Глава 2. ВИСКИРука Скорпиуса метнулась к нагрудному карману, где всегда хранилась его волшебная палочка. Но сейчас там было пусто, бурый упавший лист ударил его по пальцам. В сознании всплыли всполохи красных искр через забор, сквозь потоки дождя. Откуда они могли взяться?
Серость вокруг прорвалась мелкими каплями дождя, Скорпиус тряхнул головой и как можно быстрее направился к дому. Над трубой вилась тонкая нитка дыма, в окошке брезжил свет, и входная дверь манила обещанием безопасности.
Забежав в коридор, Скорпиус отдышался и постарался сбросить с себя наваждение сколоченных крестов. Но, когда он зашел в комнату, его внешний вид заставил Лисандру вздрогнуть:
– Что случилось?
Она сидела за накрытым столом, оплывший огарок свечи на жестяной крышке отбрасывал вокруг дрожащие и колеблющиеся тени. Скорпиус сглотнул, его глаза заметались, он отвернулся, делая вид, что отряхивает мантию. Но от Лисандры было уже не утаить испуга и, набрав воздуха в грудь, он выпалил:
– Кресты… св…там холмики под ними… Что это?
Лисандра тряхнула головой, светлые волосы разлетелись по плечам:
– Откуда мне знать? – она бережно поправила пирамидку из нескольких хлебных кусочков на тарелке с отколотым краем.
– Но здесь нет ни одной деревни поблизости, пустошь! Что это за могилы? – Скорпиус тяжело дышал, тугой обруч, стянувший его грудь, не отпускал. Слишком жуткими были эти маленькие могилы и борозды возле них, и вороны, кружащие над этим местом.
Ее глаза увлажнились, и она поспешно отвернулась:
– Я не знаю… Эти могилы, это так ужасно… Откуда… откуда мне знать? Я сама долгое время боялась их. Когда я сбежала от травли Министерства, я нашла этот дом и… так долго боялась…
Зашумели деревья в лесу, жалуясь на пронизывающий ветер, их шелест докатился до самого дома, до освещенной свечным огарком комнаты.
***
Остаток вечера казался невообразимо долгим, Лисандра практически не показывалась в доме, гремя чем-то во дворе. Скорпиус не находил себе места, ему начинало настойчиво казаться, что он не выронил волшебную палочку во время трансгрессии. Темный ветреный вечер окружил дом, зловеще заглядывая в его окна. Потрескивали свечные огарки на столе, тени гуляли по стенам и полу, искажая черты Скорпиуса, сидящего на стуле. Заскрипела дверь, ведущая в коридор, вздохнули половицы, быстрые шаги Лисандры скользнули к печи. Ее длинная тень на мгновение укрыла Скорпиуса с головой, загремела посуда. Он напрягся, выпрямившись на стуле, с нетерпением ожидая, когда Лисандра зайдет в комнату.
Она резко появилась на пороге, пряча одну из рук за стеной, замерла у косяка с разноцветными зарубками:
– Ты проголодался? – ее голос был спокоен.
Выражения лица было не разобрать, фитили в свечных огарках были неустойчивы, заставляя огонь подрагивать, разливая вокруг тени.
- Да.
Ели в полной тишине, осторожно зачерпывая горячее картофельное пюре из своих тарелок. Скорпиус украдкой сверлил Лисандру взглядом, а она снова думала о чем-то своем, перебирая левой рукой длинные светлые пряди волос.
– Как получилось, что Министерство не выследило тебя? – резко нарушил тишину Скорпиус.
Лисандра бросила на него быстрый взгляд и отвернулась к окну, за которым была сплошная чернота:
– Я хорошо умею прятаться… пришлось…
– Ни двойные агенты, ни слежка, ни перехваты писем не выдали тебя? Как ты смогла скрыться от Дружинников?
– Я была неприхотлива, и какое-то время мне пришлось жить в лесу, чтобы сбросить хвост из Дружинников и Ловцов, – она отложила ложку и непроизвольно сжала маленькие кулачки.
– Ловцы стали заниматься просто Беглецами – родственниками темных магов? Кажется, их приставляли к более опасным преступникам, – хмыкнул Скорпиус.
Лисандра посмотрела на него в упор:
– Ты слишком много знаешь о Министерстве для Беглеца… – задумчиво произнесла она.
– Не больше твоего, – Скорпиус тряхнул головой и наклонившись посмотрел в треснувшее окно.
Лисандра поднялась, медленно собирая посуду, она блуждала задумчивым взглядом по столу.
– Все как-то паршиво, не находишь? – кисло протянул Скорпиус, откинувшись на стуле.
Один из свечных огарков дрогнув погас, неприятно-мускусный запах коснулся ноздрей Лисандры, заставляя морщиться.
– Знаешь, мы можем устроить себе день Беглеца. У меня есть бутылка огневиски, – заманчиво улыбнулась Лисандра, – хочешь?
– Давай, – после короткого раздумья ответил Скорпиус, запустив пальцы в светлые спадающие на лоб волосы.
Собрав всю посуду, Лисандра скрылась на кухне, откуда донеслись звуки отодвигающегося табурета, звона тарелок, странного постукивания. Скорпиус уже наполовину приподнялся, чтобы проследовать за ней, когда она появилась на пороге, держа в руках бутылку темного стекла и две стопки.
– Это старое виски, хорошей выдержки. Я еще ни разу не пробовала его. Давай вместе?
Было видно, что пробка потревожена, но это не должно было сказаться на качестве многолетнего напитка.
– Давай выпьем, – она поставила на стол две рюмки из шкафа и, тряхнув головой, дерзко улыбнулась.
– Давай, – Скорпиус сурово смотрел на нее, прищурив миндалевидные серые глаза.
Не спеша он потянулся к бутылке, вынул потревоженную пробку и наполнил стопки до краев. Лисандра кашлянула:
– Давай выпьем за честность между… нами, – она подняла лицо и пристально посмотрела на него, левой рукой отвела прядь волос.
