Он летит по проходу, не думая ни о чем – ни о том, что его тоже может раздавить, ни о том, что не помнит, как надо останавливать коридоры-ловушки для чужаков. Он летит вперед, завидев тоненькую фигурку, которая, каким-то чудом услышав шаги, оглядывается и кидается навстречу.
- Драко!
- Бежим отсюда!
Он хватает ее за руку и втягивает в другое ответвление коридора. Но и тут стены вздрагивают, шевелятся, словно живые. Драко чертыхается сквозь зубы. Все зашло дальше, чем он ожидал. Затронуты не только сторожевые заклятья, но и защитные и охранные чары. Все выходы из подземелья, наверное, уже закрылись. Хотя нет, должен остаться один. Где же он? Тьфу, идиот! Его палочка может вывести, всего-навсего заклятье поиска потерянного. Оно безобидное, поэтому в замке сработает. Он досадливо хлопает себя по карману рубашки. Превосходно, оставил волшебную палочку у себя на столе. Слов нет, как все прекрасно.
Гермиона с расширившимися от ужаса глазами молчит, словно потеряла дар речи.
- Где твоя палочка? – спрашивает он девушку, заранее зная ответ, руки-то ее пусты.
- В комнате, - выдыхает она.
И он снова чертыхается. Выход один – успеть выбежать через единственную незаблокированную дверь до того, как стены совсем сдвинутся, иначе их банально пришлепнет, словно мух. Вот будет позор – дурацкая смерть Малфоя в собственном же замке!
«Ха-ха, как смешно! – глумится внутренний голос, - чего ты вообще сюда сунулся?»
Драко решительно хватает Гермиону за руку.
- Беги во весь дух, не отставай и не оглядывайся, поняла?
Она кивает. И они бегут. Мимо проносятся факелы, двери прямо на их глазах растворяются в стенах, а сами стены все ближе и ближе. Драко толкает одну дверь, но та исчезает, оставив в его руке только изуродованную ручку.
Неудачно свернув в следующий коридор, они обнаруживают, что там тупик. И внезапно с грохотом с потолка за их спинами обрушивается еще одна стена, и они оказываются заключенными в тесную клетку. С четырех сторон только камень, тускло чадит догорающий факел, и кажется, воздух мгновенно стал затхлым и мертвым.
Гермиона в панике бьет стены кулаком, пинает, упирается изо всех сил, чтобы выиграть лишний сантиметр в сдвигающемся капкане, Драко что-то шепчет, нажимает на какие-то определенные плиты, прыгает на полу, но все бесполезно. Стены приближаются со всех сторон, равнодушные и неумолимые. Вот уже всего лишь какой-то метр, меньше, еще меньше.
Драко поворачивается к Гермионе. Их теперь стиснуло так, что они оказались прижаты друг к другу. Он видит ее глаза совсем близко. В них страх и неверие. И так же близко ее губы, полуоткрытые, такие нежные… Она часто дышит, так что он чувствует ее дыхание на своем лице.
И он не может сдержаться от внезапно нахлынувшего желания, едва ли отдает себе отчет в том, что делает, но всем существом своим ощущает, что это сейчас самое главное, самое правильное. Все остальное, и даже смертельная угроза, отодвинулись куда-то далеко, смазались, растворились в ее карих глазах. Он просто наклоняется и накрывает ее губы своими.
Они и вправду нежные, словно два лепестка утренней розы…
Девушка медлит всего лишь краткий миг, а потом отвечает на его поцелуй. Он погружает пальцы в ее волосы, с удивлением отмечая, какие они пышные и мягкие. А она пробегает пальчиками по его плечам, обнимает за шею, и ее поцелуй становится глубже и сильнее.
Они обнимают друг друга, хотя стены буквально вдавливают их в себя, и целуются яростно, неистово, жадно, словно умирающие от голода и жажды путники, которые дорвались до питья и еды.
