Глава 2Гермиона все время думала о том, что хочет обернуться и утонуть в серебре. Сложно сосредоточиться на Трансфигурации, когда тебя настолько сильно отвлекает какая-то мысль. Она и не заметила, как за короткий промежуток времени перестала воспринимать Малфоя в качестве человека, который только и может, что оскорблять. Впервые за долгое время захотелось скинуть уродливую мантию, старые ботинки и, конечно же, очки, чтобы стать красивой... Чтобы все вокруг поняли, что Гермиона Грейнджер не просто умная, но еще и чертовски привлекательная. Но запрет думать об этом все еще был в силе, ведь такое внезапное превращение воспримут слишком неоднозначно. А поезд уже упущен, и за пятьдесят шесть дней до окончания школы на него не запрыгнуть.
Хорошо, что Гермиону не спрашивали. Одно из преимуществ отличников — это как раз такая защита от внезапных опросов, и можно настолько сильно погрузиться в свои мысли, что не заметить даже, как МакГонагалл отпустила всех на пять минут раньше. И когда остальные ученики ушли, остаться сидеть в аудитории совсем одной. Даже Малфой куда-то убежал. Не то чтобы Гермиона ждала, что он останется, но все же где-то подсознательно немного надеялась на это. Глупо? О, даже больше — бесконечно самонадеянно, по-идиотски наивно и даже чуточку преждевременно.
Следующий урок прошел практически так же, за исключением одного момента: Драко сел прямо за ней. Он ничего не говорил и не делал, но само его присутствие напрягало. И вновь этот уже-почти-но-не-до-конца-привычный зуд между лопатками прожигал спину, заставляя нервно елозить на стуле. Так что теперь Гермиона первая покинула помещение.
Решение не идти на обед пришло само, и девушка решила просто прогуляться во дворе. Ей там нравилось: так тихо и умиротворенно, но самое главное — можно быть самой собой. А именно этого и хотелось — остаться совсем одной и подумать о том, что происходит в жизни.
И, конечно же, Гермиона не заметила Драко, который следовал по пятам, но все же не решался нарушить чужое уединение. Все стало другим в один момент в жизни этих двоих. Почему-то они решили посмотреть друг на друга немного под другим углом, и это принесло неожиданные результаты. Малфой хотел увидеть ее настоящую, сорвать эту дурацкую маску отличницы и долго-долго наслаждаться зрелищем. Запретный плод самый сладкий, но он никогда и подумать не мог, что этим плодом станет Гермиона Грейнджер.
Она шла медленно, он тоже не торопился, хотя и приходилось бороться с желанием подбежать и сорвать уродливые очки. За все семь лет никто не видел Гермиону без них. Интересно, что она делает ночью, когда сокурсницы имеют возможность взглянуть на лицо? Переживает ли, что они кому-то расскажут, какая их соседка самом деле?
Какая она на самом деле?
Эта мысль захватила полностью. Хотелось узнать ее лучше, проникнуть в самые глубины души, чтобы увидеть все то, что она годами скрывала от мира. Малфой не узнавал сам себя, он никогда не был сентиментальным дураком и очаровывал девушек скорее своей холодностью. Это по части Поттера — вот так рассуждать о романтике.
Драко стало страшно. Даже если он и сможет склонить Гермиону к чему-то, их отношения будут осуждать, а это крайне неприятно. Он поморщился и остановился. Гермиона тоже больше не двигалась, застыв у цветущей яблони, и внимательно рассматривала цветы. А потом произошло то, чего Малфой никак не ожидал — она скинула мантию и очки. Он по-прежнему не видел лица Гермионы, но отчего-то мог его представить. Наверняка она очень красива.
Драко банально не выдержал и подошел сзади. Гермиона не слышала шагов, и слизеринец наклонился и прошептал заветное имя. Впервые за все это время тонкие, почти всегда недовольно искривленные губы произнесли это сочетание звуков.
— Гермиона, — она резко обернулась, и он умер.
