Глава 2Дело было вечером, делать было нечего. Поэтому Тонкс сидела на столе, качала ногами и поминутно смотрела на часы, дожидаясь окончания рабочего дня. Ей совершенно нечем было заняться. Хотя, конечно, стоило бы начать писать отчет о сегодняшнем рейде, но она до последнего откладывала это ужасное занятие. Обычно с писаниной помогал Грюм. Однажды он просто отобрал у нее перо и пергамент, со словами «в зарослях твоих клякс невозможно понять ни слова! Ты же девушка, как ты можешь быть такой неряхой?»
Аластор еще осенью уехал преподавать в Хогвартс и до сих пор ни разу не написал ей, хотя учебный год почти уже окончен. А говорил, что она его любимая ученица. Может, он нашел в школе кого-то получше? Того же Поттера. Говорят, он очень удачно выступает на Турнире Трех Волшебников. Тонкс тоже в свое время пыталась представлять честь Хогвартса на этом испытании. Но Кубок выбрал какого-то слизеринца и он занял третье место. Она была уверена, что выступила бы в сто раз лучше.
Когда два года назад, после курсов юного аврора, Тонкс поступила в распоряжение Грюма, он ее ни сколько не напугал, хотя им все время твердили, что это грубый, жесткий и немного сумасшедший человек. Тонкс относилась к нему с юмором и симпатией, а он, в свою очередь, был наставником и хорошим другом.
– Просто мы находимся в одной плоскости, – объяснял Аластор. – Мы видим под одним углом и понимаем друг друга с полуслова.
Это объяснение вполне устраивало всех окружающих, кроме самой девушки. В те часы, когда не было вызовов и рейдов, и они вдвоем сидели в комнате отдыха авроров, Тонкс чувствовала что-то большее. Но так было не всегда. Грюм видел в ней свою погибшую дочь. Иногда, сильно набравшись, он мог проговориться о чем-то личном. Таким образом, ею была построена теория о жизни и трагедиях Грозного Глаза Грюма.
По ее предположению, после школы Аластор долго не раздумывал и стал аврором. На работе он познакомился с молодой ведьмой. Ее имени выяснить не удалось, сам Грюм называл жену не иначе как «моя лисичка». Через год после знакомства они поженились и вскоре стали родителями. Их дочке исполнилось двенадцать, когда на сцену вышел Волан-де-Морт. Темный Лорд не преминул воспользоваться слабостями своих противников. Находясь под Империусом, жена долгое время шпионила за Аластором. Дочь что-то заподозрила и рассказала отцу. Когда все раскрылось, по приказу того же Волан-де-Морта «лисичка» убила девочку, а когда заклятие перестало действовать на нее, от горя покончила с собой.
При первой встрече молоденькая практикантка так напомнила Грюму дочь, что он чуть не потерял дар речи. На тот момент у Тонкс были рыжеватые короткие кудряшки и зеленые глаза. Увидев реакцию своего нового наставника и искренне не понимая ее, она отправилась к единственному человеку, с которым могла посоветоваться.
– Знаешь, он ведь всегда странный, – успокаивал ее Кингсли, старый друг семьи Тонксов.
– Он избегает меня, я же вижу. Отправил в самый дальний угол и на все вопросы только угукает, не смотрит на меня, как будто у меня не лицо, а гнездо соплохвостов. И все бумажки принимает, что я ему пишу. Молча!!! А Вы знаете, как я пишу! Хотя с остальных стажеров три шкуры сдирает за самую маленькую помарку в отчете.
– Это действительно на него не похоже, – задумался собеседник. – Постой-ка, кажется, я понял.
Кингсли порылся в ящике стола и нашел там старую фотографию. На ней были запечатлены четверо детей разных возрастов не старше пяти лет. Они увлеченно собирали и разбирали пирамидку, не обращая ни на что внимание.
– Это мой сын, – Бруствер указал на темнокожего карапуза. Рядом с ним стояла самая старшая из присутствующих детей, девочка с рыжими кудряшками и зелеными глазами. – А это Эллис, дочь Аластора. Она умерла очень рано. Я думаю, ты своим видом бередишь его старую рану.
Тонкс фыркнула.
– А что, он не мог мне это сам сказать? Знает же, что я метаморф и могу с легкостью изменить свой облик.