Он не слышит и не видит ничего вокруг себя, ничего так страстно не желает, кроме того, чтобы этот миг длился еще, и еще, и еще… как можно дольше… чтобы вечность стоять так, вместе, почти одним существом, каждой частицей себя ощущать ее, ни чувствовать ничего, кроме ее губ, ее рук, ее тела.
Они не сразу понимают, что дышать стало легче, потому что дышат друг другом. Что смертельные каменные объятья разжались, потому что держат в объятьях друг друга. Что вокруг стало светлее, потому что видят только друг друга.
Кажется, вечность прошла.
Драко, оглушенный, отпускает Гермиону, и ему чудится, что мир вокруг вертится в бешеной карусели, хохочет и рыдает, свертывается в одну точку пространства, там, где только они, и в нем никого больше нет. Гермиона выглядит такой же обескураженной. Она тяжело дышит и облизывает припухшие губы, и в нем снова просыпается сводящее с ума желание.
- Кровь, - хрипло говорит она, и он сперва не понимает, а потом, догадавшись, подносит к глазам руку. Он, наверное, рассек кожу на пальцах, когда обнимал ее, прижимая как можно ближе к себе. Костяшки пальцев ободраны, ранки немного саднят, и на них выступили капли крови. На одной стене видно крохотное кровяное пятнышко. Замок запоздало, но все-таки успел, признал своего хозяина.
Он отступает на шаг, мотает головой, словно пытаясь сбросить овладевшее им безумие, обуздать собственные чувства, которые с неимоверной силой тянут его обратно – снова сжать ее в руках, снова ощутить жар ее тела, пить свежесть и нежность ее губ.
- Пойдем, - кое-как выдавливает он и идет первым.
В ушах шумит, он обнаруживает, что так же, как и она, тяжело дышит, и останавливается, чтобы перевести дух, но тут на него наталкивается она. И словно грозовые небеса ударяют молнией в чем-то разгневавших его людей, такой разряд проскакивает между ними. Он слабо удивляется, почему не спешат мать с отцом, но на краешке сознания мелькает мысль, что творящееся в подземельях узнать не так-то просто. Замок сам уничтожает чужаков и врагов, его хозяевам можно об этом и не думать. Значит, они ничего и не слышали, наверное.
Он шагает вперед в тумане сознания, пронизанном яркими искрами, и спиной чувствует, как идет за ним Гермиона.
Они не перекинулись даже парой фраз. Лишь у себя на этаже, взявшись за ручку дверей своей комнаты, он решается оглянуться. И в тот же момент оглядывается и Гермиона, уже открывшая двери.
Они стоят и смотрят друг на друга в оглушающей тишине, которая словно потихоньку разъединяет их, охлаждая жар страсти, скрадывая то чувство потрясающего всепоглощающего единения, слитности, продолженности его в ней, и ее в нем.
Он различает едва слышное:
- Спокойной ночи…
И в ответ едва заметно кивает, потому что если скажет что-нибудь, то наверняка, это будут самые глупые и нелепые слова на свете. А если отпустит эту ручку, то просто набросится на нее, не сможет отпустить…
Вот так, оказывается, можно все сказать. Без единого слова. Просто сердцем и глазами.
________________________________________________________
ЗЫ: Доброго утра, дня или вечера! Прошу простить за столь долгое отсутствие! Но неожиданно на меня напало творческое вдохновение, и я, поймав момент, набросала сразу несколько глав. Теперь с уверенностью могу утверждать, что я прямо как миссис Роулинг - написала конец, не зная о чем пойдет речь в середине :)Это, конечно же, шутка.
Огромная благодарность всем-всем за отзывы! И еще - я, честно признаться, еще не читала 7 книгу, чтобы не разочароваться, чтобы не подпасть под влияние, куча причин. И поэтому я не поняла, что такое, например, меч Слизерина? Он играет какую-то роль? Но в любом случае, мой фик - это мой фик, плод моей фантазии. Так что читайте, делайте замечания, спрашивайте.
Всегда ваша, Данира.