Когда стопки звякнув встретились, виски в обоих перелился через края и потек по пальцам, которые тоже коснулись друг друга на мгновение.
– Ах, – Лисандра попыталась отставить свою стопку, но наткнулась на внимательный взгляд Сокрпиуса.
– Почему не пьешь? Это такой хороший тост, – он откинулся на стуле, лениво отбивая мелодию на выщербленной поверхности стола.
– Жжет, – взяв стопку другой рукой, она осторожно губами коснулась пальцев, потом вскинула на него взгляд:
– Давай вместе. На счет три. Раз, два, три… – и она, нервно рассмеявшись, поднесла стопку к губам.
Скорпиус задержался всего на секунду, проследив, как стопка Лисандры пустеет. Горячая жидкость опалила горло и теплой волной скользнула в желудок, терпкий запах защекотал ноздри. Пустые стопки со стуком оказались на столе, почти сразу комната показалась намного уютнее и шире. Скорпиус снова разлил виски и не стал закупоривать бутылку.
Задумчивость Лисандры немного рассеялась, сквозь нее проступили нотки живости и интереса, озорные искорки и затаенная боль. Она приложила прохладные ладошки к горящим щекам и украдкой взглянула на Скорпиуса, который сидел напротив и смотрел на нее в упор. Его светлые волосы спадали на лоб, узкие глаза отливали сталью, на губах играла толи грустная, толи надменная улыбка, между бровями залегла вертикальная морщинка.
Они больше ничего не говорили, только молча чокались, бросали пару фраз и выпивали до дна.
«За справедливость» – с мрачной решимостью.
Украдкой прожигая друг друга взглядом, порываясь что-то сказать, но замирая, не произнеся ни звука.
«За надежду» – с робкой улыбкой.
Мир вокруг стал добрее, чем обычно, казалось, все по плечу, все проблемы можно решить и нет ближе людей, чем эти двое, случайно оказавшиеся в этом старом покосившемся доме.
«За встречу» – борясь со смехом.
Казалось, это было предначертано, в этом заключается смысл всей их прошлой пустой жизни, и было смешно оттого, что это произошло так скомкано и глупо, без цветов и почему то без шампанского.
– Пожалуйста,– вдруг тихо произнесла Лисандра, – ничего не говори, ничего не спрашивай. Совсем, – она приложила тонкий палец к губам и поднявшись подбежала к шкафу. Открыв одну из его створок, она сдула пыль с большого старого граммофона и, достав из соседнего ящика пластинку, шепнула, доставая ее из серой упаковки:
– Моя любимая.
Скорпиус молча наблюдал за ней, ощущая растущее напряжение, огоньки свечей дрогнули. Лисандра достала из внутреннего кармана мантии волшебную палочку и прошептала, будто извиняясь перед самой собой:
– Один раз никто не сможет засечь. Никакое Министерство!
Она дерзко улыбнулась и выпустила невербальное заклинание серебристого цвета, старый граммофон прокашлялся и извлек из глубины угольно черной пластинки чистый тягучий голос певца из прошлого. Из прошлого столетия или, может быть, из прошлой жизни... Ведь под неспешную мелодию, сливающуюся с калейдоскопом слов «медленно танцуй», «со мной», «в этой горящей комнате», могли бы кружиться влюбленные пары в просторных залах дворцов, в маленьких темных тавернах, в помещениях старинных клубов для молодежи…
Осознаваемая правда, горькая и дерзкая, оседала у Скорпиуса на языке своим неповторимым вкусом – вихрем, пронзающем все нервные окончания. Ведь Лисандра без прикрас, без ложного кокетства, без напускного шарма современных волшебниц она была намного более настоящей, чем он сам. Ловкие мягкие руки, быстрая походка, лицо без грамма макияжа...
– Мы никогда не танцевали, – Скорпиус тяжело поднялся из-за стола и протянул раскрытую ладонь к Лисандре.
Она вся вздрогнула и нерешительно протянула руку в ответ, зашуршала ее юбка, волосы отлетели назад.
Они танцевали, плавая в дурмане огневиски и жаре собственных тел, и не смотрели друг другу в глаза. Ведь казалось всего один взгляд и нечто непоправимое изменится, запретная черта останется позади, пропасть разверзнется под ногами, или планета сойдет со своей привычной орбиты. Масштаб возможных разрушений было сложно оценить из-за тепла ладоней Лисандры, лежащих на плечах Скорпиуса, и его рук, замерших на ее талии. Тепла, проникавшего в самую глубину кожи через ставшую лишней одежду, через напряженные жадно впитывающие его поры.
Скорпиус первым поднял глаза.
Призраки былой, будто в другой вселенной испытанной любви, сквозили в ее чертах. Высокие скулы, большие глаза, мягкая линия носа – штрихи карандаша, казалось, знакомые с детства. И это ощущение внутри – удавшаяся насмешка судьбы, твердившей, что подобное чувство невозможно, а потом окунувшей в него с головой.
Еще борясь, Лисандра слегка отстранилась, упрямо и немного рассеянно смотря в район правого уха Скорпиуса. Сильный порыв ветра ударил в окна, стекла скрипнули, и тихо вздохнули деревянные рамы, но танцующие не заметили этого, мелодия плыла поверх всего. Услышав перебор струн, Скорпиус повторил движение пальцев невидимого гитариста, скользнув по спине вздрогнувшей Лисандры. Ее глаза потемнели или это была игра света? Она резко отстранилась, рвя тонкие нити волшебства, протянувшиеся между ними:
– Я хочу выйти… подышать, – Лисандра с трудом высвободилась из его нежелающих отпускать рук, на секунду облокотилась о стул.
Скорпиус не узнал ее охрипшего голоса, казалось бы лившегося из самой глубины грудной клетки, заполненного нотами давней и сильной боли.
– Нет, – он машинально протянул к ней руки, схватил и обнял, прижавшись щекой к щеке.
