Глава 2Название: Паладины. Зеркало времен.
Автор: Almond
Описание: продолжение «Паладины. Крестовый поход». Альтернативная реальность, студенты Эдинбургского университета путешествуют во времени. На этот раз Ян переносится в Ирландию двенадцатого века, где встречает своего двойника, принца короны по совместительству.
Герои: Ян Лайм, Джошуа Джон Варан, Мира, Элеонор, Мартин Торн, Франк и другие
Жанр: роман, фэнтези
Пролог
Луна светила им в спины
В нагретом до звона небе, расчерчивая солнечные лучи, парил черный гриф.
Ян облизнул иссохшие губы, бросил печальный взгляд на бурдюк с водой, прилаженный к седлу Боэмунда, и подстегнул коня. До Иерусалима оставалось не более трех дней перехода, но и это короткое время казалось вечностью. В пустыне часы текут иначе, они тягучи, словно слагающий ее песок. Ледяные ночи сменяют раскаленные дни на радость совсем очумевшему от непривычных нагрузок организму, бурдюк, рассчитанный максимум на литр воды, наполняется только по утрам, и растягивай эту норму как хочешь, а от бесконечного сидения в седле натерло всю задницу. Ян с тоской думал порой, что не будь он таким идиотом, или хотя бы будь он идиотом меньшим, чем, допустим, Джошуа Джон, он бы не ехал сейчас с толпой угрюмых рыцарей совершать подвиг, бог ты мой, а валялся бы давно на диване и попивал бы холодненькое пиво.
Вот только выбора у него не оставалось – он должен был участвовать в осаде Святого града, он и участвует. С Элеонор больно не поспоришь. Да и с Боэмундом, что там говорить...
Ян как-то хотел спросить Элеонор, что она делает здесь, во вражеской стране, которую пока не завоевали доблестные мужчины, - хотел, но передумал. Элеонор... она стала... в общем, Ян чувствовал себя все время виноватым перед ней, так она себя вела. Обрывала его на полуслове, а иногда злилась без причины, или напротив, подолгу смотрела на него – и Яну думалось, что лучше бы уж злилась, такой печальный взгляд у нее бывал в эти моменты. Диск для Прыжков теперь находился у нее. Во время борьбы с Боэмундом, когда она вцепилась ему в плечи и прижала спиной к себе... Ян не понял – то ли пояс сам случайно отстегнулся и оказался у нее в руках, то ли она сама его стянула... Много позже, когда Яну стало до этого дело, он увидел пояс - Элеонор держала его в раскрытых ладонях. И Ян ничего не сказал. В голове было лишь одно: нормальный человек ни за что не догадается, что какой-то там лаборант, Кристиан Пралин, вообще отношения к делу не имеющий, окажется хладнокровным убийцей, да еще неплохо владеющий мечом, по словам Боэмунда, да еще связанный с какими-то недоумками, теми, что убивают во благо, о боже, спятившей истории.
...Элеонор стояла с его поясом в руках и смотрела на Яна так странно, а Ян уже лихорадочно думал, что нужно скорее предупредить друзей. И вместо того, чтобы с извинениями отдать пояс, Элеонор объявила о своем намерении идти вместе с остальными рыцарями в Иерусалим.
Боэмунд молча кивнул. Его согласие совсем не понравилось Яну, оно говорило о твердом намерении считать заботу о сестре еще одним пудом к бремени, а его, по скромному мнению Яна, Боэмунду хватит, и так уже проложил себе в рай торную дорогу.
Опустив глаза под взглядом брата, Элеонор повернулась к Яну и попросила его сопровождать ее по пути в Святой град. Ну, она, наверняка, попросила, проще так считать, просто ее просьба не подразумевала отказа, но, возможно, это была естественная для Элеонор манера выражать желание, как добродетельно решил про себя Ян.
- Будешь в моей свите, будешь моим советником. У меня не очень большая свита, и ты выгодно отличишься от основной ее массы, ведь все мои слуги охранники.
- Так слуги или охранники? – уточнил Ян, чувствуя себя этаким бунтарем-одиночкой.
- Две девушки – точно охранники, - улыбнулась Элеонор, застегивая пояс Яна на своей тонкой талии. – С остальными разберешься на месте.
- Я должен вернуться. Мои друзья не знают, кто настоящий убийца.
- Твои друзья в безопасности, ты встретишься с ними, даю слово, - спокойно ответила Элеонор.
Ее лицо выражало уверенность и решимость, а Боэмунд встал за ее плечом, положив руку на рукоятку меча.
Ян кивнул. У него страшно запершило в горле, так захотелось рассмеяться им в лицо.
- Уж я-то разберусь, - ворчал он себе под нос, когда на следующее утро их отряд тронулся в сторону кровавоглавого Иерусалима. – Я со всем разберусь, будьте уверены.
