Партия вторая* * *
День для Ибрагима был просто благодатный. Все его решения паши Дивана приняли с удивительным спокойствием и согласием, за окном сияло солнце, сегодня вечером намечался ужин с падишахом и семьёй Шах Султан. Хатидже с детьми уехали в Охотничий домик до ужина, по её словам, чтобы дети подышали лесным воздухом, а он закончил свои политические дела.
Снаружи была дикая жара для такой ранней весны. Паргалы огляделся, встал в тень под ближайшим деревом около дверей в сад и закрыл глаза. Ветер приятно обдувал лицо и освежал мысли. Сегодня ничто не могло испортить его прекрасное настроение.
Он приоткрыл глаза и посмотрел вдаль, в дальние уголки сада. Внезапно его взгляд привлекла высокая стройная фигурка, лёгкими шагами приближающаяся к ожидавшему евнуху. Тот стоял с низко опущенной головой, не рискуя посмотреть в глаза рыжей женщине. Ибрагим поморщился: что этой ведьме понадобилось в его дворце? Почему его никто не предупредил? И…
– Кто этот ага? – послышался из уст паши единственный заданный вслух вопрос. Паргалы недовольно поморщился и осторожными незаметными шагами пошёл в сторону султанши, сказав охране ожидать на месте.
Остановившись неподалёку так, чтобы она его не увидела и чтобы он мог всё разглядеть, он прищурился. Хюррем с лучезарной улыбкой говорила что-то евнуху, который, как узнал Ибрагим, был в услужении у Хатидже Султан.
«Новые интриги зарождает… а зачем ей ещё с евнухом из моего дворца разговаривать?» – подумалось Визирю, который почувствовал боль в висках. Какой бы детской и глупой мыслью это ни было, он очень разозлился, сам не знал, почему.
Тут Хюррем закрыла глаза и рассмеялась, по своему обыкновению вытянув руки и крепко сцепив ладони. Так она улыбалась от силы падишаху, но уж точно не евнуху. Что за глупость! Джагер-ага, как подсказала память мужчины, был ничем не примечательным пареньком, лет на десять младше самой султанши, которой уже скоро тридцать пять.
Больше Ибрагим не намеревался смотреть за разворачивающейся сценой, особенно после того, как женщина имела наглость и смелость нагнуться к евнуху, что-то прошептать ему и с улыбкой отослать его. Паргалы внезапно возник прямо перед ней, когда та обернулась, чтобы дать взглядом приказ одной из наложниц проводить агу.
– Хюррем Султан, – громким, но почти шипящим голосом поздоровался Ибрагим. От неожиданности женщиной овладели рефлексы после многочисленных покушений за жизнь во дворце, отчего она отскочила от него на пару локтей.
– Ибрагим-паша, – в ответ растянула улыбку рыжая, приосаниваясь и с вызовом глядя в тёмно-карие глаза Великому Визирю. Тот усмехнулся в ответ, разглядывая женщину, которая почти изменила султану. От этой мысли к горлу паши подступила тошнота.
Молчание затянулось на минуту, в течение которой только ровное и спокойное дыхание султанши казалось оглушительным. Ибрагим отвёл недовольный взгляд в сторону и сощурился от солнечного света. Так они и стояли, пока женщина раздражённо не проговорила:
– Если вам что-то нужно, паша, говорите сейчас, у меня ещё много дел.
– Неужели? – с сарказмом произнёс мужчина, сцепив напряжённые руки за спиной и так же смотря вдаль. – Смею предположить, что этот евнух имеет к вашим делам непосредственное отношение, не так ли?
Хюррем мимикой продемонстрировала паше, насколько сильно он её раздражает, после чего отослала своих служанок во дворец. Так султанша и визирь остались одни в саду – стража Ибрагима осталась у ворот.
– Послушай, – не скрывая гнев, ледяным голосом выдавила сквозь зубы женщина, приблизившись к паше, – будет лучше, если ты ничего не видел.
– Неужели? – он повторил ту же раздражающую реплику, а затем перевёл на рыжую взгляд. – За двадцать с лишним лет жизни во дворце ты так и не поняла, кто я и что я не буду покрывать тебя?