Лисандра рванулась, опрокинув стул, оттолкнула Скорпиуса и, взметнув волну светлых волос, побежала к выходу.
– Нет, – затуманенным взглядом он следил за ней и опомнившись сорвался с места, нагнав у двери.
Скорпиус прижал ее к стене, терпкий запах огневиски смешался с запахом старого дерева. Его руки заметались по ней в поисках волшебной палочки, но не найдя ее, он зарылся в светлые волосы Лисандры и тихонько зарычал от пульсирующего напряжения внизу живота. На улице снова прогремело, и первые тяжелые капли упали на пыльную дорогу. Вспышка молнии осветила комнату: валяющийся на боку стул, дощатый стол с жестяной миской, граммофон, низкую кушетку в углу, два силуэта возле стены. Скорпиус покрывал поцелуями шею Лисандры, когда его руки скользили по ее плечам, спине, по так ясно ощутимым под тонкими юбками бедрам. Она попыталась вырваться и, собрав все силы, оттолкнулась от грубой деревянной стены. Пока молния не закрылась, Скорпиус успел увидеть четко прорисовавшийся профиль, приоткрытый рот Лисандры, изгиб ее шеи. А в следующую секунду снова смял ее в объятиях, прижал щекой к крупному бревну.
Снаружи завывал ветер, молнии бесновались на небе, за косыми потоками дождя невозможно было различить даже покосившийся забор. Черепица дребезжала, грозя вот-вот осыпаться с крыши, в лесу стенали старые деревья, их стволы глухо трещали, отрывались ветви. Долина временно утонула в безумии стихии, тучи, разрезаемые молниями, клубились по всему небу вплоть до горизонта.
Сознание Скорпиуса растворилось в его безумном желании, в страсти, которая наэлектризовала воздух вокруг. Дребезжали стекла, потрескивали оконные рамы, в трубе ведьмы устроили шабаш, огоньки свечей дрожа гасли, отплясывая по полуприкрытым векам Лисандры прощальный танец. Скорпиус нетерпеливо и зло срывал с нее одежду, швырял вещи на пол. Худенькие запястья Лисандры запутались в рукавах платья, послышался треск ткани, Скорпиус поднял девушку на руки. Она уткнулась в его щеку и тихо-тихо произнесла его имя.
От особо сильного порыва стихии затрещала стена дома, по потолку пробежала тонкая трещина в облачке штукатурки.
Кушетка вздохнула всеми пружинами, когда Скорпиус с Лисандрой упали на нее. Только вспышки молний давали им возможность увидеть расширенные зрачки и искусанные губы друг друга, в остальное время под громовые раскаты они двигались наугад, на ощупь, почти в полной темноте.
Соленая зацелованная кожа, влажные толчки, сдерживаемые тихие стоны, смятая простынь и электричество, пробегающее по телу от предельной близости.
***
Голова раскалывалась, но Скорпиус с нежностью смотрел, как подрагивают во сне ресницы Лисандры. Он удивлялся скудности языка, забитого ненужными и неважными словами, но неспособного выразить простое и светлое чувство, заполняющее до краев, до щемящего чувства в груди. Схематичная карта ее вен, проступающих сквозь светлую кожу, с каким упоением он прокладывал маршруты по ним, мысленно замыкал цепочки поцелуев. Он не решался прикоснуться к Лисандре, боясь растревожить, спугнуть ее счастливые сны, которым она так нежно улыбалась.
Болезненное осеннее солнце мазнуло по окнам, вспыхнув в светлых разбросанных по подушке волосах. Веки Лисандры дрогнули, она вздохнула и открыла глаза, удивленно воззрившись на Скорпиуса. Его дыхание оборвалось, казалось, кто-то со всей силы ударил в солнечное сплетение. Цепляясь за разом рассыпавшиеся мысли, он лихорадочно искал слова, способные изменить ее удивление, преобразить его в другое чувство…
Лисандра улыбнулась и без смущения провела рукой по его упавшим на лоб волосам.
За окном зашумел, заволновался ветер, протестуя против этого сладкого единения.
Скорпиус облегченно выдохнул и зажмурился, позволяя накатывающим волнам блаженства беспрепятственно ласкать его. Лисандра осторожно с опаской изучала его довольно худую белую грудь, чертила на ней дорожки своими прохладными пальцами. Она баюкала пряди его волос, упавшие на высокий лоб, вырисовывала узор тонких морщинок у его глаз и уголков губ. А он лежал оглушенный опьяняющим счастьем от ее такой искренней заинтересованности в нем, ноющим удовольствием, пронизывающим всю кожу. Казалось, Скорпиус даже дышал глубже, чем привык дышать.
Молчание не нагнеталось, а было естественным, как кислород в легких.
В унисон потянувшись друг к другу, они долго лежали, медленно и с наслаждением целуясь.
Утро неохотно уступало место дню, заставляя суровую реальность под видом голода и жажды разрушать их хрупкий, отгороженный ото всех посторонних мыслей мир только для них двоих. Цепляясь за последние самые сладкие секунды уединения, они неторопливо одевали друг друга, путаясь в рукавах и не находя оторванные вечером пуговицы, и рассеянно улыбались этому.
– Кх, – у Лисандры пропал голос, – яичницу или, может быть, поджаренный хлеб? Н-но хлеба осталось очень мало, ведь пшеницы в кладовой только на зиму…
– Яичницу. Безумно хочу яичницу! – излишне весело воскликнул Скорпиус, прогоняя настойчивое видение свежего поджаристого тоста.
За завтраком он даже проглотил кусок скорлупы и не заметил этого.
***
Скорпиус стоял на крыльце, вдыхая прохладный осенний воздух полной грудью, золотистый свет отражался от его светлых волос. Он улыбался как умалишенный беспричинно и широко, перед его внутренним взором луг перед домом был заполнен сочной и зеленой травой, над ним порхали бабочки, и деловито жужжали пчелы.
