Глава 2Глава 2
Он смотрел на сгущающиеся сумерки за окном, вычерчивал невидимые замысловатые фигуры на стекле и размышлял. Сколько времени прошло с тех пор, как он вот так сидел в этой комнате под самой крышей и слушал завывание упыря? Кажется, что вечность. Даже вид из окна стал непривычным и чужим. Чужое - странное определение для места, которое он называл домом.
В комнате его детства все осталось по-прежнему: то же оранжевое покрывало, те же плакаты «Пушек Педдл», те же запахи, звуки. Только вот он изменился с тех пор. Мама, когда увидела его на пороге, сразу заохала: «Как вырос мальчик, как возмужал!», но дело не в росте или ширине плеч.
Он повзрослел, и это далось ему нелегко. Уехав в совершенно незнакомую страну не зная языка, он научился самостоятельно принимать решения, полагаться только на себя, не надеясь на то, что кто-то подскажет, поправит или даст совет. Это было трудно, ведь раньше всегда рядом были друзья и семья. Поначалу ему практически не с кем было даже перемолвиться словом, и он много думал: о себе, о том, что было, о ней. Самоанализ никогда не был его сильной стороной, но тут он волей-неволей оценивал свои поступки, просчеты, делал выводы.
Он понял, что многое сделал не так, что во многом ошибался. То, от чего он бежал, настигало его во снах, воспоминаниях и мыслях. Она. Ее образ преследовал его, стоило только ему закрыть глаза. И никакие изнурительные тренировки, сложные головоломки, зачеты или экзамены не могли препятствовать этому.
То, что он сам поставил жирную точку в их отношениях, поначалу мучило его и медленно сводило с ума. Даже мысль о том, что сделал он это ради нее же самой, не была облегчением.
Судя по письмам Гарри и Джинни, у Гермионы было все хорошо без него. Гарри не сообщал подробностей, а Рон не спрашивал, потому что знал, Гарри не будет ему писать о ее жизни. Ведь друг еще тогда, когда провожал его на перроне, прямо дал понять, что во всей этой истории не на его стороне и поступков его не понимает.
Постепенно терзания притупились и стали неотъемлемой частью его существования. Тупая, ноющая, тихая боль. Он встречался с другими девушками, был даже один серьезный роман. Но в конечном итоге все заканчивалось ничем. Он не мог объяснить, почему. Возможно, дело было в том, что даже после того, как он убедил себя, что между ним и Гермионой все кончено, что обратного пути нет и быть не может, в его сердце жила надежда, что все каким-то чудесным образом изменится. Сердце желало одного, а разум говорил об обратном: «У тебя шансов нет и никогда не было. Точка».
Он так боялся встречи с ней вновь, что остался работать в аврорате Австрии на целый год по контракту. Он хотел вытравить ее из своего сердца, чтобы, вернувшись, безбоязненно посмотреть ей в глаза, зная, что ни одна струнка его души не дрогнет при этом. Он помнил свои последние слова. Тогда он предложил остаться друзьями, и она согласилась. В его ушах до сих пор звенело ее холодное: «Хорошо». Но как же это трудно! А точнее, невозможно. Друзьями как прежде они уже никогда не станут, но ради Гарри необходимо поддерживать ровные отношения…
А это будет чертовски непросто! То, что он изменился, не отменяло того, что у него перехватывало дыхание только при одном произнесении ее имени. Это тоже стало очередным уроком для него. Сколько бы времени не прошло, сколько бы попыток он не предпринимал забыть её, отрешиться от прошлого, ничего не выходило. Она как была, так и осталась частью его души. И с этим надо просто жить, что толку прятаться от себя в чужой стране. Поэтому он принял решение и вернулся. Может быть, если он увидит ее реальную, то его перестанут мучить воспоминания о том, что было, и отступят мечты о том, что могло бы быть…
- Рон! Милый! – с лестницы послышался голос матери. – Пришли Билл и Флер с малышкой, спускайся, гости начинают собираться!
