Глава 2- Хельга, немедленно прекрати одергивать свою юбку! Это уже нервирует, - в голосе Салазара явственно звучало раздражение.
- Но она… такая короткая, - кротко оправдывалась белокурая девушка.
Гермиона невольно покосилась на нее. «Короткой» юбка считалась, видимо, потому, что не закрывала ступней и щиколоток.
- А по-моему, у тебя очень симпатичные ноги, - вставил Годрик, глядя в ту же самую сторону. Хельга вспыхнула и снова предприняла безуспешную попытку одернуть юбку пониже.
- Годрик, я тебя умоляю… - устало вмешалась Ровена. – Не добавляй пошлости этому бессмысленному спору!
- А что здесь пошлого? – голубые глаза Гриффиндора смотрели с искренним недоумением. – Я всего лишь сказал, что…
Гермиона в очередной раз поразилась, насколько быстро эти четверо перешли на современный английский язык. Еще тогда, в Гриффиндорской Башне ей показалось, что она слышит в речи старика что-то знакомое, однако не сразу поняла, что это иной диалект ее родной речи. Каждый из основателей знал несколько различных диалектов, на которых общалась довольно раздробленная в их времена Англия. Времена, когда книги и даже пергаменты были куда большей ценностью, нежели сейчас, когда все тайные знания требовали гораздо большей секретности, заставляли слишком многое заучивать наизусть. Маги прошлого обладали памятью, куда более цепкой, нежели это представлялось естественным для современных волшебников, и в какой-то степени Гермиона завидовала им. Она и так, приехав в Хогвартс из маггловского мира, столкнулась с необходимостью вручную выискивать нужный материал и записывать его чернилами на пергамент – компьютер в доме ее родителей помогал с поисками быстрее, но именно в Хогвартсе девушка осознала, насколько глубже она проникает в магию, воистину вгрызаясь в ее пласты шаг за шагом. Гермиона прекрасно знала, что многие взрослые волшебники, особенно те, кто имеет дело с физической магией постоянно, используют множество возможностей упростить работу, не сводя ее к кропотливому труду – но именно он был основой того, что в дальнейшем будет легче.
Поэтому она не могла не испытывать уважения к людям, умудряющимся держать в одной лишь своей памяти множество не только заклинаний, но и малейших нюансов, относящихся к ним.
Великие волшебники прошлого… Гермиона еще раз окинула взглядом своих спутников, от души надеясь, что это вышло незаметно.
Разговор в кабинете директора, состоявшийся несколько дней назад, оказался действительно тяжелым и во многом неприятным. Как ни старалась девушка, ей удалось уловить далеко не все – старшие говорили быстро и зачастую излишне эмоционально. Кроме того, помимо разговора с Дамблдором и деканами, основатели периодически обменивались фразами на староанглийском, а пару раз Слизерин бросил леди Ровене несколько фраз на языке, который Гермиона приняла за старофранцузский. Периодически упоминалось имя Волдеморта, и каждый раз Слизерин презрительно кривился.
Наконец магам удалось прийти к некоторому консенсусу. Так как никто не забыл, что именно благодаря «самодеятельности» некоторых студентов Хогвартс был вынужден пережить мощное вторжение на свою территорию, не оставалось сомнений, что именно с этой стороны школе грозит опасность.
- Мы можем оградить Хогвартс любыми защитными чарами, мы можем призвать на помощь авроров, мы можем даже поднять на уши весь Запретный Лес, - произнес тогда Дамблдор, - но мы не можем ничего поделать с учениками. У нас почти три сотни студентов на четыре факультета. Мы не имеем права подозревать кого-либо без веских на то причин… И нет, Минерва, - добавил директор, видя, что Мак-Гонагалл хочет что-то сказать, - мы не можем отчислить весь Слизерин в полном составе! Там учится достаточно хороших и порядочных ребят, а предатели, если помните, бывали и с других факультетов.