Высокое небо было нежно голубым без единого облака, и теплый ветер ласкал головки цветов. Ведь, несмотря на расцвет осени, внутри Скорпиуса была весна, благодаря которой он отчетливо понимал, что ему привиделись красные искры сквозь дождь. Все так же улыбаясь, он провел рукой по волосам и, прикрыв дверь, заспешил на голос Лисандры, зовущий его.
***
На улице накрапывал дождь, в печи потрескивал отсыревший хворост из леса, на железном листе лежала стопка тонких березовых полешков, принесенных Скорпиусом со двора. Густо пахло крепким свежезаваренным чаем с травами, Лисандра скрипела дверцами буфета в комнате. Косые змеи дождя извивались по оконным стеклам, тщась пробраться в дом. Скорпиус сладко потянулся и, забросив в печь несколько полешков, прошел в комнату. Половицы тихо напевали мелодию уютного дома, Лисандра повернулась на этот звук и замерла, с улыбкой ожидая, когда Скорпиус покажется в дверях.
– Я хотела показать тебе кое-кого очень важного для меня… Это моя мама, – Лисандра протянула Скорпиусу старый немного выцветший снимок молодой волшебницы, задумчиво вглядывающейся в камеру. Бумага плохо сохранила краски весеннего дня, превратив яркий дневной свет в белесые пятна. Тень от листвы дерева, колеблемой ветром, скользила по тонким белым рукам.
Со снимка внимательно смотрели большие серые глаза, обрамленные длинными ресницами. На губах вспыхивала чуть заметная улыбка, на доли мига озарявшая лицо и терявшаяся во вновь наплывающей задумчивости.
– Мы похожи с мамой? Внешне… – Лисандра провела тыльной стороной ладони по щеке и волосам.
– Определенно, у вас есть сильное сходство… глаза, волосы, выражение лица, тонкие руки… Постой… я уже где-то видел… – Скорпиус взял его из рук Лисандры и поднес его к дрожащему свету свечи, – хотя… Нет, знаешь, показалось. Просто задний фон, вот этот кривой дуб, изогнутая ветка напоминает мне что-то... знаешь, она похожа на мой росчерк в подписи…
Молодая волшебница со снимка провела рукой по волосам и беззвучно произнесла, Скорпиус мог бы поклясться: «Драко».
Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение выцветшего фото. Поседевший отец все такой же спокойный и торжественный сейчас лежал в одной из комнат Малфой-Менора, а Домовые эльфы услужливо массировали его безвольное тело, чтобы избежать пролежней, поправляли магические капельницы. Пока он крепко спал и, может быть, видел сны…
***
Вечером Скорпиус не выпил настойку для крепкого сна, которую Лисандра принесла ему, и осторожно появился на кухне.
В котле булькало варево, блики от стеклянных колб и колышущиеся отсветы пламени плясали по стенам. Рядом с Лисандрой лежала старая растрепанная книга с разлетающимися листами, сплошь покрытыми круглым мелким почерком. До боли знакомый горький запах плыл по комнате, впитываясь в каждую пору Скорпиуса.
– Ч-что это за зелье? Какая горечь… – Скорпиусу не хватило воздуха, и он сильно закашлялся.
Лисандра заметно вздрогнула, но не остановила работу:
– Это очень крепкое снотворное, – задумчиво протянула она после долгого молчания и вновь полностью погрузилась в себя, в свое варево, растворилась в белом дыме над котлом. Ведьма, сошедшая со страниц детских страшилок.
Скорпиус стоял напротив нее и не мигая смотрел в котел. Лисандра отвела прядь волос от лица и обернулась к нему:
– Кажется, я ошиблась в рецепте… Запах какой-то не такой. Наверное, в моей книге перемешались листы, – она торопливо захлопнула ее, – здесь слишком много полыни… Ты поможешь мне вылить его?
– Д-да, – Скорпиус с волнением посмотрел на Лисандру, – ты уверена, что это твоя книга? Может она слишком темная, если там есть подобные рецепты? – он откашлялся и облокотился ладонями о стол.
Лисандра затушила огонь под котлом и тряхнула головой:
– Нет, она совсем не темная, ни капли. Просто, может быть, я перепутала страницы, – она упрямо смотрела куда-то слева от Скорпиуса.
Он невольно обернулся, но за ним никого не было.
– А подобные чему рецепты? Подобные какому зелью? – Лисандра на какую-то долю мига внимательно посмотрела ему в глаза и вновь отвела их.
Скорпиус выпрямился и скрестил руки на груди:
– Гриндевальд, не могу точно сказать… Но она пахнет, как какое-то темное зелье…
– Знаешь, мне кажется, у моего пригоревшего супа более темный запах, – Лисандра рассмеялась, беря Скорпиуса за руку, вытаскивая ее из переплетения с другой.
Поколебавшись он тоже улыбнулся и обнял ее за плечи, поцеловал в макушку, вдохнул запах волос, стараясь перебить горечь зелья.
***
В этом новом восприимчивом ко всему мире не осталось ничего кроме Лисандры. Она была всюду: нашептывала что-то листьями, отражалась в небе своими глазами. Она превратилась в жажду внутри него и, сколько бы он не утолял ее взглядами, поцелуями, прикосновениями, она разгоралась все сильнее.
Зависнув между безмятежной негой и тянущим томлением, он уже неделю не чувствовал опоры под ногами. Плавая в дурмане чувства, он неотступно следовал за Лисандрой, которая пусть и неохотно, но переодически ускользала от него. В эти моменты Скорпиус нигде не мог найти ее, он носился по всему дому и двору, торопливо выходил на крыльцо, даже несколько раз под моросящим дождем обегал вокруг их покосившегося жилища. Потом Лисандра неожиданно появлялась в одной из комнат, поглощенная каким-то делом, которым она, казалось, занималась уже, Мерлин знает, сколько времени. На все расспросы Скорпиуса она отвечала, пожимая плечами:
– Ненадолго отходила…
Чувства, так долго замороженные, спрятанные глубоко в душе Скорпиуса, лавиной рвались наружу. От непривычки быть счастливым, он просто захлебывался в этом искрящем потоке.