Гости, а значит и ОНА. Мама предупредила его, что Гермиона тоже приглашена. Сделала она это как будто невзначай, но Рон прекрасно ее понял. Судя по поведению родителей и братьев, они знали только о том, что накануне его отъезда они с Гермионой приняли решение расстаться. Детали, да и то, судя по всему, не все, знал только Гарри, который по этому поводу не распространялся. Что ж, тем проще. Не придется ничего объяснять и слушать нравоучения. Хотя спустя столько времени они были бы запоздалыми…
- Рон! У тебя все хорошо? – опять голос мамы.
- Да, мам. Я спускаюсь, - ответил Рон и, еще раз окинув взглядом свою бывшую комнату, отправился вниз, где постепенно собиралось все многочисленное семейство Уизли.
******************
Гермиона вышла из своего кабинета и направилась к лифтам, но, заметив, что из-под двери Уилла пробивается полоска света, тихонько постучав, вошла.
Он сидел на подоконнике, прикрыв глаза, и напевал себе под нос какую-то мелодию. Гермиона, стараясь ничего не задеть (огромное количество склянок, колбочек и старинных пергаментов напоминало ей о кабинете Зельеварения и профессоре Снейпе), подкатила высокий табурет, на котором Уилл предпочитал работать, к окну и, взобравшись на него, спросила:
- Что напеваешь? Очередной шедевр музыкальной классики?
Дело в том, что Уилл Саммерс был знатоком маггловской классической музыки, которую, к своему стыду, Гермиона совершенно не знала, чем привела Уилла в крайнее изумление. Он пытался привить ей любовь к такого рода музыке, но в конечном итоге они сошлись на том, что не всем и не вся классика понятна. Уилл отказался от настоятельных попыток водить ее на все концерты Лондонского филармонического оркестра, а она в свою очередь признала, что ее знания совершенны не во всех областях. Это, правда, не мешало им иногда слушать пластинки с музыкальными записями и обсуждать биографии композиторов.
Уилл обожал напевать что-нибудь из классики, чем вызывал раздражение у окружающих, а Гермионе это в нем нравилось.
- Н-н-нет, это всего лишь з-з-забавная дет-тская песенка, которую мне напевала б-б-бабушка в детстве.
- Очень приятный мотив, о чем она? Спой мне.
- Она на ит-итальянском, и всех слов я н-н-не помню.
- Твоя бабушка - итальянка?
- Д-да, она из одного знатного итальянского р-рода волшебников.
- Как же она оказалась в Англии?
- Она вышла з-з-замуж за английского лорда. Конечно же, не по любви. Между ее семьей и семьей моего деда был заключен договор.
- Грустно…
- С-согласен, особенно если у-учесть т-т-то, что она была влюблена в другого и так потом его больше ни разу не видела. Она была б-б-бунтаркой, моя бабуля. Всегда. Мой дед ее никогда не любил, а потом и ее сын, мой отец, отвернулся от нее. Но она была очень сильной, и с ее мнением всегда считались несмотря ни на что. Поэтому нам с Дейзи было х-х-хорошо, пока она была жива. Бабушка никогда не позволяла нас об-б-бижать. А вот после ее смерти все изменилось.
- Мне жаль, Уилл…
- Не стоит, Гермиона. С-с-сейчас уже все отлично… А того, что было, не исправишь.
- Уилл, ты меня извини, знаю, что не должна спрашивать, но у меня сложилось такое впечатление, что ты чувствуешь вину перед сестрой…
- Т-т-так и есть, - Уилл отвернулся к окну. - Я р-расскажу тебе когда-нибудь эту и-историю, Гермиона. Я действительно очень виноват перед ней, п-п-правда, все произошло против моей воли, но вины с меня это не снимает…- он замолчал.
Гермиона взяла его руку в свою и сказала:
- Прости.