Профессор Трансфигурации возмущенно хмыкнула, но воздержалась от комментариев. Салазар Слизерин, едва заметно вздрогнувший при упоминании его фамилии в отношении неодушевленного предмета, смерил ее пристальным взглядом, однако промолчал.
В конечном итоге Дамблдор предложил вещь, от которой, как была уверена Гермиона, основатели должны были сразу же и бесповоротно отказаться. Уже зная, что те способны менять свой зримый облик (вопросы – как и почему оставались открытыми, но пока были не самыми актуальными на повестке дня), директор предложил им поступить в школу в качестве студентов по обмену. На последний курс – ибо именно он, скорее всего, находился под самым пристальным вниманием Волдеморта. Именно выпускникам грозила наибольшая опасность, поскольку уже менее чем через год они не будут находиться под защитой Хогвартса. Именно нынешним семикурсникам предстоит войти в новую, взрослую жизнь с ее проблемами и вопросами – а значит, именно они были наиболее податливым материалом для возможных манипуляций.
Основатели восприняли это предложение отнюдь не одинаково, однако в результате согласились все. Гарри, Рону и Гермионе, проводившим в стенах Хогвартса остаток летних каникул, было поручено за оставшиеся полторы недели «максимально адаптировать» гостей из прошлого к современной жизни. Ребятам такое поручение Дамблдора показалось как минимум легкомысленным, но их мнения, как это часто бывало, никто не спрашивал. Главное, как сказал директор, это разобраться с языком, а все остальное можно будет списать на то, что гости долго жили с другом государстве.
Портретов с основателей и правда не писали, однако Гермиона, читая «Историю Хогвартса» не раз пыталась представить их себе. В каком-то смысле те люди, которые сидели в кабинете Дамблдора, отвечали этим представлениям. Правда, в мыслях Гермионы они были несколько постарше, но эти волшебники в расцвете своих сил – как физических, так и магических – являлись будто наглядной иллюстрациям к первым страницам тяжелого тома «Истории». Страницам, надо отметить, довольно путанным, содержащим сведения, больше похожие на предания и легенды, нежели на достоверную информацию.
Но Гермиона почему-то никогда не задумывалась, что и великие люди были когда-то молодыми. Когда Гарри упомянул однажды про молодого Дамблдора – это уже казалось странным, почти нелепым. Однако сейчас…
Гермиона снова невольно скосила взгляд, рискуя заработать косоглазие.
Ровена, помолодев, изменилась не слишком. Ее красота, строгая и горделивая, была мало подвержена ходу времени, внушая благоговение как перед почтенной дамой, так и перед совсем юной девушкой. Разве что губы у молодой Ровены Рейвенкло были не столь сильно поджаты, да исчезла тонкая усталая морщинка меж бровей – вот и вся разница.
Вернувшись на двадцать пять лет назад, Хельга постройнела, хотя ее грудь и бедра сохранили округлую форму. Передвигаясь теперь с куда большей легкостью, белокурая девушка будто порхала, не оставаясь ни минуты на месте, заботливо прикладывая руку ко всему, что это требовало. Добрые карие глаза повеселели, и Хельга Хаффлпафф то и дело будто сияла каким-то внутренним светом.
Если в худощавости Салазара в сорок лет присутствовало своеобразное изящество, то в семнадцать было бы уместнее слово «угловатость». Острыми были колени, локти, плечи – даже скулы. Похоже, он относился к тем мужчинам, которые свою привлекательность приобретают лишь с возрастом, однако его глубокие, слишком темные для столь бледного лица глаза обладали удивительной притягательностью, и Салазар Слизерин умел одним взглядом добиваться полного внимания к своей персоне.
Как ни странно, менее всего принадлежащим к современному миру выглядел Годрик. Дело было не в рыжей шевелюре, мягкими волнами спускающейся на широкие плечи, и не в общем цветущем виде юноши – кажется, к концу двадцатого века земля уже разучилась рождать на свет таких крепких, светящихся физическим здоровьем и силой людей – а, скорее всего, в его широко распахнутых глазах удивительно чистого голубого цвета. Глаза Годрика Гриффиндора взирали на мир столь открыто и прямо, что это само по себе выглядело чем-то волшебным.