Поэтому, именно поэтому запах зелья обманул его, прикинулся другим, неправильным. Все это было не тем, чем казалось, совершенно не тем. Это не могло быть правдой, Скорпиус твердо был уверен в этом.
***
Осенний воздух вызывал упоительный холодок в легких, шумели облетающие листья в лесу, а из трубы над домом вилась тоненькая струйка дыма.
– Послушай, какой противный голос у грачей. Мне всегда так хотелось смазать их клювы, как старые петли, – Лисандра ловко орудовала граблями на одной из грядок, сгребая пожухшие стебли гороха.
Утро было на удивление теплым, и туман заполнил долину своей серебристо-серой пеленой.
– Да уж, – Скорпиус поежился, невольно бросив взгляд в сторону леса, где за кустами было не различить крестов и могил.
Безветренное влажное пространство вокруг казалось густым, низкое затянутое тучами небо было слабо подсвечено и предвещало скорый дождь. Лисандра внимательно посмотрела вверх, ее серые глаза задумчиво бродили из стороны в сторону:
– Похоже, у нас в запасе максимум полчаса, чтобы сжечь все это. Бумага у тебя?
Скорпиус покрасневшей от холода рукой протянул ей старый выпуск Ежедневного Пророка. Присев на корточки она стала осторожно просовывать скомканные страницы сквозь сухие стебли гороха. Огонек на кончике спички затрепетал, Лисандра закусила губу, Скорпиус стремительно опустился рядом, окончательно затушив его.
– Я не хотел… – он поднес к ее рукам свои раскрытые ладони, обхватывая и защищая их, – хотел помочь.
Она улыбнулась:
– Давай вместе...
Влажный костер неохотно разгорался и чадил, Скорпиус обнимал Лисандру за плечи, пока они стояли рядом близко-близко и смотрели на далекий серый горизонт.
***
Скорпиус сидел за столом в комнате и не мигая смотрел прямо перед собой. Лисандра куда-то пропала, хотя ее ботинки стояли возле двери, а волшебная палочка лежала на кухонном столе. Солнце лениво играло бликами на низких оконных стеклах, Скорпиус пальцами отбивал мелодию на отполированном локтями столе. Странно, Лисандра никогда раньше не забывала свою волшебную палочку, всегда держала ее в кармане своего платья или заткнутой за ухо. Немного подумав, он поднялся, зачем-то оглядевшись вокруг, и достал из кармана скомканный лист Ежедневного Пророка.
Крупный заголовок статьи гласил:
«Лоркан Скамандер – перевозчик запрещенных ингредиентов?»
Светловолосый юноша на фотографии старательно отворачивался от камеры, прикрывая лицо воротом синего плаща, в который был одет. Он был заснят возле магазина с совами на Диагон аллее, в его руках была клетка с большой серой сипухой.
«Выпускник Равенкло, с отличием закончивший Хогвартс, подозревается в связи с Усыпляющими…»
Пробежав статью глазами, Скорпиус вновь уставился на фотографию. Юноша все так же отворачивался, стоя рядом с витриной, в которой виднелся силуэт девушки, замершей вполоборота. Скорпиус вздрогнул, проведя указательным пальцем по ее очертаниям:
– Лисандра, нет, – шепнул он на выдохе.
Сложив желтый лист, он сунул его в карман и резко поднялся, не сдержав мыслей вслух:
– Что же он заставлял тебя делать… ты не могла… Ты говорила мне, что всегда была не такой, как он… А Гриндевальд!
Он зашагал по комнате и, не сдержавшись, ударил кулаком по косяку и сморщился от боли. Постояв несколько минут прислонившись лбом к стене, Скорпиус резко выпрямился и зашагал на кухню.
Гремя баночками с ингредиентами, расставленными на полках, он чутко прислушивался к звукам, доносившимся из окон, из-за двери.
Стремительно продвигаясь вдоль полки, он споткнулся о вязанный полосатый коврик. Что-то тихо звякнуло, Скорпиус вздрогнул и замер прислушиваясь. Тишина разлилась вокруг, разве что в трубе тихо и жалобно завывал ветер. Посмотрев виз, Скорпиус заметил щель между досками, которая были прикрыта ковриком. Скорпиус откинул его, и, опустившись на колени, потянул железное кольцо, оголившегося люка. Взяв со стола волшебную палочку Лисандры, он тихо шепнул «Люмос», на что раздался легкий недовольный треск, но на ее кончике все же вспыхнул призрачный огонек. В неглубокий погреб вела крутая деревянная лестница, покрытая нитями паутины. Внизу было ощутимо холодней, Скорпиус поскользнулся на влажной доске, постеленной на полу, и не удержавшись упал на бок. Под ногти забилась черная маслянистая земля, заныла старая рана. Он ворча поднялся, выше поднимая огонек на конце волшебной палочки. В темноте прорисовались расположенные у стен земляные возвышения на полу, огороженные досками. Сильный запах сырости и плесени, низкий потолок настойчиво гнали вверх по лестнице в теплую уютную кухню. Скорпиус медленно обошел вокруг небольшой пустой погреб, остановился у одного из возвышений. Земля в них была рыхлой, намного мягче, чем утрамбованный пол. Скорпиус слегка разгреб ее рукой, обнажив горлышко закопанной бутылки.
– Акцио...
Пробка из скомканной страницы Ежедневного Пророка, закапанной воском, легко вышла из горлышка. Скорпиус с опаской наклонился над ней и принюхался, почти молясь об аромате рома, виски, керосина…
Но ноздри упрямо защекотала горечь полыни…
Этот запах заполнил Скорпиуса до краев каждой поры, непреодолимая горечь скопилась на языке послевкусием до боли знакомого зелья.
Он узнал этот запах.
