Глава 2Мою темную метку пощипывает.
Первый час этих не самых приятных ощущений прошел почти в панике. Уже неделя, как я в школе, и по вечерам метка напоминает о себе. Вопреки ожиданиям, этот треклятый череп не исчез вместе с Волдемортом. Я знаю, что если с меткой будет происходить что-то еще, и Волдеморт восстанет и призовет меня, я приду к нему. А куда, черт возьми, я денусь?! И мне очень, очень страшно. Так страшно, что в мыслях я уже выбрал себе местечко на кладбище.
Но немного триумфа в глазах еще никому не мешало. С этим триумфом я смотрю на Золотое Трио, так, как будто
он уже воскрес. А Трио смотрит на меня с опасением, словно
он уже воскрес.
В груди постоянно ворочается что-то липкое и холодное; я знаю, что это страх и неверие.
По вечерам меня подташнивает от ужаса. Это крайне неприятно.
Но я убеждаю себя, что это всего лишь остаточное явление. Возможно, реакция на то, что несколько человек с метками собрались под одной крышей.
Сегодня я особенно вымотался. В таком моральном разорении я не пребывал даже в прошлом году. Подумываю спросить у Забини, что там с его клеймом.
В школе постоянно происходит что-то, в чем я не хочу принимать никакого участия. Все раздражает из-за этой метки. В довершение ко всему, уроки Зельеварения, как обычно, проходят вместе с Гриффиндором. И еще вместе с нормальными семикурсниками обоих факультетов, на год младше. Смотреть на их невинные физиономии – наказание, мало уступающее азкабанскому курорту. Обстоятельства, я смотрю, и не думают улучшаться.
Я иду по коридору сквозь обтекающую меня толпу учеников. Мимо выхода во двор, даже не замечая его. Думаю, скоро этому миру снова придет конец. Я знаю это, и я в тылу врага. Неожиданно для самого себя, я решаю выйти на воздух, подальше от гудящих в ушах криков малолеток.
Останавливаюсь.
Откуда-то выскакивает Уизли и спотыкается о мою ногу. Он чуть не падает, но сохраняет равновесие.
― Смотри куда идешь, рыжее ничтожество, ― по привычке бросаю я.
Уизли мгновенно встает в позу, за его спиной вырастает Поттер. Люди вокруг незаметно рассеиваются, будто освобождая место для дуэли. Никто не хочет становиться участником.
Уизли прищуривается и говорит:
― Зря мы не дали тебе тогда умереть, Малфой. Мир получил бы отличный подарок, - незаслуженно много слов в ответ на небрежное оскорбление.
Я смеюсь.
― Зря вы
себе не дали умереть, гребаные герои.
Поттер глядит на меня так, словно сочувствует и знает обо мне что-то такое, чего я сам не знаю. Видит во мне то, чего нет. Поттеру легко изображать снисходительность, ведь школа теперь ― его царство.
― Мне жаль твою мать, Малфой, ― горько и трагично роняет он.
Все это выглядит жутким образом, как если бы они пытались спасти меня от внутреннего зла, но у них не получилось, и теперь они об этом сожалеют, но сделать ничего не могут. Я бы вырвал их жалость и вытер об нее ноги.
― Себя пожалей, ― отвечаю я и все-таки выхожу из замка.
На крыльце – привидение Грейнджер, сгорбленное и тонкое, бессмысленно глядящее в сторону леса.
Я проношусь мимо нее, по привычке морщусь, и начинаю спускаться по ступеням.
― Малфой! ― зовет невесомый голос исчезающей грязнокровки.
― Что, Грейнджер? ― оборачиваюсь я.
― Хватит ругаться, ты проиграл, ― улыбается она. Но не грустно и мило ― типа, вся такая святая ― а удовлетворенно и мерзко скалится.
Откуда она вообще знает про стычку? Хотя, можно и догадаться.
― Пошла ты.