Его самолюбие было уязвлено видением свиты Элеонор. Элеонор под видом паломницы устроилась на жительство к одной почтенной мудрой... ну Ян не осмелился бы назвать ее старухой, хотя таковой эти сморщенные семьдесят лет и являлись. А вот Элеонор – у Яна не возникало сомнений, что Элеонор только притворялась, что она паломница, нет, настоящая паломница таких рыцарей – ходячей рекламы тестостерона, белозубых улыбок и шикарного загара – себе в свиту приглашать не станет. Чего стоил только здоровяк Олаф. Вот уж кто далеко не рыцарь, сердито думал Ян. Не меньше шести футов росту. Вес как у быка. Рыжая бородища, в которой могло свободно заблудиться племя пигмеев, и руки толщиной с осадные бревна. Этими руками Олаф недвусмысленно покручивал немаленький топор, когда Ян был представлен как «ближайший друг». Чем светило ближайшему другу дальнейшее знакомство с Олафом, не приходило ломать голову – скорее, голову проломят именно Яну. Великан таскался за Элеонор огромной тенью, и оставалось только догадываться, почему Ян не встречал его раньше.
- Мальчик, принеси воды, - молвила прекрасная девушка.
- Пожалуйста, - добавила вторая, не менее прекрасная.
Девушки тоже были. Невероятно красивые спутницы Элеонор. Брюнетка и блондинка, с ума сойти. Они называли себя заступницами госпожи, но чем именно заступают, Ян предпочел не выяснять.
- Скоро будет источник. Вот там вода, - односложно отвечал Ян.
- Да, но ты не мог бы поделиться с нами из своего бурдюка?
- Э-э... не мог.
- Почему? – прищурилась брюнетка.
Кажется, ее звали Фелисити. У Яна всегда была дурная память на имена. Даже на имена девушек, что совсем из рук вон плохо.
- Бери, пожалуйста, - он протянул чувственной Фелисити свой бурдюк, сглотнул, увидев, как исчезают последние драгоценные капли живительной влаги. А потом совсем не удивился тому, что Фелисити, со смехом похлопав по своему почти полному бурдюку, подхлестнула коня и умчалась вперед. Брунгильда, та, что буквально поразила Яна, заставляя заливаться краской при каждой встрече, златокудрая Брунгильда нежно выдохнула: «Мальчик...» и последовала за ней. Ее бурдюк тоже полон воды, мстительно подумал Ян.
- Ян!
Он нехотя повернул коня. Элеонор «паломничала» верхом, не страшась тягот дороги, что, по мнению Яна, было преступлением к тому царственному образу, который она для себя создала. Хотя тяготы дороги кажутся не такими тягостными, когда слуги несут над головой тент из прочного шелка, спину коня покрывает мягчайшая попона, и под рукой всегда есть мальчик с прохладительными напитками, уж сколько раз Ян пытался донести эту мысль до Элеонор, та предпочла из-за какой-то странной классовой солидарности ничем не отличаться от боевого отряда.
- Ян, в твоем времени тебе говорили, что ты шалопай? - небрежно поинтересовалась она, когда Ян сравнял своего коня с ее.
- У нас такими словами не пользуются, - буркнул Ян.
- Это была своего рода проверка. Брунгильда и Фелисити так забавляются. Не волнуйся, они третируют каждого новичка, но довольно скоро отстают. Ты еще станешь душой компании, я уверена.
- Правда? Не думаю, что я это вынесу.
- Ну хватит злиться, Ян! – воскликнула Элеонор. – Наклонись-ка.
Ян запаниковал.
- Ну же, я не кусаюсь, - она вынула из складок своего платья богато украшенный вышивкой платок и вытерла им лоб Яна. – Оставь себе, - добавила она позже, когда Ян справился со своим конем, которому внезапно вздумалось встать на дыбы. – Скоро они вернутся и поделятся водой. Ты хорошо управляешься мечом?
- Что? Я лучший фехтовальщик в группе. Был когда-то, пока не сломал инструктору руку, - брякнул застигнутый врасплох Ян.
- Как интересно, - Элеонор наклонила голову, и Ян мог поклясться, что она едва сдерживается от смеха. – Просто удивительно, что ты ездишь на лошади, знаешь наш быт и обычаи, понимаешь язык, управляешься с мечом, и тебе известно, сколько стоит каравай хлеба и как именно разговаривать с торговцем, чтобы он продал этот каравай именно по той цене, сколько он стоит. Вас всему учат? Я почти завидую.
- Вообще-то я недоучка. То есть... конечно, я занимал иногда призовые места и оценки у меня не самые худшие... случались временами, - Ян был в отчаянии. С одной стороны его природная правдивость не позволяла ему прямо соврать, с другой – ну не мог же он допустить, чтобы она решила, что он полный лузер. Он лузер, но ведь об этом знать необязательно, правда? К тому же Ян всегда считал, что лучше быть лузером, чем негодяем, пусть в большинстве своем окружающие считают иначе. – Всякие... я хочу сказать – а нас учили, ужас, как натаскивали. Мы ведь не должны менять ход истории.