Полынь, аромат мяты, тяжелый мускус паучьего яда, вызкость рябины, собранной в полнолуние, шлейф кориандра и густота разваренного репья с безымянной могилы…
Скорпиус медленно облокотился руками о возвышение и закрыл глаза. Краска сошла с его лица, руки похолодели, сосуды и капилляры, будто разом обмелевшие реки, медленно пульсировали под побелевшей кожей. Он смотрел на бутыль со смесью печали и ужаса, пока его взгляд не стал затухать, обращаясь внутрь себя, своих мыслей и воспоминаний, и лишь слабый оттенок неверия и надежды трепетал на дне расширенного зрачка.
***
В гостиной ярко горели свечи, и нанятые домовые эльфы услужливо ждали приказаний. Довольный отец вертел в руках красивую сверкающую красной этикеткой бутылку огневиски, недавно найденную в подвале. В его светлых волосах уже давно пролегли две большие залысины, а носогубные складки были будто вырезаны на так часто грустном лице. Мама сидела со скучающим выражением лица и медленно пережевывала шпинат, заправленный каким-то белым соусом. Глаза Драко блестели, как фамильное серебро Малфоев на столе. И маленькому Скорпиусу невозможно хотелось попробовать то, что вызывало такой восторг у отца.
– Шикарное виски, – в который раз довольно качал головой Драко, любуясь налитым в бокал напитком, – шикарное… И как это оно оказалось у нас в подвале? – он еще продолжая улыбаться поднял глаза на Асторию.
Она, высокая и изящно сложенная блондинка, равнодушно пожала плечами, разглядывая нанизанный на вилку шпинат, перед тем, как отправить его в рот.
– Пап, папа, а что это за напиток? – заерзал на стуле маленький Скорпиус.
Он часто моргал, как бывало с ним в минуты крайнего волнения. Расшитая фамильным гербом салфетка съехала с колен, и сразу два домовых эльфа кинулись поднимать ее, при это стукнувшись твердыми морщинистыми лбами.
– То, что крепковато для двенадцати лет, – заявил отец с блуждающей по губам улыбкой превосходства.
Но у Скорпиуса было такое взволнованно-заинтересованное лицо, что Драко не выдержав рассмеялся. Щелкнув пальцами, он подозвал домового эльфа и приказал принести бокал для огневиски, на треть заполненный водой. Эльф низко поклонился, взмахнув ушами, и исчез, через несколько секунд он вновь был у стола, осторожно поставив бокал возле хозяина.
Несколько капель огневиски окрасили воду в чуть золотистый цвет, Драко же покачал свой бокал в руках и налюбовавшись на маслянистую пленку медленно сползающую с прозрачных стенок, обратился к Скорпиусу:
– Пора постепенно приобщаться ко взрослой жизни единственному наследнику Малфоев, твой дедушка, – он помолчал, – был бы горд тобой, твоими успехами в школе, твоими чистокр… твоими благородными друзьями из Слизерина.
– За нашего мальчика, – прошептала Астория, склонив голову на левое плечо, и подняла бокал на высокой ножке, наполненный белым вином.
Драко с улыбкой поднес бокал к губам, прикрыл от удовольствия глаза и больше никогда не открывал их. Виски выплеснулось на скатерть и на салфетку, постеленную на коленях Малфоя. Пустой бокал покатился по полу, когда Драко безвольно сполз в кресле, голова упала на грудь и светлые волосы упали на лоб. Пальцы свисающей со стула руки чуть сжались и замерли, все звуки исчезли из гостиной, будто поглощенные невидимой черной дырой. Скорпиус рванулся со стула к отцу, выплюнув содержимое своего бокала, которое еще не успел проглотить. Он тормошил его, отталкивая пытающихся остановить его домовых эльфов, что-то кричал, слезы катились по его щекам, а глаза отчаянно искали признаки жизни.
Вызванные колдомедики констатировали усыпление, которое навсегда изменило жизнь Скорпиуса. Он твердо решил, что посвятит свою жизнь борьбе с этим зельем.
***
В серых запутанных коридорах Министерства кипела работа, по ним сновали волшебники и волшебницы в мантиях с вышитой эмблемой на левой стороне груди. Они периодически сталкивались друг с другом и замирали так на несколько минут или даже часов, болтая о несделанных отчетах, о погоде, обсуждая новые сведения и дерзкие сплетни о Беглецах.
***
То, что Лисандра варила это зелье и прятала его в погребе, было невозможным. Эта бутыль наверняка осталась от прежних хозяев дома, которые по каким-то причинам забыли уничтожить его или взять с собой. А, может быть, обоняние, память подвели, обманули Скорпиуса…
Это было уже слишком, все нынешнее и прежние оправдания казались смешными, сердце бешено колотилось в груди.
***
Лисандры снова нигде не было, и Скорпиус заметался, охваченный паникой, желанием сейчас же увидеть ее, расспросить обо всем. Наконец-то перестать мучить себя миллионом сомнений, она жаждал схватить ее за плечи и вытрясти любую правду.
Но снова оказаться в тягостном одиночестве, в котором он жил до встречи с ней, казалось, невообразимо страшным...
Скорпиус хотел было кинуться на улицу, но остановился, ведь она не могла быть там, ее уличные ботинки стояли у двери Он забежал на кухню, там было пусто, в печи булькал горшок с супом, а значит, Лисандра вот-вот вернется, чтобы достать его. Тугой обруч, сковавший грудь Скорпиуса немного ослаб, и он пошел бродить по комнатам, ведя рукой по стенам:
– Лисандра, где ты? Куда ты спряталась, – шептал он, мягко, почти на цыпочках ступая по деревянному полу, – что же все это значит …
Он хмурился, отводя руками сушеные пучки чистотела, висящие в коридоре. Часть обитой досками стены поддалась под его пальцами, и одним краем ввалилась внутрь полутемного помещения, освещенного изнутри слабым дрожащим светом. Через приоткрывшуюся щель Скорпиус отчетливо различил звуки какой-то возни, шуршание мантии и голос Лисандры:
– Милый мой…
И Скорпиус, не издав ни звука, закричал, так громко и надрывно, как не кричал никогда в жизни, растворился в этом полном боли бесшумном вопле.
