Глава 21 сентября 1991 года
Хогвартс был огромен. С потолка мерцали звезды, а вокруг сияли тысячи свечей. На него смотрели все – и учителя, и расположившиеся за четырьмя столами ученики. Грегори это не нравилось. И МакГонагалл ему тоже не нравилась. Потому что была слишком строгая. Потому что у нее был слишком резкий голос. Потому что, напоминая им привести себя в порядок, она смотрела – Грегори был в этом уверен – именно на него. Привидения его не интересовали, хотя забавно было наблюдать, как вздрагивают и кричат другие дети, словно никогда прежде не встречались с призраками. Впрочем, Грегу понравились огромные блюда и вместительные кубки, но до них еще нужно было добраться.
Ну что такого особенного в этой поющей шляпе? Вот у миссис Уилкс был чехол на чайник, который сообщал, что чай уже заварился. Такая вещь в хозяйстве куда полезнее.
– СЛИЗЕРИН! – возопила шляпа, и Грегори проводил ничего не выражающим взглядом неспешно уходившую к дальнему столу Миллисенту Булстрод.
– Крэбб, Винсент, – прочитала МакГонагалл.
Винсент подпихнул его, ухмыльнулся и вышел вперед. Плюхнувшись на стул, он надел шляпу и выждал пару мгновений. Шляпа молчала. Нахмурившись, Винсент натянул ее плотнее, и та наконец взревела снова:
– СЛИЗЕРИН!
Не дожидаясь замечаний, сияющий Винсент сдернул шляпу и направился к столу аплодирующих слизеринцев.
Грегори чувствовал на себе чей-то взгляд, но каждый раз как он пытался рассмотреть наблюдателя, сидящего за преподавательским столом, МакГонагалл, ни разу даже не взглянув на него, снова поворачивала его лицом вперед. В конце концов на него разозлился и Драко, так что Грег бросил свои попытки и смотрел лишь себе под ноги, пока МакГонагалл не произнесла:
– Гойл, Грегори.
– Это ты, – любезно подсказал ему Драко.
Грегори, шаркая подошвами, вышел вперед, сел на табурет и натянул шляпу. Широкие поля закрыли все поле зрения, и он раздраженно заломил шляпу на затылок. МакГонагалл едва успела подхватить ее и водворить на надлежащее место. Во внезапно опустившейся на него темноте перед глазами Грегори поплыли сияющие пятна.
– Так-так, что тут у нас, – тихо протянул голосок в его голове.
– Слизерин, – тут же отозвался Грегори.
– Ага, упрямец. И верный к тому же, хотя и ленивый. Едва ли здесь можно о чем-то говорить сейчас, но семена определенных наклонностей в тебе все же имеются, это несомненно.
Грегори задумался, вспоминая, не было ли семян в тех булочках, которыми они закусывали в поезде, но тут же насупился, заподозрив в словах шляпы оскорбление.
– Слизерин, – настойчиво напомнил он ей.
– Тебе бы помог развить их Пуффендуй – что, не хочешь? Ну что ж, если ты так уверен… тогда прошу в СЛИЗЕРИН!
Наконец-то! Грегори стянул шляпу и бросил ее на табурет для уже идущей к нему девочки с копной непослушных волос, и направился к радостно приветствовавшему его Винсенту. Не прошло и ста лет, как к ним присоединился самодовольно и в то же время неопределенно усмехающийся Драко.
– Что я вам говорил? Лучше держитесь меня, вскоре я буду в этой школе королем. Вот увидите. Мой отец говорит…
Но в этот момент на тарелке Грегори внезапно возник стейк, и он уже не обращал внимания ни на что, не связанной с едой, по крайней мере пока не уничтожил четвертую порцию пирога с патокой.
1 сентября 1992 года
В Хогвартс-экспрессе Джинни не находила себе места от беспокойства за пропавших Рона и Гарри и проклинала их на все лады. Поэтому Луне было не до размышлений о предстоящем распределении, и она вспомнила о нем, только когда их выстроили в зале.
– Они же все пропустят! – возмущалась Джинни.
– Тебя вызовут лишь в самом конце, – утешала ее Луна. – Возможно, они еще успеют. К тому же здесь уже сидят трое твоих братьев. И конечно же, за твоим распределением будет наблюдать вся школа.
Джинни побледнела.
– Спасибо за поддержку.
– Не за что, – безмятежно отозвалась Луна.
Они внимательно выслушали МакГонагалл и поющую шляпу.
– Милая песенка, – решила Луна. – Особенно мне понравилась строфа о несчастливой любви Годрика и Салазара.
Джинни захихикала, прикрыв рот рукой.
Они смотрели, как «Криви, Колин» отправляется к столу Гриффиндора, когда Луна внезапно сказала:
– Я не обижусь, – в ответ на озадаченный взгляд Джинни она пояснила: – Когда тебя распределят в Гриффиндор, а меня – в Когтевран, я не обижусь, если ты перестанешь со мной разговаривать. Так бывает.
– Нам необязательно учиться на одном факультете, чтобы оставаться друзьями! – возмутилась Джинни чуть громче, чем следовало, заслужив укоризненный взгляд МакГонагалл. – К тому же, – добавила она уже тише, – откуда тебе знать, на какой факультет ты попадешь?
Луна нахмурилась. Прежде ей и в голову не приходило, что шляпа может распределить ее не в Когтевран. Джинни, несомненно, попадет в Гриффиндор, хотя про себя Луна считала, что из нее вышла бы отличная слизеринка. В конце концов, то, что все темные маги окончили Слизерин, еще не значит, что все слизеринцы плохие. Она посмотрела на их стол и задумчиво улыбнулась, не обращая внимания на насмешки, которыми встретили ее взгляд некоторые слизеринцы.
Джинни подтолкнула ее:
– Тебя зовут.
Шляпа ждала. Луна неторопливо подошла, села на табурет и надела ее.
– Здравствуй. Как у тебя дела? Зря в письме не сообщили, что распределять нас будет шляпа. Тогда я бы вымыла голову шампунем с ароматом персика, чтобы тебе было приятно сидеть на мне.
После секундной паузы шляпа с приятным удивлением в голосе тихо спросила:
– Значит, Когтевран?
– Да, пожалуйста. Но если хочешь, я могу пока посидеть с тобой, поговорить. Должно быть, ты знаешь множество историй.
– На самом деле нет, – призналась шляпа. – Садишься на голову – выкрикиваешь факультет, на голову – факультет. Скукотища.
– Возможно, тебе стоит организовать и возглавить хор, – предложила Луна. – У тебя чудесный голос и несомненный поэтический дар. Мне понравилось, как ты используешь гекзаметр в своей стихотворной форме.
– Это была терцина, малоизвестная форма станса, – просветила ее шляпа. – Милая, прости, Минни сейчас во мне дыру взглядом прожжет. Надеюсь, тебе понравится КОГТЕВРАН!
– Спасибо, – шепнула Луна, снимая шляпу. Она осторожно положила ее на табурет, ласково потрепала остроконечную тулью и под гром аплодисментов пошла к своему столу, не забыв успокаивающе помахать Джинни.
12 февраля 1994 года
Дурацкий Поттер. Дурацкий Поттер, его дурацкие друзья и его дурацкая летающая голова со своей дурацкой грязью у дурацкой Визжащей Хижины. Дурацкие старосты со своими дурацкими правилами, кому позволено пользоваться их дурацкой ванной комнатой. Дурацкий Малфой со своим дурацким нытьем и дурацким «Я до тебя еще доберусь, Поттер!» Дурацкий Снейп со своим дурацким «Не попадайтесь мне на глаза до отбоя и даже не вздумайте появляться на кухне».
