Глава 2Глава 2. Цветной ритм.
~~~~~
... – Говоришь, плавать не умеешь? Вот кинуть бы тебя в воду, на глубину, так чтоб круги – оранжевые, яркие, весёлые – перед глазами заплясали...
– А если утону?
– Тут уж что-то одно. Впрочем, кому захочется жить, не умея плавать?..
~~~~~
Оказавшись дома, Луна почувствовала, как что-то неуловимо изменилось. Дышать стало легче, будто из воздуха выкачали удушливую тоску и безразличие, наполнявшие «ладью» в последние дни. Замкнутый круг растянулся в прямую, как стрела, линию; ожили звуки, всколыхнулась волна ароматов – всё теперь летело, стремилось вперёд. Папа тоже встрепенулся, приободрился, будто после долгого сна; затеял уборку и занялся журналом. Новые статьи для «Придиры» он часто обсуждал с Луной, рассказывал ей о странных, животных, забавных случайностях и таинственной магии других стран. Ночью Луна воображала сцены из этих рассказов, расцвечивала их, представляла себя героиней опасных и смешных историй. Так в её мире продолжали жить краски.
За окном веяло осенью. Всё чаще слышно было шум дождя, и сырость прикрыла землю промозглой шалью. Запах преющих листьев витал в воздухе, пронзительные крики птиц разрезали тишину. В доме полыхал жаром камин, и потрескивали танцующие саламандры.
– А весной мы обязательно съездим на восток, посмотрим... погладим карликовых драконов... – Папа сидел в кресле, одной рукой обнимая Луну, устроившуюся на подлокотнике. В другой он держал трубку пирата из недавно читанной книги – Луна уже успела ощупать изогнутый деревянный цилиндр и прочертить пальцем вырезанные узоры. Трубка пахла лавровым листом – в ней хранились пряности – и ещё чем-то непонятным. Папа доставал её, когда читал морские рассказы, и, притворно затягиваясь, превращался в настоящего корсара. Луна слышала, как шипел воздух, проходящий через трубку, и как папа деланно кашлял, будто бы от табачного дыма.
– Мы ещё много где побываем. До Хогвартса, если пойдёшь туда, целый год, и Эмили... Мама была бы рада, – папа говорил с воодушевлением и всё крепче сжимал пальцы на плече Луны. – А день рождения твой перед школой можем и не дома отметить, правда?
– Да, – сказала она тихо, и он не заметил проскользнувшей в голосе неуверенности. – Конечно, можем.
В этом году праздник выдался не слишком весёлым. Без привычного торжества, устраиваемого мамой, без разноцветных шаров, пятнающих небо. Да и папа, погружённый в себя, едва вспомнил, что этот день не просто один в череде других: лишь за обедом, словно подчиняясь настойчивым мыслям Луны, он пробормотал что-то похожее на поздравление. А после снова сник, замолчал. Тем разительней была перемена – сейчас Луна готова была соглашаться с чем угодно, лишь бы папа строил планы и говорил с ней.
А планов было много. Иногда ей казалось, что в темноте загораются вспышки новых мыслей и идей, вьются вокруг, высвечивая силуэт человеческой головы. Шмыгают, вертятся, облекаются в пустые, ничего не значащие слова и слетают с губ.
– И что, много таких... мозгошмыгов вокруг меня? – спросил папа, когда Луна рассказала ему об этом.
Она кивнула, обдумывая имя, мимоходом данное вспышкам. Те быстро замигали и согласились зваться мозгошмыгами.
– Так значит, ты видишь мысли? – задумчиво продолжил папа. – Это напоминает мне...
Но что это напоминает ему, Луна так и не узнала. Папа замолчал, вспышки закрутились рядом: должно быть, он увлёкся другой, не менее блестящей и юркой идеей.
После Луна старалась не подпускать мозгошмыгов близко: ей казалось, они дробили сознание, увлекали в погоню за пустячными раздумьями, уводили от главного. Она отмахивалась от них, иногда заезжая себе по носу: в постоянной темноте следить за вспышками было легко, но двигались те чересчур быстро.
– Ну что, начнём следующую главу?