– Мне нечего стыдиться.
На скулах мужчины заиграли желваки, он начал очень сильно злиться. Помолчав с пару мгновений, он сильно приблизил своё лицо к лицу женщины.
– Тогда почему тебе нужно, чтобы я молчал? Зачем тебе понадобился евнух из моего дворца? Твоё поведение рядом с ним неприемлемо, раз ты законная жена падишаха.
Рыжая нахмурила тонкие брови, её глаза заблестели от ярости. Сделав глубокий вдох и расслабившись, она продолжила более мягко и холодно:
– Довольно ребяческих игр, Ибрагим. Мне нужно увидеть Хатидже Султан.
С этими словами она обогнула его и отошла лишь на шаг, как визирь раздражённо выдохнул и с силой схватил женщину за локоть, дёрнув на себя.
– Как ты смеешь, паша! – гневно зарычала она, пытаясь вырваться.
– Хатидже нет во дворце, об этом даже Сюмбюль-ага знает, – он обернулся и чуть не прожёг её взглядом, – научись, наконец, лгать мне.
Она гневно задышала, взяла себя в руки и с силой дёрнула руку. Ибрагим не ожидал такого резкого проявления силы, поэтому не удержал её. Хюррем обнажила передние зубы и зашипела:
– Мне не восемнадцать лет, паша. У меня пятеро детей и гарем в руках. Кто ты такой, чтобы отчитывать меня?
– Я вас не отчитываю, моя госпожа, – он вернул иронично-насмешливую улыбку, хотя глаза так и горели тёплым азартом. Хюррем внутренне поёжилась.
– А что ты делаешь?
– Предупреждаю.
– Что?
– Вы слышали. Меня не интересует, о чём вы так тепло разговаривали с этим агой, однако такое поведение наш Повелитель вряд ли хорошо воспримет.
– Ты не посмеешь.
– С чего вы взяли?
– Будет так, как я сказала! – она даже дёрнулась от нахлынувшей ярости, исподлобья испепеляя потемневшими глазами Ибрагима.
Паргалы внезапно почувствовал прилив сил и некоего подобия вдохновения от происходящего. Ему нравилась реакция султанши, особенно, если учесть, что так она злилась только при нём. Это льстило его самолюбию и не могло не радовать, что логично.
Ему пришлось по вкусу подчинение себе её настроения, поэтому быстро смягчился во взгляде, и его глаза заблестели азартом.
– Предлагаю решить это дело более гуманным путём, моя светлейшая.
– Что? – она с подозрением уставилась на визиря.
– Шахматы, госпожа, лишь одна партия. Вы ведь вроде говорили, что желаете отыграться, помните? – он откровенно наслаждался переменами выражений на её лице: от разгневанного до изумлённого. Причём настолько, что огромные голубые глаза стали до неприличия большими. Ибрагим усмехнулся, глядя в них и видя долю сомнения и недоверия.
Наконец она отвернулась и зашагала прочь.
– Султанша!
– Меня дети во дворце ждут.
– Разве вы не боитесь, что об этом разговоре будет рассказано падишаху?
– Ибрагим-паша, послушай меня внимательно, – она остановилась и повернулась, в глазах плескались умиротворение и уверенность. – Наш Повелитель уже давно не доверяет тебе.
Его передёрнуло от этого выражения лица. Оно не было насмешливым, как тогда, когда она много раз говорила, что он может дней её проигрыша уже не увидеть. Сейчас она была спокойна, всем своим видом показывая своё превосходство и уверенность в своих словах.
– Хюррем, – тихим и мирным голосом позвал он, сохраняя холодную маску на лице. Женщина повернулась. Визирь начал медленно подходить к ней, сцепив руки на уровне груди и вертя перстень на мизинце – это был их общий жест.
– Я каждый день вижу в глазах нашего Повелителя своё бездыханное тело. Может, он мне действительно больше не доверяет, однако не забывай, что я был самым близким его человеком до начала твоих интриг…
Она перебила его:
– Ты сам себе вырыл яму.