Уилл улыбнулся:
- Это ты меня прости, з-з-замучил тебя воспоминаниями детства, а ведь у тебя и самой проблем хватает.
- Да какие там проблемы, Уилл? Все около дела… Кстати, я прочла те бумаги, что ты мне принес и…
- Н-н-ну, уж нет! Рабочий день закончился, милая мисс, и вы, н-н-насколько я знаю, приглашены на званый ужин? А даме не п-п-приличествует являться на ужин в таком неподобающем наряде.
Гермиона никак не отреагировала на слова Уилла, а просто смотрела в темноту за окном.
- Что т-такое? Н-неужели ты так отвыкла от светской жизни, что простое приглашение в дом Уизли приводит тебя в такое состояние?
Гермиона перевела взгляд на отражение Уилла в стекле.
- Это не просто ужин, это встреча с прошлым.
- М-м-м, - понимающе произнес Уилл. – Тогда т-т-тем более тебе нужно приодеться, прошлое не любит пренебрежительного отношения к себе.
Гермиона только хмыкнула.
- Если х-х-хочешь, я пойду с тобой, Дейзи поймет, - с готовностью предложил Уилл.
Гермиона словно очнулась и, оторвавшись от созерцания вечернего темного неба, ответила:
- Нет, Уилл. Спасибо, но с этим я должна справиться сама, не даром же ты вел на протяжении всех эти лет душеспасительные беседы.
Уилл слез с подоконника. Галантно предложив руку, помог спуститься с табурета Гермионе, и со словами: «Что ж, т-тогда вперед! Нас ждут великие дела!» направился к выходу, ведя Гермиону за руку.
Уже находясь около каминов министерства, Гермиона заметила:
- Уилл! Ты практически не заикался, когда разговаривал со мной!
Саммерс улыбнулся и сказал:
- Это и впрямь удивительно! Раньше я не з-заикался только при Дейзи, а теперь вот и при тебе. Ты на меня очень б-б-благоприятно действуешь.
- Почему бы тебе не попытаться избавиться от заикания совсем? Я нашла кучу заклинаний для таких случаев.
- К с-сожалению, ничего из того, что ты нашла, не п-п-поможет.
- Откуда ты знаешь? Ты ведь даже не пытаешься…
- Я знаю, Гермиона.
- Что? Еще одна страшная семейная тайна? – нахмурилась Гермиона.
- Ага, - усмехнулся Уилл. – Т-тайна, покрытая мраком…
- Ладно, но я все равно это так не оставлю…- с этими словами Гермиона вошла в камин.
- Кто бы в этом с-с-сомневался, мисс Грейнджер, - улыбнулся ей вслед Уилл и направился к соседнему камину, чтобы переместиться в «Дырявый котел», а оттуда домой.
***************
Все сидели в гостиной в Норе, как в старые добрые времена. В камине весело потрескивали дрова, миссис Уизли лавировала по комнате, разнося пирожки и стаканы с соком, «чтобы слегка перекусить» и жутко обижалась, если кто-нибудь отказывался.
Глава семейства сидел в кресле и что-то объяснял обожаемой внучке. Мари-Виктуар, устроившись у него на коленях, с совершенно серьезным личиком слушала, теребя пуговицу на его жилете.
Флер пыталась помочь «маман», но Молли Уизли отказывалась от любого постороннего вмешательства в дела ее кухни. Поэтому Флер все свое внимание уделяла супругу, чему Билл был только рад, поскольку не часто в их семье выдавались такие спокойные семейные вечера, когда они могли все время посвятить друг другу. Перси читал, делая вид, что его совершенно не заботит происходящее вокруг.
Рон же оказался в компании Джорджа и его подруги, с которой его только что познакомили. Девушку звали Уитни, судя по всему, она души не чаяла в Джордже. Рон про себя очень порадовался за брата. Он до сих пор помнил то, каким Джордж был после войны…
Он так и не смог полностью оправиться от смерти Фреда. Правильно говорят, что близнецы - как половинки друг друга. Джордж словно, потерял себя, никак не мог обрести покоя в этом мире. Он то впадал в беспричинную ярость, то замыкался и ни с кем не разговаривал месяцами, не позволяя никому из родных приближаться к себе. Атмосфера в Норе была напряженной и нервной, просто невыносимой.
