Глава 19Ровена Рейвенкло не любила прошлое. Не свое прошлое и не потому, что там было нечто вопиюще плохое – нет, она просто считала, что прошлое требует лишь ознакомления – с тем, чтобы двигаться дальше.
Ровену всегда непреодолимо тянуло вперед. Даже то, что ее магические способности проявились столь поздно, являлось перевертышем этой тяги. Гораздо позже, став умудренной годами волшебницей, Ровена поняла: она безумно боялась в душе, что потрясающий волшебный мир будет далек от нее. Отец ждал первенца-сына – а родилась она, дочь. Что, если и магический дар, точнее, его отсутствие, будет очередным разочарованием? Этот страх сковывал девушку, не давая волшебству выплеснуться наружу.
Но даже когда это произошло, миг свободы не пришел. Дочь барона стала женой барона – всего лишь сменила одну клетку на другую. Привыкшая все оценивать рационально, Ровена не могла не признавать, что определенные плюсы в ее положении есть. В Нормандии давно уже использовали римскую магию – и, несмотря на то, что сами норманны к женщинам относились довольно пренебрежительно, тем самым открывали им широкую дорогу. Ровена не любила Древнюю Магию – именно за то, что она ущемляла ее врожденный дар – но римская магия давалась ей поразительно легко. Особенно близки баронессе оказались Чары: их так интересно было наблюдать, изучая, как одно измененное слово или несколько иной взмах палочки создают нечто совершенно новое. В быту зажатая общественными рамками, Ровена с упоением отдалась этому своеобразному протесту – и именно здесь ее ум и таланты нашли применение.
Из четверых основателей только Ровена по-настоящему была рада оказаться в будущем. Годрику и Хельге везде было хорошо, они жили «сейчас», а Салазару явно было неуютно здесь, но Ровена – та была счастлива.
Точнее, была бы счастлива, если бы ее не беспокоило несколько проблем, из которых хоркруксы занимали отнюдь не первое место. Увы, как бы это ни было неприятно, но для решения вопроса «что делать дальше» (а именно он интересовал Ровену в первую очередь), следовало обратиться к прошлому, однако, пожалуй, не настолько глубокому, как рвался раскапывать Салазар.
Ровена через всю жизнь пронесла надежду, что следующие поколения окажутся более решительными, нежели она. Преподаватель из нее вышел хороший, хотя у леди Рейвенкло никогда не было со своими студентами таких же теплых отношений, как, например, у Хельги Хаффлпафф. Однако Ровена на первый план ставила именно образование: на вопросы интересующихся учеников она была готова отвечать, невзирая на время суток и собственную занятость. Студенты, когда проходила первая робость перед строгой леди, с радостью пользовались этой возможностью, но никому из не пришло бы в голову обратиться к ней за житейским советом.
Впрочем, большинство учеников Ровены походили на нее – в любви к чистой науке, к стремлению вперед. Разумеется, все дети разные, и нет ни одного похожего, но баронесса, практически всю жизнь прожившая в своеобразной клетке, была твердо уверена, что упорядоченный ум всегда сможет разобраться со своей судьбой.
Наверное, здесь она и упустила Хелену. Год за годом Ровена наблюдала за дочерью чуть отстраненно. Сперва девочка, а потом и девушка то радовала мать несомненными способностями, то расстраивала несколько легкомысленным отношением к учебе. Пожалуй, проблема была в том, что Хелене все давалось просто: природный ум и обучение, начатое с ранних лет, давали ей фору перед однокурсниками. Оставалось слишком много свободного времени, которое посвящалось, как казалось Ровене, глупостям. Трудно ожидать от юной красивой девушки усидчивости, особенно если знания прекрасно даются и без нее, однако леди Рейвенкло всегда предъявляла высокие требования – и к себе, и к окружающим.
Пока Хелена общалась с дочерью Салазара, все еще держалось хоть в каких-то рамках. Слизерин баловал дочь, однако волю отца Саласия всегда выполняла беспрекословно, без капризов. Это подавало пример, и Хелена так же никогда не перечила матери.
Однако стоило единственной настоящей подруге выйти замуж и покинуть Хогвартс, как Хелена стала… неуправляемой. Откуда только взялись строптивость и упрямство? Ровена с грустью вспоминала, как Хельга пыталась ей объяснить: юной девушке в замке, где взрослые маги почти все видели ее в пеленках, а молодежь лет на десять ее младше, просто некуда деться. Той баронессе, которой в прошлом миновал шестой десяток, это было трудно понять.