Дурацкое, до нелепости твердое дерево. Дурацкий – черт! – кулак. Дурацкие – черт, черт! – костяшки.
– Наверное, это отгоняет мозгошмыгов, – донесся из кустов мечтательный голос. – Мысли у меня ощутимо прояснились. А у тебя?
Гойл уставился на куст. Куст в ответ уставился на него своими большими глазами, а затем посмотрел на его руки. Гойл вслед за ним опустил глаза. Разбитые костяшки кровоточили, и с пальцев срывались вниз темные капли. Он снова перевел взгляд на куст, который зашуршал и выпустил на свет девочку с волосами как у Малфоя, только гораздо длиннее и куда менее ухоженными.
Хотя иногда и у Малфоя в волосах запутывались листья.
– Привет. Мне сказали, что здесь водятся скандинавские ботраклы, но я не нашла ни одного. Может быть, ты их видел?
Гойл понятия не имел, как выглядят ботраклы, скандинавские или еще какие, и просто смотрел на нее. Она приняла это как должное, и он уже собирался угрожающе двинуться к ней – в этом он был мастер, – но она уже проскользнула мимо него и рыскала в траве у растущих рядом деревьев.
– Кровяной мох растет у корней, – объяснила она. – Его можно отыскать круглый год, хотя лучше всего он действует весной. А зима, – она раздвинула стебли, открыв взгляду темный клок мха, – уже почти закончилась.
Она аккуратно отделила клочок мха от основной массы, оторвала от земли и протянула его Гойлу.
– Держи. Лучше использовать свежий. Просто приложи его к ране. К сожалению, будет немного жечь, и от запаха так просто не избавиться, но если ты подождешь, я схожу за редисом и стальной проволокой.
Гойл решил, что девочка некий безумный лесной дух, и приготовился, оттолкнув ее, немедленно убежать. Но она уже подплыла к нему и взяла его ладонь, а когда он попытался вырваться из ее рук, нетерпеливо цыкнула на него.
– Вот так, – приговаривала она, промокая влажным мхом кровоточащие ссадины.
Ощутив жжение, Гойл отдернул руку и уже занес ее для удара. Вот только теперь он увидел, что все его царапины зажили, оставив после себя только красные отметины. Определенно, способ помешанной девочки работал, и Гойл бесцеремонно выхватил у нее мох, чтобы разобраться и с другой рукой.
– Есть его тоже можно, – сообщила девочка. – Кровяной мох неплохо останавливает внутреннее кровотечение. Хотя вкус у него даже хуже, чем запах, так что лучше использовать его только в крайнем случае. Кстати, я – Луна.
Ну точно Полоумная! Гойл усмехнулся и уже собирался сказать что-нибудь про это или просто толкнуть ее в грязь – по опыту он знал, что люди хорошо понимают такие объяснения, – но она лишь задумчиво кивнула ему и двинулась прочь. Он не понимал, как ей удалось так быстро скрыться из виду, но все еще мог различить, прислушавшись, ее немелодичное мурлыканье себе под нос, постепенно сходящее на нет.
16 января 1995 года
Сегодня ребята спрятали ее обувь.
Луна допускала, что это могло быть обычной их шуткой. Даже если они действительно каждый раз намеревались досадить ей, то старались загладить свою вину к концу семестра, когда все (или почти все) ее вещи понемногу возвращались к ней или, по крайней мере, внезапно обнаруживались в самых невероятных местах, например, на бюсте Ровены Когтевран. И все же Луне хотелось, чтобы на этот раз они стащили что-нибудь другое или хотя бы отложили эту проделку до весны. Потому что несмотря на многочисленные чары и камины босые ноги в январском Хогвартсе ощутимо мерзли.
К счастью, папа подарил ей на Рождество пару толстых шерстяных носков когтевранской расцветки – один синий, а другой бронзовый. Они, правда, были настолько толстыми, что ноги в них не влазили даже в ботинки Луны, зато теперь оказались в самый раз. В таком случае – если посмотреть на случившееся с верной точки зрения, как всегда и поступала Луна, – кто бы ни спрятал ее обувь, он оказал ей тем самым услугу.
Она упорно придерживалась этого мнения все утро и даже во время обеда, но в дверях библиотеки выходившую Луну встретил оглушительный хохот. Внезапно она обнаружила себя среди толпы хихикающих студентов.
– Эй, девочка, должно быть, твои туфельки стащил морщеногий тюфяк!
– А визгобрык перепутал твои носки! – оба согнулись пополам от хохота, наслаждаясь своим остроумием.
Луна опустила взгляд на свои ноги и вновь посмотрела на насмешников, вскинув брови в недоумении:
– Это и есть пара.
– Думаешь, наверное, что тебе лучше видно, с такими-то глазищами? – вокруг снова раздался взрыв смеха.
– Возможно, это вы плохо видите, – спокойно отозвалась Луна. – Вы не поверите, сколько болезней могут влиять на зрение.
– Слышал? Она тебя больным назвала! – крикнул кто-то и теперь рассмеялись не только над ней.
Мальчик тут же откликнулся:
– Говорят, этот болван из хижины у леса полувеликан. Так может, она тоже не совсем человек? Девочка, а девочка, а у тебя в роду деревьев не было?
Раздалось несколько смешков, но большинство молчали в замешательстве. Луна вопросительно взглянула на мальчика, и тот самодовольно усмехнулся.
– Потому что я слышал, что тебя называют полоумной. Наверняка просто дубина, а?
Вокруг снова рассмеялись, хотя некоторые, казалось, до сих пор не поняли, в чем соль шутки.
– На самом деле, – сказала Луна, – дубинки уже давно не изготовляют из дерева…
Позади толпы послышалось громкое ворчание. Занимая почти весь коридор, там стоял Гойл – маленькие тупые глазки медленно движутся от одного лица к другому, сжатые в кулаки руки свисают по бокам. Студенты недоуменно переводили взгляд с Гойла на Луну. Гойл не двигался – он просто угрожающе нависал над ними темной безмолвной громадиной.
В конце концов у одной студентки не выдержали нервы, и она отступила в надежную крепость библиотеки вместе с присоединившимися к ней сподвижниками, а вскоре следом ринулись все остальные. В коридоре остались лишь Луна и Гойл. Луна проводила убегающих взглядом, поправила сумку на плече и наконец обернулась к Гойлу. Он стоял на прежнем месте, напряженно нахмурившись. Она улыбнулась и сказала:
– Спасибо… – и тогда Гойл без предупреждения шагнул вперед и с силой толкнул ее в грудь.
У носков нет подошв, и они чрезвычайно легко скользят по полированным каменным блокам. Луна с испуганным вскриком рухнула на пол, придавив свою сумку. Она услышала, как хрустнуло перо, но, по крайней мере, чернильница осталась цела. Гойл хрипло загоготал и, тяжело ступая, двинулся прочь. Часть студентов все еще наблюдала за ней из дверей библиотеки, поэтому Луна торопливо поднялась на ноги и ушла, прежде чем они успели снова собраться с силами.
Все это, размышляла она, было очень странно. Очень и очень странно.
21 апреля 1996 года
Малфой не был бы Малфоем, не заставь он Гойла прочитать объявление самостоятельно, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, пока тот разбирал слова. Некоторые из них были ужасно длинными, как например «Ин-спек-пион-ная». Он как раз собирался спросить, не будет ли у них уроков о том, как сдавать экзамены, – что было бы разумно, учитывая, что в этом году они сдают СОВ, – но Малфой закатил истерику, так что Гойл решил промолчать.