Мать постоянно плакала, отец каждый день пытался поговорить с Джорджем, но у него ничего не получалось, и после очередной попытки он возвращался подавленным и с трясущимся подбородком, едва сдерживая слезы.
Рон, сразу после войны поступивший в школу Аврората, жил в общежитии, и, каждый раз оказываясь дома, стремился сбежать, чувствуя вину и беспомощность.
Однажды вечером, когда он, Гермиона, Гарри и Джинни сидели в квартирке, подаренной Гермионе ее родителями, в камине показалась голова матери, которая странным голосом сообщила, что Джордж заперся у себя в комнате, плачет и зовет Фреда. Они тогда все побросали и мигом переместились в Нору. Сцена, которую они застали около двери в комнату близнецов, походила на кошмарный сон наяву: заплаканная, совершенно обессиленная мать, осунувшийся и потерянный отец, Перси, который бегал от одного к другой, не зная, кому помочь. Но самым ужасным были звуки, доносившиеся из комнаты Джорджа, это был нечеловеческий вой, в котором ничего невозможно было разобрать, но от которого волосы вставали дыбом и возникало непреодолимое желание заткнуть уши.
Джинни тут же бросилась к двери, принялась барабанить по ней что есть силы и просить Джорджа открыть ей. Однако ничего не произошло. Гарри еле оттащил Джинни и, рыдающую, увел в комнату к Рону. Сам Рон в полной растерянности смотрел на разворачивающиеся события.
Всю ситуацию тогда спасла Гермиона. Она шепотом попросила, чтобы он отвел родителей вниз и оставил ее здесь одну. Он пытался возразить, но, поняв по выражению ее глаз, что это бесполезно, выполнил ее просьбу.
Он вместе с Перси увел родителей в кухню и остался рядом с всхлипывающей матерью, не представляя, что сможет предпринять Гермиона там, где были бессильны все.
Потом к их ожиданию присоединились Гарри и успокоившаяся Джинни. Мама была совершенно безучастна, и даже отец не мог вывести ее из этого оцепенения.
Сколько тогда прошло времени, никто не знает, да и нельзя было сказать, что все находились в состоянии нетерпеливого ожидания. Это скорее походило на летаргический сон, когда знаешь, что когда-нибудь это все закончится, но вот когда и чем?
Когда небо уже стало светлеть, на лестнице послышались шаги, и в дверном проеме кухни показались Гермиона и шедший за ней Джордж. У обоих были заплаканные лица. Джордж, дрожащими губами обращаясь к матери, попросил у нее чаю.
После этого произошло столько событий сразу, что сейчас Рон не был уверен, что четко помнит их все и в правильной последовательности. Из рук Джинни выпал заварочный чайник, опрокинулся на стол, и все его содержимое стало медленно растекаться по столешнице. На это никто не обратил внимания. Кухня вся пришла в движение. Молли, обливаясь слезами, подошла к Джорджу и, взяв его за руку, подвела к столу. Перси, непрестанно поправляя съезжающие с мокрого носа очки, призвал любимую чашку Джорджа, одновременно убирая разлитый на столе чай. Отец, который никогда ничего не делал на кухне, поставил чайник на плиту и, по-маггловски чиркая дрожащими руками спичку за спичкой, зажег в камине огонь. А Джинни, высвободившись из объятий Гарри, бросилась к брату и обхватила его сзади за шею. У Рона щипало глаза, он не мог ни пошевелиться, ни сказать что-либо.
Он только потом заметил, что все это делалось молча. Они все как будто боялись спугнуть ту перемену, которая произошла с Джорджем. Он так давно ничего не просил! Он так давно не смотрел на них вот такими ясными глазами, что его слова казались им всем чем-то невероятным!
