Глава 1Привет всем, кто кликнул на мой фик! Я хочу сразу предупредить - возможно, это очередная бредятина на тему "Какой хороший Малфой" с завязшим в зубах пейрингом ГГ/ДМ плюс явные и очевидные параллели из творчества JKR. Возможно... А возможно, удастся привнести во все это кое-что новое. Так что, пожалуйста, не кидайтесь тапками с самого начала ;)
И еще - в процессе работы у меня появились новые главы и новые герои. Поэтому прежняя структура фика претерпела весьма кардинальные изменения. Приношу свои извинения тем, кто подписан на мой фик! ;))
* * * *
И глянет мгла из всех болот и всех теснин,
Накроет всех, грозя войной и карою,
Ты запоешь свою тоску, летя во тьму один,
А я одна заплачу песню старую.
Разлука – вот извечный враг счастливых грез,
Разлука – вот жестокий вор беспечной полночи!
И вновь ветра нагонят боль, и не расслышать из-за гроз
Ни ваших клятв, ни моих слез, ни слов о помощи.
Какой беде из года в год обречены?
Кому опять я дань плачу, прощаясь с вами?
И отчего мне эта явь такие дарит сны,
Что лунный свет над вересковыми полями?
Удастся ль нам не размыкать сцепленных рук?
Удастся ль нам забыть о Нем на веки вечные?
Но стонет Север, кричит Юг, и вновь сердец прощальный стук,
И вот Судьба разбилась вдруг о ветры встречные.
(с) «Вперед, гардемарины!», переработка siriniti
* * * * *
Тусклый огонек света колышется в темноте, прорезая ее, заставляя трусливо отступать, съеживаться в углах. Мрак, злобно огрызаясь, возвращается обратно, но огонек хоть и вздрагивает, словно напуганный, но храбро движется вперед. Огонек – это маленький резной фонарик в руках у домового эльфа, который торопится-бежит по длинному коридору. Эльф запыхался, его руки дрожат. Он останавливается у двустворчатой двери и робко стучит.
Ответа нет.
Тогда он несмело тянет дверь на себя и тихо зовет:
- Госпожа! Госпожа!
В комнате тоже темно, и слабый фонарик не может осветить ее, лишь порождая к жизни длинные извивающиеся тени, жутко пляшущие на стенах и потолке. В кресле у окна неподвижно и безмолвно сидит женщина. Тьма окутывает ее черным плащом, плотной вуалью угодливо прикрывает лицо, черной пантерой лежит у ног. Но в тусклом свете фонаря ярким серебром вспыхивают ее волосы, уложенные в безупречную прическу, из которой не выбивается ни одна прядь.
Эльф снова тихо пищит:
- Моя госпожа, к вам пришли.
- Кто?
Голос женщины музыкальный и мелодичный, но его отзвук шуршит мертвым бесплотным ветром.
- Не знаю, он сказал, от Северуса.
- От Северуса?!
Женщина вскидывается и одним гибким движением встает на ноги. Тьма, зашипев, отступает назад, неохотно возвращая блеск серых глаз, румянец, ярко вспыхнувший на бледном лице.
- Кто он?
- Я не знаю, госпожа, он не сказал… - эльф виновато опускает глаза, тыкается носом в поклоне в каменный пол.
С тех пор, как хозяина увели эти паршивые Авроры, в Малфой-Менор по приказу Министерства Магии открыт свободный доступ, любой может прийти в любой момент. Скольких проходимцев старому Бертольду приходилось вышвыривать при помощи своего колдовства, чтобы не побеспокоить госпожу! Но у этого было кое-что, что заставило старого домовика подняться в ее покои.
Женщина стремительно спускается вниз по широкой лестнице в огромный холл. При ее появлении разом вспыхивают все факелы на стенах, и просторное помещение освещается, показывая взгляду изумительное великолепие резного потолка, огромной хрустальной люстры, мерцающей разноцветными бликами, узорчатого мрамора полов.
У входа нерешительно топчется маленький человечек в мятой заплатанной мантии, теребящий в руках мятую же серую шляпу.
- Что вам угодно? Кто вы?
От звука женского голоса, в котором презрение сквозит даже через жадное любопытство и тревожную усталость, человек вздрагивает и втягивает голову в плечи.
- В-вы ми-и-иссис М-м-малфой?
- Да.
Нарцисса Малфой брезгливо, словно противного зверька, рассматривает человека, сморщенные мелкие черты лица которого напоминают мордочку летучей мыши.
- У-у меня к вам п-п-и-и-исьмо.
- От кого?
- От С-с-се-е-еверуса.
- Снейпа? Северуса Снейпа?!
- Э-э-э, да, н-н-наверное, м-и-и-иссис Малфой. В-в-вот.
Нарцисса почти вырывает из грязных рук сложенный и запечатанный лист пергамента. Она с расширившимися глазами смотрит на печать и вдруг одним рывком ломает ее, торопливо развертывая лист, на котором всего лишь несколько слов до боли знакомым почерком, почерком ее сына, который она узнает из тысячи других.
«Все в порядке, мама. Я у Снейпа».
Нарцисса трясет человека так, что у того лязгают зубы. Сама не замечая, она почти душит его, схватив за ворот мантии.
- Что с ним?! Что?! Где?! Как?!!
- Я-я-я-я н-н-не зн-а-ааю, м-и-и-ииссис М-м-м-малфой! – испуганно хрипит тот, шатаясь, словно былинка на ветру, – я и в-в-в с-а-аамом де-е-еле ни-и-ичего н-н-н-не знаю! М-м-мне пр-о-осто в-в-велели пе-е-ередать п-п-письмо, с-с-сказали, что от С-е-еверуса. Я-а-а б-б-больше н-н-ничего не зн-а-аю, к-к-клянусь!