- Но как раз этим ты и занимаешься, - улыбнулась Элеонор.
- Ты ведь забрала пояс.
- Хочешь обратно? Пожалуйста.
- Нет, не хочу.
Немного помолчали.
- Я решила, что у меня он будет в безопасности. Боэмунд далеко не дурак, Ян. И он видел, что твои друзья схватились за пояса, прежде чем исчезнуть. Не хочу, чтобы им завладело искушение. В конце концов он на полпути к раю. Мне он никогда не посмеет причинить вред.
- Я могу постоять за себя, - сказал Ян и осекся.
Элеонор ласково провела по его щеке.
- Знаю.
- Я могу постоять и за тебя.
- Было бы очень мило с твоей стороны.
Луна светила им в спины.
Они приближались к руинам давно забытого города, оставленного живыми в столь далекие времена, что даже камни не помнили их имен. Яну проще было назвать этот город руинами. Он не обладал достаточным образованием, чтобы снисходительно цедить: «Мертвый город». Он назвал Петру руинами, потому состояние руиности было для Петры естественным.
Розовые, словно от долгих поцелуев стены мертвого города стиснули путников с обеих сторон, навалились всем своим грозным величием. Это было главное впечатление, впечатление что ни на есть под дых. Боэмунд, как командир отряда, приказал остановиться на привал, но Элеонор, а потом и Ян его не поддержали. Ян так и прямо и сказал, что здесь живым не место, что это даже кони чувствуют, да что там – особенно кони, потому надо быть полным дураком, чтобы повести людей этой заброшенной дорогой. На что Боэмунд резко ответил, что если Ян не хочет помереть в пустыне, то пусть идет туда, куда ему указывают. Путь через Петру сокращает расстояние до шага. Что означает эта загадочная фраза, Ян до поры до времени не понимал, а спрашивать постеснялся, о чем потом не раз пожалел.
Отряд остановился на привал. Ян еле утихомирил свою обычно смирную лошадку, ворча, натаскал хворост с общей кучи к своему костерку, чтобы, обидевшись на всех, просидеть всю ночь возле него, как маленький сердитый божок, пялясь в темноту. Через два часа его, храпевшего на весь лагерь, растолкала Элеонор.
- Пф... Шотакоэ?
Элеонор покачала головой, приложив точеный палец к губам, подождала, пока Ян стряхнет с себя остатки сна и выпутается из пледа, и поманила его за собой.
Через некоторое время Ян понял, что прекрасная спутница ведет его за пределы лагеря. В душе кто-то, кого лично Ян считал хмырем, радостно встрепенулся в предвкушении.
- Куда мы?
- Выясним, что это за краткий путь в Иерусалим.
- Ага, - отозвался Ян бодро, стараясь не обращать внимания на укол разочарования.
Краткий путь тянулся столько, что сдохнуть можно.
Ян и Элеонор шли по ущелье почти всю ночь. Розовое рассветное небо пряталось где-то над головами, выяснять, где именно, не было желания – стоило взглянуть наверх, на неба узкую полоску, ощущение бесконечного одиночества становилось невыносимым. Здесь внизу царила прохлада, липкая влажность, потому что солнце едва ли когда-нибудь освещало ущелье, и Ян с Элеонор продрогли, особенно Элеонор, в порыве раздражения скинувшая тяжелый плащ еще в начале пути. Как ни странно, дорога была достаточно легкой – ни тебе груд камней, ни предательски осыпающихся оползней. Чистый и удобный путь.
- Словно для путников тропка, - пробормотала Элеонор.
- Что? – не понял Ян.
- Посмотри – видишь? – она указала на участок скалы. – Часть стены снесена, потому что полностью преграждала дорогу. Видишь следы зубила? То, вдоль чего мы идем, не природное ущелье. Сквозь скалу специально прорубили дорогу.
- Ну, наш Боэмунд ведь так и говорил, что здесь вроде дороги, - пожал плечами Ян. – Дороги обычно прокладывают.
- Не нравится мне это.
- Ты еще скажи – слишком тихо вокруг, - фыркнул Ян и, обойдя Элеонор, пошел вперед. – Странно, что твоя свита и Боэмунд с рыцарями не догнали нас. Наверняка же проснулись.
- Послушай, Ян... – начала Элеонор и вдруг осеклась.
Розовый свет озарил каждую черточку ее совершенного лица, сделав его похожим на восковую маску. Взгляд темных глаз был уставлен поверх плеча Яна, и поначалу он не понял, на что же она смотрит, ведь впереди ничего кроме бесконечного ущелья. Потом он обернулся.
Там, где секунду назад была тропа и розовые скалы, раскинулась долина. Позже Ян говорил о том, что произошло, и даже подогнал под свой рассказ стройную теорию, которую обозвал оптическим эффектом солнца пустыни. А в тот момент он решил, что столкнулся с чудом.