А Джордж, обведя их всех взором и остановив свой взгляд на матери, произнес:
- Простите меня, простите меня все. Мама?
И тут их всех прорвало, все заговорили разом, бросились обниматься, мама и Джинни плакали.
Никто из их семьи никогда не спрашивал Гермиону о том, что тогда произошло, что она такого сказала Джорджу, что так на него повлияло. При этом отношения между Джорджем и Гермионой не стали ближе. Правда, Рон иногда замечал, что они обмениваются понимающими взглядами и улыбками, но и только. Зато мама прониклась к Гермионе безграничным доверием и никак кроме как «наша девочка» к ней не обращалась.
Гермиона потом сказала Рону, что это был один из самых тяжелых разговоров в ее жизни. А на его вопрос, почему Джордж позволил ей с ним поговорить, ответила, что Джорджу было гораздо проще выплеснуть свою боль кому-то не настолько близкому, с одной стороны, а с другой стороны, человеку, который прошел тоже, что и он сам. Рон не стал вдаваться в детали, он просто влюбился в нее еще больше. И еще сильнее почувствовал, что он ее недостоин.
Рон отвлекся от своих воспоминаний, попытавшись включиться в семейную беседу. Оказалось, что обсуждался вопрос - ждать или нет опаздывающих: Гарри с Джинни и Гермиону?
Всем спорам положил конец звонок в дверь.
Дверь пошел открывать Рон, внутренне трепеща от мысли, что это может быть она. Но на пороге стояли улыбающиеся от уха до уха Гарри и Джинни Поттер. Джинни тут же с визгом бросилась Рону на шею.
- Мерлин! Рон! Никогда бы не подумала, что буду так скучать по своему нудному братцу!
- Я тоже рад тебя видеть, Джинни, - искренне улыбнулся ей в ответ Рон и перевел свой взгляд на друга. – Гарри?
В этом обращении-вопросе была и радость от встречи, и небольшая толика неуверенности.
Они пожали друг другу руки, а потом, поддавшись порыву, обнялись. И все снова вернулось на круги своя, словно не было этих трех с половиной лет, словно не было того разговора на перроне, когда один другому сказал, что тот совершает непоправимую ошибку. Они были и будут друзьями, и изменить это не смогут ни время, ни люди.
- Молодец, что вернулся, - произнес Гарри, широко улыбаясь и приобнимая Джинни за талию. – Все как-то стало не так без тебя.
- Спасибо, я и сам рад вернуться в родные пенаты.
- Так, все к столу, - вмешался в разговор Билл, помогая Джинни снять плащ. – Семеро одного не ждут, так что мисс Грейнджер сама виновата, что ей не достанется первого блюда, а может, и второго…
- Чему она будет несказанно рада, - тихо сказал Гарри, усаживаясь за стол. Джинни рядом фыркнула. Джордж улыбнулся.
- Не беспокойтесь, я оставила для девочки и пирожков, и добавки, - заботливым тоном произнесла миссис Уизли.
- Мама! - воскликнули вместе Билл и Перси.
- Как ты могла?! Мам?! Ты же сказала, что пирожков больше нет? – наигранно разгневано продолжил Джордж.
Миссис Уизли слегка покраснела, но, приняв воинственную позу, заявила:
- Нечего на меня так смотреть! Знаю я вас, съедаете все, что видите, без остатка. А девочка весь день на работе не ела. Гермиону эта новая работа вообще доконает. Побледнела вся, осунулась…
Договорить миссис Уизли не успела, потому что на пороге гостеприимной кухни возникла сама Гермиона. Одета она была просто: в джинсы и уютный бежевый свитер, распущенные волосы слегка растрепались от перемещения по каминной сети.
- Так, так… Мало того, что меня никто не встречает, так вы уже делите мой ужин, милостивые господа и дамы, - видимо, переместившись в гостиную, она успела услышать часть разговора до того, как появилась на кухне.