Малфой, несомненно, имел все способности к выступлению на публике. А еще он часто был единственной причиной, по которой Гойл вообще сдавал экзамены, потому что Малфой обожал жаловаться на тупость своего дружка и демонстрировать свой ум, в основном издеваясь над ошибками Гойла и заставляя того их исправлять. Часто он прерывался на десятиминутные напыщенные тирады о том, что Грейнджер символизирует собой прогнившие устои волшебного мира, и о том, какой Поттер тупой, и уродливый, и тупой, и как сильно его ненавидит Малфой.
– Это значит, – объяснил Малфой (театрально вздымая руки у камина), – что если мы присоединимся к дружине, мы не только расположим к себе новую директрису…
За спиной Малфоя одновременно вздрогнули Крэбб и Гойл.
– … но и сможем снимать баллы даже со старост, – хихикнул Малфой. – И первым, без сомнения, станет Визгли Наш Король.
Вчера Пэнси загнала Гойла в угол, жалуясь ему на одержимость Малфоя этими гриффиндорцами – и чем я ему не хороша? – всплакнула, похлопала его по руке, сказав, что он умеет выслушать девушку, и ускользнула к Нотту. Удивленный Забини с сочувствием усмехнулся и налил ему в стакан немного огневиски.
– Но у нее же все эти… – Крэбб неопределенно взмахнул руками в воздухе.
Все они уже бывали в кабинете профессора Амбридж. Стены были полностью перекрашены после ухода Грюма (что Малфой всецело одобрял, желая забыть об инциденте с хорьком) в ярко-розовый цвет (на что Малфой презрительно поморщился и пробормотал что-то о «комильфо») и вычурно украшены. Но страшнее всего были тарелочки. Они были везде: на стенах, на шкафчиках и комодах, даже на специальных подставочках на письменном столе – дюжины, а то и сотни. И на каждой были изображены до тошноты милые котята, следившие за тобой невыразительным бездушным взглядом темных, мертвых глаз, в каком бы углу кабинета ты не пытался скрыться от них.
Гойл снова вздрогнул.
Малфой с досадой скривился.
– Как говорит мой отец, если хочешь добиться власти, научись принимать как должное некоторую эксцентричность сильных мира сего и претерпевать собственную идиосинкразию.
Гойл был согласен, что в центре Амбридж до поры до времени терпит идиот (хотя он не так уж и терпелив), но Малфой, казалось, был вполне доволен этим фактом, так что не стоило и говорить ему об этом.
– Знаете что? – наконец объявил Малфой. – Этот год станет для меня знаменательным. А значит, и для вас. Но главным образом все же для меня.
20 июня 1996 года
– Черт, – наконец сказала Джинни. – Чтоб я еще раз…
Они лежали в больничном крыле. Мадам Помфри наложила на сломанную лодыжку Джинни гипс, но все же запретила ей вставать с постели несколько дней, чтобы не нагружать больную ногу. Впрочем, для самой Джинни это был лишь повод остаться здесь, после того как ушел сначала Гарри, затем Невилл, а потом Рон и Гермиона шепотом поссорились и совершенно забыли о еще двух присутствующих при этом. Трех, если считать Амбридж в практически бессознательном состоянии. Джинни едва удержалась, чтобы не поцокать укоризненно языком, и повернулась лицом к Луне, которую положили вместе с ней на одну кровать.
– Нет, в самом деле, напомни мне об этом, когда я в следующий раз начну просить Гарри взять меня с собой.
– Мы ведь все остались живы, – отозвалась Луна. – Все, кто отправился с Гарри.
– Бедный Гарри, – вздохнула Джинни.
– Ему нелегко, – согласилась Луна, выуживая из кучи подарков у постели Рона несколько шоколадных лягушек для Джинни. – Но Гарри справится.
– Я знаю, – Джинни с силой рванула зубами упаковку конфеты.
– Смерть еще не конец, – спокойно произнесла Луна. Она чуть повернулась к Джинни, оперевшись на локоть. – Это лишь начало нового грандиозного путешествия. И мы все встретимся снова. Надеюсь, я не забуду спросить мистера Блэка, понравилось ли ему быть Стабби Бордмэном.
– Раз ты так считаешь, – Джинни откусила голову шоколадной лягушки.
– Считаю, – подтвердила Луна.
Джинни доела шоколад и облизала пальцы.
– Значит, мы расстаемся ненадолго.
– Нет, – улыбнулась Луна. – Ненадолго.
Они замолчали. С карточки от шоколадной лягушки на них смотрел Дамблдор. Луна принялась корчить ему рожи, пока Дамблдор, смеясь, не исчез с портрета.
– Даже не знаю, что меня сейчас волнует больше, – наконец произнесла Джинни, глядя в потолок. – То, что я могла умереть, или то, что в таком случае последним человеком, с которым я целовалась, был бы чертов Майкл Корнер.
Луна взвесила слова Джинни, склонилась над ней и вдумчиво ее поцеловала. На губах остался вкус шоколада, отдававший чем-то острым, а рыжие волосы даже сейчас пахли цветами.
– Ну вот, – подытожила Луна. – Теперь тебе не о чем волноваться.
Джинни смотрела на нее остекленевшими глазами, все еще приоткрыв рот. Луна улыбнулась и заправила прядь прекрасных волос Джинни ей за ухо. Она снова легла на спину, и они обе лежали так несколько секунд, просто дыша.
– Знаешь, наверное, я соглашусь, когда Дин пригласит меня на свидание, – произнесла Джинни.
– Пусть пригласит, – одобрила ее выбор Луна. – У него красивые руки.
– А ты и в самом деле странная, – сказала Джинни, но уже улыбаясь.
9 октября 1996 года
– Выпейте это, – приказал Малфой. – И наденьте вот эти мантии.
«Этим» оказались хрустальные фиалы с густой пузырящейся жидкостью цвета грязи, вокруг горлышек которых были обвиты чьи-то волосы. Мантии были им определенно малы и вообще, судя по пуговицам, девичьими, и к ним по неясной причине прилагались тяжелые бронзовые весы и огромная толстостенная банка с жабьей икрой. Гойл уставился на банку, затем в упор – на Малфоя, в надежде, что во всем происходящем внезапно появится смысл.
– Мы что, похожи на Забини? – спросил Крэбб.
Гойл нахмурился. Они вовсе не были похожи на Забини, они куда крупнее и совсем не такие раздражающе красивые, и их-то уж точно никто не находил полуголыми в постели с Пэнси и Ноттом и кучей веревок, и… А. А-а!
Фу-у.
Малфой тоже, кажется, был не в восторге.
– Если вы забыли, у меня здесь есть дело. Дело, порученное мне самим Темным Лордом. Дело, работать над которым я должен в покое. А его теперь сложно найти, учитывая, что Поттер преследует меня с самого начала семестра.
Гойл все равно не понимал, как все это связано девчоночьими мантиями, и судя по взгляду Крэбба, тот тоже не имел об этом ни малейшего представления.
Драко вздохнул и потер лоб.
– Мне нужно, чтобы вы оповещали меня об опасности, – пояснил он. – Но что мне точно не нужно, так это чтобы Поттер увидел здесь ваши уродливые физиономии.
Он и сам, на взгляд Гойла, не казался больше красавчиком. Его кожа приобрела серый оттенок, волосы не причесаны, а под глазами залегли темные круги. Не говоря уже о нервных дерганых движениях, неприсущих даже обычной театральности Малфоя.