Долина казалась громадной. Тонны розового камня, мягкого песчаника, из которого слагалась Петра, разошлись как море под ступнями праведника, и открыли изумленным путникам дивное пространство, полное света. Лучи солнца прочерчивали багрово-красные дорожки, скользившие вдоль стен, что обволакивали проходы и фасады прекрасных зданий – дома, храмы и дворцы. Петра, мертвый город, была совершенной – розовые фонтаны, казалось, полные воды, портики древних, исполненных могущества храмов, анфилады лестниц, широких и ровных, предстали перед изумленными Яном и Элеонор и накрыли их своим величием.
- Пресвятая Богородица! – зашептала горячечно Элеонор. Лицо ее разрумянилось, губы приоткрылись. Стянув тонкий шарф синего шелка с головы, Элеонор сделала шаг вперед – ее белокурые волосы затрепетали на неведомом ветру.
- Ребята точно не поверят... – пробормотал Ян.
Розовые стены величественного храма с пятью колоннами, подпиравшими казалось само небо, выросли перед ними; круглая лестница с широкими ступенями раскинулась перед ними, предлагая подняться внутрь.
- Ты хочешь войти? – сам не понимая, зачем, спросил Ян у взбежавшей по ступеням Элеонор, и тут же пошел за ней следом. Голова его была пуста, словно прохлада и великолепие мертвого города разом заняли собой все мысли, не оставив ничего для его, Яна, спокойствия, а со зрением творилось что-то странное – например, Ян ясно различал каждую деталь, каждый узор на чудесном барельефе, увившего арку дверей в храм, но не видел Элеонор. Девушка казалась сотканной из тумана, ее лазурные одежды окрасились во вездесущий розовый, словно небо на закате.
Ян протянул руку, он хотел коснуться ее силуэта, а может, розовой каменной двери, нависшей прямо перед ним, изящных виноградных гроздей, вырезанных на арке. Но что-то невесомое упало на его ладонь; Ян опустил глаза и увидел, что держит шарф Элеонор, и синий шелк трепещет, как живой.
- Там ничего нет, - резко заявил голос за спиной. - Это не настоящий храм, здесь не настоящие дома и дворцы, это всего лишь узоры на камне, более ничего.
Ян успел обернуться, кивнуть Боэмунду, который стоял на нижних ступенях, как...
Безотчетное, неосознанное,
Абсолютное, неповторимое,
Недоступно-желанное, звёздное,
Не проявленное, необъяснимое...
Он открыл глаза. Над ним разлилось небо.
Они были в пустыне, ведь Ян это точно помнил. Он вообще не отличался забывчивостью и провалами в памяти, если на то пошло.
Еще утром паладин знал, или примерно знал, где находится, что делает, как собирается дальше справляться с ситуацией... с ситуациями, что навалились на него в древней Палестине. Пояс с диском для Прыжков у него пропал, назад – или вперед – в будущее он вернуться не мог. Что случилось с друзьями, которые остались в неведении, кто настоящий убийца бедного Стефана Блуа, рыцаря-монаха, отчаянно державшегося за свою пусть никчемную, но все-таки жизнь, Ян тоже не знал.
Но все было не так плохо. По крайней мере, Ян не унывал. Это смешно звучит, но паладину, человеку, специально обученному путешествовать по реке времени, совсем не к делу унывать. К тому же Яна ждало приключение. Вместе с хмурым рыцарем Боэмундом и его прекрасной сестрой Элеонорой он присоединился к войску Господню, отправившегося в поход на Иерусалим, дабы вернуть святой город праведным христианам.
Они были в пустыне, Ян не мог ошибаться.
Ян не помнил. Что с ним произошло – не помнил. Где крестоносцы, Элеонора и Боэмунд – не помнил, хоть убей.
Ян смотрел. Он видел небо над головой, непривычно спокойное, не то безудержно синее, что было в пустыне, и облака - тяжелые и рыхлые. Вокруг шумела трава, и пахло водой. И дальше тянуть было нельзя – Ян, вздохнув, сел, чтобы оглянуться и убедиться, что теперь-то все плохо. Он пропал.
Большой белокрылый сокол прорезал небо над водной гладью озера, глядя на отражавшийся в нем высокий мрачный замок, который казался сложенным из великого множества замков и домов — столь разнообразной архитектурой он обладал. Башни, башенки, галереи, переходы, высокие зубчатые стены, лестницы, коньки и торцы крыш, покрытых разноцветной черепицей, множество бойниц и множество окон — все вместе производило неизгладимое впечатление. Замок словно жил своей собственной жизнью, не подчиняясь логике зодчих, строивших его. А может быть, зодчих было так много, и они настолько не доверяли друг другу, что замок теперь походил на безумное воплощение всех их идей.
Замок был древним. Ян это осознал сразу, не задумываясь. Древним как озеро вокруг, как лес, как горы.
Глава 1. Рыцарь
Тот рыцарь был достойный человек.
С тех пор, как в первый ушел он набег,
Не посрамил он рыцарского рода;
Любил он честь, учтивость и свободу.