Нарцисса тяжело дышит, сжимая в руках письмо, и невидяще смотрит на маленького человечка, пугливо отступающего к дверям и повторяющего:
- Я н-н-ничего не зн-а-аю! Н-н-ничего!
«Я у Снейпа». Возможно ли это?
А в это время в тесной, мрачной, грязной комнате, которую освещает только горящий камин, перед человеком в темной мантии с накинутым капюшоном, из-под которого мерцают нечеловеческие красные глаза, стоит, опустив голову, высокий светловолосый паренек.
- Ты не сумел, Драко, не выполнил мое задание.
- Мой Господин...
- Помолчи!
Ты должен был убить Дамблдора, не так ли? Именно ты и никто другой. Я возложил на тебя эту ответственную миссию, понадеявшись, что ты достоин, сможешь! И как я ошибся! Сын Люциуса Малфоя разочаровал все мои надежды и не оправдал ни одного ожидания.
Драко Малфой не решается даже поднять глаз. Помимо психологического давления Лорд, видимо, наложил и слабый Империус, потому что на плечи что-то невыносимо давит, притягивает к полу, заставляя подогнуть колени, рухнуть ниц перед величайшим магом волшебного мира, в чьей воле и пощадить Драко, и раздавить его.
- Я пытался…
- Вот именно – только пытался и ничего более! Твои попытки были слишком смехотворны. Ты и вправду надеялся, что отравишь Дамблдора или убьешь его жалким проклятым ожерельем?
- Но…
- Ты и не хотел, верно? Может, ты намеревался предупредить его?
- Нет…
- Почему-то я тебе не верю, мой мальчик.
- Но я же выманил Дамблдора и…
- И что? Что еще ты сделал, Драко? Больше ничего. Твоя преступная слабость едва не провалила все. Если бы не Северус, все пошло бы прахом.
Еще один мужчина, черноволосый и черноглазый, стоит у камина, освещаемый отблесками пламени, которое делает его бесстрастное лицо с болезненной желтизной резким и острым.
Хозяин дома.
- Мой Лорд, главное – результат. Дамблдор мертв.
- Северус, об этом мы еще с тобой поговорим. А пока, Драко, мальчик мой, как же тебя наказать за ослушание?
Драко вздрагивает. То, что мучило его в кошмарных снах на протяжении всего времени, что они со Снейпом заметали следы, прятались от Авроров и ищеек Визенгамота в грязных трущобах, клоаках, кишащих подозрительными магами и существами, сейчас, вот в эту самую минуту, станет явью!
Он не делает даже попыток сбежать, уклониться, пасть в ноги, молить о пощаде. Бесполезно. Это знает Темный Лорд. Знает Драко.
Лорд наклоняет голову и поигрывает палочкой, словно проигрывая в уме варианты разных наказаний. А потом, что-то выбрав, тянет медленно, почти с жалостью:
- Crucio!
И в свои жестокие объятья принимает Драко боль. Неистовая, жестокая, грызущая, кусающая, невыносимая. Она развертывает перед ним свою вселенную и тут же свертывает ее до одной комнаты, в которой сосредотачивается ад. Боль скручивает и разрывает внутренности, выжигает жгучим пламенем сердце, сжимает в железном обруче голову. Боль кидает его на дно преисподней и вырывает оттуда, но лишь затем, чтобы утопить в красном тумане яростных всполохов воспаленного сознания. Боль танцует с Драко черный танец смерти, кокетливо проводя по горлу оголенным лезвием призрачного кинжала, пробегает по телу обжигающе ледяными пальцами, ласково смотрит в его глаза своими пустыми глазами, в которых полыхает обещание дальнейших мук, треплет волосы ядовитым дыханием.
- Crucio!
И все начинается сначала.
Боль ластится к Драко, словно громадная кошка, и тут же вонзает острые отравленные когти и клыки. Обнимает его за плечи, что-то напевая, и нашептывает на ухо раскаленные слова любви к нему и только к нему! Боль ширококрылой птицей кружит вокруг светловолосого парня, выклевывая из него волю, чувства, стремления, ощущения. Она ревниво запахивает его в свой плотный плащ, затягивая на горле ворот-удавку, накидывает петлю, неподъемными кандалами заковывает руки и ноги.
Тело Драко корчится в судорогах, изгибается в разрывающих все существо пополам приливных волнах бездонной, всепоглощающей, как море, боли.
Так вот это каково – испытывать заклятье Круциатус на себе, а не на безропотных покорных домовиках…
- Мой Лорд, - осторожно вступает Снейп, - мальчишка может не выдержать…
- Ты прав, - Волдеморт нехотя опускает палочку, – он слаб и телом, и духом, но несмотря на это, все еще нам нужен. Да и смерть сына не прибавит Люциусу преданности ко мне.
Драко приходит в себя на коленях перед Лордом. Грязный, в пятнах и мусоре, пол плывет перед глазами, тошнота подступает к горлу, все тело просто захлебывается от крика в страхе перед новой болью. А боль нежно улыбается Драко из-за плеча Темного Лорда, посылая воздушные поцелуи:
«Мы с тобой не закончили, мой мальчик!»
- Мы с тобой не закончили, мой мальчик, - эхом вторит ей низкий шипящий голос Волдеморта, - руку.
Драко непонимающе поднимает голову, до него с трудом доходит смысл сказанного. Но Снейп за шиворот поднимает на ноги, подтаскивает к Волдеморту, закатывает рукава его мантии и рубашки. Темный Лорд снова поднимает палочку. Тело Драко в инстинктивном ужасе отшатывается от этого предмета, но зельевар крепко держит его. Его руки холодны, тверды и безжалостны.
Волдеморт упирает кончик палочки в бледную кожу предплечья, испещренную синим узором вздувшихся от напряжения вен, и легко, почти изящно, чертит знак Метки. За палочкой остается угольно-черный след, и постепенно четко вырисовывается жуткий череп со змеей вместо языка.
