Глава 2Глава 2. 5 мая 1966 год. Точка отсчета.
Мама умерла в первое же полнолуние. Не выдержало сердце, да и раны, нанесенные слабому телу во время буйства зверя, довершили дело, обеспечив летальный исход. Мам, тебя больше нет.
Я ни разу не видел мать после нападения. Я бы смог ей помочь, ведь то страшное, что погубило ее, жило и во мне. Но я выжил.
Меня поместили в особо укрепленный подвал, стены были серого цвета с множеством царапин разной толщины и глубины. Я сидел, прислонившись спиной к холодному камню, и ждал. На противоположной стене царапины сплетались в особый причудливый узор, и я все пытался представить, на что это могло бы быть похоже. Пожалуй, больше всего – на бабочку, попавшую в паутину.
Было дико страшно. Я боялся боли, боялся того, что могу исчезнуть, хотя и знал: этого не случится. Я не исчезну. Волк запрет меня в своем теле, как я запирал его в своем на протяжении долгого месяца. О, как же он был зол на меня, как меня ненавидел.
Ярость накатывалась волнами, и я в отчаянии принимался кусать себе пальцы, чтобы не закричать. Крик казался мне чем-то постыдным.
В голове грохотал и звенел огромный серебряный колокол, температура быстро поднималась, покрывая пеленой и без того мутное сознание. Теперь я отчетливо его слышал. Этот, исходящий из самой глубины сердца, вой.
Волк рвал меня, раздирал кожу изнутри, рычал и скалился в каком-то неописуемом экстазе, с необузданной жаждой мести и крови. Все тело горело, как на костре для ведьм, я слышал малейший шорох, чьи-то быстрые шаги по коридору двумя этажами выше, чей-то разговор на повышенных тонах на улице рядом с больничными палатами.
Но что хуже всего – я услышал ее. Ее шепот прямо мне в ухо: "Лунное создание. Я твоя хозяйка, волк". У луны отвратительный сладкий голос, который сковывает лучше и крепче всякого льда.
Мир кружился. Казалось, что стены вот-вот раздавят меня, а потолок рухнет на голову.
Я закричал. Все тело покрылось густой серой шерстью, глаза блеснули двумя желтыми кругами.
Я волк. Я больше не человек. Я больше не Ремус. Я…
- … чудовище! Как вы не понимаете?! Я не собираюсь жить в одном доме со зверем! Я не собираюсь жить с подделкой!
- Мистер Люпин, успокойтесь. Вся эта ситуация очень тяжелая, сложная, я понимаю. Но прошло уже полгода, и мы не можем содержать его в больнице вечно.
- Это болезнь, - добавляет сидящий рядом молодой врач. – Некоторые болезни способны вызывать у людей физические изменения, а также изменения психики. Но они все равно остаются болезнями.
- Вы слышите, что я вам говорю?! Я не собираюсь. Сделайте с ним что-нибудь. Вы сами говорили, что теперь он опасен. Усыпите, в конце концов!
За дверью в коридоре сидит мальчик, ему шесть с половиной лет, и он слышит каждое слово. Его руки небрежно перевязаны бинтами, а на щеке красуется свежий порез. Мальчик знает, что теперь у него больше нет семьи.
Хоть отец и предлагал врачам меня усыпить, сам сделать этого не мог. Через полгода после нападения я вернулся домой. В первый день я долго лежал на кровати, разглядывая черно-белую фотографию, сделанную примерно год назад. На ней мы живы и счастливы, хотя тогда об этом и не знали. Папа, улыбаясь, смотрит в камеру, качая головой в такт звучащей в парке песне, мама держится одной рукой за его плечо, другой обнимает меня. А я стою, вытянувшись как оловянный солдатик, и гордо сжимаю в руке отцовскую волшебную палочку.