Дж. Чосер, «Кентерберийские рассказы»
— Я все же думаю, что этого делать не следует.
Высокий черноволосый мужчина, одетый в темно-зеленый камзол с пуговицами из черной узорчатой яшмы, задумчиво смотрел на огонь в камине, потягивая из массивного, с фигурной чеканкой кубка терпкое вино.
Он произнес эти слова, заранее понимая, что его собеседники подготовили ворох аргументов против, однако молча соглашаться с их решением он был не намерен.
— Мартин, прием будет в самый раз, роскошный до невозможности, уж поверь мне, — проговорила Мелисанда.
Франк хмыкнул в свой кубок с вином. А ведь Мартин знал, что Франку не все равно, какими правами обладает его сестра и как она этими правами будет распоряжаться.
Принц Франк ответственно относился к своим обязанностям наставника юного Орланда, графа Аквилемского; но вся его ответственность простиралась лишь на то, чтобы обучать ученика искусству боя, распевать с ним баллады и рассказывать ему о своих неисчислимых подвигах. Франк не тяготился своим положением отлученного от отца сына, ему довольно было роли всеми забытого принца и даже то, что король дал ему в ученики сына своего вассала, не казалось Франку унизительным. Мартин думал порой, что, возможно, дело все в тихой блаженности Франка – и думал, когда же обстоятельства и кровь, текущая в его жилах, заставят Франка от этой блаженности отступиться.
Мартин Торн был давним другом Франка, герцога де Брейвери. Когда-то король, заботясь о воспитании своего младшего и наиболее любимого сына, подобрал Франку компанию из девяти мальчиков, отпрысков благороднейших фамилий. Если не считать Мартина, который попал в число избранных по чистой случайности, все они были детьми ближайших советников короля, которым тот доверял безоговорочно. И это говорит о серьезности намерений его величества, а возможно, о его озабоченности некоторыми склонностями принца, проявившимися в нем так рано.
На уроке верховой езды, когда король впервые посадил четырехлетнего Франка на коня, именно отец Мартина оказался тем, кто остановил взъярившееся животное, которому не понравилась чрезмерная увлеченность Франка хлыстом. В благодарность король ввел Мартина Торна, сына барона, в круг приближенных принца – храброго же графа назначил хранителем Малой королевской печати. Надо сказать, барон Торн служил королю верно, как и его сын – принцу, что довольно редко случается при таких стремительных взлетах.
Мартин Торн остался с Франком даже тогда, когда тот впал в немилость. Он считал себя другом Франка и многое себе позволял, а Франк в свою очередь это многое бесконечно терпел, так как любил Мартина как родного брата.
Ссылка в это богом забытое место, где горы и долины, холод, а ветер пропитан тяжелым запахом вереска, казалось, совсем не расстраивала принца, и он проводил время за охотой, чтением книг, воспитанием Орланда и общением с Мартином и... но о Мелисанде позже. Франку даже вздумалось строить замки, впрочем, он и построил один, где и проживал в настоящий момент, ни о чем не заботясь и не думая.
То, что король отправил к нему с визитом свою дочь, властную Изабеллу, которая, и это всем было известно, терпеть не могла Франка, его, похоже, не расстраивало.
Принц был мастером дела, а не слова; его не украшала ни житейская смекалка, ни хитрость, ни умение извлекать из ситуации личную выгоду. Наверное, все это компенсировало бесстрашие и умение всегда идти до конца и всегда быть рядом, но с точки зрения Мартина компенсация была явно не достаточной. И все же факт оставался фактом. Франк де Брейвери, младший сын короля и владетель ирландских земель, был лучшим другом Мартина, ради которого Мартин Торн, сын обедневшего мелкопоместного барона, отдал бы жизнь.
Быть может, дело было как раз в том, что Франк считал себя рыцарем. Настоящим, истинным, одним из тех идеализированных рыцарей, которых воспевают старинные баллады. Возможно, если бы Франк не верил в такого себя, жизнь для него и для его окружения сложилась намного счастливее.
Принц был рыцарем из легенд. Вера в то, что благородство — истинное благородство — у него в крови, позволяла ему считать себя королем в изгнании, королем, не роптавшим на судьбу, а смирно ждавшего своего часа. Он не прилагал усилий, чтобы взбунтоваться против властного отца или хотя бы ускорить день своего воцарения. Он мнил себя королем, не собираясь на деле им стать. Даже странно, что Мартин любил Франка, а Франк, благодушный, безвольный рыцарь, любил Мартина.
Принц был рыцарем с настолько высокими идеалами, что предательство, по его мнению, являлось вынужденной уступкой обстоятельствам. Допустим, борьба на стороне слабых перечеркивала грех предательства, борьба за корону - тоже. Франк был ярчайшим примером избирательного благородства.
А Мартин не верил в рыцарей.