Сейчас эти люди не выглядели великими волшебниками. Двое парней и две девушки, по возрасту ничем не отличающихся от гриффиндорской троицы, должны были, надев через неделю форменные школьные мантии, окончательно смешаться с общей толпой. Удивительно, но особенно занятным это находил почему-то Слизерин. Вообще, наблюдая за общением своих «подопечных», Гермиона пришла к выводу, что, сменив возраст, основатели как-то смягчили и отношения между собой. Их память не менялась в зависимости от внешнего вида – но своеобразно менялось поведение. Казалось, что помолодев, великие волшебники вернули себе нечто от прежних отношений.
Это было заметно по легким перебранкам, возникавшим то и дело, однако шедших не на повышенных тонах, а как бы мимоходом.
Семеро молодых людей подошли к озеру и расположились на берегу. Годрик вытянулся во весь свой немаленький рост, и его рыжие пряди потонули во все еще высокой траве.
- Хорошо… - пробормотал он, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно.
Салазар, опустившийся рядом с ним, сунув в рот какой-то стебелек, задумчиво кивнул.
- Чего хорошего-то? – Рон недоуменно огляделся.
День действительно был неплохим… и мог бы быть еще лучше, если бы вот эти четверо оказались где-нибудь подальше. Рон, как, впрочем, и Гарри, не испытывал особого восторга от компании, которую навязал им директор. Нет, с Гриффиндором они бы с удовольствием поговорили бы – рыжеволосый великан сразу вызвал у юношей симпатию – но в присутствии остальных испытывали неловкость. А уж без общества Слизерина они тем более обошлись бы с огромной радостью.
- Юность, - ответила вместо мужчин Ровена. Они с Хельгой тоже присели на траву неподалеку. Взгляд зеленых глаз как-то умиротворенно скользил по глади озера. – Вы не представляете себе, насколько отвратительна старость. И главное, - девушка чуть оживилась, хотя ее поза оставалась напряженно-спокойной, - пока время движется своим чередом, это мало заметно. Каждый год, а потом и каждый месяц крадет у тебя частичку сил – а ты, занятый насущными делами, этого не замечаешь. И когда окончательно превращаешься в старуху, - здесь ее голос подозрительно зазвенел, – уже поздно.
Хельга тихонько взяла руку подруги и мягко начала ее баюкать. Ровена прикрыла глаза, стараясь успокоиться.
- Не могу до сих пор поверить, что этот кошмар позади, - все еще не открывая глаз, она подняла свободную руку и провела по своей щеке. Кожа под кончиками пальцев была приятно гладкой и упругой. Ровена печально усмехнулась: - Когда всю жизнь мечтаешь, чтобы люди перестали видеть в тебе красивую куклу и начали замечать твой ум, а потом в один далеко не прекрасный день вдруг слышишь «Леди Рейвенкло, вы так умны» - и понимаешь, что это не ты добилась своего, а красоты просто нет…
- Некоторые без красоты всю жизнь живут – и ничего, - хмыкнул Салазар и, вытянув руки вперед, прогнулся в спине. Несмотря на худощавую угловатость, черноволосый юноша оказался на удивление гибким, и любое его движение было исполнено грации. – Но согласен, что это неправда, будто годы берут свое. Годы берут наше, причем довольно жестоко. Ужасно умирать – но еще ужаснее продолжать стареть. В какой-то момент выбор становится невыносимым… и ты отдаешься на волю случая. Годрик, - негромко позвал он приятеля, успевшего задремать под мерное течение философского разговора. – Ты-то как умер? Мне показалось, что из тебя жизнь по-прежнему била ключом.