Вместе с отпечатывающейся Меткой в кожу, в кровь Драко вливается жидкий огонь, который струится по венам, и боль вновь показывает свой хищный оскал.
Парень снова падает на колени, изо всех сил стискивая зубы, чтобы не закричать, не завыть от невыносимо-тоскливого, раздирающего душу на множество мелких частей понимания, что он неотвратимо погружается в бездну, в которую когда-то с готовностью и слепой верой сам сделал первый шаг.
Темный Лорд удовлетворенно улыбается хищной улыбкой.
- Вот теперь я уверен в тебе, Драко. Почти. И для надежности проверим.
- Legilimens!
Удар. Чудовищно огромной плетью, наотмашь, резко, так, что дернулась голова и клацнули зубы, перехватило дыхание. И словно вздувается кровавый рубец по всему телу, отметина жестокой боли. А потом…
Потом нет больше ни Лорда, ни Снейпа. Только тьма, и в этой тьме он то ли поднимается вверх, то ли падает вниз, и водоворот всех эмоций и ощущений, что когда-то Драко испытывал, что повлияло на него, потрясло до глубины души, заставило стать тем, кем он стал, засасывает его, обертывает душным одеялом, жаром прилипая к свежей ране, звучит в ушах нестройным хором воспоминаний.
Первый большой страх, липкий, тягучий, до озноба леденящий.
Маленький Драко один в подземельях Малфой-Менор. Он идет по узкому низкому коридору, в котором через два горят факелы, стараясь ступать как можно осторожнее. Как здесь тихо... Совсем не верится, что всего лишь в нескольких десятках ярдов над головой в самом разгаре день рождения мамы. Гости шумят, веселятся, танцуют. Играет музыка, бегают туда и сюда с подносами домовики. Где-то там наверху его друзья, а он здесь один. А все потому, что они с Блейзом Забини поспорили, что Драко не струсит и спустится в подземелья, а потом сам, без посторонней помощи, выйдет обратно. Глупо, конечно. Это его родовой замок, и Драко в принципе должен знать все его секреты, так что выйти не составит труда. Но о подземельях Малфой-Менор ходят ужасные слухи и сплетни. Большинство из них – самая глупая ложь, только об этом-то никто не знает! А Забини так мерзко высмеивал его, говоря при всех, что Драко маленький маменькин сынок, что Драко захотелось во что бы то ни стало доказать этому придурку, что он сможет!
Спуститься-то он спустился, но уже успел сто раз пожалеть, что сделал это. Дело в том, что он запутался в ответвлениях темных коридоров и забыл, в какую дверь вошел. И вот теперь бредет, оставляя следы на пыльном полу. Похоже, домовики сюда и не заглядывают. Мягкая обволакивающая тишина давит на уши, забегает вперед на легких лапах, трогает его за плечо, заставляя пугливо оглядываться.
И в душу Драко укромной извилистой тропой вползает страх одиночества. Он не выдерживает и быстро идет, потом бежит вперед, дергает за ручки дверей, попадающихся по пути. Но за ними нет знакомой лестницы со скрипучими ступеньками, по которой он спускался сюда. За некоторыми из них пустые комнаты, иногда заставленные старой мебелью, непонятными предметами. За другими ничего нет, лишь голые стены. За третьими…
Из очередной распахнутой двери Драко слышит тонкий свист, и через секунду мимо его щеки что-то пролетает, а другое что-то больно царапает шею, правый рукав его пиджака трещит, и изумленный мальчик видит много мелких дырочек. Он падает на пол и прикрывает голову руками, чувствуя, как по шее стекает что-то теплое. А над ним продолжает тоненько свистеть. Лишь через несколько минут Драко осмеливается приподнять голову и видит, что в каменной стене, почти напротив того места, где он стоял, торчит, ощетинившись, целый рой маленьких стальных стрелок. Мальчик бледнеет. Вот что оцарапало его. А на ладони влажный кровавый след от царапины. Спасло его то, что он еще маленький, невысок ростом. Взрослого эти стрелки прошили бы насквозь.
Драко в панике бросается прочь от этого места. Но за следующим поворотом коридора снова опасность – прямо перед его носом светлыми молниями пролетают два меча. Один из одной стены, второй – из противоположной. С неприятным лязгом скрестившись в воздухе, они исчезают. И снова Драко спасает его рост.
Мальчик застывает на месте. Чем дальше, тем опаснее становится путь. Предупреждал же его папа, когда они спускались сюда вместе! О том, что подземелья опасны не только для непрошеных гостей, но и для самих Малфоев, еще не знающих все тайны замка. О том, что некоторые коридоры заканчиваются ловушками, в других двигаются стены и пол, зажимая в смертельный захват тех, кто не знает, куда нажать и что сказать, а в третьих мороки и иллюзии, и человек, попавший в них, никогда не выберется.
И новый страх, страх перед неведомым, таящимся где-то впереди или сзади, накрывает Драко с головой. Он уже готов зареветь от отчаяния, от безвыходной ситуации, в которую он, как ему кажется, попал. Конечно, мама и папа будут его искать, но потом, когда уйдут гости, и выяснится, что их сына нигде нет. А он может и не дожить до этого момента, если будет натыкаться на каждом шагу на подобные сюрпризы!
И вдруг, словно светлый ангел спасения, из стены появляется призрак молодой девушки в старинном платье. Драко спешно шмыгает носом и вытирает глаза, успевшие повлажнеть.
- Драко?! – удивляется, заметив его, призрак, - ты что тут делаешь, carissimo mio?! Тебе нельзя здесь находиться.
- Я… - голос предательски дрожит, - я… просто я тут прячусь.