– Итак, – подытожил Малфой, – вы пьете оборотное зелье, предварительно добавив в него эти волоски, и превращаетесь в безобидных первокурсниц.
Гойл протестующе заворчал, а Крэбб начал возражать, но Малфой продолжал, не обращая на них внимания:
– Вы будете стоять снаружи и подымете шум, если появится шрамоголовый или кто-нибудь из его прихвостней. А я как можно скорее закончу свою работу, и тогда Темный Лорд будет доволен, а значит, и мы будем довольны. Потому что нам совсем, совсем не понравится, если Темный Лорд останется недовольным. Это плохо закончится для нас – для всех нас.
– …ладно, – сказал Крэбб. – Но ты нам будешь должен, очень сильно должен за это.
– Должен вам?! – Малфой пронзительно расхохотался горьким, надтреснутым смехом. – Да единственная причина, по которой вы не завалили все ваши СОВ – я! Конечно, взялись вы за них с усердием, но поверьте, без этой тупицы Амбридж не видать бы вам было таких оценок по Защите. И даже, – прервал он собиравшегося возразить ему Крэбба, – не вздумайте возражать. Просто делайте, как я сказал. Сейчас имеет значение только время. Добавляете волос, выпиваете содержимое, надеваете мантии и следуйте за мной. Добавляете волос, затем выпиваете – все ясно?
Он не сводил с них свирепого взгляда, пока не дождался ответного кивка, сунул им в руки фиалы и унесся прочь, бормоча что-то о запасном плане.
– Когда-нибудь, – Крэбб прожигал взглядом спину удаляющегося Малфоя, – ему покажут, что почем. И я собираюсь присутствовать при этом.
Гойл подумал, что несчастнее, чем он уже есть, им Малфоя не сделать, но говорить это было бессмысленно, так что он просто сунул волос в свой флакон. Грязная жидкость немедленно стала маслянистой на вид и приобрела насыщенный бордовый цвет, напомнивший ему о чем-то, что он не мог толком представить. От запаха у него зачесались руки.
Крэбб с таким же отвращением уставился на свое зелье, уже желчно-зеленого оттенка, но после секундного замешательства чокнулся фиалами, словно кубками на пиру, и сказал:
– До дна!
И они выпили.
20 декабря 1997 года
Позже Луна так и не сумела воссоздать в памяти произошедшее. В воспоминаниях словно не хватало листов, как в неправильно распечатанной однажды папой статье, где после восемнадцатой страницы оказалась сразу двадцать третья. Вот она прощается с Джинни на платформе, перечитывает письмо отца об обнаруженном им роге морщерогого кизляка, а в следующее мгновение…
Она помнила торопливо отворачивающееся бледное лицо Драко, серебряно-золотые и черные волны перед глазами и высокий холодный смех. А потом она падала, и там было темно – очень, очень темно. И они забрали ее палочку.
Стук захлопывающейся двери прозвучал как гром, как дрожь, глухой рокот самой земли. Эхо шагов затихло вдали.
– Ну вот, – произнесла Луна, сев со скрещенными ногами и выпрямив спину. – Все мое расписание подготовки к экзаменам пошло насмарку. А впрочем, – задумалась она, – Защита от Темных искусств в этом году все равно была абсолютно бесполезна.
– К-кто здесь? – раздался из темноты позади нее дрожащий голос.
– Здравствуйте, – насколько могла бодро отозвалась она. – Полагаю, ни фонаря, ни ключа, ни лишней волшебной палочки у вас не имеется?
– Палочка? – обладатель голоса зашаркал по направлению к ней. – У тебя есть палочка?
– Была, – поправила его Луна. – Остролист и волос единорога, одиннадцать и три четверти дюйма. И она была слегка за…
– Закручена вправо по направлению волокон, – закончил за нее неизвестный. Он уже был достаточно близко, чтобы Луна смогла рассмотреть очертания человека, стоящего на корточках. – Урсула Лавгуд?
– Это моя мама. Здравствуйте, мистер Олливандер. Меня зовут Луна.
Он смущенно произнес:
– Так вы пользовались палочкой вашей матери.
– Именно, – подтвердила Луна. – Надеюсь, они ее сломали.
После секундной паузы мистер Олливандер оскорбленно и с куда большей силой в голосе вопросил:
– Я не ослышался – вы действительно хотите, чтобы вашу палочку сломали?
– Мама ужасно разозлилась бы, вздумай кто-нибудь использовать ее палочку, чтобы заставить людей страдать, – пояснила Луна. – Но если ее не сломают, я была бы очень рада вернуть себе свою палочку, когда нас спасут.
– Спасут? – с недоверием и одновременно с надеждой переспросил Олливандер.
– Конечно, – уверила его Луна. – Впрочем, на это понадобится время. Гарри наверняка ожидают куда более важные дела, но после них он обязательно придет за нами – так почему бы и не подождать? Нам ведь выделили вполне приятное, сухое и теплое помещение для ожидания.
– Мы в подвале, – пояснил ей Олливандер, но теперь в его голосе почти слышалась улыбка.
– Я так и думала, – кивнула Луна. – Наверное, лучше всего заняться разработкой планов побега, просто чтобы убить время. К примеру, если мы будем ритмично стучать по стене, то можем привлечь внимание красных барсукротов. Они роют тоннели, может быть, вы о них слышали.
– И насколько велики наши шансы найти их? – спросил Олливандер, теперь уже точно улыбаясь, и Луна улыбнулась ему в ответ.
– Ничтожно малы, – призналась она. – Но я знаю по опыту, что можно совершить все, что угодно, если оставаться открытым новым идеям и быть всегда начеку.
Она коротала часы, выдумывая все более изощренные планы, пока даже в этой вечной ночи не наступил час отдыха, как подсказала им подкравшаяся усталость. Тогда она начала петь колыбельные, дожидаясь, когда дыхание старика выровняется, станет тихим, глубоким и почти умиротворенным.
И только убедившись, что мистер Олливандер заснул, Луна прислонилась к стене и позволила себе беззвучно расплакаться.
11 февраля 1998 года
Гойл не понимал, что было не так.
Он знал, что что-то не так. За завтраком в Большом Зале с каждым днем становилось все тише и тише. За столами появлялось все больше пустых мест, гораздо больше, чем не приехавших в этом году грязнокровок, о которых им говорили, что они только и знают, как красть магию. (Забини окопался на несколько недель в библиотеке и в конце концов сказал, что это «бессмысленная пропаганда». Гойл пытался узнать у Малфоя, что это значит, но тот отчего-то взъярился, опрокинул доску с плюй-камнями и вылетел из гостиной.) Гойл решил, что, должно быть, пустые места образовались оттого, что студенты стали сидеть плотнее прижимаясь друг к другу.
В Зале стало гораздо холоднее по утрам. По мнению Гойла, домашние эльфы куда лучше справлялись со своей работой при Дамблдоре, но говорить подобное было нельзя. Нотт получил наказание за публичное выражение недовольства от профессора – то есть директора Снейпа. Но все же им еще давали пищу, вполне съедобную и горячую, а одежду можно было утеплить согревающим заклятием. Его мог наложить даже Гойл, хотя в результате его мантия обгорела.
Крэбб подпихнул его. Сам он увлеченно жевал огромный тост с джемом, в котором вымазал весь подбородок. Крэбб вытер его тылом ладони и растащил джем по скатерти липкими бурыми полосами. Гойл пожал плечами и стащил из под носа Нотта тарелку с тыквенным пирогом – тот его все равно не ел, только пялился. Пирог был кисловатым, но все равно вкусным, и Гойл довольно зачавкал. Пытавшийся заколоть свой бекон вилкой Малфой мельком бросил на него яростный взгляд.