Гриффиндор проворчал что-то неразборчивое и попытался заползти выше по склону, дальше от озера, однако Слизерин успел ухватить его за плечо. Черные волосы склонившегося юноши полоснули Годрика по лицу, и тот, несколько секунд подергав носом, оглушительно чихнул.
Поняв, что просто так от вопроса отвертеться не удастся, он сел и недовольно посмотрел на Салазара.
- Я к тебе ехал, - неохотно, но вполне отчетливо произнес Годрик. – Извиниться. Увы, не доехал… Доволен?
В глазах Слизерина мелькнуло что-то… Пожалуй, не удивление и даже не торжество. Скорее, некое странное сочувствие.
- Мда, недаром говорится, что если человек идиот – то это надолго…
- Салазар, ну он же искренне, - вступилась за друга Хельга. – Мы удерживали его, как могли – а он все равно уехал…
- Вот именно это «искренне» и убивает! – Слизерин развел руками. – Я не буду перечислять всего, но одного того, что мне в тот момент от его извинений было не жарко и не холодно, вполне достаточно.
- Ты не понимаешь, потому что всегда был самовлюбленным эгоистом, - буркнул Гриффиндор. Он раздумал ложиться снова и теперь сидел, скрестив ноги по-турецки. Салазар демонстративно закатил глаза и только было раскрыл рот, чтобы произнести ответную реплику, когда его опередила Ровена:
- Господа, давайте вы перенесете свою трогательную семейную сцену на другой момент? Правда, сейчас слишком хорошо, чтобы слушать вашу перебранку.
Гриффиндорцы во время этого разговора чувствовали себя довольно неловко. Мало того, что они частично не поняли смысла (хотя основатели добросовестно говорили на современном английском), Гарри и Рона немало коробили взаимоотношения между собеседниками. Гриффиндор и Слизерин, даже обмениваясь словесными тычками, не походили ни на соперников, ни тем более на врагов. Вообще, между этими двумя, казалось, было столь мало общего, что становилось непонятно, чего они могли не поделить.
- Расскажите еще про школу, - воцарившуюся было тишину снова нарушил голос Ровены. Гермиона вздрогнула и перевела взгляд на нее. – Нам через неделю там учиться – а мы даже не знаем, что изменилось за это время. Да и вообще… оказаться по другую сторону кафедры, это… Салазар! – бросила она фыркнувшему корнуольцу. – Я решительно не понимаю, что здесь смешного!
- А мне это кажется забавным, - Слизерин, прекрасно владевший эмоциями, сделал вид, что не может справиться с улыбкой на лице. – Мне всегда было интересно наблюдать за студентами, когда они находились без нашего надзора.
Ровена нахмурилась, разбирая эту закрученную фразу. После чего ее зеленые глаза нехорошо сузились.
- Только не говори, что ты шпионил за студентами!
- Именно, моя милая. Неужели ты думаешь, что я мог оставить моих мальчиков без присмотра?
- За такими точно глаз да глаз, - не удержался от реплики Годрик.
- Не больше, чем за твоими, - моментально парировал Салазар.
Хельга поднялась и пересела так, чтобы оказаться между юношей. Правда, из-за ее невысокого роста молодые люди могли по-прежнему переглядываться, теперь над ее белокурой макушкой, однако само присутствие этой девушки, похоже, смягчило ситуацию.
- Так вот, - Слизерин продолжал, как ни в чем не бывало. – Это всегда было интересно, но процесс портила удаленность. Теперь же я с удовольствием загляну в их жизнь изнутри.
- Похоже, я сейчас начну сочувствовать бедным детям, - себе под нос пробормотала Ровена.
Гриффиндорцы отнюдь не были согласны с тем, что слизеринцы хоть в какой-то ситуации могут оказаться «бедными детьми». А если им достанется жить с собственным основателем – то это, как говорится, их проблемы. И вообще неизвестно, кто кого изведет первым.
Впрочем, Гермиона была твердо настроена выполнить поручение директора, поэтому, собравшись с духом, вклинилась в разговор.