Пошатавшись на свежем воздухе, я возвращаюсь в подземелье. Беру чистую одежду и иду в ванную старост. После ванны, чувствуя себя немного лучше, плетусь на ужин. Но я снова встречаю Грейнджер, чтоб ее. Сердце екает, я все жду, что она посмотрит мне в глаза и скажет:
― Я знаю, это был ты.
А потом вынет из-за спины палочку и добавит:
―
Авада Кедавра.
Но она смотрит в пол, а я не знаю, чего от нее ожидать. Ее ненормальность переходит все границы. Грейнджер поймала меня за рукав и тащит в сторону ― что это может означать? То, что ее мыслительным способностям пришел конец. Как ее вообще пустили к людям? Тем не менее, я выдергиваю руку из ее хватки, стараясь не показывать волнения.
― Малфой, когда с тобой можно поговорить? ― спрашивает Грейнджер.
Только не это. Не волноваться, сделать удивленный вид.
― Когда со мной можно поговорить?
Тебе?
― Мне очень нужно, ― она упрямо мотает головой.
― А сейчас ты что делаешь? ― холодно осведомляюсь я.
Она на секунду прикрывает глаза, словно это я пристаю с просьбами о беседе.
― Сегодня после ужина, хорошо? ― быстро отвечает она и направляется в Зал.
― Да о чем мне с тобой разговаривать?! ― пытаюсь крикнуть я.
Но Грейнджер уже ушла. Что ей надо? С одной стороны, будет хоть какая-то определенность, если выяснится, что Грейнджер знает, как я побывал в гостях у ее родителей. С другой же стороны, она может навесить мне камень на шею и бросить в озеро в отместку за это. К мракоборцам точно не обратится, раз до сих пор не сделала этого. Разберется на месте.
Хотя, я же ее не боюсь. Я не дам ей отомстить, не дам убить себя. Но лишние проблемы из-за убийства грязнокровок мне тоже не нужны. Да чего это я всполошился ― она не может знать, ей просто некому было об этом сказать. Все, кто мог проговориться, либо мертвы, либо в тюрьме. Хотя, и из тюрьмы может дойти… нет, нет. Она точно не знает, или, по крайней мере, не помнит. И из Азкабана не бывает вестей.
За ужином я стараюсь успокоиться, но какой тут покой, когда предстоит разговор с этой Грейнджер? Я боюсь, что выдам себя, если она начнет о чем-то расспрашивать. Но еще больше боюсь, что у меня случится разрыв сердца, даже если грязнокровка и пальцем не пошевелит. Вот уж нелепая смерть…
Наконец, наступает тот злосчастный момент, когда я пытаюсь незаметно выскользнуть из Большого Зала, а она ловит меня на выходе и просит отойти подальше. Я отхожу. Лицо у меня каменное, как могила Дамблдора.
― Малфой, профессор МакГонагалл просила меня поговорить с тобой.
… гигантский камень с моих плеч летит вниз и вдребезги разбивается об пол.
Грейнджер бормочет еще что-то, но я ее почти не слушаю.
― … быть уверенными, что у тебя не появится желание снова заняться тем, чем ты занимался в прошлом году. Ну, ты понимаешь, пытки и… ― скомкано заканчивает Грейнджер.
Я улыбаюсь, как дурак, и киваю головой:
― Нет, конечно, не появится. Я что, похож на человека, который поклоняется Темным искусствам? ― ерничаю я. ― Как ты могла такое подумать, гр… зубрила?
Я чуть было не называю ее «грязнокровкой», исправляясь в последний момент, пусть и неуклюже – Грейнджер, все-таки, староста. Но она и так понимает, что готово было вырваться из моего рта.
Хочется смеяться, пока я разглядываю ее и вижу, как она пытается достойно ответить. Становится понятно, что память Грейнджер в относительном порядке, и свое низкое общественное положение она не забыла, но по-прежнему бесится, когда ей о нём напоминают. Ее взгляд холодеет, а щеки предательски заливаются краской. И тут я слышу еще один голос, строгий, хорошо поставленный:
― Мисс Грейнджер, с вами все в порядке? ― по тону директора МакГонагалл сразу ясно, что она не ожидала увидеть старосту Гриффиндора в моей компании.