Небольшая завешанная пучками чистотела прихожая подставила под его плечо стену, по которой Скорпиус медленно сполз на пол.
Когда этот беззвучный крик утих в его голове, он понял, что нужно выйти на воздух, потому что спаянные стрессом легкие и сосуды отказывались проталкивать кровь внутри его тела.
Но какого черта было стоять здесь в этой догнивающей грязной осени, выпуская облака пара из полуоткрытых побелевших губ, слышать шелест опавшей листвы и задыхаясь глотать боль и обиду, разорвавшие грудь словами «милый мой». Иллюзия доверия, тонкой паутинкой объединившая их тем утром, вспыхнула и сгорела дотла от единственной искры «милый мой».
Кто-то незримый, присутствие которого Скорпиус так ясно ощущал по ночам, прятался в той секретной комнате… ждал чего-то. Даже не ждал, а издевался, зная, что Лисанра принадлежит ему, этому чертовому незнакомцу, а Скорпиус так, всего лишь гость, непрошенный чужак, случайно урвавший свои крохи счастья.
Поэтому Лисандра почти никогда не смотрела ему в глаза …
«Милый мой…»
Скорпиус не верил, что подобное чувство возможно, слыша о нем, его губы растягивались в презрительной ухмылке, пока он перебирал в уме все его заменители: привязанность, боязнь одиночества, похоть, слабость и скуку. Ведь от нечего делать он тоже заводил отношения с несколькими слизеринками в школе, с парой девушек на работе. Но чувство легкой заинтересованности быстро сменялось тоской
Но, даже ощутив всепоглощающую силу и неизбежность любви, какая-то его часть все еще панически боялась этой сладкой привязанности, неумолимо связанной со слабостью, жаждала ее и все равно боялась. И теперь эта часть вопила внутри, победоносно кричала о том, как была права, убивала надрывным злым смехом.
***
Хотелось врубить тишину на полную громкость и упиваться ею. Скорпиус хмурясь смотрел на серый водянистый горизонт, увешанный тучами. Он отвернулся и, пройдя еще чуть глубже между старых узловатых деревьев, преодолел антитрансгрессионный барьер и с сухим хлопком исчез.
***
Он торопливо появился на маленькой кухне через час, принеся с собой запах осенней свежести. Лисандра подняла голову от веток чертополоха, которые раскладывала на старую пожелтевшую газету:
– Где ты был?
– Какой знакомый вопрос. Отходил.
– Что?
– Как… как там твой суп в печи?
– Выкипел, придется теперь чистить кирпичи, – она начала говорить с улыбкой, но видя его выражения лица, стала произносить слова все медленнее и медленнее, вопросительно вглядываясь в его потемневшие глаза.
Лисандра отложила веточки чертополоха, замерла, как насторожившаяся лань, готовая вот-вот сорваться с места.
– Зачем ты взял мою волшебную палочку?
Он молчал.
– Скорпиус, что…?
Раздался звон стекла, осколки каплями дождя заскакали по полу, дверь отлетела к стене с грохотом пушечного выстрела. Лисандра ахнула, уставившись на четырех волшебников, лавиной вломившихся в окна и дверь. Она была тотчас отброшена к стене оранжевым лучом, выпущенным из палочки грузного волшебника с широкой нижней челюстью.
– Беглянка или Темная? – деловито обратился к замершему у стены Скорпиусу молодой очкастый сильно прыщавый волшебник. Он по-хозяйски прошелся по маленькой кухне, поковырялся в мешочке высушенной полыни, хмыкнул и посмотрел на замершую Лисандру.
– Хотя, – он визгливо хохотнул, – ради простой Беглянки Невыразимцев бы не вызвали. Так неужели слухи правдивы, и это сама Лисандра Скамандер? Без обид, но ты в Министерстве не на лучшем счету, Малфой.
В глазах парализованной заклятием Лисандры вместе с осознанием разливались два океана без краев и без единого спасительного острова, черных, бездонных; два горьких прожигающих насквозь разочарования. Скорпиус стоял с зияющей дырой в груди, через которую будто испарился весь кислород из легких. По ее приоткрытым губам, по напряженным растопыренным пальцам, по какому-то полубезумному выражению лица, по резким взмахам ресниц, он читал наполняющее ее отчаяние. Скорпиус знал, что поступил правильно, но то, с каким разочарованием и болью она смотрела даже не на него, а сквозь, заставляло распадаться, крошиться на миллионы частей.
А потом это чувство схлынуло, и вместе с контрзаклятиями, выпускаемыми Невыразимцами, обыскивающими дом, Скорпиуса стала наполнять горькая злость и стучащая пульсами по всему телу злость обида.
В коридоре дверь, замаскированная под стену, бесшумно открылась.
– Э, да здесь покойник… – протянул голос из соседней комнаты.
Скорпиус вздрогнул, краска полностью схлынула с его лица.
Лисандра слабо дернулась, пытаясь совладать с непослушным языком, прохрипела:
– Нет… Он жив, он под зельем Летаргии…
Сознание треснуло, окончательно расколовшись на две половинки. В одной когда-то жило доверие, надежда на искренность, чувство взаимности, исходящие от этой девушки. Вторая выкатилась из самого адского пекла, чугунной плитой придавив Скорпиуса.
Зелье Летаргии… Она варила его… Бутыль с ним была закопана в подполье… Человек – живой труп – все время находился в соседней комнате, неслышно вдыхая крупицы кислорода, поддерживающие в нем слабое подобие жизни….
«Как отец, Мерлин мой, как отец», – это пронзило Драко насквозь.
– Не удивительно, что под ним, ингредиентами к нему дом просто-таки напичкан!
– Не трогайте его! Он…
– Пора безумной ведьме помолчать, – с отвращением посмотрел на нее очкастый волшебник, выпустивший заклятье немоты. – Он уже не твой, не твоя собственность, не твоя игрушка. Что, сумасшедшая, это твой остывший любовник?