Из-за преподавательского стола раздался оглушительный хохот. Гойл поднял взгляд – вот профессор Снейп, живая усмехающаяся тень в кресле Дамблдора, вот поджавшая губы МакГонагалл, вот вздыхающий Флитвик. А вот Алекто, почти вывалилась из кресла, запрокинув голову с широко распахнутым в хохоте ртом. А вот изображающий что-то неприличное Амикус с волчьей ухмылкой.
Гойл считал их хорошими учителями, потому что им было плевать на его невыполненные домашние задания. Они никогда не наказывали его, а пугать первоклашек проклятиями, на взгляд Гойла, было забавно. Он не знал, почему других это возмущает. Никто же не умер и всякое такое, и вообще сам виноват, раз получил наказание. Нужно делать, что тебе сказано.
По тихому залу разнеслось бренчание упавшей ложки или ножа, и какой-то первокурсник из Когтеврана зарыдал, поспешно зажав рот руками. К нему немедленно подсела Чанг – Гойл знал ее по квиддичу, – приобняла и что-то успокаивающе зашептала, пока остальные студенты бросали на преподавательский стол короткие взгляды. Гойл провел глазами по когтевранскому столу и нахмурился, не найдя ни копны светлых волос, ни сережек-редисок, ни чего-либо еще в этом духе. Он удивился, куда она могла пропасть, и тут же забыл об этом.
Прибыли почтовые совы. Каждый раз, как одна из них начинала над ним кружить, Малфой вздрагивал, но сегодня для него не было писем. Гойл в упор посмотрел на него. Крэбб захохотал и стащил сосиски из тарелки Малфоя, но тому было все равно. Или он просто не заметил. Но даже это было странно. Что-то было определенно не так.
Но что именно?
24 марта 1998 года
Волна разбилась о ее лодыжки и отступила, а между пальцами извивался и таял песок. Луна улыбнулась. Небо медленно розовело. На другой стороне бухты волны бессильно бились о бастион белого утеса, на котором возвышался коттедж Ракушка. Луна распахнула глаза и смотрела не мигая, как загорается кайма далеких облаков, обнимавших горизонт, и как алое сияние растекается во все пределы. Небо светлело, переходя от кровавого к лимонно-желтому цвету, пока наконец золотой венец не опустился на облака. Первые лучи заскользили по лицу Луны, и за спиной девушки бросилась прочь тень, увязнув в песке у ее ног.
Солнечный свет без труда пронзил облака, которые не оставляли попыток пленить его, и Луна с грустью подумала, что сегодня наверняка будет дождик. Сзади послышались шаги, и она, чуть повернув голову, увидела Дина, пробиравшегося по песку к ней.
– Все в порядке? – утопив руки в карманах, он приветственно дернул плечом.
Луна всесторонне обдумала вопрос.
– Да, – наконец решила она. – Наверное, так и есть. Как ты?
Дин бросил на нее изумленный взгляд и медленно расплылся в улыбке.
– Бывали деньки и похуже.
– Точно, – кивнула Луна. Они молча смотрели на волны, и она внезапно добавила: – У меня есть звезды.
– Звезды?
– Ну да, над моей кроватью в Хогвартсе, – пояснила Луна. – Прикреплены чарами к балдахину. Дома есть ночник. Люмос было первым заклинанием, которое я узнала. Меня научил ему папа, когда отдал мне палочку моей мамы. Но знаешь, –добавила она, – у меня все еще есть солнце.
Луна почувствовала на себе пристальный взгляд Дина и вопросительно повернулась к нему.
– Мы их всех освободим, – сказал он. – Всех людей из Азкабана и вообще отовсюду. Гарри их освободит.
– Я знаю, – согласилась с ним Луна. – Я верю в Гарри Поттера.
– И я, – улыбнулся Дин. – Даже если учесть, что он засранец, отбивающий чужих девушек.
Луна только посмотрела на него, и Дин поднял руки в притворной капитуляции и рассмеялся. Она улыбнулась в ответ, когда волна залила его ботинки и юноша с проклятиями рванулся назад.
– Собирается дождь, – предупредил Дин. Они сидели рядом, глядя на бившиеся у их ног волны, и ветер путался в их волосах.
– Но солнце выйдет снова, – отозвалась Луна. – Так всегда бывает.
– И все же, если мы сейчас соберем плавник, то успеем высушить его. А потом сожжем в камине, – заметил Дин. – Мы бы помогли Флер, а то она, похоже, оказалась несколько выбита из колеи появлением нашей толпы.
– Ладно, – согласилась Луна и, легко вскочив на ноги, заскользила к линии прибоя. – Напомни, не рассказывала ли я тебе о морщерогих кизляках?
2 мая 1998 года
Он очнулся из-за сквозняка. Гойл вяло повел рукой в воздухе, нащупывая сползшее одеяло. Но вокруг были только камни; осколки битой кладки резали ладони, впивались в память. "Крэбб", – подумал он, а затем сразу – "Поттер", но связи между ними двумя он не видел. Имена безвольно плавали в опустевшем сознании. Ему казалось, что он внезапно стал необычайно тяжелым – нет, он придавлен к полу. Обломками. Липкая струйка стекала по лбу. Рядом кто-то кричал.
Гойл с усилием открыл глаза. Звезды. Озеро? Или крыша спальни? Или?
"Малфой", – появилась неожиданно настойчивая мысль. Он попытался сесть, оглядываясь вокруг. Развалины то обретали четкость, то снова расплывались перед его глазами. От движений в голове запульсировала боль, в боку закололо и задергало. Он яростно начал разгребать булыжники. Только камни, камни и пыль. Он не ранен. Или ранен, но тогда ему просто нужно пойти к мадам Помфри и она со всем разберется. Или к профессору Снейпу, он сможет...
Он вдруг вспомнил, что Снейп мертв, и тут же в голове всплыла схватка в потайной комнате. Он уже почти встал, и только тогда понял, что пытается подняться. Ноги едва слушались, но, по крайней мере, держали его. Проведя ладонью по лбу, он увидел, как окрасилась багровым покрывавшая пальцы пыль. У него течет кровь. Настоящая кровь. Ничего себе.
Без стен и потолка сложно было сообразить, где он находится. Вокруг сражались – до него доносились заклинания, крики и вопли. Чей-то рев. Чудовища. Ему нужно найти Малфоя. Или Крэбба. Крэбб наверняка знает, что делать. Где теперь искать эту комнату? Ага, здесь.
В стене с нишей, где некогда стояли доспехи, не было никакой двери. Гойл начал мерять шагами коридор из конца в конец, как его учил Малфой, снова и снова, но добился лишь появления на стене выжженного прямоугольника, исчезавшего, едва он успевал его увидеть. Не придумав ничего лучше, он двинулся по коридору, обследуя все укромные уголки на своем пути в надежде обнаружить там Крэбба или Малфоя.
Кого-то он все же нашел. Рыжий. Уизли. Со стороны казалось, будто он спит, но остекленевшие глаза его были открыты. На застывшем лице еще витало некое эхо улыбки, ускользающее воспоминание об отзвучавшем смехе. Гойл решил, что Уизли, должно быть, оглушен. Попытался найти свою палочку, но ее словно никогда и не бывало. Она просто исчезла вместе с комнатой и всеми его друзьями. Он встряхнул Уизли, затем еще раз, сильнее, схватив за плечи. Уизли безвольно болтался в его руках и тут же рухнул, едва Гойл его отпустил.