Отец со мной почти не разговаривал. Почти. Иногда он приходил ко мне поздно ночью и начинал что-то торопливо рассказывать. Изредка дрожаще улыбаясь, он словно изливал душу, хотя скорее не мне, а воспоминанию обо мне. Он приходил так, как приходят к могиле одинокие теперь люди, чтобы поделится чем-то с близким, но ушедшим человеком. И я молча лежал с закрытыми глазами. Как и положено покойнику.
- Ремус, верно?
Идущий по дороге мальчик с удивлением останавливается. Вот уже год с ним никто не заговаривал, а уж тем более не называл по имени. Оскорбляющие, злые выкрики, подкрепляемые забрасыванием гнилыми палками, не в счет.
- Верно.
- Не уделишь старику одну минутку?
Сгорбленная серая фигура на засыпанной снегом лавочке не вызывает у Ремуса чувство тревоги или опасения. Он незаметно втягивает в себя наполненный запахами воздух и прислушивается. Это не похоже на засаду или что-то в этом духе. Опасности нет.
- Конечно.
Он сходит с дороги и через пару секунд неподвижно замирает перед стариком.
- Мы с тобой уже знакомы, Ремус, хотя, возможно, ты успел меня позабыть. Твоя мать иногда приходила в мой дом, послушать игру на пианино. И даже пару раз приводила тебя с собой. Я Арчибальд Валлер, местные мальчишки не без причины прозвали меня Слепой.
Старик поднял на мальчика белесые глаза и улыбнулся.
- Вы… что-то хотели у меня спросить?
- Нет.
- Вам что-то от меня нужно?
- Нет.
Ремус непонимающе смотрит на странного слепого человека.
- Тогда я пойду.
Он поправляет сумку, сползающую с плеча и, поворачиваясь спиной, делает осторожный шаг к дороге.
-Ремус. Поговоришь со мной?
На дворе весна. Вода капает с крыш, наполняя улицу мелодичным звоном и свежестью.
- А еще у меня раньше жила кошка. Я почти каждый день по неосторожности наступал ей на хвост, а она орала не своим голосом. Я ее прекрасно понимаю – больно все-таки. Но каждый вечер она приходила ко мне и сворачивалась клубочком на кровати. Очень ее любил.
- А она вас?
- И она меня, иначе не приходила бы, верно?
- Кто поймет этих кошек.
Они сидят на деревянной лавочке между домами. Слепой старик и мальчик. Поначалу проходящие мимо люди бросали на них презрительные взгляды: воистину прокаженный тянется к прокаженному, но потом махнули рукой и старались не думать об этих двоих. Тем более, что один из них скоро должен был умереть от старости, а о смерти второго молил чуть ли весь поселок. Людям хотелось жить без страха.
- А ты кого лучше понимаешь кошек или собак?
- Я никого не понимаю.
До полнолуния шесть дней, до дня рождения отца мальчика – пять.
- Мистер Валлер, вам, правда, не страшно, не противно? Со мной общаться.
- Мне приятно с тобой общаться, Ремус. Ты очень славный.
Мистер Валлер был замечательным. Он был первым, кто заговорил со мной, он был первым, кто показал мне, что я все еще человек.
Возможно, если бы не он, я бы ушел в тот вечер.
Я возвращался домой, вернее, возвращался в дом, в котором жил, и кто-то преградил мне дорогу. Это был коренастый мужчина с безумными глазами. Он по-звериному оскалил желтые зубы и наклонился ко мне: "Здравствуй, мой маленький волчонок. Приятно снова видеть тебя в добром здравии". Мне не нужно было спрашивать: кто вы. Я почувствовал, я почуял. Этот запах навечно запечатлился в моей памяти. Запах чудовища, запах убийцы. Запах моего волчьего отца.
Я ненавидел, и ему было это приятно. Его серые глаза жадно проникали ко мне в душу и будили там зверя. Он просыпался, как по зову. Поднимался на все четыре лапы и хищно скалился. Он царапал меня изнутри. И тогда я думал: мне нужно научиться с этим жить, мне нужно научиться укрощать. 