Ибрагим покривил губами, показывая своё ироничное отношение к её словам.
– Ты умная женщина и должна знать знаменитую мудрость: «Не бывает такого, чтобы «подвернулась возможность» – ибо мы своими руками создаём их себе», – поняв, что она смолчит на эту фразу, он продолжил: – Я в семь лет покинул Родину, отрёкся от религии, вступил на дорогу в ад. Политика – это дитя обмана, лжи и смрадных мечтаний. Ошибки неизбежны, я это хорошо знаю… но благодаря тебе все они разрослись до невероятных размеров. Ты стала шептуньей, которая доносила на все мои проступки. Взять хотя бы невинную поездку на встречу с шехзаде Мустафой. До каких масштабов такая мелочь была раздута твоими стараниями?
– С какой целью ты всё это мне рассказываешь? – её насмешливый с виду взгляд на самом деле отблескивал неким пониманием и грустью, совсем глубоко.
В действительности это не было на него похоже. Со стороны поток его речи казался некой исповедью. В голове у Хюррем отчётливо заклокотала мысль, что до предсмертного ифтара с Ибрагимом осталось четыре дня. Спустя каждую минуту размышления об этом она всё больше чувствовала себя иначе по отношению к Ибрагиму. Ощущение долгожданной победы знаменовало лишь то, что Паргалы больше никак не сможет навредить ей – значит, можно опустить все предрассудки и спокойно шагать дальше. Смерть Великого Визиря оказалась тем, что подарило ей некий душевный покой и странное волнение одновременно.
Ведь говорят же, что самыми духовно близкими (не в плане семьи) в мире считаются два человека – любимый человек и заклятый враг. Смерть одного из них так или иначе окажет неизгладимое влияние на человека. С возрастом Хюррем стала более мудрой и потому не стала ребятничать и отрицать этот факт.
Ибрагима несколько смутило такое длительное молчание султанши. Причём её глаза видно затуманились, взгляд был направлен в никуда, она явно о чём-то глубоком задумалась.
– Сегодня состоится семейный ужин у нас во дворце, надеюсь, вы с Повелителем присоединитесь к нам?
Она с две секунды молчала, потом слегка дёрнулась и перевела взгляд обратно на пашу.
– Да, нам уже сообщили. Собственно говоря, я и выехала раньше, чтобы побеседовать с Хатидже Султан. Мехмет и остальные шехзаде приедут с Повелителем позднее, а Михримах – через пару часов.
Паргалы усмехнулся: он ведь уже раскусил её ложь, ибо все знали, что сестры султана нет во дворце. Впрочем, он знал прекрасный способ узнать всю правду.
– Значит, у нас есть время? – вкрадчиво поинтересовался Ибрагим.
Столь откровенная фраза повергла султаншу в недоумение.
– Время? У нас? – она подняла бровь. – Для чего это?
– Как бы это не ущемляло моё самолюбие, госпожа, но вы единственный человек в двух дворцах, которого я могу считать достойным себе соперником в шахматах. Я предлагаю вам сыграть. Уже второй раз.
Хюррем растерянно оглядела Великого Визиря с ног до головы, пытаясь понять подвох. Ладно в первые минуты встречи: тогда Ибрагимом двигал сарказм, но сейчас? Впрочем, в чём смысл искать оправдания, если она действительно не видела причин возвращаться во дворец, чтобы потом вновь ехать обратно.
– Хорошо. До прибытия Михримах – почему бы и нет.
Ибрагим довольно улыбнулся и жестом пригласил султаншу войти во дворец. До дверей они дошли молча. Потом Паргалы попросил женщину подождать его в главном зале, пока он попросит слугу распорядиться о закусках и некоторых деталях…
Рыжая поражалась самой себе: как она вообще могла согласиться остаться наедине с пашой в огромном дворце (слуги не считаются) до прибытия дочери и затем султана? С другой стороны, она понимала, что бояться особо нечего – до рокового дня осталось четыре дня. Навряд ли он предпринимал любые козни на дни святого Рамазана.