Все поплыло перед глазами Драко, никого красивее, чище, настоящей он в жизни не видел. Как будто ангел сошел с небес. И стало вдруг слишком сложно понять, где заканчивается правда, а где начинается фантазия. Все слилось в один до невозможности волшебный образ, который хотелось трогать и трогать, пока сердце не остановится или пока не наступит конец всего. И как лишь одними дурацкими очками можно настолько сильно испортить себя? Тяжело понять. Все рассыпалось на части, и в мире больше ничего не существовало, кроме ее лица. Драко хотел запомнить момент навсегда, но не был уверен, что сможет видеть после этого.
— Что ты тут делаешь? — она испытывала страх, и Малфой понимал причины. Они стояли слишком близко, что не могло не нервировать, и только теперь парень осознал, какая она невысокая.
А вместе с тем и беззащитная.
Славная.
— Я шел за тобой, — не стал врать или увиливать от ответа.
— Зачем? — голос Гермионы дрожал.
— Мне захотелось увидеть тебя настоящую, — он и сам не понимал, что происходит и почему говорит правду. Но больше всего волновал другой вопрос: что плещется на дне шоколадных глаз? Это презрение, страх или, может...
Во внезапном порыве слизеринец взял в руки ее лицо и впился взглядом в пухлые губы. Так хотелось прикоснуться к их шелку, но это было запрещено. Еще не время, слишком рано. Драко взял всю свою волю в кулак и отпустил Гермиону. Потребовалось еще достаточно усилий для того, чтобы развернуться и уйти.
Она стояла в недоумении. Этот напыщенный индюк сам все разрушил, испоганил и испортил, заставил себя подозревать в том, что он делает это специально, чтобы как-то совершенно грандиозно унизить. Это было вполне в духе Слизерина. Девушка чувствовала, как падает и все сильнее влюбляется в него. И чем глубже она оказывается, тем больнее. И это все происходило вопреки разуму и здравому смыслу, единственное желание Гермионы — спокойно окончить школу, но и в этом, видимо, не получится преуспеть. Все стало слишком внезапным и пугающим, и едва ли что-то в мире способно дать ей силы выбраться на волю.
Стало очень страшно, и девушка в панике набросила мантию и надела очки. Это все — ее броня. И вместе с ней Гермиона сможет выстоять.
Она ни за что на свете не будет любить Малфоя, пусть даже чувства к нему придется выжигать огнем.
Это точно.
***
Она не спала всю ночь. Пыталась, конечно, расслабиться и забыть обо всем, но получалось плохо. Во-первых, от голода болел живот. Гермиона пропустила и обед, и ужин, а это крайне негативно повлияло на ее самочувствие. Поэтому когда другие девушки уснули, она наконец смогла достать из чемодана припрятанную там как раз на такой случай шоколадку. Гриффиндорка отломила себе три подушечки и убрала "сокровище" обратно. Съев сладкое, она захотела пить, но и это не помогло: от шоколада остался привкус во рту, и ей немедленно захотелось почистить зубы. Когда она наконец улеглась, одеяло оказалось слишком теплым, подушка — твердой, а сама кровать раздражала.
Если бы Гермионе сказали три дня назад, что она будет плохо спать из-за мыслей о Малфое, она бы рассмеялась. Ведь она не могла и предположить, что когда-то будет мечтать о его губах, руках или даже серебряных глазах. Все это казалось полной чушью — Малфой не может обратить внимание на такую, как она. Ясно, что Гермиона для него — игрушка, очередная победа, загадка... Да кто, черт побери, угодно, но только не то, что она вот только что придумала!
Гермиона подорвалась с кровати — отчаянно захотелось пнуть стену, чтобы как-то унять эту боль. История не повторится, твердо сказала она себе и сделала попытку запечатать чувства к Малфою в глубине души. Получалось очень плохо. Со злости таки ударила кулаком в стену, но только сделала себе больно. Костяшки жутко болели, но Гермионе было все равно. Она поняла, что проиграла.
Девушка глубоко вдохнула и попыталась взять себя в руки. От того, что она сейчас будет беситься, лучше не станет. Никто не должен знать, как ей больно, нужно быть сильной в этом жестоком мире. На один короткий момент девушку захлестнула жалость к самой себе, но она быстро запихнула ее в самый далекий уголок сознания.