Уизли был мертв. Мертв не так, как в учебнике истории. Мертв не как Поттер и не как Темный Лорд, когда умираешь, а потом встаешь как ни в чем не бывало. В этом был смысл Пожирания Смерти. Ты пожираешь смерть, а не она тебя. Но здесь был Уизли, и он был настоящим, из плоти и крови, и его не вернешь, ему не поможет даже Помфри. Он был мертв. Желудок Гойла скрутило, словно он съел за раз пять дюжин шоколадных лягушек. Хотел бы он знать, как звали этого Уизли. Он не знал, почему, но хотел.
Гойлу внезапно со страшной силой захотелось домой. Знать бы еще, где он, этот дом. Может быть, у миссис Крэбб, где он жил, когда Поттер запихал его отца в тюрьму. Отец. Возможно, он здесь. Были же здесь Пожиратели Смерти и Темный Лорд. Да, Темный Лорд – он ведь наверняка знает, как достать из пропавшей комнаты Крэбба и Малфоя. Конечно же, он вернет Малфоя, ведь у того есть татушка и все такое. Возможно, Темный Лорд спасет даже Уизли, хоть тот и предал свою чистую кровь.
Ориентируясь на звук битвы, Гойл развернулся и захромал вперед. Красно-бурые отпечатки на стене отмечали его путь.
2 мая 1998 года
Будучи первокурсницей, Луна была в свое время весьма разочарована дуэльным клубом Локхарта. Намного больше ей нравилось заниматься в Армии Дамблдора на четвертом курсе, в восстановленном Дамблдором дуэльном клубе на пятом и снова в Армии на шестом. Ей нравились поединки один на один. Все решала скорость: ударить – парировать – ударить. У дуэлей были свои законы, они были обоснованы, более того – цивилизованы. Но происходящее здесь и сейчас было совсем иным. Как же они ошибались, считая, что могут приготовиться к войне!
Все иначе, когда действительно хочешь причинить боль.
Она не собиралась позволять отсечь себя от группы и, честно говоря, сама не представляла, как это произошло. Но теперь Луна осталась одна. И обернувшись, она увидела незнакомый ей Хогвартс – с пробитыми в стенах брешами, сошедшими со своих постаментов доспехами, пустыми портретами. Впрочем, что-то осталось неизменным и в этом чужом мире: где-то вдалеке раздавались вопли сэр Кадогана:
– Эге-гей! Враг проник в замок!
По здравом размышлении Луна пришла к выводу, что было бы не слишком разумно идти прямо навстречу опасности, о которой тебе достоверно известно. Но тут же решила, что все же это лучше, чем совершенно неизвестная угроза. К тому же это неважно, ведь коридоры на этом этаже, как она знала, замкнуты в одно огромное кольцо. Правда, кольцо было приплюснуто и вообще скорее напоминало многоугольник.
Все еще раздумывая о том, сколько же на самом деле сторон у этой архитектурной геометрической фигуры, Луна завернула за угол и столкнулась лицом к груди с гориллой в обличии человека. Фигура была завернута в плотную темную мантию Пожирателя Смерти, ее треснувшая маска съехала набок. Девушка в испуге бросилась назад, и он мог проклясть ее в это мгновение, если бы не был так же медлителен от удивления. Они одновременно выбросили вперед палочки, и заклинания столкнулись на полпути, ударив в стороны рикошетом. Стена слева от нее взорвалась. Справа от него, не причинив никакого вреда, расплескалось по кладке другое проклятие и осветило коридор позади него.
К ним подбирался еще кто-то, и Луна торопливо оглянулась, чтобы оценить пути отхода. Она не собиралась сражаться с ними обоими, если представится возможность избежать этого. Позади нее оставался узкий проход, куда можно нырнуть, не опасаясь погони, потому что эти двое будут только загораживать там друг другу дорогу. И все же у нее еще было время. Ее противник тоже повернулся к приближающейся фигуре, которая, как теперь разглядела Луна, была одета в рваную и испачканную слизеринскую мантию.
– А вот и мой сынуля-придурок, – выплюнул Пожиратель Смерти. – Палочки нет, да у тебя никогда и не было толку ее использовать. Я…
Луна бросила в него оглушающее заклятие и была страшно раздосадована, когда он отбил его не удостоив и взглядом. Ей внезапно захотелось в раздражении топнуть ногой. Или даже пнуть какого-нибудь грохонога. В конце концов, они живут в камнях, а теперь, из-за всех этих взрывов, наверняка вышли наружу.
– Я разберусь с тобой потом, а сначала прикончу вот эту козявку, – продолжил Пожиратель – Гойл-старший, как поняла теперь Луна, узнав наконец окровавленное лицо другого студента. Узнавать таким образом своих знакомых уже становилось страшной привычкой. Луна попыталась перекрыть проход, насылая на Пожирателя сглазы один за другим, которые тот останавливал с досадной легкостью.
По крайней мере, ответное его заклятие было одним и тем же, и хотя от протего не было толку, Луна все же могла пока что его отбивать. Вот только, как внезапно поняла она, это означало, что заклятие каждый раз бьет по едва не рушащейся стене. Недолго думая, девушка бросилась вперед, под летящее проклятие, как раз в тот момент, когда треснувший потолок наконец не выдержал и рухнул вниз. Тяжелый булыжник придавил ее плечо, и Луна закричала, выпустив палочку из внезапно онемевших пальцев.
Хохочущий Гойл-старший нацелил палочку ей в лоб. Луна не отвела взгляда. К ее изумлению, мужчина внезапно ударился головой об стену и, потеряв сознание, рухнул на пол. Луна перевела взгляд с Пожирателя на Гойла-младшего, – Грегори, так их будет проще различать, – угрюмо уставившегося на нее в ответ и все еще стоявшего с поднятыми для удара руками.
На взгляд Луны, он пока что ничем не угрожал ей, и она нащупала на полу свою палочку. Когда девушка снова подняла на него глаза, Грегори сидел рядом со своим отцом. В руках у него была отцовская палочка, но он ничего с ней не делал. Когда он посмотрел на нее, Луне пришло в голову, что он ничего не видит перед собой.
– Тебе лучше остаться здесь и присмотреть за ним, – произнесла Луна. – Просто сиди здесь и… – внезапно ей в голову пришла отличная идея. – Я пришлю за тобой Малфоя, Драко Малфоя. Просто сиди здесь и жди Драко, Грегори.
Она понятия не имела, находится ли Малфой сейчас в замке, или уже мертв, или потягивает текилу на Майорке, но это не имело значения здесь и сейчас. Наконец Грегори пробурчал что-то, что могло сойти за согласие. Луна кивнула.
– Мне жаль, что так получилось, – искренне добавила она. Грегори не сводил взгляда со своих рук.
В отдалении раздались голоса, и сквозь пролом в стене она увидела машущих ей с лестницы Эрни и Сьюзен. Бросив на Грегори последний взгляд, Луна развернулась и побежала к ним.
Прежде чем она вспомнила о нем снова, Волдеморт уже был мертв.
2 мая 1998 года
– Все кончено, – сказал Малфой, осторожно касаясь разбитой губы. Он навис у Гойла над душой, словно трансгрессия. – Мы проиграли.
Он нахмурился, и Гойл проследил его взгляд – Малфой смотрел на лежавшее перед ним одеревеневшее, окровавленное тело. Грудь его медленно вздымалась и опадала. Палочка свободно лежала на ладони Гойла, словно тот никак не мог решить, бросить ее или нет. Он посмотрел на нее, затем снова на Малфоя.