Всё-таки из головы не вылетало такое дикое недовольство Ибрагима, когда тот увидел её, разговаривающую с евнухом из своего дворца. Она не видела ничего зазорного в том, что этот самый ага оказался искуснейшим художником, который был готов лишь за благодарность самой Хюррем Султан написать портрет её дочери, Михримах Султан. Малейшая возможность не только лицезреть знаменитую красоту султанской крови, но и запечатлеть её на бумаге привела Джагера-агу в состояние несказанной благодарности. Такая невинная радость на лице ещё совсем юного евнуха очень подняла настроение законной жене падишаха. Впрочем, султану действительно нельзя было знать об этом. Как-никак, её враги сумеют развратить эту невинную встречу до невозможности.
Например, она бы так и сделала. Странно то, что Паргалы мгновенно показал свои карты, не решившись втайне рассказать обо всём султану. Хотя, учитывая решение Повелителя насчёт своего Великого Визиря, вряд ли откровения паши возымели бы ожидаемый эффект.
– Султанша, – к женщине подошёл несчастный евнух-художник. – Мне передали, что Визирь-и-Азам Хазретлери ожидает вас в своём кабинете.
– Я поняла, ступай.
Пусть женщина и послушно направилась на третий этаж, внутренне она возмутилась: с чего визирю вздумалось принимать её в своём кабинете? Чем ему главный зал не по нраву?
Без стука войдя в его кабинет, она изумлённо подняла брови от увиденного. Судя по виду комнаты, Ибрагим изрядно постарался, чтобы её подготовили к её приходу: все окна были открыты, в центре стоял искусно выполненный мраморный стол с уже другими, более дорогими шахматами. Жестом пригласив султаншу сесть, визирь с удовольствием отметил про себя её приятное удивление.
– Пусть я и ваш злейший враг, госпожа, но к игре с вами я отношусь более чем трепетно.
– Неужели?
Узнав свою фразу и свою мимику в момент её произношения, он беззлобно усмехнулся.
– Можете быть уверены. Могу я предложить небольшую сделку?
– О чём вы?
– Прошу не обманываться тем, что я сейчас скажу, но мне бы хотелось узнать вас получше, – увидев её загоревшиеся от, как ему подумалось, гнева и негодования, паша быстро уточнил с нескрываемой ироничной ухмылкой: – Не передумайте смысл моих слов, госпожа. Вы действительно интересный собеседник и прекрасный игрок. Я лишь хочу предложить своеобразное… перемирие на время игры. Представьте, что эти двадцать лет мы не враждовали.
– А вне комнаты…
– А вне комнаты всё будет так, как прежде.
– Хорошо, – просто согласилась она, чему несказанно удивился сам визирь – он мало того, что не ожидал такого лёгкого согласия, так ещё и предполагал возможный поток сарказма и конечный отказ от игры.
Женщина заранее сняла лёгкую накидку с себя и привычно завязала волосы, ещё не начав игру. Паргалы с интересом наблюдал за её действиями, отмечая, что двадцать лет прибавили ей особенной, взрослой и утончённой красоты; она заметно похудела, где-то даже осунулась, немного побледнела, волосы в некоторых местах отблёскивали сединой из-за многочисленных нервных потрясений, но в чём-то Хюррем стала действительно прекрасней. Разум уже хотел отчитать визиря за подобные мысли, но чего греха таить, коль это было так.
В дверь постучали. В комнату вошли двое служанок с подносами. Подошли и поставили рядом на соседний столик рядом с визирем и султаншей несколько порций рахат-лукума и две чашки ароматного яблочного чая. Одна из наложниц зажгла две свечи, отливающие ванильным оттенком. Приятно поражённая султанша одарила пашу лёгкой, но искренней улыбкой.
– Решили отравить меня, паша?
– Если желаете, могу поменять местами наши тарелки, госпожа. К тому же, разве мы не условились забыть о вражде на время партии?
– Привычная предосторожность, паша, – она закатала левый рукав и потянулась за чашкой. – Вы принесли мой любимый чай?