Двое Невыразимцев поставили Лисандру на ноги, грубо тряхнув за плечи.
– Точно остывший! – хохотнул усатый мужлан, выходя из соседней комнаты. – Больше смахивает на труп.
Лишившаяся дара речи, Лисандра принялась рваться из рук двух Невыразимцев, светлые волосы облепили мокрое от слез лицо.
– Оглушите уже ее, – устало и раздраженно бросил глава отдела Невыразимцев Тируан Борхес, неторопливо входящий в комнату, – пора приниматься за документальное оформление дела. Думаю, с этим нам поможет Скорпиус. Ты, наверняка, тут все хорошенько изучил…
– Мистер Борхес… Мистер Борхес… как мы рады вас видеть! – засуетились вокруг него Невыразимцы, а самый молодой из них почти подвизгивал от радости.
Скорпиусу стало невыразимо тошно, противно все вокруг, а в особенности их довольные и подобострастные лица. Но он натянул дежурную учтивую улыбку:
– Конечно.
– За работу, – прорычал Тируан, неторопливо приближаясь к Скорпиусу. – Не ожидал, не ожидал, Малфой, – его нижняя челюсть сильно выступала вперед, он хищно улыбнулся, – думаю, не за горами повышение по службе, Ловец.
Это были последние слова, которые слышала Лисандра, резко погрузившаяся в густую неспокойную дрему заклинания.
***
Министерство опустело, рабочий день закончился, и сотрудники, хаотично разбросавшись по каминам, оставили в напоминание о себе лишь несделанные отчеты, мелко исписанные пергаменты, хлебные крошки, скомканные фантики, чернильные пятна на отшлифованных локтями столах. В надвигающихся сумерках, темно-серым клубком свивающихся на горизонте, слабо тлела лампа в одном из кабинетов. На его двери колеблющиеся отсветы факелов пробегали по медной табличке с выгравированными инициалами. Она была абсолютно новой, и цвет букв еще не потускнел и был угольно-черным: «Скорпиус Д. Малфой». Шкаф из красного дерева, массивный стол и стул с немного потертой обивкой, чернильница с золоченым пером, блестящий паркет…
Скорпиус стоял облокотившись ладонями о подоконник, наколдованное небо было серым. Чувство, похожее на выливающийся в легкие йод, заполняло грудную клетку. Это жжение внутри было постоянным напоминанием о бутыли в подполье, о горьковатом запахе, о человеке за стеной, о звоне разбитого стекла, о серых глазах, наполненных отчаянием...
***
Малфой-менор мрачной громадой надвигался на низкие облака, грозя их рыхлым телам остроконечной башней. Окна были темными, лишь в комнате спящего Драко тлел ночник, блеклым пятном выделяясь среди мрачной темноты. Вдалеке у края равнины, проваливающейся в глубокий овраг, теплилось болезненное розово-желтое солнце.
Вдрызг пьяный после вечеринки, устроенной в Дырявом котле сослуживцами в честь его повышения, Скорпиус вылился в холл Малфой-Менора. Он просидел в пабе всего час, до краев накачавшись выпивкой, и трансгрессировав промахнулся мимо крыльца своего дома. Мать гостила у родственников, за исключением домовых эльфов и усыпленного отца дом был пуст. Проорав что-то про катящийся к чертям мир и гребанную жизнь, Скорпиус, испачкав рвотой паркет, вызвал одного из домовиков и велел принести вина.
Он сидел за длинным обеденным столом, на скатерти расплывалось кровавое пятно от пролитого Мерло, Гриндевальд знает какого года. Терпкий запах щекотал ноздри, по столовым приборам плясали отсветы гаснущего камина. При десятом ударе настенных часов ярче вспыхнули свечи на стенах, Скорпиус вздрогнул. Закончив танец вокруг кончика фитиля, огоньки ровно и уютно запылали. Гостиная преобразилась, озаренная светом, и здесь будто бы стало теплей, Скорпиус скользнул взглядом по большому резному камину. Угли в нем были алыми, пепел серой каемкой окружал их, как плесень, пробираясь все глубже. На каминной полке было пусто, ни сувениров, ни свечей, ни фотографий, отец никогда не позволял ставить их там. Когда мама несколько раз пыталась воспротивиться, вазы и фарфоровые статуэтки летели в огонь. Скорпиус поднялся, затекшие мышцы отозвались ноющей болью, а желудок болезненно сжался. Устало потерев лоб, он подошел к глубокому зеленому креслу напротив камина, в котором так часто сидел отец, смотря на пляшущие по дровам языки пламени.
Это было странным и противоестественным, будто осквернение святыни, ведь никто не сидел здесь кроме отца. Кресло не трогали вот уже двадцать лет, казалось, оно еще хранит отпечаток его тела, призрак тепла…
Скорпиус опустился в кресло и уперся взглядом в картину, висевшую на стене над каминной полкой: кривой дуб, окруженный весенней зеленью, пятна яркого солнечного света, ветка изогнутая, как росчерк в его подписи… Он вздрогнул, невозможность происходящего впилась в мозг, связь с действительностью показалась такой зыбкой и ненадежной, что он ущипнул свою руку, больно, почти до крови. Когда нервные окончания запястья вспыхнули, Скорпиус резко поднялся, подошел вплотную к камину, положил руки на полку. Позолоченная рама потемнела от времени, а сама картина, оказавшаяся увеличенной заклятием фотографией, выглядела, будто окно в другой параллельный мир. Мир прошлого, которое когда-то было таким же реальным, как эта гостиная, горящие свечи, ноющее запястье, терпкий запах пролитого вина.
Ветер тронул зеленые листья, ветка-росчерк медленно изогнулась, Скорпиусу показалось, что сейчас вместе с этим порывом из-за края картины выйдет белокурая девушка. Посмотрит на него своими большими светло-серыми глазами и бесшумно прошепчет…
уже не «Драко»
Скорпиус…