Рыцарство было обособленным и авторитарным микрокосмом, куда не принимали посторонних и где тщательно хранили секреты от непосвященных, даже если приходилось жить среди простолюдинов, ими же притворяясь. Мартин считал, что в этом есть особая изощренная подлость, которая и подлостью не является в силу своей профильтрованности, выбеленности и общей обструганности. Рыцарство вознеслось в выси, недосягаемые для добра, но всегда доступные морали.
Мартин это понимал, Франк — нет. Принц, можно сказать, просто, даже несколько небрежно относился к себе да и к миру. Но с другой стороны... Франк ведь не учился. Все, что он умел и знал, было впитано им с молоком матери, и то, что он не сознавал этого, делало его еще более опасным противником.
Мартина несколько раздражало спокойное отношение принца к себе и к своим способностям, но с другой стороны, он его за это безмерно уважал.
Франк, поворошив кончиком меча угли в камине, решил внести свою лепту в разговор:
— Не слушай его, Мелисанда. Он по старой памяти снова будет ворчать. Лучше расскажи о проделке отца Густава на прошлой неделе, когда доблестный священник отправился в леса за жар-травой, не учтя, что ему не какая-нибудь трава нужна, пусть и легендарная, а самый обыкновенный меч, чтобы мог он крестьян темных наконец усмирить и под длань господню приклонить. Мартину это понравится, он ведь любит чудачества, от которых за версту смердит неким отчаянием. Особенно если вспомнить его затею со рвом...
Франк откинул голову назад и громко расхохотался.
Мартин глянул на него с раздражением. Обязательно нужно было вспоминать эту сто лет назад случившуюся историю? Неплохая, право, была идея. Ров с отравленной водой.
— Я не знаю, Франк. Быть может, это и правда не совсем удачно устраивать пышный прием.
— Насчет необходимости приема я не спорю, Мелисанда,— заверил ее Мартин.
Франк усмехнулся.
— В этом конкретном пункте — не спорю, — продолжил Мартин, не обращая внимания на Франка. — Мы должны организовать прием, по возможности, необычный, чтобы ее высочество осталась довольной.
— Моей сестре понравятся бои собак, рыцарский турнир и повешение пары-тройки преступников. Она любит пышность на крови, — вставил Франк.
— Может, продолжишь тему вместо меня, друг мой? — любезно предложил ему Мартин.
— Мартин, прошу, извини, — примирительно развел руками Франк, — это я, право, от волнения. Лично я считаю, что волноваться не о чем. Изабелла заскучала при дворе и решила развеяться, а лучшего способа скоротать скуку, чем поиздеваться над младшим братом, она просто не знает. Уверен, я нужен ей только по этой причине.
Мелисанда, до этого вышивавшая ворот одной из рубашек Франка и особо к разговору не прислушивавшаяся, возвела глаза к небу. Франк неисправим! То ли притворяется наивным ребенком, то ли является им, Мелисанда еще не разобралась, но такого попустительства грехов другим, какое демонстрировал он, Мелисанда еще не встречала. Единственное оправдание подобной глупости было, пожалуй, то, что он и себе все охотно прощал. Франк не видел причин не делать того, чего ему хочется делать, даже если это будет идти вразрез с желаниями окружающих – даже если это точно будет идти в разрез с желаниями окружающих. Франк не останавливался ни перед чем, у него не возникало мысли, что нужно остановиться. Наверное, это и есть королевская кровь, или рыцарство в его понимании.
Можно провести пример. Конечно, то, что она, Мелисанда де Коурси была помолвлена с Яковом, герцогом Антурийским, Франка не смутило. Он увидел Мелисанду на рыцарском турнире, захотел, чтобы она принадлежала ему, и со свойственной ему непринужденностью приказал герцогу Антурийскому уступить невесту. Герцог, будучи вассалом короны, понятное дело, отказать не смог. Теперь Мелисанда - законная жена принца. Она не может утверждать, что несчастлива, в конце концов, Якова она видела всего дважды – в восемь и в двенадцать, когда тот приезжал утверждать брачный разговор, но и к Франку она относилась с чувством, которое пока было рано назвать даже теплотой, не то что приязнью.
Мартин отрешенно водил кубком по столу и молчал, будто обдумывая слова Франка. Потом он тихо сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Мы уязвимы. Приезд леди Изабеллы многое меняет. Мои люди доложили о некоем решении короля, которое, боюсь, расстроит тебя, Франк. Дело в том, что нужно было еще лет пять назад предпринять шаги к примирению.
- Я не был в ссоре с отцом.
- Однако он отлучил тебя от двора.
- Он всего лишь направил меня в мои земли!
- Франк, - Мартин, переглянувшись с Мелисандой, посмотрел на принца, – я думаю, его величество планирует назначить Иоанна, мужа Изабеллы, своим приемником. Он доверил ему Большую королевскую печать на время битв при Лоринсберге. Фактически, герцог Гортимер наделен неограниченной властью – этого говорит о той степени доверия его величества к зятю, какая сыну короля и не снилась. Франк, это война. Изабелла во всем поддержит мужа, это в ее интересах, нам же необходимо встретить принцессу подобающе ее положению, но не более, показать, что мы горды, но в то же время слабы. Нам нужно провести ее, чтобы она убедила себя, что никакой опасности ты, Франк, для нее и ее мужа не представляешь.