– Твой отец? Сочувствую, – Малфой едва заметно передернул плечами. Это могло быть извинением. Могло быть вообще чем угодно. Гойл нахмурился, осмотрел юношу со всех сторон, но рядом никого не было. Снова перевел взгляд на Малфоя. Тот покачал головой.
– Крэбб мертв. Он мертв. Я не… Мне жаль.
Гойл уставился на него. Обычно он смотрел так после того, как высказывался Крэбб. Но сейчас Крэбб ничего не сказал. И никогда уже больше ничего не скажет.
Малфой вздохнул, попытался смахнуть пыль, но вскоре сдался и осторожно сел рядом с Гойлом, прислонившись к обломку стены.
– Поттер прикончил Темного Лорда. Сначала заговорил того, нес всякую ахинею. Дожидался рассвета, хотел произвести впечатление, – фыркнул Малфой. Гойл молчал. – Похоже, Рон Уизли спас мне жизнь, но, кажется, не все так плохо, ведь остаток этой самой жизни я наверняка проведу в Азкабане. Тебе, впрочем, дадут небольшой срок.
– Мы ж ничего не сдедади, – сквозь разбитый нос пробормотал Гойл.
Малфой долго не сводил с него взгляда. Наконец он очень тихо произнес:
– Нет, сделали.
Гойл посмотрел на палочку, которую все еще держал в руке. На ней запеклась кровь. На всем теперь была кровь.
Солнце медленно поднималось над разрушенными башнями Хогвартса. Волосы Малфоя засияли в его лучах. Он закрыл глаза. Пронзительно кричали проснувшиеся птицы. Снизу до них доносились голоса, но слов было не разобрать.
– Тебе нужно спуститься в Зал, – наконец сказал ему Малфой. – Там все собрались. Мой отец… И все же, тебе нужно пойти туда.
Гойл покачал головой, посмотрев сначала на отца, затем снова на Малфоя.
– Кто его связал? – поинтересовался тот, затем покачал головой, когда Гойл пожал плечами. – Неважно. Куда же нам теперь идти?
Похоже, ответ Малфою не требовался.
– Черт. Шесть… Семь… – юноша разглядывал свои треснувшие часы. – В любом случае, пора завтракать. Хочешь есть?
Гойл снова покачал головой.
– Я тоже не хочу, – Малфой с минуту пристально изучал свои руки, а затем внезапно вскочил на ноги. – Знаешь, после того, как Крэбб попытался убить меня, мне пришло в голову, что я, наверное, был для вас не самым хорошим другом.
Где-то во всей этой речи определенно было извинение. Гойл безмолвно уставился в ответ.
– Мне просто пришло это в голову, – повторил Малфой. Он вздохнул, глядя на что-то недоступное Гойлу.
Вместо этого Гойл посмотрел на отца.
– Второе мая, – кривая улыбка перекосила лицо Малфоя. – С днем рождения.
Казалось, он хотел сказать еще что-то, но лишь сжал на мгновение плечо Гойла, а затем развернулся и пошел прочь.
20 июня 1999 года
С последним гудком Хогвартс-экспресс прибыл на вокзал Кингс-Кросс и, грохоча и колеблясь, остановился у платформы. Лязгнула паровая машина, и из кабины машиниста, обмахиваясь форменной фуражкой, вывалился бледный седоволосый мужчина. Тут же из окна выглянул Стэн Шанпайк и, неопределенно усмехаясь, закричал седому:
– Уже куда ни шло, а, мистер Спрюс? Я со всем разберусь, даж не вздумайте волноваться!
Мистер Спрюс в сердцах бросил об землю свою фуражку и принялся яростно ее топтать.
– По-моему, – задумчиво сообщила Луна Джинни, – он и в самом деле стал водить лучше.
– Мы опять врезались? Кто-то пострадал? – заинтересовалась Джинни, выглядывая в окно.
– Разве что мой локоть, – успокоила ее Луна. – Надеюсь, на этом и закончатся все наши волнения сегодня.
Она ожидала, что Джинни понесет чемодан к двери. Но девушка не сдвинулась с места. Луна окинула ее задумчивым взглядом.
– Разве мы не выходим?
– Через пару минут.
– Ладно, – легко согласилась Луна, подсаживаясь к ней.
– Чувствуешь? – спросила Джинни.
Луна затихла, прислушиваясь к глухому гулу голосов на платформе, шипению пара и тихому щелканью медленно остывающего котла.
– Я чувствую, как болит мой локоть, – предположила Луна. – Но уже почти незаметно.
– Нет, не это, – покачала головой Джинни, но тут же повернулась к подруге, достав волшебную палочку. – Дай мне. Я теперь хорошо разбираюсь в целительстве. После Того Года.
Луна без вопросов показала ей ушибленный локоть.
– Я хотела спросить, – продолжила Джинни, не переставая накладывать заклинания, – нет ли у тебя ощущения… ну… некоего Конца. Понимаешь? Как только мы сойдем с поезда, Хогвартс останется в прошлом. Все закончится. Исчезнет!
– Мне кажется, замок все же останется на месте, – задумалась Луна. – Если, конечно, тебе не известно что-то, чего не знаю я.
Джинни рассмеялась, но не сводила с девушки пристального взгляда:
– Ты же знаешь, о чем я.
– Да, – согласилась Луна. – Но мне нравится твой смех. Спасибо, так намного лучше.
– Обращайся, – Джинни спрятала палочку в рукав.
За окном появился все еще худой Ксенофилиус, чья висевшая мешком ярко-желтая мантия выделялась даже на скрытой клубами пара платформе. Он с воодушевлением втолковывал что-то нетерпеливо топтавшемуся на месте Гарри, который, очевидно, не слышал ни слова из речи Лавгуда.
– Пойдем, – вдруг вскочила на ноги Луна. Она распахнула дверь, изящно сошла на платформу и повернулась, чтобы подать руку Джинни.
– Луна, – жалобно протянула Джинни, но все же приняла руку подруги и неохотно позволила той стащить себя на платформу.
– Видишь? – произнесла Луна. – Мы все еще здесь. Это вовсе не конец. То есть, конечно же, конец, но лишь главы или статьи. И знаешь, что написано в самом низу страницы? «Продолжение следует».
– Закончилась эра, – печально отозвалась Джинни.
– Я тебя сейчас обниму, – сказала Луна и так и сделала. Джинни на мгновение растерялась, но тут же крепко обняла подругу в ответ. Они долго не разжимали объятий (и Луна притворилась, будто не видит умоляющих взглядов Гарри). Наконец, они отпустили друг друга, и Луна настойчиво произнесла:
– Я зайду к тебе через пару дней. А через несколько недель, когда придут результаты экзаменов, мы все соберемся в Дырявом Котле. У нас до сих пор есть совы и наши галеоны, а еще скоро выйдет новый номер Придиры, на которую мы обе подписаны.
Джинни захихикала, но тут же посерьезнела:
– Знаю, знаю, просто… – чуть жалобно она спросила: – Что же мы теперь будем делать?
– Все, что угодно, – решительно ответила Луна. – Мы можем все.
19 августа 1998 года
– Успокойтесь! – рявкнул Огден, с такой силой опустив молоток, что его сливового цвета мантия распахнулась, и вышитая на ней серебряная «В» сверкнула в свете факелов. – Если вы уже закончили обсуждение, я хотел бы покончить с этим делом прежде, чем снова подам в отставку.
Мало помалу рев голосов собравшейся в зале суда толпы сменился ровным гулом. Огден понял, что большей тишины ему не добиться, и обратил свое внимание к креслу, из которого, прикованный цепями, на него в ответ тупо уставился Гойл.