– Не забывайте, что я знаю все ваши предпочтения в еде, султанша. Заметьте, что рахат-лукум тоже с вашим любимым ароматом и вкусом.
– Благодарю, паша, – слегка холодно отозвалась она. – Могу узнать, из какой травы сделаны эти свечи? Аромат очень… приятный.
Паргалы перевёл взгляд на свечи и со скучающим видом ответил:
– Иланг-иланг*, дорогая и благородная трава с островов Тихого океана. Говорят, очень успокаивает и не раздражает своим ароматом. Хатидже всегда на ночь эти свечи зажигает.
Ибрагим молча начал расставлять высокие мраморные фигуры. Рыжая внимательно следила за действиями мужчины, про себя подумывая купить такие же свечи себе в покои. Даже сейчас, когда её голова была заполнена адской бездной плохих воспоминаний, она чувствовала невероятное спокойствие и эйфорию. Все страхи и предрассудки будто испарились, а разум очистился от печальных мыслей. Будто наркотик.
*Примечание автора для объяснения дальнейших событий:
Аромат иланг-иланга заставляет голову чуточку кружиться от счастья, создает лёгкую эйфорию и раскрепощает чувственность. Одним словом, это трава для создания тонизирующих напитков, или иначе дурманящих афродизиаков.
Игра началась с простых незатейливых ходов – игроки, проще говоря, входили во вкус игры. Аромат иланг-иланга на Хюррем подействовал быстрее, что заставило её отпустить язык на волю: женщина начала с упоением рассказывать о смешных случаях из детства, когда Лео и отец-священник были её личными учителями в этой, казалось, недоступной простому люду игре. Она то и дело пропускала ясную ностальгическую улыбку, тонкими пальчиками играя с сахарной пудрой рахат-лукума. Сначала она не позволяла себе этого, но спустя всего полчаса уже с настроением губами очищала пальцы. Сейчас она походила на ребёнка – и это не укрылось от проницательного Ибрагима, который несколько иначе воспринял действие иланг-иланга. Ему казалось странным, что свечи из этой травы ранее не производили такого эффекта: наблюдая за Хюррем, он ощущал необычный дискомфорт и волнение одновременно. Пальцы подрагивали, а сердце пропускало удар, когда женщина запускала в рот очередную сладость.
– Вы сладкоежка, госпожа, – с улыбкой отметил визирь, с ехидством вспомнив один их разговор года два назад, когда султанша уверила его, что ненавидит любые сладкие деликатесы. Тогда как раз был совместный ужин двух их семей, и Паргалы из вежливости предложил ей сладости.
– Ходи, Ибрагим, – резкий переход на «ты» также не укрылся от уже не очень спокойного визиря, тот откровенно почувствовал ошпаривающий жар. Мужчина с фальшиво-недовольным лицом сдвинул своего Короля.
– В прошлый раз ты лишь три раза сходил Королём, а сегодня уже в пятый или шестой раз, хотя игра только завязывается, в чём причина?
– Ты же сама говорила: «Не сдвинется Король, не сдвинутся и подданные», – он исподлобья посмотрел на неё и тут же пожалел об этом: женщине тоже было более чем жарко – она была вся пунцовая, причём сохраняла спокойное и умиротворённое лицо.
– Я имела в виду особые ситуации, когда тебе нечем больше ходить, – хохотнула она.
Съев одну из её пешек своей Ладьёй, он внезапно остановился и предложил:
– Может, для пущего интереса вернёмся к нашей прошлой забаве?
– О чём ты?
– Съедаешь фигуру противника, и тот обязан сказать о сопернике какой-либо секрет или вещь, которую не все могут знать.
На самом деле он так внезапно вспомнил их прошлую «сделку», лишь бы заполнить те паузы между ходами, когда ему приходилось на неё смотреть.
– Ну что ж, как скажешь, – она хитро прищурилась и закусила нижнюю губу. Визирь нервно проглотил комок в горле, почувствовав напряжение в теле. Дело заходило слишком далеко. – Раз ты съел мою фигуру, то мне нужно сказать что-то о тебе.
Он кивнул, она задумалась.