Папа пошевелился в кресле, и Луна недовольно заёрзала, отгоняя воспоминания. Темнота с готовностью ощерилась, проглотила их и выплюнула взамен образы книжных пиратов. Луна зажмурилась, пытаясь представить то ли героев, то ли мысли папы, занимавшие его в последнее время – но мозгошмыги рядом закрутились быстрее и смазали странную, неясную картинку, выступившую на миг из темноты.
* * *
Дни текли, словно растопленное масло из опрокинутого кувшина – нехотя, лениво, тягуче. Луна увязала в них, терялась в папиных рассказах, в его суете, энергии. Тонула в водовороте сбивчивых слов и неуклюжих движений. Захлёбывалась лившимся на неё потоком жизни, в котором ей – пока – не было места.
Время от времени папа отлучался из дома. В эти часы Луна чувствовала себя незащищённой, странно чужой созданному вокруг мирку. На неё устремлялась лавина новых, опасных звуков, запахов, ощущений, часть которых – Луна и сама этого не отрицала – могли быть всего-навсего вымыслом. При папе же, стараясь сосредоточиться на его голосе, она оставляла всё непонятное за воображаемой чертой, отделявшей существующую реальность от ещё не рождённой.
В одну из таких отлучек – папа отправился на поиски отцветающего львиного зева – Луна услышала, как на улице кто-то продирается сквозь заросли орешника вокруг дома. Помедлив – колени задрожали и подогнулись – она на цыпочках подошла к двери и приложила к ней ухо.
– Эй, ты здесь? – голос был мальчишеский, негромкий и, пожалуй, даже робкий. – Да тихо же.
Видно, мальчишка был не один.
Луна чуть приоткрыла дверь, чтобы не упустить ни звука.
– Вот ты где!
Мальчишка подбежал к двери и, потянув её на себя, замер.
– Привет, – неуверенно сказала Луна и опустила голову, делая вид, что разглядывает собственные руки.
– Привет.
Он замолчал, и Луне показалось, что край её темноты затлел, стал насыщенно-рыжим. Мозгошмыги крутились рядом.
– Я... – мальчишка запнулся, отогнал одного, прервал мысль. – Слушай, у меня тут... Вот.
Он осторожно взял Луну за запястье и положил ей на ладонь что-то тёплое, мягкое, трепыхающееся.
– Осторожно только. Ну, смотри же, здорово?
Луна хотела было ответить «не могу», но осеклась. В темноте зародилась крохотная, пульсирующая, жёлто-оранжевая точка. Она была светлее мозгошмыгов, куда отчётливей и неподвижней. Луна чуть сжала пальцы – точка увеличилась.
– Отец бы никогда не разрешил мне поймать его там. А здесь... Оставим себе? Хотя я даже не знаю, чей это птенец. Ты кем его придумаешь?
Она, жадно вглядываясь в точку, сжала кулак, будто бы снова ловя солнечный свет. Кто-то тихо пискнул, и точка исчезла.
– Ты что? Что ты сделала? Эмили!
Мальчишка явно путал её с кем-то, а теперь ещё и сердился. Луна выпустила из руки тёплый замерший комочек и прижалась к стене. Раздался хлопок аппарации.
– Луна!
Папин голос звучал встревоженно и удивлённо.
– Зачем ты вышла? Что случилось?
* * *
Папа слушал её рассказ о мальчишке внимательно. Несколько раз что-то одобрительно бормотал, уточнял – про светлую точку – и после надолго замолчал.
Луна забралась с ногами в кресло, притянула к груди крепко сжатый кулак и накрыла его ладонью. Того, что мелькнуло в темноте, больше не было, но верить в это не хотелось. Настолько не хотелось, что Луна позволила себе маленькую игру: думать, будто отблеск до сих пор в её руке, не отпускать, не проверять – просто держать его, оберегая от всего мира и от самой себя. Между «представлять» и «ощущать на самом деле» оказалась тонкая, почти незаметная грань, и Луна принялась дорисовывать всё новые детали, вплетать их в воспоминания – так что под конец сама не могла отличить правду от вымысла. Вот – мальчишка протягивает ей пылающий цветок, а она обрывает тут же гаснущие лепестки и прячет сердцевину; вот – он разжигает исчезающий отблеск, вот...
– А что ты видишь сейчас, Луна?