– Он так же недоволен своей слабостью, как и ты его невниманием. Прояви понимание. И ни в коем случае не говори, что я тебе тут рассказал. Он хоть и Грозный Глаз, но тоже человек. У него есть чувства, гордость и многие другие человеческие эмоции.
Тонкс кивнула и вышла. Встав перед зеркалом, она сосредоточилась, удлинила волосы и перекрасила их в черный, глаза выбрала василькового цвета, а на правой щеке пристроила родинку. Удовлетворенная преображением, Тонкс вернулась в Аврорат. Грюм недовольно хмыкнул, оглядывая ее волшебным глазом, но ничего не сказал. А она, гордо подняв голову, прошествовала к своему столу.
Из всего их курса по истечении срока практики на работу взяли только троих – двух парней и Тонкс. Она, как приклеенная, ходила за Грюмом, а добившись расположения, стала еще и слыть его любимицей.
После отставки и своего назначения на пост преподавателя по ЗОТИ Грозный Глаз оставил начальником Кингсли, что не могло не радовать всех работников Аврората. Новый босс был намного спокойнее и все знали, чего можно от него ожидать. Авроры вздохнули спокойно и не уставали хвалить Мерлина (а заодно и Дамблдора) за то, что забрал сумасшедшего старика из их прекрасного отдела. Недовольна была только Тонкс.
Ей не хватало Грюма с его байками, громким голосом и вечно вращавшимся глазом. А еще не хватало его отеческих советов. Родителей она любила, но считала их чересчур мирными и тихими. Ей же всегда хотелось приключений, опасности. Для матери весь лимит сумасбродства был исчерпан побегом из отчего дома и замужеством за маглорожденным. А отец и вовсе был самым обычным, ничем непримечательным субъектом. Аластор же хоть и не поощрял неоправданные риски, но всегда был не против экстраординарного решения проблемы. Интересно, что бы он сказал, узнав, как она развлекала себя в его отсутствие?
Наконец часы смилостивились над измаявшейся Тонкс и стрелки разделили циферблат пополам, показывая ровно шесть вечера. Она сорвалась с места и, на ходу схватив ярко-желтый плащ, направилась к выходу.
Грюм часто говорил, что ее страсть ко всему кричаще-яркому когда-нибудь выйдет боком. Но она не могла отказать себе в удовольствии надеть свой любимый плащ канареечного цвета и отправиться гулять по магловским городам, изображая из себя экстравагантную туристку. Это занятие Тонкс придумала месяц назад, когда уже готова была совсем умереть со скуки. За это время она успела побывать в Риге, Париже, Санкт-Петербурге, Таллине и Варшаве. На сегодня был запланирован Бремен. Ей давно хотелось посмотреть на город из любимой сказки про Бременских музыкантов. Но едва Тонкс вышла из Министерства, ее остановил радостный окрик:
– Нимфадора!
Тонкс передернуло от ненавистного имени, но пришлось оглянуться. Перед ней стоял мужчина, изрядно потрёпанный жизнью, хотя еще совсем не старый и чем-то смутно знакомый.
– Здравствуйте, – чисто из вежливости кивнула она.
– Ты не помнишь меня?
– Нет, простите.
– Меня зовут Ремус Люпин, я друг твоего дяди Сириуса.
Тонкс вздрогнула. Отношение к Сириусу Блэку у нее всегда было двоякое. Весь магический мир с пеной у рта утверждал, что он Пожиратель Смерти, убийца, предатель, а мать не верила ни слову из этих сплетен.
«Он был слишком хорошим другом Джеймса, чтобы совершить такое, – любила повторять Андромеда Тонкс. – А дружба, Настоящая Дружба – самое непоколебимое в этом мире чувство».
Да и сама Тонкс помнила Сириуса как жизнерадостного и веселого молодого человека, единственного из всей семьи Блэков, кто общался с её матерью. Он был добр и с радостью катал на загривке трехлетнюю девчушку.
– Ты была совсем маленькой, когда я видел тебя в последний раз, – продолжал Люпин. – Мы как-то приезжали в гости с Джеймсом Поттером. Кажется, тебе было пять.
– Я что-то припоминаю. Но не совсем понимаю, что Вам нужно от меня сейчас.
– У меня к тебе дело. М-м-м… Довольно конфиденциальное. Мы можем поговорить где-нибудь в менее людном месте?
– Это касается моего дяди? – продолжала выспрашивать Тонкс. Она давно уже не была доверчивой девочкой, согласной за конфетку пойти куда-то с незнакомым дядей.