- Миленький, здесь опасно. Здесь даже твой отец ходит очень осторожно.
- Но я Малфой! Я же могу….
- Конечно, можешь. Только немного погодя, когда подрастешь, когда папа расскажет тебе – что, где и как.
Драко независимо засовывает руки в карманы брюк.
- Да знаю я!
Призрак понимающе кивает.
- Хорошо. Но знаешь, на всякий случай, отсюда можно выбраться из вон того коридора, который как раз справа от тебя, там потайная дверь с ручкой в виде дракона. Она ведет в комнату, из которой ты можешь прямо пройти в Большой зал.
- Я знаю!
Призрак недоверчиво хмыкает и исчезает в стене. Драко немного выжидает, а потом арбалетной стрелой несется к указанному коридору. Девушка-призрак высовывает голову из стены и, проводив мальчика озабоченным взглядом, снова исчезает. Драко рвет на себя дверь с бронзовым дракончиком-ручкой, откидывает бархатный занавес и врывается в знакомую пустую комнату, примыкающую к Большому залу. А потом он с огромнейшим облегчением окунается в гомон празднично разодетой толпы.
Вот и его друзья – Пэнси, Грег, Винс, Дэйн. О чем-то спорят, крутят головами, выискивая его среди взрослых. А первым замечает Блейз Забини, который, как обычно, отвратительно ухмыляется.
- Эй, Малфой, ты откуда вылез? Неужели и правда был в подземельях?
Драко запоздало оглядывает себя. Ой, ну и вид! Новехонький костюмчик весь в пыли, в паутине, правый рукав держится на честном слове, волосы (в зеркале за спиной Забини видно) взъерошены. И еще засохшая кровь на шее.
- Конечно! А ты как думал?
- Вы только на него посмотрите. Драко, ты выдержал неравный бой с огромным пауком или вампиром?
Все хохочут, но немного испуганно. Нет, конечно, какие могут быть в Малфой-Менор гигантские пауки и тем более вампиры? Мистер Малфой уже давно уничтожил бы их. Но все-таки…
- Отстань, Забини, – бурчит Драко, - я выиграл, я был в подземельях.
- Угу. А где доказательства? И потом – уговор был не вылезать час, а сейчас прошло только сорок пять минут.
- Ты свинья, Блейз! Мы так не договаривались!
- Договаривались! Только ты, как всегда, не дослушал.
Мальчишки сжимают кулаки, насупившись. Вот так всегда – Забини и Малфой, как два волчонка, дерутся за кость, за право сильнейшего, за право быть первым, за право диктовать свои условия.
Назревающую ссору гасит Пэнси, вставая между ними и смешно встряхивая черными хвостиками.
- Хватит, Драко, Блейз! Пойдемте лучше в плюй-камни поиграем.
Драко гордо шествует впереди, зная, что и Пэнси и остальные, кроме Забини, ему поверили. Грег с Винсом уважительно переглядываются, Дэйн хлопает по плечу, а Пэнси тихонько шепчет: «Молодец!». И наплевать ему на Забини!
Много позже Драко не раз спускался в подземелья, и один, и с отцом, узнал почти все, что надо было знать Малфою о своем замке, и думал, что те давние детские страхи растаяли зыбким туманом под утренним солнцем.
Оказалось, нет. Страх одиночества и страх перед неизвестностью плескались глубоко на дне души, словно черная пленка на поверхности лесного озера. И сейчас они всколыхнулись, взбаламутив и без того мутные воды.
Пот выступает на лбу Драко, а глаза незряче смотрят сквозь Волдеморта. Темный Лорд недоуменно склоняет голову и повторяет:
- Legilimens!
И Драко снова проваливается в тайные глубинные омуты собственного сознания.
На этот раз боль. Первая душевная боль, тесно свитая со страхом, но страх уже другой. Страх потери близких.
Драко чуть постарше. Ему лет восемь. В то лето мама была какая-то другая – то беспричинно веселая, то грустная; капризная – то смеялась, то плакала; если и бегала с ним наперегонки, как раньше, то осторожно. Папа оберегал ее, не давал поднимать ничего тяжелее кофейной чашечки, и его глаза радостно блестели, когда они разговаривали, близко наклонившись друг к другу. Родители то и дело заводили с ним разговоры на тему, кого бы ему больше хотелось – брата или сестренку. Драко лишь хмуро отмалчивался и сопел. Смутное, но постепенно становящееся все более острым ощущение того, что эти намеки имеют какое-то отношение к их дальнейшей жизни
невтроем, лишало его покоя. Драко не хотел другого ребенка в их маленькой семье! Он был единственным и хотел им и оставаться!
Видимо, отец и мать догадывались об этом, потому что очень осторожно подводили к мыслям о том, что брат или сестра – это не так уж и плохо. Он должен быть не один в этом мире, родная кровь всегда поддержит его в трудные минуты. Вдвоем легче встречать лицом к лицу трудности, ждущие во взрослой жизни. Слушая их, Драко и в самом деле постепенно начинал верить. Брат или сестра… Это могло бы быть здорово. Можно много чего придумать и можно командовать, ведь он остается старшим. К тому же и его друзья были не единственными детьми. У Пэнси была старшая сестра, у Блейза – старший брат, у Грега – двое младших, близняшки, вечно чумазые и таскающиеся за ним по пятам (поговаривали, что они сквибы).
Когда Драко уже почти поверил, свыкся с мыслью, что скоро он перестанет быть единственным, однажды утром он нашел маму на полу в одной из комнат на втором этаже. Его красивая, чудесная, нежная мама лежала, скорчившись, на полу, в своем любимом голубом платье с широкими кружевными рукавами, словно диковинная бабочка с изломанными крыльями. В луже крови. А вокруг траурным кругом разбросанные детские вещи – пеленки, рубашечки величиной с ладонь взрослого, крохотные чепчики.