– Помимо того, что ты играешь на скрипке, ты ещё и великолепно поёшь.
Пусть прилагательное «великолепно» польстило визирю, тот всё же удивился:
– Откуда тебе известно? Я никогда никому не пел, даже Хатидже Султан.
Она с завороженно-хитрым лицом съехидничала:
– Наедине с собой ты поёшь на греческом языке колыбельные, что тебе пела твоя мать.
– Откуда… – начал он, но Хюррем перебила.
– Я слышала их сама.
– Когда?
– Был момент, неважно.
– Один раз? Почему тогда ты посчитала моё голошение великолепным?
– У меня хороший слух, Ибрагим, я каждому своему ребёнку с рождения пела наши украинские колыбельные. Так что в этих убаюкивающих печальных напевах я знаю толк.
Паша в своём стиле слегка покачал головой, соглашаясь. Оперевшись локтём о подлокотник, он положил голову на ладонь и с нескрываемым удовольствием начал наблюдать за её размышлениями о следующем ходе. Что ему нравилось в партиях с ней, помимо самого процесса интересной и захватывающей игры, так это то, что на самом деле Хюррем была открытым и жизнелюбивым человеком. И, несмотря на все предательства, подставы и угрозы, пережитые ей, она оставалась всё той же наивной и самоуверенной одновременно рыжей красавицей, только попавшей в Топкапы больше двадцати лет назад.
Интересно, почему так сложилась судьба, что они стали злейшими врагами, готовыми при малейшей возможности убить друг друга за внимание султана? Привязанность и верность падишаху были как минимум двумя их общими чертами, если забыть о прочих качествах, которые они, будто близнецы, разделяли. Ибрагим и Хюррем являлись будто половинками одного человека, который мог бы стать социально-опасным, если б захотел. Но в то же время в чём-то они были различны. Как два Ферзя на одной шахматной доске – различие лишь в цвете, но манёвры, склад ума и качества – всё будто Богом списано, одно и то же.
Охваченный этими мыслями Ибрагим под конец даже безответственно позволил родиться опасной мысли, что чувствует, мягко сказать, симпатию к этой женщине, которая являлась его женским прототипом, его близнецом и антиподом одновременно. В какую-то минуту мужчина даже осознал, какими глупыми и бессмысленными были все их переделки за все эти годы. Сколько же лет было потрачено на такую чушь, как вражда.
– Ибрагим, – чуть ли не махала рукой перед ним Хюррем, – я убила твоего Коня.
Он с неким ужасом посмотрел на убранную в сторону чёрную фигуру. Шайтан подери, он ведь возлагал большие надежды на него – хотел сделать отвлекающий манёвр и избавиться от белого Коня. Собственно говоря, как и опередила его эта хитрая рыжая интриганка.
– Ты вновь предугадала мой ход, – с поражением в голосе признал он.
– Неужели? – султанша самодовольно улыбнулась, горделиво приосаниваясь.
– Можешь восхвалять себя в колыбельных своим будущим внукам. Своим я обязательно лично расскажу про знаменитую рыжую жену их дяди, которая читала мысли их отца.
Почувствовав, что женщина замерла, Ибрагим поднял голову и увидел, как Хюррем побледнела.
– Что?
– Ничего. Ну что ж, уговор есть уговор. Я слушаю тебя.
Он мог рассказать ей много чего, что, собственно, и начал делать, внутренне ликуя, наблюдая за тем, как меняется в цвете и выражении лицо Хюррем от такого потока откровений. Визирь рассказал, как она плачет в полнолуние, сидя на террасе, потому что это напоминает ей о том дне, когда её похитили татары – луна тогда тоже была полная и яркая. Также он не преминул упомянуть множество её уловок с ядами и убийцами, историей с пропажей её любимого кафтана, когда даже Мраморный дворец подняли на уши. Ибрагим рассказывал быстро, со слабым энтузиазмом – будто всё, что он знал, было настолько естественным для него, как бы он рассказывал о том, что она женщина. Оказалось, что этот человек знал о ней чуть ли не втрое больше, чем сам Сулейман.