«И что ты остался все тем же инертным простофилей, каким давным-давно решил для себя быть», - добавил Мартин мысленно.
Мелисанда хмуро взглянула на него:
— Если мне будет дозволено высказать свое скромное мнение, я скажу, что ты, Мартин, сгущаешь краски. Мы не знаем, для чего леди Изабелла едет сюда. Мы не знаем, кто будет в ее свите. Герцог Гортимер владеет печатью только на время битв при Лоринсберге, не думаю, что его величество позволит ему так развлекаться и дальше. Гортимер предсказуем. Он властолюбивец, а таких очень просто просчитать. Мне кажется, король это понимает, он вовсе не производит впечатления глупого человека. Уважающий себя монарх никогда не посадит на трон ограниченного человека, на которого легко влиять, если только не в планах короля пустить королевство по ветру.
— Королю может взбрести в голову, что Гортимер – меньшее из зол, — небрежным тоном заметил Мартин.
Франк зевнул во весь рот, потянулся и встал.
— Хорошие мои, вы веселитесь, веселитесь. Не обращайте на меня внимания. Я, пожалуй, пойду, не буду вам мешать. В конце концов, кому, как ни вам, моему другу и моей жене, знать все об отце и сестре?
- Ты смеешься? – сумрачно вопросил Мартин.
- Да нет, - Франк широко улыбался. – Просто вы мне надоели. Изабелла будет здесь через неделю, но, чувствую, вы либо поубиваете друг друга в ваших спорах, либо сваритесь в собственном соку, либо измените мне вдвоем до этого срока. Меня одолевает скука.
Мелисанда низко склонила голову, чтобы Франк не видел выражения ее лица.
- Тот парнишка... Ян, кажется? – Франк подмигнул Мартину, который в ответ скривился. – Мне хочется познакомиться с ним ближе. Странствующий монах, говорите? Ну-ну. В следующий раз, Мартин, докладывай мне о подобных очаровательных гостях сразу. Мое почтение, миледи, - и Франк, насвистывая и чеканя шаг, вышел из комнаты.
— Я думаю, Мартин, нам придется действовать самостоятельно без участия его высочества, — холодно сказала Мелисанда.
- С чего такой интерес? — напряженно сказал Мартин. – Мне прекрасно известно, как ты относишься к Франку.
- Не скалься - это известно многим, если не всем, - пожала плечами Мелисанда. – Франк мой муж. Мне не нужна корона, ему, похоже, тоже, но если Изабелла и Гортимер станут править этой страной, то судьба Франка, прости за вульгарность, решена. Максимальная продолжительность его жизни после коронации сестры и ее мужа, ставлю сто солидов, не превысит месяца.
- Недели, - закрыл глаза Мартин. – Ты не знаешь Изабеллу.
- Выходит, мы с тобой это осознаем, Франк же – нет. Я не хочу так рано становиться вдовой, меня пока все устраивает.
- Твой цинизм меня удручает.
- Тебя же устраивает возможность и дальше пользоваться всеми благами положения друга принца, - продолжила Мелисанда. – Все очень просто.
- Интересно, почему я до сих пор не сказал тебе, что ты прекрасна? – задумчиво спросил Мартин.
- Спасибо, - без тени улыбки кивнула Мелисанда и вновь склонилась к своему шитью. – Нам нужен план. Но для начала предлагаю отправить Якова... то есть герцога Арлианского в Лондон, чтобы он поговорил с королем. В последнее время король проникся симпатией к герцогу.
Мартин не стал ничего говорить на это. Хотя мог. Например, ему докладывали много и подробно, сколько усилий приложила леди Мелисанда, чтобы приблизить герцога к королю.
- Дальше мне любопытен этот мальчик, - сказала Мелисанда. - Он в самом деле монах? Похоже, Франку он тоже любопытен.
- Ты хочешь, чтобы принц увлекся им? – спросил Мартин.
- Пока Изабелла будет здесь, недурно, чтобы его величество был занят новым фаворитом. Так спокойнее. Франк иногда делает глупости, ты ведь знаешь, не нужно, чтобы он сломал нам все планы и дал Изабелле пищу для размышлений.
Она, сощурив глаза, смотрела на Мартина, который насмешливо отсалютовал ей кубком.
— Я займусь этим Яном Лаймом, - заверил он Мелисанду. – Посмотрим, что он из себя представляет. Только не обольщайся - Франку, быть может, нравится в нем нечто иное, не то, что ты себе вообразила. Хотя, возможно, ты и права... Тогда это будет нездоровым чувством – если Франк увлекся сам собой, я, пожалуй, не стану с ним общаться, поберегу свою репутацию, - Мартин рассмеялся.
- Да, очень смешно, - сварливо отозвалась Мелисанда.