– Грегори Томас Гойл, я правильно понимаю? – Гойл кивнул. – Словами, парень, словами, – Гойл проворчал нечто, что с натяжкой можно было счесть за утвердительный ответ. Огден вздохнул. – Хотя бы так.
Он зашуршал пергаментами, читая. Элфиас Дож многозначительно кашлянул и очень удивился, когда Перси Уизли услужливо предложил ему стакан воды.
– Да, да, – нетерпеливо отмахнулся от них Огден. – Итак, ты обвиняешься в пособничестве Драко Малфою в предосудительных действиях, которые привели к вторжению Пожирателей Смерти в Хогвартс в июне 1997 года. Верно?
Гойл неопределенно пожал плечами. Патриция Аббот прожгла его взглядом.
– Обвинение выдвинуто на основании показаний Рональда Уизли, – Огден оглядел зал суда. – Присутствует ли он здесь?
– Сэр, – склонился вперед Перси. – К сожалению, Рон сейчас в Австралии по… по личному делу.
– Из-за этой девчонки Грейнджер, – вздохнул Огден. – Эти дети загонят меня в могилу, попомните мои слова. Впрочем, неважно. Если…
– И вы знаете, – продолжил Перси, – что Рон не хотел, чтобы эта информация была использована для…
– Уизли, я уже стар и у меня есть молоток. Замолчи сейчас же, – под свирепым взглядом Огдена Перси повиновался. – Что мы имеем? Исходя из данных копий ведущегося в настоящее время дела этого мальчишки, Малфоя, я полагаю, ты не был на самом деле посвящен в детали происходящего…
– Вы не можете использовать эти сведения для смягчения приговора, – вмешалась Патриция.
– То есть как это не могу?
– В первоначальных свидетельских показаниях нет ничего…
– Мэм, – прервал ее Перси, вновь склонившись вперед, – если вы просмотрите письменные показания, данные свидетелями под присягой, к делу номер двести восемь-семьдесят девять-тире-пять…
– Как ты вообще сюда попал? – возмутился Огден, тыча в его сторону молотком. – Замолчи же наконец!
– Моя сестра… – начал было Перси и испуганно вскрикнул, когда Огден с грохотом обрушил свой молоток.
– У многих людей есть сестры, Уизли, – ядовито произнес Огден. – А еще братья, отцы, матери и дети. Мы собрались здесь не для мщения. И не для преследования личных целей. Мы здесь для того, чтобы вершить правосудие. Вставай, парень, сейчас тебе объявят приговор.
Гойл посмотрел на судью, затем на цепи и снова на Огдена. Верховный судья закатил глаза и взмахом палочки освободил Гойла, который медленно поднялся на ноги.
– Я считаю, что ты должен быть приговорен к уже отбытому тобою сроку заключения и к условному осуждению сроком не менее пяти лет. Все согласны?
– Нет, – отрезала Патриция.
– Да, – отозвался Элфиас.
– Так считаете только… То есть я хотел сказать – да, конечно, – поправился Перси, едва увидев поднимающийся молоток.
– Министр заверил своей подписью, что голосует за, – заключил Огден. – Итого четыре против одного, – он со стуком опустил молоток. – Грегори Гойлу надлежит явиться завтра в десять часов в офис надзора за условно осужденными. Ты свободен, парень.
Патриция склонилась к нему и зашептала.
– Ах да, – Огден нахмурился, но кивнул. – Можешь остаться и выслушать приговор, вынесенный твоему отцу. Он указал молотком на судебных приставов: – Пожалуйста, приведите обвиняемого.
Гойла увели от кресла подсудимого, в которое вскоре бросили Томаса. Его отец не сказал ни слова и даже не взглянул в сторону сына. Приговор к пожизненному заключению в Азкабан был вынесен немедленно и единогласно. Судебные приставы в полной тишине вывели осужденного из зала. Гойл бездумно последовал за ними, но не успел сделать и пары шагов, как двери захлопнулись перед ним. Обернувшись, он обнаружил, что все остальные также уходят на объявленный в заседании перерыв, и вскоре остался один в пустом зале суда. Гойл снова сел в кресло и стал ждать, пока за ним кто-нибудь придет и скажет, что ему делать.
Но никто не пришел.
18 июля 1999 года
Уже проснувшись, Луна продолжала нежиться в дремотном летнем тепле ее новой спальни. (Конечно же, она была совсем не «новая», но после проведенного сначала за восстановлением замка, а затем за занятиями года в Хогвартсе комната такой ей и казалась.) В окна, которые она забыла закрыть прошлым вечером, лился свет, и Луна знала, что открыв глаза, она увидит лица друзей на фотографиях, прикрепленных над ней.
По ее лицу пробежала тень, и она вздохнула, но не встала с постели даже тогда, когда через несколько минут снизу донесся голос Ксенофилиуса:
– Луна! Пришли твои результаты!
– Я скоро спущусь, папочка, – отозвалась девушка.
Ну вот и они. Луна не волновалась о результатах экзаменов, зная, что они будут отличными, даже если учесть, что ей пришлось наверстывать полугодовой материал. Но наступил момент, когда ей нужно было решать, чем она хочет заниматься. Впрочем, чего она точно не желает делать, так это разочаровывать папу.
– Можно, я их открою? – закричал Ксенофилиус, и его дочь рассмеялась.
– Конечно, папочка. Только не говори мне! Я обещала Джинни, что мы откроем их позже вместе.
– Хорошо, солнце мое, – отозвался папа.
Ее дремота безвозвратно испарилась, и Луна встала, привела себя в порядок и спустилась на кухню. Внизу папа жарил тыквенные пирожки, а на столе лежали аккуратно распечатанные письма.
– Я думала, – начала Луна без предисловий – если, конечно, не считать предисловием уже сказанное. Интересно...
Ксенофилиус улыбнулся отвлекшейся на сторонние рассуждения девушке:
– Ты моя умница. Завтра мне понадобится твоя помощь. Когда мы с Артуром восстанавливали башню, я решил повернуть ее немного вокруг своей оси. Но моим сливам не понравилось их новое расположение!
– И что же мы будем передвигать: дом или сад? – серьезно спросила Луна, садясь за стол.
– Я пока что говорил только о сливах, – отозвался Ксенофилиус, но, задумавшись, добавил: – Хотя мы могли бы…
– Я думала о том, чтобы найти работу. Не здесь.
Ложка с лязгом упала на плиту. Ксенофилиус уклончиво промычал что-то в ответ, бряцая посудой.
– Ты сам прекрасно справляешься с выпуском Придиры, – Луна повысила голос, чтобы перекрыть шум. – И конечно же, я все так же буду отсылать тебе свои статьи. Я могу позволить себе иметь личную сову.
– Мне всегда нравились сычи-эльфы, – предложил Ксенофилиус. – А впрочем, они слишком малы, чтобы относить почту. Может быть, тебе лучше завести сову-медведя?
– Папочка, – вздохнула Луна.
Он печально улыбнулся ей, выкладывая ей на тарелку тыквенные пирожки.
– Я недавно разговаривал с Чарли Уизли. Если тебя это заинтересует, у них в Румынии освободилось место стажера-магозоолога.
Луна не верила своим ушам.
– Впрочем, это в Румынии, – добавил Ксенофилиус. – Ужасная страна. Нет, конечно же, нет; просто она страшно далеко отсюда. Тебе придется посылать сову или вызывать меня по камину каждый день.
Луна взлетела со стула и бросилась к папе, чтобы крепко его обнять.