Теперь она понимала.
Без подруги Хелене не с кем было даже поговорить: в Хогвартсе жили либо преподаватели, либо студенты. У нее одной не было никакого дела, и дни тянулись невыносимо долго – дни без ожидания и без привязанностей.
Однако даже теперь Ровена не видела, чем могла бы занять дочь. Конечно, можно было бы попробовать дать и ей предмет для преподавания, но взгляды, которые бросали молодые люди вслед прекрасной Хелене, заставляли сомневаться в практичности такого решения. Смотреть-то на нее будут – а вот запомнят ли что-нибудь из сказанного ею? К тому же кроме самой Ровены и Хельги, которых уважали как основательниц Хогвартса, из женщин преподавала только жена Годрика. Но та, во-первых, взялась за наставничество совсем недавно, а во-вторых, была замужней дамой и матерью. А какое уважение будет иметь молоденькая девчонка?
В свете всего этого побег Хелены начинал выглядеть закономерным – хотя, конечно, от этого не менее печальным. Ровена не раз все снова и снова в мыслях возвращалась к этому событию – но не могла определиться с тем, что могло бы изменить ситуацию. Видит бог, если бы решение нашлось, она воспользовалась бы хроноворотом, несмотря на всю слабость. Ведь на самом деле Ровена прожила дольше всех своих друзей – если считать, сколько часов, дней и месяцев она видела по два, а то и по три раза. Она ушла первой только если считать по «прямому» времени, но ведь последние лет двадцать баронесса жила временем довольно извилистым.
Ошибку леди Рейвенкло видела только одну – фатальную, кровавую ошибку! – но с ней, увы, ничего поделать было нельзя, ибо о ней Ровена узнала только недавно, уже в двадцатом веке. Ошибкой этой было обращение к Грегори Гонту за помощью. Отчаявшаяся Ровена закрыла глаза и на упрямство собственной дочери, и на горячность барона. Среди всех, кто ее окружал, она не видела никого, кого еще могла бы отяготить своей просьбой. Разве что Годрик, истинный рыцарь, готов был бы отправиться на поиски – но он никогда бы не нашел Хелены. Ровена понимала, что единственной ниточкой, ведущей к ее дочери, была Саласия, а она ни за что бы не выдала своих секретов Гриффиндору. Грегори – другое дело, он был братом мужа Сэл, и Ровене казалось, что та была бы рада снова оказаться рядом с подругой.
И поэтому Ровена не могла обвинять барона. Нет ничего глупее, чем винить других в своих ошибках. Она была старше, она была мудрее. Она знала и свою дочь, и этого мужчину, который вырос на ее глазах. Разумеется, она не ожидала кровавой развязки – это даже не могло прийти ей в голову! – но и обвинять людей, поведших себя сообразно своим характерам, тоже не слишком умно.
Ровена вот уже несколько месяцев, с тех самых пор, как накануне Церемонии Распределения поговорила с дочерью, старалась не возвращаться к этим неприятным мыслям. Сперва она искала помощи в книгах – но для привидений были закрыты все двери. Для них не имелось пути ни обратно в мир живущих, ни туда, вдаль. Правда, кое-где упоминалось, что некоторым призракам удавалось преодолеть тот барьер, перед которым они некогда остановились, но магия тут была не причем. Речь шла исключительно о некоем внутреннем решении паранормального существа, и что вело к нему, так и осталось неизученным.
Однако сейчас Ровена возвращалась к этим воспоминаниям вновь и вновь. Ей нужно было поговорить с Грегори о совершенно других делах, а она – и баронесса только сейчас это поняла – видела его только тогда, в кабинете директора на «опознании», да еще мельком – в Большом Зале в день приезда студентов. Кровавый Барон, казалось, не посещал коридоры Хогвартса, а за время уроков Зелий Ровена не встречалась с ним и в подземельях. Он как будто избегал ее, и Ровена не могла винить его в этом. Сама она тоже не решилась бы взглянуть в глаза матери убитого ею человека. Другое дело, что леди Рейвенкло считала виноватой в ситуации себя – виноватой в обеих смертях. И до поры до времени то, что с Бароном они не пересекались, лишь радовало – ей самой было бы, мягко говоря, неловко – однако сейчас необходимо прояснить один вопрос, и потому не до церемоний.
