Лето номер пять

Глава 2

Глава посвящается Jean-Baptiste Grenouille и всем тем, кому не безразлично то, что я делаю.
_______________________

1.

Конец августа 1976 года. Годрикова впадина

Из-за кустов жимолости показались две кудлатые башки.
- А ну, брысь отсюда! – прикрикнул Джеймс. Головы, хихикнув в унисон, исчезли. – Гребанное лето…
У Батильды Бэгшот, живущей неподалеку от Поттеров, гостили внуки. Двое братьев-погодок, малолетних волшебнят, вечно чумазых и всклокоченных; у каждого в заднице не шило – ремонтный набор…
«Совсем как Джейми в детстве!» - умилилась мама, когда маленькие чудовища взорвали полный кофейник во время ужина, на который были приглашены вместе с бабушкой. И мама Джеймса, и престарелая уже Батильда списывали все их выходки на буйство стихийной магии, но Джеймс, прекрасно помнивший свои дохогвартские времена, знал, что стихийная магия тут практически ни при чем. Он сам научился сносно ее контролировать лет в семь… Да и проказы мелких Бэгшот вовсе не ограничивались магическими пакостями.
Они, казалось, были везде и сразу. Только что подожгли кресло в гостиной у Батильды, а через полминуты, через две улицы, от них с завываниями удирала чья-то кошка, гремя привязанными к хвосту консервными банками. Только что кидались в Джеймса сливовыми косточками, а мгновения спустя из другого конца сада уже подозрительно тянуло дымом…
Не обходили бесенята своим вниманием и других соседей, но к дому Поттеров их почему-то влекло сильней всего. В частности – к Джеймсу. Им будто доставляло садистское удовольствие следовать за ним повсюду, доводя его до белого каления внезапными выскакиваниями из-за угла, постоянным хихиканьем, дразнилками и артобстрелом сухим горохом, который они стащили с бабушкиной кухни.
Джеймс терпел, пока как-то на рассвете не проснулся от того, что кто-то осторожно пытался вытащить его волшебную палочку из-под подушки.
Он наложил на братьев усиленное заклятье немоты (как обойти Надзор, Джеймс сообразил еще летом после первого курса), обездвижил, оставил валяться на диванчике в углу комнаты, а сам лег досыпать.
После этого младшие Бэгшоты три дня обходили Джеймса стороной.
А затем все началось по новой.
Джеймс теперь постоянно носил с собой мантию-невидимку, и накрывался ею тотчас, стоило ему в отдалении заметить двух монстров в сандалиях.
Иногда ему думалось, что он поступает не слишком-то по-гриффиндорски… Пока он своими глазами не увидел, как его отец, услышав из прихожей голоса Батильды и ее внуков, юркнул в кабинет и заперся на два заклинания. Уж кто-кто, а его отец был самым настоящим гриффиндорцем, значит, и Джеймсу беспокоиться нечего.