Драко вначале не понял, подбежал к матери и удивленно позвал:
- Мам, ты что?
Но мама не откликалась. Ее серые глаза были закрыты, а прекрасное лицо было белым, как снег.
И всем задрожавшим сердцем, вмиг облившимся холодной волной страха, мальчик понял, что надо звать на помощь. Сейчас, сию же минуту, иначе будет слишком поздно.
Голос взвился вверх, сорвался на девчоночий визг.
- МАМА! МАМОЧКА! ПАПА, МАМЕ ПЛОХО!!!
Потом были растерянность и бессилие в глазах отца, суета и бестолковая толкотня домовиков, деловитые колдомедики с равнодушными взглядами, горький неприятный запах лекарственных зелий. И отсутствие мамы в замке почти полтора месяца. И ноющая боль, словно зубная, только там, где сердце. И страшная мысль – а вдруг мама не вернется? Вдруг они ее потеряют?
В редкие посещения ее в больнице мама слабо улыбалась Драко, ласково гладила по волосам, шепотом просила не баловаться в замке, не дразнить портреты и сильно не мучить домовиков.
А когда она наконец вернулась, то обняла сына, и Драко успел увидеть, как по бледным щекам скатились две крошечные слезинки. Больше разговоров о брате или сестре не было.
А потом снова был страх потери – уже за отца, угодившего в Азкабан. Драко просто задыхался и не мог дышать от одной-единственной мысли, что папа может не вернуться, что он может никогда больше не увидеть родное лицо, услышать знакомый отцовский баритон, напевающий «Грезы любви» после хорошего ужина, не сможет почувствовать аромат его любимой туалетной воды, которую знает где покупать только мама. И никогда не ощутит то чувство родного дома, которое появляется только когда в замке и мать, и отец.
Боль и страх потери дорогих людей тоже никуда не ушли, они просто прятались, и сейчас жадно лижут оголенную потерянную душу.
Волдеморт уже разгневанно повторяет, снова нацеливая палочку на светловолосого парня:
- Legilimens!
Первая глубокая обида, острым краем царапнувшая сердце. Собственная рука, протянутая первой в знак дружбы растрепанному черноволосому мальчишке в очках. И оставшаяся пустой. Готовность дружбы, превратившаяся в ненависть, распространившуюся на всех, кто окружал этого мальчишку, вечно оказывающегося в центре всего, что происходило в Хогвартсе, на которого было устремлено внимание всех учителей и учеников.
В том числе и внимание девочки, взгляд карих глаз которой вдруг заставил на перроне лондонского вокзала споткнуться на ровном месте, густо покраснеть и… почему-то обидно высмеять ее потом в кругу друзей.
Первая симпатия. Которая была задавлена, безжалостно вырвана с корнем, словно сорняк, затоптана, словно блеклый бездымный магический огонек, им же самим, потому что девочка оказалась маглорожденной и к тому же подружилась с ненавистным Поттером.
Первая ярость от собственного неумения и бессилия что-либо изменить, как-то повлиять на ход событий – когда отец был в Азкабане, когда Лорд давал страшное, заведомо обреченное на провал задание, с притворной отеческой заботой наставляя на гибель.
И еще много других чувств Драко Малфоя, которые напоминают о себе, кричат, что они живы, они здесь, хотят захоронить его разум в разноцветном и разноголосом мареве безумия.
И снова вмешивается Снейп.
- Мой Лорд, остановитесь! Заклятье леггилименции на него может не действовать. В роду его матери были вейлы и лесные феи, а в роду отца – настоящие эльфы. На них не действуют многие людские заклятья.
Волдеморт опускает палочку, и обессиленный Драко падает на пол, словно вырвавшись из ада.
- В самом деле, Северус, как я мог об этом забыть. У Малфоев столько уверток и уловок, они склизки, словно угри, – злость никак не ощущается в ровном голосе Волдеморта и от этого еще более страшна, - что ж, я не смогу в полной мере контролировать его, как других, но с другой стороны… весьма и весьма интересно…
Снейп поднимает бледного, как смерть, Драко, почти насильно вливает ему в рот какое-то зелье из грязного стакана. Парень захлебывается, долго кашляет, мотает головой, но все же пьет и через мгновение строптиво вырывает руку и сам стоит на ногах, опираясь на стол.
Темный Лорд подзывает его к себе.
- Что ж, мой мальчик, отныне ты, как и твой отец – мои верные слуги. Ты рад?
- Это…. честь… для меня… для нашей семьи, - еле шевелит бескровными губами Драко.
- Очень хорошо. Ты можешь вернуться домой. Скоро и Люциус покинет свое временное негостеприимное убежище, я тебе обещаю.
- Бл…благодарю…
- Ну, ну… Надеюсь, ты не принял близко к сердцу мои слова о возможности… гм… несвоевременной гибели матери, а также о дементорах Азкабана, которые охраняют Люциуса?
- Нет, мой Господин.
- Прекрасно. Северус, ты послал весточку Нарциссе?
- Да, она уже должна быть здесь.
И словно в подтверждение, тихо звенит магическая защита, извещая о том, что кто-то стоит на пороге. Волдеморт кивает Снейпу.
- Я удаляюсь. Мы свяжемся, Северус. Как обычно, через Хвоста.
- Да, конечно.
Тихий хлопок, и в комнате только хозяин дома и его гость, еле держащийся на ногах.
Снейп уходит и возвращается, ведя за собой Нарциссу Малфой. Женщина почти так же бледна, как и Драко. Едва увидев сына, она не то стонет, не то вскрикивает ночной птицей:
- Драко!
- Мама…
- Сыночек мой, ты цел? С тобой все в порядке? Мерлин Всемогущий! Я чуть с ума не сошла!