И она не просила грязнокровку разговаривать со мной.
Выражение лица Грейнджер меняется и из напряженного становится нарочито милым. Она упархивает к МакГонагалл, а я стою на месте и не могу понять, какого черта весь этот цирк. Быть может, для того, чтобы я расслабился и не ожидал от грязнокровки нападения? Неужели мне опять страшно?
*** *** ***
На этой неделе темная метка лишь пару раз давала о себе знать. За будни я почти успокоился и даже почувствовал в себе силы испортить жизнь кому―нибудь из Гриффиндора. Естественно, долго раздумывать над кандидатурой было некогда, и Грейнджер я поймал вечером пятницы. Она ведь не надеялась, что я буду спокойно сидеть и ждать, когда она проберется ночью в слизеринские спальни с палочкой наперевес и Авадой на языке?!
― Гре-ейнджр, ― протягиваю я, оттискивая ее к стене и прижимая плечом, чтобы не сбежала.
Она что-то пищит и отскакивает в сторону, стараясь держаться подальше. От нее веет мятой ― мы шли с ужина, на котором эльфы порадовали нас мятным мороженым. Кажется невероятным, что Грейнджер вроде и ест на завтраках, обедах, ужинах и даже между ними, но все равно остается полупрозрачной.
― Грейнджер, чего ты от меня хочешь? ― я решаю не затягивать процедуру допроса.
Уголок рта у нее дергается, как будто она хочет сострить, но меняет свое решение.
― С чего ты взял, что я что-то от тебя хочу? ― бесстрастным тоном произносит она.
В горле будто застрял ком. Я нервно сглатываю.
― Ты меня обманула. МакГонагалл не посылала тебя ко мне.
― Быстро ты реагируешь, ― грязнокровка прислоняется к стене и скрещивает руки на груди. ― И недели не прошло.
― Какая разница? ― рычу я.
Да что же, в самом деле?
― Ну да, обманула, ― ее, кажется, это не смущает?!
И то, что ее это не смущает, очень смущает меня!
Я решаю напугать свою жертву.
― Послушай меня, ― я понижаю голос, добавляю угрозы, ― либо ты сейчас говоришь, что задумала, либо тебе так не поздоровится… Всю жизнь будешь жалеть.
Чтобы было убедительней, высовываю кончик палочки из кармана. Я уже не думаю, что Грейнджер может сказать страшную фразу «Я знаю, что ты сделал с моей матерью», так меня бесит ее поведение. Даже если она и произнесет эти слова, они станут последним, что вырвется из ее рта.
Но, наверное, у меня такое дикое выражение лица, что она действительно пугается. И расстраивается. И говорит:
― Ну… ты бы не поверил, что я сама решила поговорить об этом.
Я в замешательстве. Приходится спрятать палочку. Подозрительно все как-то.
― О чем поговорить?
― О том, о чем мы поговорили! ― огрызается она.
Я совсем выхожу из себя:
― Это, может быть,
ты со мной поговорила, но я с тобой не разговаривал. Давай, повторяй все.
Грейнджер возмущенно поднимает брови:
― Не собираюсь! Ты все равно считаешь ниже своего достоинства слушать это.
― Будешь повторять, пока я не захочу, чтоб ты заткнулась! ― я откровенно веселюсь.
Снова достаю волшебную палочку из кармана. Грейнджер хватается за свою, но из глаз у нее еще чуть-чуть, и брызнут слезы.
― Ты псих! ― взвизгивает она и бросается прочь, цепляя меня плечом.
Я счастливо смеюсь. Нет ничего лучше, чем довести грязнокровку до истерики и убедиться, что она ничегошеньки не подозревает о моем участии в убийстве ее матери. Здесь кроется такая ирония, что даже я не могу осознать ее до конца.