- Прошу вас, господин барон, подождите!
Она наконец-то нашла его, хотя потратила на поиски более двух суток. Каникулы подходили к концу, и Ровена уже начала опасаться, что до начала учебы так и не поймает Грегори. Несколько раз ей удавалось увидеть его в дальнем конце коридора, однако пока она добегала до нужного места, призрак просачивался сквозь стены и оказывался вновь недосягаем.
На этот раз она решилась его окликнуть, и Барон не смог проигнорировать прямого обращения. Он застыл посреди коридора, развернувшись к преследовавшей его девушке, однако глядя чуть в сторону.
Ровена, махнув рукой на приличия, быстрым шагом приблизилась к нему и, пытаясь отдышаться от долгой ходьбы, пристально вгляделась в лицо Кровавого Барона.
Бледное – даже у привидения это было заметно – исхудавшее и вытянувшееся лицо, на котором запавшие темные глаза казались бездонными провалами, выглядело жутким. Маска ожесточения и странного, невыразимого отчаянья, маска человека без возраста – все это внушало ужас. А ведь Ровена помнила своего визави совершенно другим.
Она помнила изящного мальчика, первого, чьей головы коснулась шляпа Годрика, отправив к Салазару. Красивое лицо мальчика тогда вспыхнуло радостью и гордостью, а нежная кожа на еще почти детском лице порозовела от удовольствия.
Она помнила очаровательного юношу, с таким талантом и пылом изучающего ее предмет. Не раз и не два Ровена задумывалась, что этот юноша делает у Салазара – он не выглядел особо честолюбивым, зато с удовольствием проводил время в библиотеке.
Она помнила потрясающе красивого молодого мужчину, которого Салазар объявил своим заместителем и который стал первым наставником помимо них четверых. И, кажется, он успел побывать первой влюбленностью практически у каждой девушки, поступившей на обучение. Однако девушки вырастали и уезжали, а взгляд Грегори Гонта был обращен лишь к одной – к той, что так же оставалась в замке, ибо именно он был ее домом. Но печаль не портила его прекрасного лица, она шла ему, как и всем рыцарям из романов, что внезапно получили такое распространение в те годы.
И, наконец, она помнила того мужчину, приближающегося к четвертому десятку, внушительного, по-прежнему красивого и по-прежнему влюбленного – того мужчину, которого просила разыскать ее дочь. Уже тогда его лица коснулась паутина тревоги – но как же ей было далеко до вот этой жуткой маски!
Тем временем Кровавый Барон медленно склонился в поклоне, и в коридоре раздался его глухой голос:
- Леди Ровена… Мое почтение…
Последние слова прозвучали совсем тихо, Ровена их скорее угадала, нежели услышала. Это была всего лишь вежливая форма приветствия, однако оба понимали, насколько нелепо звучала фраза о почтении. Не было смысла тянуть эту взаимную пытку, и леди Рейвенкло приготовилась говорить напрямик, хотя это и вышло у нее не сразу.
- Господин барон, я рада, что смогла наконец-то вас найти. Окажите мне любезность… - два пустых провала подняли на нее свой взгляд, и горло Ровены перехватило. Как ни странно, это придало ей уверенности, и, как только она смогла сглотнуть, ее голос прозвучал увереннее: - …и ответьте на несколько моих вопросов.
Призрак вздрогнул и даже как будто слегка отстранился от собеседницы – хотя, возможно, это был всего лишь сквозняк, столь обычный для подземелий. Ровена вдруг осознала, о каких вопросах подумал барон, и рассердилась на себя. Что ж, она тактична – как и всегда…
- Я к вашим услугам, - тем временем произнес Кровавый Барон. Теперь его голос звучал еще глуше, однако в нем слышалась некая обреченная твердость.
Ровена коснулась кончиками пальцев правой руки виска и слегка помассировала его. Что ж у нее за талант такой – совершенно не разбираться в чувствах окружающих? Точнее, разбираться, но абсолютно не уметь правильно с ними обращаться.
- Господин барон, - в третий раз заговорила леди Рейвенкло. – Давайте обойдемся без любезностей. Расскажите мне, пожалуйста, о Волдеморте.
И впервые за девять сотен лет пустота глаз Кровавого Барона сменилась безмерным удивлением.