* * *

Сириус гостил у него весь июль.
Если бы все лето было таким…
Они днями и ночами пропадали на улице, забегая домой лишь для того, чтобы совершить варварский набег на кухню. Дождавшись, когда уснут родители, они вылезали из спален через окно, превращались прямо в саду и мчались к лесу со всех лап и копыт, пьянея от ощущения свободы, безнаказанности и осознания того, что ты – не один. А утром отец с озадаченным видом созерцал отпечатки собачьих лап и следы от копыт на посыпанных песком садовых дорожках и изрядно потоптанных клумбах.
Они могли часами болтать о какой-нибудь чепухе. Могли разговаривать о таком, что по спине бегали мурашки – и Джеймс знал, что никому другому на всем свете он не сможет это рассказать. Могли просто подолгу молчать, и их это ни сколько не напрягало.
Пару раз серьезно ссорились. Раз пять-шесть дрались. Потому что Блэк иногда строит из себя невозможную скотину, потому что Блэк иногда понимает Джеймса слишком хорошо, потому что Блэку следовало бы порой промолчать, но он никогда – никогда, слышите? – не смолчит. Потому что Джеймса временами переклинивало, потому что Джеймсу никогда не нравилось, когда ему в лицо говорили неприглядную правду о нем же самом, потому что Джеймс ни за что не смолчит в ответ. Да просто потому, что это они – Джеймс Поттер и Сириус Блэк.
Как-то вечером они сидели на крыше, вцепившись в каминную трубу, и подглядывали за двадцатилетней соседкой – у той была замечательная привычка не задергивать шторы.
- У нее слишком короткие шорты. Джинсовые трусы, а не шорты, - сипло сказал Джеймс. – За одни эти шорты можно засадить в Азкабан. За совращение малолетних.
- Наше счастье, что она не ходит по дому в халате или, еще хуже, в мантии. Прятать такую задницу – вот настоящее преступление… - меланхолично отозвался Сириус, хлопая себя по карманам. – Зажигалка у тебя?
- Да, но хрен тебе.
- Это еще с чего? – прищурился Сириус. – Опять строишь из себя мамочку? Бэмби, детка, если я дам тебе в глаз здесь, ты свалишься в сирень и сломаешь себе шею.
- Пошел ты… Хотя бы на крыше не кури, а? Должно же быть хоть одно святое место.
- Одно святое место уже есть – кабинет Дамблдора, - Сириус, словно заправский карманник, ловко вытянул дешевую маггловскую зажигалку у Джеймса из нагрудного кармана.
В этом году они крепко подсели на курево. Джеймса это как-то уже тревожило, а вот Сириусу было срать. Ему вообще было срать на подавляющее большинство вещей в его жизни. И Джеймс был рад, что он не входит в это большинство.
- Сохатый, она переодевается ко сну!.. - Сириус подался вперед для лучшей видимости и нечаянно уронил зажженную сигарету на клумбу с тигровыми лилиями. – Сохатый, твою мать, да настрой свою оптику, такую грудь нельзя игнорировать…
Джеймс не ответил. Он смотрел вниз – там, среди закрывшихся на ночь цветов, дотлевала дешевая маггловская сигарета.
Тигровые лилии.
Мама посадила их по просьбе Джеймса, когда тот приехал из Хогвартса на вторые летние каникулы.
- Эй, Джеймс, ты что, заснул? – Сириус легонько хлопнул его по плечу.
- Эванс, - выдохнул он и повернулся к другу: - Эванс.
- Что «Эванс»? – закатил глаза Сириус, - держу пари, прелести Эванс уступают объемам твоей чудесной соседки.
Джеймс промолчал.
- Ясно, нам не до шуток… Да в чем дело-то? – попытался растормошить его Сириус.
- Просто… мне нужно ее увидеть.
- Мм… Это может подождать три дня?
- Да, наверное… А что будет через три дня? – Джеймса вдруг накрыло чувство тревоги.
- Через три дня будет август, - просто сказал Сириус, и они надолго замолчали.
Потому что первого августа Сириус должен был вернуться в Лондон.

Отец Джеймса трансгрессировал с ними в пригород Лондона и вернулся домой. Сириус непременно хотел добраться до дома на маггловском автобусе, чтобы позлить мать. А Джеймс его провожал.
Ну, или не только провожал…
- Это Литтл-Уингинг? – озираясь по сторонам, спросил Джеймс.
- Он самый, - подтвердил Сириус, кивнув на дорожный указатель. – Как тут все… одинаково. Видимо, у магглов не очень с фантазией, раз они понаставили похожие дома… Ну что, идем?
- Подожди, - Джеймс, убедившись, что они надежно скрыты кустом акации, накинул на них мантию-невидимку. – Вот теперь идем.
Времена, когда они легко умещались под мантией вдвоем, а то и втроем – с Римусом, давно прошли. Теперь приходилось идти медленно и осторожно, сгорбившись, следя, чтобы не торчали ноги…
Сириус и в этот раз оказался наблюдательней его.
- Вон она, Сохатый. На детской площадке.
Эванс сидела на скамейке, поджав под себя босые ноги, и читала. Темно-рыжие волосы прижаты ободком, подол светлого платья натянут на колени, туфли стоят возле скамейки.
Летом у нее появлялись веснушки. Джеймс раньше никогда не видел ее с веснушками…
- Ну что, полегчало? – прошипел ему на ухо Сириус. – Пошли искать автобусную остановку…
- Нет, не полегчало, - прошептал в ответ Джеймс, потому что в эту самую минуту к Лили Эванс подошел какой-то белобрысый плечистый парень и по-хозяйски поцеловал ее в губы. И та ничего не имела против.
- Не дергайся! – Сириус на всякий случай схватил Джеймса за рукав. – Не вздумай применять магию, здесь нас живо засекут!.. Только подручные средства, могу одолжить кастет с гербом семейства Блэков… - он еще и шутит!..
- Да не дергаюсь я, - огрызнулся Джеймс. Желание превратить губы белобрысого в кровавое месиво постепенно угасало, сменяясь какой-то апатией. – Пошли искать остановку, Бродяга.