Вопрос был неожиданным, и она пробормотала «ничего», почти не задумываясь. Это слово настолько крепко срослось с «видеть», что ответить иначе казалось невозможным. Только в пойманный отблеск теперь не верилось вовсе: наверно, какие-то правила игры Луна всё же нарушила. Она попыталась вернуться к бывшим совсем реальными выдумкам, но теперь они представлялись серыми и нелепыми. От досады Луна прикусила губу и только тогда поняла, что папин вопрос звучал странно. Не «Видишь ли ты что-нибудь?», а «Что ты видишь?»
– А я могла бы?
– Я не знаю, Луна. Видеть ведь тоже можно по-разному.
Она помолчала, то закрывая, то открывая глаза – ничего.
– У меня не получается!
– Не торопись. Если можно будет что-то сделать, мы обязательно поймём.
* * *
Следующим утром папа был необычайно рассеян. Не уследил за кофе – зашипев, варево растеклось по плите и затихло; забыл убрать со стола после завтрака – не слышно было звяканья составляемых в раковину тарелок; отвечал невпопад. Луна чувствовала себя неуютно, но молчала. Робко, настороженно.
А день выдался тёплый. Дом распахнул форточки, будто выставил последние товары лавочник с ярмарки, на которой Луна была два года назад. Ветер что-то нашёптывал шторам, пахло засыхающим гербарием – к пыльным остаткам лета папа добавил ещё свежие осенние соцветия. Вспоминались мелодии: весёлые, тревожные.
До обеда папа предложил прогуляться. Луна обрадовалась: он больше не обдумывал что-то непонятное, говорил оживленно, шутил. Рассказывал о солнечных бликах, высветливших бок плюшевого медведя на окне; о ясном небе, перечёркнутом ветками с редкими жёлтыми листьями.
Раньше они гуляли рядом с домом: бродили по тропинкам между холмов, обходили ладью кругом. Сегодня же папа, крепко держа Луну за руку, куда-то аппарировал.
– Где мы? – спросила она.
– Пустынное место, но красивое. Отпусти пока мою руку, Луна.
Она послушно разжала пальцы. Папа тут же отошёл в сторону, раздался хлопок. Луна испуганно обернулась.
– Папа?
Тихо, только вдалеке неясный шум.
– Папа? – повторила Луна громче.
Ответа снова не было. Она растерянно застыла, не решаясь шагнуть ни вперёд, ни назад. Ветер ударил в лицо, принёс запах сырости.
– Папа!
Страх захлестнул с головой, и Луна, не понимая, что делает, опустилась на землю, судорожно сжала в правой руке тонкий пучок травы, задержала дыхание...
...И темнота вспыхнула, заискрилась. Сначала беспорядочно замигали цветные точки, легли поверх неаккуратными мазками светлые полосы. Потом стали вырисовываться пока ещё неясные очертания – необычные, пульсирующие, будто танцующие. Тёмно-зелёными контурами наметился далёкий лес, светло-серым разлилось слева озеро. Луна скорее угадывала, что это, чем узнавала – всё виделось иным, совсем незнакомым. Образы то становились ярче, то затухали – в каком-то своём ритме – и, связывая их горели вокруг светло-оранжевые сполохи. Мир жил.
Папа стоял рядом. Луна видела нечётко, лица было не различить, но она как-то поняла, что папа хмурится и напряжённо смотрит на неё.
Луна поднялась, шагнула навстречу с облегчённым вздохом, и он тут же положил руки ей на плечи. Цвета вокруг потускнели, отступая в темноту.
– Что ты видишь? Ты ведь видишь, Луна?
– Я не знаю. – Она неуверенно сощурилась, приходя в себя. – Здесь ведь озеро рядом?
– Да, да... Что ещё?
– Все было не так. Я не понимаю. Какие-то огни, линии, как в раскраске, а сейчас и их почти нет, – она задохнулась и сдавленно прошептала: – Зачем ты ушёл? Куда?
– Я не уходил. Но ты должна была почувствовать, что всё зависит только от тебя. Я в ладоши хлопнул, – папа говорил чуть виновато. – А то, что сейчас огни потухли – пустяки. Теперь, я надеюсь, ты сможешь их вернуть. Постепенно. И понять тоже.
Луна вздохнула, недоверчиво касаясь лица. И рассмеялась.
* * *
Вечером у камина она искала красноватые очертания огня в смутных и странных линиях, чуть разрежавших темноту.