И тогда, в ту ночь, когда Гермиона не могла уснуть, она твердо решила, что положит конец своей уродливой маске, уничтожит ее, раскрошит в руках и выкинет на помойку. Она будет ее помнить, ведь та служила верой и правдой долгие годы, но больше ни за что не наденет ее вновь.
Это решение далось гриффиндорке трудно, она тысячу и один раз меняла его. И все же, когда все начали просыпаться, она лежала с твердой уверенностью, что изменит себя.
Гермиона послушно ждала, пока все ее сокурсницы покинут спальню. Сегодня был выходной, и именно поэтому ее долгий "сон" никого не удивил. Окружающих вообще мало волновало то, что происходит в жизни Грейнджер, и это до определенного момента устраивало. Теперь же она решила открыто заявить всему миру, что Гермиона Грейнджер — не пустое место!
Когда все наконец вышли, девушка встала. Руки дрожали от страха и предвкушения. Она достала из чемодана пакет со всем необходимым и в который раз сказала самой себе "спасибо" за то, что взяла его с собой. В нем не лежало ничего особенного: обычная юбка по середину бедра, темные капроновые колготки, серая кофта с достаточно глубоким декольте, пара красивых черных туфель на каблуке и, конечно же, белье. Все это было как в сказке про Золушку, но Гермиона знала, что ей придется гораздо хуже. Девушка даже немного подкрасилась, выделяя длинные темные ресницы тушью, а пухлые губы кирпично-красной помадой. Затем она убрала непослушные волосы в высокий хвост, а уродливые очки заменила на линзы.
Перед выходом Гермиона долго стояла у зеркала и не могла поверить в то, что видит себя настоящую. Она боялась и смущалась, и сколько бы раз за ночь ни говорила самой себе, что с образом скучной заучки покончено, все равно в душе оставалась ею. И хотя это не значило, что девушка непривлекательная или неинтересная, она очень сильно стеснялась.
Когда Гермиона наконец покинула спальню, завтрак подходил к концу, и большинство учеников возвращались из Большого зала. Некоторые кидали на Гермиону удивленные взгляды, большинство просто не узнавало, но были и те, кто шептался за спиной.
Девушка пыталась идти гордо, с ровной спиной и уверенностью в походке, но чем ближе она подходила к цели, тем страшнее становилось.
Когда она вошла в зал, на нее не обратили внимания, и хотя гриффиндорке казалось, что каждая пара глаз в помещении ее рассматривает, по факту все занимались своими делами. Даже Малфой, который почему-то до сих пор не ушел, о чем-то разговаривал с Забини. Однако это не могло длиться долго, и через несколько минут, когда Гермиона заняла место за гриффиндорским столом, люди начали что-то замечать. Они не подходили и ничего не спрашивали, просто таращились. Но Грейнджер не испытывала к их реакции никакого интереса, она ждала серебра чужих-родных глаз, которое укутает ее с ног до головы.
Когда Малфой посмотрел туда, куда так активно косился Забини, время замерло между одним ударом сердца и вечностью.
Гермиона не дышала, она чувствовала, как серебро заполняет каждую ее клеточку, даря тепло и радость.
Он встал и, не реагируя на удивленные взгляды окружающих, подошел к ней. Каждый шаг Малфоя в ее сердце отбивался резонансом, дышать стало еще труднее, и в один момент она поняла, что они теперь совсем рядом. Малфой возвышался над ней и жадно впитывал ее образ, вот только это, к сожалению, не длилось вечность. Их прервал Поттер.
— Гермиона, — голос у него был удивленным и растерянным. Гарри тоже поднялся со своего места и подошел к ней, теперь около девушки стояло два заклятых врага, которые взглядом убивали друг друга. Она не хотела нарушать момент, но пришлось:
— Что тебе нужно, Поттер?
Он оторвал свой взгляд от Малфоя и удивленно посмотрел на девушку.
— Ты помнишь, что я говорил?
— Конечно.
Это все надоело Драко, и он протянул руку Грейнджер, ухмыляясь:
— Идем, выскочка, нам тут не рады.
Гермиона послушно приняла его руку, спасаясь от плена зеленых глаз. Это было похоже на бегство, но она не чувствовала стыда, только жгучее желание вечно сжимать сильную теплую руку Малфоя.
