Последняя цена желаний / Фильмы

Глава 2

Он не изменился. Почему-то, Элизабет была уверена, что Уилл непременно должен как-то измениться. То, что он остался прежним, ее, повзрослевшую на неумолимых десять лет по-женски уязвило. И все же, что-то было иначе. Пытливо всматривалась она в родные черты, пристрастно отыскивая в них следы перемен, но широкоплечая ладная фигура и загорелое лицо были все теми же, разве что, выражение глаз стало немного жестче, да морщинка меж бровей, появившаяся в тот последний их год, не разглаживалась.
Щупалец не было. Хотя, и бороды тоже не наблюдалось, поэтому и превращаться в морских гадов было нечему, разве что, его непослушным смоляным кудрям. Представив Уилла с прядкой щупалец, дерзко спадающих на щеку, Элизабет рассмеялась.
Они не обсуждали ничего серьезного… Говорили о пустяках, о незначительных событиях, вроде скандала из-за бездомного пса, которого сын притащил в особняк из какой-то канавы, самодельного деревянного меча – гордости паренька, и недавней драки с соседскими мальчишками, которым Тернер-младший пытался доказать существование корабля о черных парусах…
Уилл рассказывал о невиданных берегах, да о русалках, о странниках, которых он встречал, о том, как его пытались подкупить умершие люди, напрочь отказывавшиеся мириться со своей кончиной, дабы он отпустил их и помог вернуться живыми на землю. А уж сколь изощренно они торговались! За это время Уилл мог бы сколотить целое состояние, если б только захотел. Одни сулили земли, другие - каменья, третьи соблазняли золотом… Кто-то доказывал, кто-то умолял, кто-то пытался угрожать, обманувшись его внешностью, ошибочно принимая молодость капитана за неопытность и слабость. Уилл не представлял, что делать с не в меру напористыми пассажирами, поскольку никакие увещевания на них решительно не действовали. Причем, чем больше разумных доводов он приводил, тем яростней доказывали они свою правоту, порою заводя в тупик самого морского дьявола. В конце концов, Уиллу так опостылело выслушивать ходившие по кругу речи, что волей-неволей пришлось научиться запугивать распоясавшихся мертвецов, принимая грозный вид, который немало забавлял самого капитана. Когда ему окончательно надоедало доказывать людям, что он не властен над их жизнями и никакие богатства его не прельщают, он развлекался, пытаясь представить, как бы повели себя на его месте прежние знакомые, даром что, многих из них уже давно не было в живых.
Он испытал арсенал лиц непреклонно-честного командора Норрингтона, развязного капитана Барбоссы, угрожающую философию Дэйви Джонса с его коронным «Ты боишься смерти?» и даже, на пробу, попытался спародировать Джека Воробья, назвав почтенного чиновника «цыпой» и прибавив для достоверности «смекаешь?» Впрочем, он и сам ощущал, что получилось не слишком правдоподобно, и потому образом подвыпившего пирата особо не злоупотреблял.
Матросы, сдерживая ухмылки, Уиллу подыгрывали и с неподдельным интересом делали ставки на то, за сколько удастся сломить сопротивление очередного гостя Летучего Голландца, да кем на этот раз прикинется их находчивый капитан. Ставили они теперь не годы службы на Голландце, а часы пребывания на берегу, которые Уилл дозволял команде дважды в год, с жестким условием, однако ж, никаких бесчинств не учинять и не открывать простым людям тайны своего временного бессмертия. Уилл против доморощенного азарта не возражал, понимая, что это новое развлеченье не в пример человечнее той игры времен Дэйви Джонса, в которой он сам бесшабашно готов был поплатиться вечностью в обмен лишь на призрачный шанс к спасению отца.
Сам же он, при помощи полдюжины экстравагантных масок, развлекался, как мог. Однако, если поначалу встречи с потерянными друзьями и недругами, пусть даже в собственном воображении, приносили облегчение, создавая иллюзию прежней жизни, наполненной опасными и захватывающими приключениями, то постепенно безобидная забава эта превратилась в опасный морок.
Ночь за ночью примерял капитан чужие жизни, теряясь в обрывках реальных и вымышленных воспоминаний. Повторяемые образы в одноликих своих проявлениях стали терять изначальную живость, но это все, что у него было, и отречься от них, казалось, означало потерять и себя самого. Раз за разом все дальше углублялся он в свои фантазии, притупляя чувство жгучего одиночества и изолированности, ища спасения и находя его все меньше и меньше. Он застрял между прошлым и настоящим, и существование его, и без того, пребывавшее в каком-то тягучем безвременье стало черным болотом. Уилл, быть может, и желал бы теперь обходиться без этого суррогатного мира, но в своей отчаянной жажде прежней человеческой жизни остановиться уже не мог.
Никто ни о чем не догадывался, тем паче, что, несмотря на внутренние терзания, Уилл внешне приобретал все большую убедительность. Пассажиры робели, команда веселилась, а капитан тонул.
Где-то в глубине души металась тревога: так нельзя... Нужно проснуться… Нужно что-то исправить, сделать, вспомнить что-то… но света больше не было. Только беспросветная ночная тьма, только равнодушный шорох волн и бездушный свист ветра, только истерзанные серые паруса и скелетообразные реи... Кто он? Капитан Летучего Голландца. Кто он? Пират. Кто он? Кузнец-подмастерье. Оружейник…
Уилл закрыл глаза и шумно вдохнул прохладный морской воздух. Опустил плечи, разжимая ладони. Улыбнулся. И в тот же день в команде корабля появился новый матрос с лучистыми карими глазами, а пассажиры узнали, что страшный и ужасный капитан со щупальцами вместо волос, сидит в своей каюте и отправляет на ужин всех, кто не хочет добровольно покидать в назначенном месте борт Летучего Голландца. Уилл, сбросивший, наконец, тяготу морока прошлой жизни, теперь мог бесшабашно веселиться, оставаясь почти самим собой, что и делал самозабвенно и старательно. Перепуганные моряки выбирали меньшее из двух зол и предпочитали высадиться, где велено.
Лишь однажды прихрамывающий старик долго и пристально следивший за паясничавшим Уиллом тихо обронил: «Как прикажете, капитан». Уилл хотел было начать спорить, по привычке доказывая, что он лишь рядовой матрос да оружейник, но, при взгляде в глаза старца, слова замерли у него на губах. И он, лишь криво усмехнувшись, спросил: «Как узнал, что я капитан?»
Старик неспешно подошел к борту, по примеру Уилла устраивая узловатые запястья на поручне, да устремляя взор на черный горизонт.
- Ну, приметить в тебе капитана-то немудрено. Смотришь прямо, голос тверд, в глазах нет ни страха, ни униженности; руки натруженные, но чистые, рубаха хоть простая, да свежая… Каждый моряк своим делом занят, а ты весь корабль взглядом обнимаешь. Тоскливым, правда… Аль, не люб он тебе? – Седовласый моряк повернул обветренное лицо, глядя на Уилла внимательными серыми глазами. - Что, тяжела ноша морского дьявола?
Этого Уилл не рассказывал, даже Элизабет. Не о том должен был быть их день. Этот день должен был быть необыкновенным, не отягощенным гудящей беспросветной тоской… И он был, был…