- Ты подумай – это чудо Господне, что парень так похож на принца! – воскликнул Мартин. – Просто одно лицо. Если Франк все же станет королем, этот Ян будет служить при дворе двойником – вот тебе еще одна причина «увлеченности» принца.
- Ты, случаем, не ревнуешь? – небрежным тоном вопросила Мелисанда. – Так рьяно оправдываешь друга...
- Типун тебе на язык, - устало отмахнулся от нее Мартин и приложился к своему кубку.
Мелисанда грустно усмехнулась.
Она очень на многие вещи смотрела вполне лояльно. Простое отношение к жизни Мелисанда сделала своим приоритетом довольно давно, может быть, тогда, когда поняла, что жизнь и без ее отношения к ней сложна. Свою роль, конечно, сыграло прекрасное образование, которое, как известно, приводит к тому, что люди начинают задумываться о вещах, о которых, в принципе, им думать незачем.
С Мелисандой было легко. Например, благодаря своему простому отношению она принимала своего мужа таким, какой он есть. Если бы Франк поглядел на жену другими глазами, он наверняка уверовал, что она сущее сокровище. При том, что принц не был глупым человеком... Глупый человек — это ведь кто? Субъект с закрытыми глазами и закоснелым сердцем, ограниченным мышлением, видящий только то, что ему позволили видеть и знающий только то, что ему разрешили знать. А принц верил только в то, что видел своими глазами или, по крайней мере, в то, что мог разрубить собственным мечом, и как с легкостью принимал, так с легкостью и отвергал все самые безумные откровения жизни. Он не был глупым, он лишь думал об окружающих, никогда особо не углубляясь в раскрытие внутренней их составляющей. Франк жил одним днем. Его жизнь была действием, где некогда останавливаться для размышлений и мечтаний. Мелисанда иногда думала, что могла бы полюбить его, не будь он так небрежен по отношению к ней. Несмотря на свои достоинства, Франк не мог понять, что иногда равнодушие к чувствам другим ранит сильнее, чем откровенная ненависть.
Ян с тоской смотрел на свое несколько пыльное отражение. Конечно, отполированный щит мало что может сказать о внешности, но Ян надеялся, что хотя бы не будет выглядеть жалко. Он с грехом пополам пригладил свои волосы, отряхнул одежды... проводив взглядом горстки красной грязи, посыпавшейся на пол, философски вздохнул и наконец соизволил повернуться лицом к принцу, который давненько стоял, сложив руки на груди, у дверей в отведенные Яну покои.
- Мне называть вас вашим высочеством? – задиристо поинтересовался Ян.
Чем конкретно принц был неприятен, Ян вот так сразу бы не сказал. Наверное, дело в потрясении. Нелегко пылать благодушием к окружающему миру, бог весть как очутившись в средневековой Ирландии, черти где оставив Элеонор и древнюю Петру, и наткнувшись тут же на собственного двойника. Двойник к тому же местный шишка. Вроде как принц, даже, говорят, будущий король Англии. Если оно так, то Ян примерно знает, что это будет за король, как же, историю с грехом пополам учили, кровавые стычки с баронами, в которых полегло парочка яновых предков, помним...
- Я предпочитаю – король, - Франк отлепился от косяка, прошел в комнату и, развернув кресло спинкой к Яну, непринужденно сел в него. – Что же вы, юноша, так реагируете? Жизнь штука заковыристая, и не такие чудеса подбрасывает... Или вы, быть может, не по поводу нашего с вами сходства расстраиваетесь, а по какой иной причине?
- Я бы хотел знать, чего мне от вас ждать. У наделенных властью людей, принцев, к примеру, есть пакостная привычка заводить себе двойников и отправлять их на всякие дела, какие сохранность жизни бедолагам не гарантирует, очень даже наоборот...
- Не тушуетесь, головы не склоняете, выражаетесь бойко, можно даже сказать, дерзите... – задумчиво проговорил Франк. – Я не ошибусь, если предположу, что вы человек благородный, хоть и монах? Для просто ученого человека вы уж очень свободно, так сказать, мыслите и действуете.
- Я...
- Мне угодно, чтобы вы остались при мне, - с ленивым высокомерием перебил Франк. – Обыкновенным двойником, именно в том качестве, каковое вам чудится, вы не станете, успокойтесь. На «всякие дела» у меня и без вас люди обученные есть. Пройдемте в мои покои.
- А зачем? А затем, – бормотал Ян, послушно следуя за принцем и не замечая опасливых взглядов, бросаемых на него изредка встречаемыми слугами. Принц нравился ему все меньше. Не нравился совсем. Печально, что Ян ему зачем-то понадобился, а пояс с диском для Прыжков, как назло, не доступен. Остается только держать ушки на макушке, не зарываться или взять и приспособиться к роли развеселого шута, чем черт не шутит, вон ведь принц как-то странно улыбается на него глядючи.
И тогда, может быть, появится у Яна крохотный шанс, выбраться из всего этого живым.
tbc 