Джордж поморщился.
- Гермиона, что за манера выражаться! Скоро ты станешь похожа на Саммерса.
Гермиона окинула его недовольным взглядом и хотела уже его отчитать, как свое веское слово ввернула миссис Уизли.
- Гермиона, милая, присаживайся и не обращай внимания на этого обалдуя. Уилл – замечательный молодой человек, такой галантный…
Джордж возвел глаза к потолку, за что тут же получил от Гермионы подзатыльник.
- Забыл, как Уилл помог тебе в разработке того нового щекочущего порошка? – шепнула она ему на ухо, усаживаясь рядом.
- То, что он – гений, не мешает ему быть одновременно чудаковатым. Даже Луна это отметила, а она знает, о чем говорит, - фыркнул Джордж.
Он, кажется, сказал что-то еще, но Гермиона его шуточек уже не слышала. Она встретилась глазами с Роном, который сидел за столом прямо напротив нее.
Рон с момента появления Гермионы пребывал в каком-то ступоре. Она не изменилась… то есть, изменилась. Но при этом осталась прежней.
Знакомые движения: вот она улыбнулась, вот поправила волосы, слегка склонив голову. Закатала рукава свитера (привычка еще со школы). Ее глаза, такие родные: вот они смеются, а после реплики Джорджа зажигаются опасными огоньками, а вот опять смеются…
Но она тоже повзрослела, взгляд стал более уверенным, цепким, а жесты мягче.
Когда они встретились с нею глазами, он наблюдал, как улыбка медленно покидает ее лицо, как она внутренне напрягается. У него в груди все сжалось в комок, под ложечкой засосало: вот он, тот момент, которого он ждал и которого так боялся.
- Здравствуй, Рон, - спокойно сказала Гермиона.
Рону очень хотелось зажмуриться и спрятаться от этого спокойного взгляда и равнодушного тона. Но ведь он сам этого хотел. Хотел, чтобы она стала свободна от него, чтобы смогла, наконец, обрести покой и счастье без него. И она стала свободна.
- Здравствуй, - Рон попытался улыбнуться, но вышло не очень.
- Рад, что наконец-то дома? – спросила Гермиона.
- Возвращаться всегда хорошо, - ответил Рон.
- Наверно, - неопределенно заметила Гермиона и отвлеклась, потому что Мари-Виктуар, сидевшая по правую руку от нее, попросила передать булочку. Это дало Рону передышку.
- Ты на время или решил окончательно вернуться? – как ни в чем не бывало продолжила Гермиона.
- Окончательно. Буду работать вместе с Гарри, - Рону этот разговор напоминал игру в пинг-понг, они перебрасывались ничего не значащими вопросами-ответами, как мячиком.
- Это хорошо, в его команде отличные ребята, - сказала Гермиона.
Они помолчали, Гермиона в этот момент усердно перекладывала куски мяса со своей тарелки в тарелку Джорджа.
- Гермиона..? – начал Рон.
- Да? – она вновь смотрела прямо ему в глаза. Этот взгляд! Он словно припечатывал на месте…
- Ты сама как? У тебя все хорошо? – это звучало глупо, неестественно.
Что он хотел услышать в ответ, он и сам не знал. Может быть, убедиться еще раз, что тогда он поступил правильно?
- Да, Рон. У меня все хорошо… - с этими словами Гермиона повернулась к Мари-Виктуар и весь ужин даже не взглянула на него, разговаривая с кем угодно, но только не с ним.
За их разговором пристально наблюдали трое. Гарри, который молился про себя всем богам, чтобы эти двое нашли общий язык и перестали терзать друг друга; Молли Уизли, которая прекрасно чувствовала, что ее сын и эта милая девочка несчастны друг без друга и не понимала, почему же они расстались. И, как ни странно, Джордж Уизли, который смотрел на младшего брата со смесью жалости и негодования. Именно этот взгляд перехватил Рон…