- Насчет учебы… Итак, наверно, вы уже знаете, что у нас семь курсов обучения…
- Семь? – в ужасе встрепенулся Годрик. – У нас было четыре…
- Пять, - поправила его Хельга. – К концу моей жизни – уже пять, - она повернулась к Ровене и, обращаясь преимущественно к ней, добавила: - Помнишь, ты всегда хотела ввести нумерологию, но сперва никак не могла выделить времени, а потом – найти подходящего преподавателя? Роджер… Ну, помнишь, Роджер Вест, твой любимец, который тебя замещал, потом нашел такого. А его жена в совершенстве знала арабский, и его мы тоже добавили, очень много свитков тогда было с Востока, а с латынью мы были как на открытой ладони перед Церковью. В общем, получилось так много часов, что студенты просто валились с ног. Пришлось добавить еще один курс, зато мы более равномерно распределили часы и даже смогли усилить обучение.
- Но пять – это все-таки не семь, - мрачно заметил Годрик.
- Что ты так стонешь, будто тебе учить их все, - Салазар пожал плечами. – Ты и так проскакиваешь сразу на последний курс.
Гриффиндор попытался упрямо нахохлиться, но при его габаритах должного эффекта от такой позы добиться было трудно, поэтому рыжеволосый юноша почти сразу бросил эту затею и снова посмотрел на Гермиону. Та, немного смущенная столь бурным обсуждением первой же своей фразы, немного помолчав, продолжала:
- У нас есть… Точнее, были основные предметы, которые мы учили первые два курса. Потом, оставляя их как обязательные, мы выбирали еще несколько на свой вкус и учились так еще три года – третий, четвертый и пятый. В конце пятого курса мы сдавали СОВ – это нормативы волшебства, они идут в аттестат, и от них часто зависит дальнейшая карьера. Собственно, - девушка неловко взглянула на Годрика, - после сдачи СОВ можно и прекратить обучение, но так почти никто не поступает. На шестом и седьмом курсе уже нет обязательных предметов, ты можешь выбрать любые – правда, если у тебя плохие СОВы, то преподаватель тебя просто не возьмет в свой класс. У разных преподавателей разные требования: кому-то достаточно, чтобы СОВы были просто положительными, а кто-то настаивает, чтобы результат был не меньше Выше Ожидания или даже Превосходно.
- То есть мы сами должны выбрать, какие и сколько предметов изучать? – уточнил Салазар.
Гермиона кивнула:
- Да. Обычно этих предметов не очень много, ведь подготовка очень тщательная и сложная. Считается, что раз ты выбрал этот предмет, то хочешь постигнуть его как можно глубже.
- Сколько предметов обычно получается у семикурсников? – поинтересовалась Ровена.
- Ну… - Гермиона слегка замялась. – У кого как. Обычно, четыре-пять…
- У Гермионы – семь, - не удержался и вставил Рон. – Хотя она получила одиннадцать СОВ. Но больше предметов даже она бы не выдержала, задают слишком много.
Лицо Ровены выглядело сосредоточенным, и Салазар, только взглянув на нее, помахал ладонью перед ее глазами.
- Даже не думай! – заявил он, когда ему удалось привлечь ее внимание. – Мы здесь оказались не для того, чтобы учиться. Я понимаю твое рвение, но и ты должна осознавать: тебе необходимо свободное время для возможных маневров, а если ты с головой зароешься в учебники, мы тебя не откопаем.
- Но… это такой шанс… - в зеленых глазах мелькнуло почти отчаянье. – Упустить его было бы так глупо…
Но остальные оказались единодушны в своей непреклонности. Даже Хельга, не принимавшая обычно участия в спорах, настаивала, что слишком сильная нагрузка только повредит – и в конце концов Ровена сдалась. Она клятвенно пообещала друзьям, что не выберет больше семи предметов, однако по ее лицу уже было видно, что выбор окажется тяжелым.