Беспокойные руки неверяще ощупывают лицо сына, гладят, ласкают, дергают, теребят одежду и снова возвращаются к лицу. Нарцисса целует сына, потом трясет его и снова целует. И плачет, сама не замечая. Все ее прекрасное лицо в тихих слезах.
Драко смущенно пытается успокоить:
- Мама, прости меня, давно надо было дать тебе знать. Мам, ну перестань же, пожалуйста, все хорошо.
- Что случилось, Драко?
Нарцисса уже пытается взять себя в руки.
- Эти газеты, естественно, все лгут, но убил Дамблдора… ты?
- Нет, мама, - Драко прямо смотрит в глаза матери, - это сделал не я.
- Я знала! Знала! Ты не мог это сделать, но как я боялась! Почему ты согласился?
Драко молчит, отводя взгляд.
- Почему?
Снейп покашливает.
- Драко, я должна знать! Ты мне ничего не говорил! Не скрывай ничего, пожалуйста!
- Мама, я….
- Подожди, - Нарцисса опускает руки, - Он шантажировал? Это так, Драко?!
Драко по-прежнему молчит, но Нарцисса уже и сама понимает, что не ошибается. Она горько усмехается.
- Он всегда доходчив, не так ли? Найдет подход к любому.
- Нарцисса! – предостерегающе вставляет Снейп.
- Да, конечно…
- Мама, пойдем домой.
Нарцисса прикусывает губу и берет сына за руку. Ее прикосновение рождает в руке притихшую было боль от Метки. Драко невольно морщится. Нарцисса недоуменно разглядывает лицо сына, а потом внезапная догадка озаряет ее глаза, которые вновь наполняются слезами. Она сильным рывком задирает рукава мантии и рубашки Драко и с ужасом видит злобный черный оскал Метки.
- Нет!!! Почему?! Он же обещал!!! Обещал Люциусу… клялся мне, что не тронет тебя…
По лицу Нарциссы снова текут слезы, тяжелые и отчаянные.
- Это наказание? За то, что ты не выполнил Его приказ?
Драко тихо гладит мать по плечу.
- Ты же знаешь, это все равно произошло бы, раньше или позже. Какая разница…
- Какая?! Он навсегда привязал тебя к себе! Твоя жизнь теперь будет принадлежать только Ему!!! Драко, мальчик мой…
Драко растерянно обнимает плачущую мать. За эти полчаса он видел ее слезы чаще, чем за всю свою жизнь. Даже когда отца арестовали, она не плакала, а с презрительно поднятой головой игнорировала все вопросы Авроров, лишь шепнув Люциусу напоследок:
«Я буду ждать тебя и сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить!»
Его мама сильная и гордая, как все женщины рода Малфой. А сейчас так рыдает на его плече, словно хочет выплакать душу…
Драко осторожно подталкивает Нарциссу к камину.
- Пойдем, домой, мама. Успокойся, пожалуйста, все будет хорошо. Я тебе обещаю.
Он швыряет в веселое оранжевое пламя горсть порошка из коробочки на каминной полке, и они исчезают в изумрудных всполохах. В комнате остается только тонкий аромат дорогих духов той, которая даже не обернулась. Не попрощалась. Не поблагодарила. Не поинтересовалась, даже ради приличий, как Северус Снейп, благодаря ненарушенному Обету которого ее сын вернулся домой, хотя и измученный, обессиленный, отягощенный обвинениями в убийстве, но живой.
Снейп лишь молча гасит камин, и в дом вползают тишина и темная сентябрьская ночь с вышитым серебряно-звездным пологом небес. Его не было в своем доме с другой ночи, светлой, майской, напоенной пряными дурманными ароматами поздней весны. И тяжелым гнетущим ощущением того, что все разом перевернулось с ног на голову. И наконец определилось. Он выбрал
свой путь. Пусть и так страшно.
Ровно через месяц по одной из улиц Лондона идут трое – мужчина, женщина и молодой парень. Все одинаково светловолосые, сероглазые, высокие. Даже посторонний сразу определит – они семья, мать, отец и сын.
Прекрасные глаза Нарциссы Малфой сияют от счастья, Драко довольно улыбается, а Люциус, заметно изможденный, с ввалившимися глазами, с заострившимися скулами, но по-прежнему высоко держащий голову, жадно вдыхает полной грудью сладкий пьянящий воздух свободы.
- Пап, эти идиоты из Визенгамота даже не стали слушать Грюма, да?
- Да, представь себе. Освободили прямо в зале суда и еще принесли свои официальные извинения за моральный ущерб. Наши адвокаты отлично потрудились. Пожалуй, стоит вознаградить их сверх отработанного.
- Ну конечно! – Нарцисса лучится радостью, - как же я счастлива! Мы вместе! Ты и Драко рядом, чего мне еще желать?
Она нежно целует руку мужа. Драко хлопает отца по плечу и предлагает:
- Может, отпразднуем в нашем любимом «Крыле»?
- Давненько я там не бывал.
- Тогда идем? Вон в том переулке можно незаметно трансгрессировать.
Люциус и Нарцисса идут чуть впереди. Люциус выспрашивает у жены о делах, о знакомых, что случилось нового после того, как она навещала его в последний раз в Азкабане. Они не сразу замечают, что Драко отстал.
- Пап…
- Люциус, только представь себе, Джез клялся, что я могу обратиться в любой момент, и он поможет тебе. Но за весь год ни разу, ни разу даже не заглянул к нам!
- Милая, я не раз предупреждал тебя об этом прохвосте. Ему нельзя верить, и если он надеялся, что я надолго задержусь в Азкабане, он глубоко заблуждался. Теперь ты видишь, что не может быть даже разговора о нашем будущем родстве, как ты когда-то хотела?
- Папа!
- Что, сынок?