Неделю после отъезда Сириуса Джеймс бродил по дому, словно сомнамбула. Спал до обеда, слонялся по пыльным и жарким улицам до ужина, выслеживая рыжих кошек. Читал до рассвета или, превратившись в оленя, бродил по лесу в одиночестве.
А потом к Батильде Бэгшот приехали внуки, живо выведшие его из полукоматозного состояния.
Что ж, наверное, Эванс просто сделала неправильные выводы.

С желанием написать Эванс Джеймс успешно боролся четырнадцать дней. На пятнадцатый день он сдался и достал чистый лист пергамента.
Прошлым летом он довольно-таки часто писал ей. Она даже ответила пару раз, накачав Джеймса надеждами, словно воздушный шар – гелием. А на вокзале в ответ на «Привет, Лили!» лишь фыркнула и холодно сказала: «Добрый день, Поттер». Воздушный шар сдулся.
Именно поэтому он решил не писать ей этим летом. Кто знает, вдруг это даст противоположный результат? Это же Эванс. У нее частенько все эмоции наизнанку…
Но что ей написать? Джеймсу так много хотелось ей сказать, что лучше уж вообще промолчать…
Промолчать. Точно.
Он закрыл чернильницу и отложил в сторону перо.

«Здравствуй, Джеймс. Хотелось написать «Здравствуй, Поттер», - так привычней и тебе и мне, так ведь? – но мне это почему-то показалось неправильным. Такая скверная штука это письмо – в нем гораздо проще отбросить всякую защитную шелуху. Потом, как правило, жалеешь, если в письме рассказал что-то лишнее не тому человеку. Я знаю, знаю, что ты сейчас сказал бы с возмущением: «Я – тот человек, Эванс!» Но я же не могу быть уверенна?
Удивлен, что я пишу тебе? Наверняка – да. Хотя черт тебя знает, иногда я даже представить не могу, что творится в твоей голове. Но, в любом случае, как бы сильно ты не был удивлен, ты и половину не так удивлен, как я…
Наверное, я бы не стала тебе писать, будь это лето похожим на предыдущие. Но это лето – пятое лето, прожитое мною с осознанием себя настоящей – оно другое.
Тусклое. Серое. Душное и жаркое.
Не верю, что пишу это, но: мне хочется тебя увидеть. Увидеть твою наглую морду, чтобы убедиться, что ты никуда не делся, что есть в этой жизни хоть что-то постоянное. Что ты не исчез, как это сделали некоторые дорогие мне люди.
Вот так вот.
Интересно, о чем ты думаешь, читая этот бред?
Интересно, как ты на меня посмотришь, когда мы увидимся первого сентября?

Л. Эванс»


2.

1 сентября 1976 года. Вокзал Кинг-Кросс, платформа 9 ¾

Вязкое, как патока, молчание.
Джеймс не выдерживает первым:
- Я бы предложил тебе сигарету, но, боюсь, ты это не правильно расценишь.
- Я думала, ты ничего не боишься, Поттер…
Веснушек уже почти не видно. Жаль… Эванс упорно прячет взгляд, будто чувствует себя виноватой.
Может, и чувствует. Даже наверняка чувствует.
А может быть, просто боится ему доверять.
Они закуривают. Эванс не затягивается, пробует дым на вкус. Мерлин, чего там пробовать? Это же дерьмовые вонючие сигареты Сириуса Блэка…
Поезд трогается.
Гребанное лето закончилось.
- Почему же? Боюсь, - говорит Джеймс прежде, чем успевает сообразить, что и кому он сейчас сказал.
Эванс наконец-то поднимает на него свои зеленые глазищи. Внутри становится тепло, как после пары глотков грога.
- Чего же? – шепчет она.
- Прямо сейчас я боюсь, что, когда поезд остановится, между нами все будет как раньше, - честно отвечает Джеймс. Сердце пропускает пару тактов.
Эванс вновь опускает взгляд, неумело стряхивает пепел.
- Не будет, - тихо говорит она и берет его за руку. – Не будет.

_____________________________________________


Сестры Эванс после похорон: http://vkontakte.ru/photo32273470_134010431?
http://s02.radikal.ru/i175/0907/7b/805e645ee94d.jpg (то же самое)