– И да, и нет. По сути, я выполняю поручение Дамблдора, – замялся мужчина.
– Хорошо, раз Вы не хотите говорить тут, пойдемте в «Тайм», это кафешка тут, за углом. Там всегда мало народу, так что нам удастся поговорить без лишних ушей.
***
Это было, наверное, как раз то, чего Тонкс ждала всю свою жизнь: приключения, опасности, тайная организация. После того, что она узнала о происшествиях в Хогвартсе, о возрождении Темного Лорда, мир заиграл новыми красками. Глаза и уши теперь работали круглосуточно с утроенной внимательностью. Окружающие только и могли удивляться, как Тонкс не теряет оптимизма и бодрости с тремя часами сна в сутки.
Утром она, как обычно, шла на работу, выполняла все, что поручали, заговорщически перемигивалась с Кингсли (за что несколько раз получала от него же нагоняй), а вечером заглядывала на Площадь Гриммо. Здесь ей тоже было чем заняться: поболтать с вновь обретенным дядей; послушать скучные лекции Дамблдора о необходимости того и чрезвычайности этого; серьезно обсудить сложившуюся ситуацию с Грюмом и пококетничать с Люпином. Последнее ей нравилось особенно сильно. Видя, как смущается Римус при разговоре с ней, как смотрит на нее исподтишка, Тонкс еще больше раззадоривала его. Она садилась ближе, клала голову ему на плечо, претворяясь, что устала и хочет немного вздремнуть. Ей было весело смотреть на его реакцию. Она чисто по-женски забавлялась. Предчувствие наступающей опасности обостряло желание жить и как можно больше успеть. Пусть даже она не была влюблена в Люпина, но ей очень льстило, что тот испытывал симпатию к ней.
– Сириус, а ты не знаешь, куда твоя племянница пропадает на выходных? – поинтересовался Римус в одно из летних воскресений.
– Нет, дружище, она не рассказывает мне. Мы, конечно, родственники, но не настолько близкие. Тем более, я слишком долго просидел в Азкабане, чтобы быть хранителем тайн Тонкс.
– Как ты думаешь, она просто издевается надо мной, или…?
– Лунатик, я не силен в женской психологии. Насколько я помню, в школе девчонки сами бегали за мной, и мне не приходилось разбираться, нравлюсь ли я кому-то или они пристают ко мне, чтобы поиздеваться. Так что не могу тебе ничем помочь. Хотя нет. Кое-что я тебе все-таки скажу: породниться с тобой через Тонкс было бы для меня большим удовольствием!
_________________
Интерлюдия 2. Все мы когда-нибудь... проигрываем
У Стена в душе смешанные чувства, когда он сидит на лавочке рядом с Люси Дантон. С одной стороны он рад, что наконец попал в сборную, с другой - не может сдержать страха и волнения. А что если у него не получится?
– Нервничаешь? – спрашивает Люси. У Стена хватает сил только на то, чтобы кивнуть.
– А вдруг мы проиграем... из-за меня? – набирается смелости новый ловец Гриффиндора.
– Все мы когда-нибудь проигрываем. Главное в этом деле - знать, когда перестать пытаться выиграть, а когда не сдаваться, несмотря ни на что и двигаться дальше.
– Легко тебе говорить, – встревает Ник Меден. – Твой пра-пра-пра... был лучшим вратарем своего столетия. У тебя квиддич в крови.
– А кто твой пра-пра…? – интересуется Стен, не столько из любопытства, сколько из желания отвлечься хоть ненадолго.
– Оливер Вуд, слышал про такого? – с усмешкой спрашивает Люси. У новичка округляются глаза.
– Тот самый Вуд? Легенда "Юнайтед"?!
– Ну да, – подтверждает девушка, будто они говорят не о человеке, который за всю свою двенадцатилетнюю карьеру в профессиональном спорте пропустил не больше пятидесяти мячей, а о рядовом продавце гамбургеров. – Кстати, про умение проигрывать, это он всегда так говорит... и почему-то становится очень грустным или вовсе уходит за раму. Его портрет висит у нас дома.
Она хочет сказать что-то еще, возможно, даже поведать древнюю семейную легенду, но тут, наконец, звучит свисток. У Стена все внутри сжимается от страха. Люси одобрительно пожимает его плечо, и они первыми выходят на поле.