- …Он… Он Призывает нас…
Драко держится за левую руку. Черная Метка пульсирует нестерпимой болью, одновременно жжет огнем и леденит холодом. Его Метка совсем свежая и поэтому, наверное, чувствуется острее. Через секунду Люциус тоже ощущает Призыв.
- Ты прав. Нам надо идти.
Радость в глазах Нарциссы гаснет, словно кто-то безжалостный задул огонек свечи во мраке ночи.
- Но, Люциус!
- Прости, Цисса, ты же знаешь, Он будет недоволен.
- Да, да, но почему именно сейчас? Ты только освободился.
- Возвращайся домой, любимая, мы будем чуть позже.
Отец и сын быстро исчезают в толпе прохожих. Нарцисса остается одна, крепко сжимая руки в кулачки, чтобы не разрыдаться прямо здесь, среди маглов, чтобы не закричать на весь мир о том, что отныне ее постоянным спутником будет страх. Страх потерять семью – тех, кого она любит больше своей жизни. Он полновластным хозяином поселится в ее замке, будет сидеть за ее столом, будет обнимать ее плечи, будет коротать с ней мучительно долгие дни и бесконечные бессонные ночи. И нет от него спасения, лишь короткие просветы передышки, когда ее муж и сын будут рядом с ней.
* * * * *
- Эй, Гермиона, ты сухие ветки насобирала? – кричит Рон и вздрагивает, когда Гермиона появляется из-за его спины с внушительной кучей хвороста в руках.
- Не обязательно так кричать, Рональд. Я прекрасно тебя слышу, – девушка сердито отбрасывает с раскрасневшегося лица каштановую прядь, - интересно, почему это ты сидишь здесь, пока мы с Гарри пытаемся хоть как-то обустроить наш ночлег?
- Ты, что, не видишь? – Рон показывает на кучу тряпья, которая лежит у его ног, - я ставлю палатку для тебя.
Гермиона громко хмыкает.
- Какая забота! Только пока что я не вижу никакой палатки.
- Я говорил Гарри, что надо было взять нашу. А он сказал, что она занимает много места даже в уменьшенном виде и проще взять магловскую. И теперь один гоблин разберет, как надо ставить это недоразумение!
Гермиона возводит очи горе, но молчит и разжигает костер. На огонь подходит Гарри, в руках у которого охапка вереска.
- А вот и матрасы, – он кидает вереск на землю, - Рон, ты что, еще не поставил?
Рон пыхтит и крякает, но результат заставляет себя ждать. Гермиона и Гарри переглядываются, молча подходят к другу, отстраняют его в сторону и ловко ставят злополучную палатку.
- Ну, я тоже бы скоро управился, - бурчит тот, но разводит руками, признавая свою беспомощность в делах магловского характера.
Друзья устраиваются поудобнее у потрескивающего костра, кипятят чай, достают бутерброды миссис Уизли, которыми она щедро снабдила их в дорогу, несмотря на бурные протесты.
Недалеко, за холмом, город Суонси, в котором они должны были найти одного мага. По некоторым сведениям, у него находился предмет, предположительно, один из крестражей Волдеморта. Но мага уже давно нет в живых, они узнали об этом слишком поздно, проблуждав по городу целый день, и единодушно решили заночевать на природе, а не в душных номерах отеля. Возвращаться через каминную Сеть опасно, а у Рона с трансгрессией на дальние расстояния пока нелады, хотя прошло уже больше года после министерских испытаний.
Совсем рядом шумно вздыхает море в майской истоме. Звездный свет дробится на его поверхности, разбегается миллионами светлячков и искорок. Воздух нежно-весенний, такой, какой бывает только в мае, пахнет морской солью и йодом, обволакивает тело приятным теплом. Легкий ветерок прилетает неведомо откуда, ласково ерошит волосы и тут же улетает. Костер весело трещит, разбрасывая искры.
Гермиона сидит в задумчивости, обняв колени и глядя в темную морскую даль, Рон и Гарри горячо спорят о том, насколько была верна информация о крестраже, полученная ими от Наземникуса Флетчера. Он, конечно, тот еще тип, но говорил, вроде искренне желая помочь.
- Гермиона, а ты как думаешь? Соврал или нет старина Зем? – окликает девушку Рон.
- Думаю, что нет. Только сведения изначально были неверны, - Гермиона вздыхает и ворошит прутиком угасающий костерок, подкладывая в него хвороста, - ну в самом деле, неужели Волдеморт припрятал бы крестраж в кувшине для питья, которым, по непроверенным слухам, пользовалась Кандида Когтевран? За столько веков от этого кувшина не осталось бы и черепка. Нет, это должно быть что-то другое. Что-то символичное, необыкновенное, много значащее и для Волдеморта, и для нас.
Гарри и Рон переглядываются и пожимают плечами. Гермиона как всегда права, и с чего им пришло в голову тащиться в такую даль?
Они замолкают, задумавшись каждый о своем. Гарри – об упрямой и своевольной Джинни, которая никак не может понять, как опасно для нее находиться рядом с ним. Рон – о Гермионе, странно задумчивой сегодня.
- Гермиона, ау, ты с нами? – наконец не выдержав, он садится рядом с ней.
- Да.
- О чем думаешь?
- О Малфое.
- ЧТО?! – одновременно вскрикивают Гарри и Рон.
- Сегодня ровно год со дня гибели Дамблдора, - тихо говорит Гермиона.
Парни смущенно молчат. Сами-то они забыли, точнее, не вспомнили.
- При чем здесь Малфой?
- Вы никогда не задумывались, куда они со Снейпом пропали?