– И напоследок… – он резко наклонился к ней через стол так, что расстояние от её носа к его осталось лишь в ладонь. Хюррем вжалась в жёсткое кресло, мгновенно нахмурившись от жара, что источал Ибрагим. Его глаза были затуманены, губ коснулась лёгкая ухмылка, а дыхание было тяжёлым и неровным.
Он медленно поднялся с кресла, обошёл маленький столик с шахматами и встал напротив неё на чересчур опасном расстоянии. Иланг-иланг полностью задурманила разум паше, что даже на мизерном, но расстоянии почувствовала султанша. И, если судить по мгновенно задрожавшим конечностям и отяжелевшей груди, действие тягуче переходило на неё. Шайтанский наркотик!
Она сделала глупую и неловкую попытку сдвинуться с места, чтобы уйти, но его горячая рука грубо впилась в её правое предплечье. Прошипев сквозь зубы туманным голосом «Сиди», он наклонился к её уху и томно прошептал:
– Здесь, в месте, где моя рука, остался заметный ожог с того покушения на тебя, когда ещё Валиде Султан приказала, помнишь? В тот день его, судя по всему, даже наш Повелитель не заметил.
– Отпусти меня.
Но он даже не подумал это сделать, продолжая угрожающе дышать ей в скулу, в щёку, затем в глаза – ей даже пришлось их закрыть. Воздух мгновенно вспенился между ними, между тем дюймом, что остался до запретного действия. Их неровное дыхание пропитывается запахом страха и влечения, смешиваясь с терпким и вязким ароматом дурманящей травы. Сердцебиение стало неприлично сильным, а в такие моменты, как известно, разум отказывается работать на своего хозяина. Хюррем сделала последнюю отчаянную попытку сказать что-то отталкивающее и приводящее в чувства:
– Как ты смеешь, Ибрагим… если хоть кто-то сейчас зайдёт…
– Тогда почему ты не сопротивляешься, хотя я ничего с тобой не делаю?
– Ты держишь меня силой.
– Где?
– Рукой?
– Я её давно убрал.
И действительно: сейчас его ладонь была на спинке кресла, он её даже не касался – хотя этого и не надо было.
– Какие к дьяволу отговорки! Да что ты о себе думаешь, паша!.. – её голос сорвался и похрипывал, походил на тихий сип проигравшего войну полководца. Хотя в этой партии перевес был явно в её сторону, как ни печально.
Он нашёл прекрасный способ заставить её замолчать и смириться с тем, что накипело за все эти годы. Приблизился ещё на долю дюйма и с удовольствием отметил, как женщина вздрогнула от этого движения. Им сейчас двигало желание показать ей, что даже если между ними перемирие, он всё равно сильнее её. Они оба взрослые люди, поэтому должны отдавать себе отчёт в своих действиях и их последствиях.
Визирь уже был готов дойти до этого самого запрета, как внезапная мысль остановила его. И эта мысль не была связана с покинувшей дворец женой или падишахом. Он почему-то подумал о ней, о её чувствах, ведь кто знает, как их отношения и их представление в новом свете видятся ей. Если она не хочет того же, что и он, тогда…
Когда он уже пожелал отречься от всех глупых мыслей и удовлетворить своё желание, его остановило внезапное внешнее вмешательство. Стук в чёртову дверь. Воспользовавшись озадаченностью паши, Хюррем мгновенно пришла в себя и отстранилась от него. Можно сказать, отбросила его руки в сторону и подскочила с кресла. Только в дверях показалось виноватое лицо одного из евнухов, как его оттолкнула султанша, с гневным лицом зашагавшая прочь от кабинета. Ибрагим краем уха выслушал, что прибыла Михримах Султан и что скоро прибудет Хатидже Султан, после чего грубыми словами выпроводил слугу и с тяжёлым выдохом упал в кресло, водрузив ладони на лицо.
– Шайтан подери тебя, Хюррем… – яростно проклинал женщину он, которая чуть не соблазнила его своим открывшимся другим «я».
В этот раз игроки партии остановились на ничье.