При имени Снейпа Рон хмурится, а Гарри непроизвольно стискивает зубы, но Гермиона продолжает:
- Ведь по сути, Малфой не выполнил задание Волдеморта, не убил директора, за него это сделал Снейп. Не думаю, что Волдеморт мягок по отношению к провинившимся. А если вспомнить, что он угрозами заставлял его делать попытки покушения на Дамблдора… Малфою не позавидуешь. Вы заметили, что пресса совсем перестала упоминать семью Малфоев, как будто их нет?
- Гермиона, ты понимаешь,
что ты говоришь? – Рон возмущенно вскакивает на ноги, - ты что,
жалеешь этих ублюдков? Дементор подери, ты же сама знаешь, что Люциуса освободили полгода назад, да еще и виляли перед ним хвостами, якобы извинялись за перенесенные страдания, хотя его следовало сгноить в Азкабане! Поцелуй дементора – вот решение всех проблем по фамилии Малфой!
- Рон, я все понимаю. Но я стараюсь вникнуть в ситуацию. Да ты сам представь, что ты оказался на его месте.
- Что?!
- Представь, - растолковывает Гермиона пылающему от негодования Рону, - Волдеморт захватил твою семью, всех: маму, папу, Фреда и Джорджа, Билла и Флер, маленького Арти, Чарли и Джинни, Перси. Да хотя бы одного из них! Неужели ты бы не выполнил все его условия, лишь бы те, кого ты любишь, остались в живых?
- Конечно! Но я бы никогда не убил другого человека! К тому же Волдеморт не захватывал семью Малфоя, они сами перешли на его сторону!
- Да, но он угрожал, что убьет их. А ты говоришь так, потому что не столкнулся с этим в жизни. А если, не приведи господь, это случится, поверь мне, ты будешь готов на все, чтобы спасти родных. К тому же, как говорил сам Дамблдор, у Малфоя были все возможности убить его на протяжении года, но он этого не сделал. Все его попытки были слишком неуклюжими.
- Я не пойму, Гермиона, ты оправдываешь Малфоя? Вообще-то после одной из этих его неуклюжих попыток мог умереть я! – Рон кипит от возмущения.
- Нет, Рон, успокойся. Я не оправдываю Малфоя, просто стараюсь смотреть на ситуацию объективно.
- Объективно! К дементорам твою объективность, когда речь идет о Волдеморте и его Пожирателях!
- Успокойтесь оба, - просит Гарри, в душе полностью согласный с Роном. Но ему не хочется, что бы в эту тихую мирную ночь между ними были недоразумения.
Рон и Гермиона замолкают. Гермиона опять смотрит в морскую даль, а Рон возвращается на свое место рядом с Гарри и возмущенно сопит себе под нос:
- Объективно, тоже мне! Посмотрел бы я, как Малфой отнесся бы к тебе объективно!
При потухающем свете костра лицо Гермионы кажется каким-то странно-чужим. Резко очерчиваются черты, глаза, блестящие от пламени, становятся бездонно-глубокими и мудрыми, как будто девушке, сидящей перед ними, не восемнадцать лет, а восемнадцать столетий. Рон почему-то вспоминает величественные статуи древних египетских цариц и богинь, виденные им, когда они всей семьей ездили навещать Билла. Как недавно и как давно это было, словно тысячу лет назад…
- А вы думали, что мы будем делать, когда все это закончится? – некоторое время спустя прерывает молчание Гермиона.
- Не знаю, - Гарри кусает травинку, - я, наверное, останусь Аврором. По-моему, для меня это уже образ жизни. А ты, Рон?
- Ну, наверное, тоже. Хотя, кто знает? Вдруг я заделаюсь крутым вратарем крутой команды, и мы выиграем чемпионат мира по квиддичу?
Гарри хлопает друга по плечу, а Гермиона улыбается.
- А у меня будет дом на берегу моря. Небольшой, но очень уютный и светлый, с большими окнами. Небесно-голубого цвета, с белыми ставнями. А вокруг садик, тоже маленький, с яблонями, вишнями, цветами. И море, совсем рядом, как сейчас.
- И ты с кучей сопливых детишек и мужем, который будет ученым сухарем в очках и толстенной книгой в руках, и будет на каждый вопрос начинать: «Как сказал кто-то-там-чересчур-умный…» - насмешливо подхватывает Рон, указательным пальцем поправляя воображаемые очки.
- Ничего-то ты не понимаешь, Рональд! – Гермиона резко поднимается, - я пошла спать, спокойной ночи!
Парни провожают взглядами скрывшуюся в палатке девушку, и Гарри толкает друга в бок:
- Ты иногда бываешь таким толстокожим, Рон. Она же тебе сердце открывала, а ты! Может, рядом с собой в доме своей мечты она видела тебя?
Рон смущенно откашливается.
- Да ладно, Гарри, чушь все это, давай спать.
Друзья укладываются на мягкий вереск. Рон все ворочается, то и дело взглядывая на палатку. Наконец он шепчет:
- Гарри, а, Гарри! Как думаешь, она сильно обиделась?
Гарри сонно откликается:
- Откуда мне-то знать?
- Ну все-таки? Что ты говоришь Джинни в таких случаях?
- Я стараюсь ее не обижать, - отвечает Гарри, засыпая.
- По-моему, это нереально, - бурчит Рон.
Мысли о Гермионе все бродят в голове, но усталость берет свое, и он присоединяется к другу в царстве Морфея.
А в палатке Гермиона кусает губы от беззвучных рыданий и уговаривает себя:
«Ну перестань же, дурочка! Ты ведь сильная, храбрая, умная. Ты сражалась с Пожирателями. Ты и с этим справишься. Рон не хотел тебя обижать, просто у него такая манера речи».
Но слезы почему-то все текут и текут, горькие и соленые, как море, которое успокаивающе шумит совсем рядом:
«Все у тебя будет хорошо! И будет дом на берегу, и будет радость, и будет любовь, и будут мечты… ты только верь, девочка…»
