IУ Гермионы не было времени на раздумья. Какое там время? Оно нынче в цене. Вариант «аппарировать» был сразу заброшен в «абсолютно непригодные», ведь Малфой-мэнор — резиденция Волдеморта, а значит, на нём уйма различных защитных заклинаний. Они не дадут ей просто так сбежать и привести подмогу. Причём «не дадут сбежать» — в лучшем случае, в худшем — ещё и покалечат. Поэтому Гермиона быстро отлевитировала Долохова в один из тупиков подземелья, выверенным движением стянула с него мантию и, накинув её на себя, выпила Оборотное. Превращение было отвратительным. Кости ломило, к горлу подступала тошнота. Вот только если сравнивать с предыдущим разом, то чувства будто притупились. Да и тело реагировало довольно вяло, и Гермиона ощущала только отголоски привычного для этой процедуры дискомфорта. Желание поскорее найти Гарри с Роном и выбраться отсюда затмевало все другие чувства. Уменьшало боль. Успокаивало, словно защитный кокон.
А как отсюда выбраться?
Отсюда вообще можно выбраться?
А вдруг Долохов сумеет освободиться? А вдруг…
Грейнджер не стала тратить время на все неприглядные «а вдруг» — наполовину пустой пузырёк с Оборотным способствовал этому как нельзя лучше. Да, в любой другой ситуации она бы тщательно взвесила все за и против, дотошно продумала всё до мелочей, не оставляя места ни для импровизации, ни для непредвиденных ситуаций. Да, именно так она бы и поступила. Но Гермиона впервые в жизни забросила в дальний угол своего сознания все здравые доводы рассудка и положилась на удачу.
«Два раза не подвела, не подведи и в третий», — полушёпотом, как молитву.
* * *
В гостиной было тихо. Так тихо, как бывает только в больших поместьях, в радиусе киллометра от которых не встретишь ни одной живой души. Тишина не была умиротворяющей: она давила со всех сторон, словно вакуум. Её хотелось разбавить звуками: разорвать птичьими трелями, украсить детскими голосами, убить разговором.
Да что угодно — лишь бы не сводила с ума. Не давила на барабанные перепонки, подобно неумелой игре на рояле.
Тишина накаляла обстановку. Казалось, когда она станет совсем невыносимой, обязательно произойдёт что-то непоправимое. Неукротимое и катастрофическое.
Оно подкрадывалось осторожно, как чёрная пантера глубокой ночью: её невозможно было заметить, но неумолимое приближение ощущалось всем естеством, и это пугало.
Драко сидел в кресле, предусмотрительно отгородившись от недружелюбной атмосферы книгой, и усиленно делал вид, что увлечён. Но его напряжённые плечи, плотно сжатые губы, смотрящие в одну точку глаза, нетерпеливое, едва заметное притопывание ногой явственно свидетельствовали о том, что мысли Малфоя-младшего отнюдь не касались лежащего на коленях «Путеводителя по тёмной магии». Драко — словно натянутая струна, которую давно пора бы отпустить, но музыкант почему-то держит-держит-держит…
Напряжение. Малфой сидел, как на иголках, прислушиваясь. Когда же раздастся ликующий крик Беллатрикс? Ведь Грейнджер нашлась! Когда уже наступит та самая секунда? Но она, будто в насмешку, не наступала. И Драко чувствовал, как в душе разрастается внутренний конфликт. Ведь Малфой страшился этой роковой секунды и одновременно с этим — жаждал. Боялся вновь увидеть свою беззащитную однокурсницу и хотел наконец поставить точку в этой истории. Поставить точку и забыть. Драко уже год, как научился это делать: воспринимать всё как будто сон, будто он, Малфой, не имеет к происходящему никакого отношения, будто он ни при чём. Так было проще. Так можно было переносить режим Тёмного Лорда, а значит — так было правильно для Драко. Во всяком случае, он сумел себя в этом убедить.
А дальше… А что дальше? Время покажет.
Ожидание.
Вязкое и затягивающее, как трясина.
Жестокое, беспринципное, неизменно сложное, острое, как кинжал Беллатрикс.
Драко был истинным Малфоем, а Малфои ждать не любят.
Время от времени ожидание сменялось нездоровым любопытством: кто же бродил по подземельям, в чьих руках сейчас Грейнджер? А иногда закрадывалась и вовсе безумная мысль: «А что, если ей удалось спастись?»
Смешно. Что она может без волшебной палочки? Бестолковая гря…
Внутренний голос умолк — проснулась совесть, натянула на лицо суровое выражение беспринципного судьи, вооружилась судейским молоточком, сливовой мантией и, не теряя больше ни секунды, вступила во внутренний монолог.
«А ты ведь мог ей помочь, Драко. Она ведь такой же человек, как и ты! Почему ты ничего не сделал? Трус! Ничтожество. Трус», — вкрадчиво, елейно, но в то же время твёрдо, безапелляционно, укоризненно.
Таким голосом говорят о незыблемых истинах.
— Заткнись, — вслух, сквозь зубы.
«Заткнись», — мысленно, устало, почти соглашаясь.
На кой-чёрт ему сдалась Грейнджер? Если бы на её месте был Поттер, то, может, Драко и спас бы его.
Может. В конце концов, Поттер — один из главных действующих лиц в этой войне. И где-то в глубине своего естества — так глубоко, что это, наверное, был своеобразный Марианский жёлоб его души — Драко желал чёртову Поттеру победы.
С чем это было связано? О, всему виной эгоизм! Или же чувство самосохранения. Неважно, как назовёшь, сути не меняет. Без Тёмного Лорда было бы лучше всем. Даже большинству Пожирателей. И Малфою-младшему в том числе.
Драко вздрогнул, когда его мысли коснулись Сами-Знаете-Кого, и нервно осмотрелся, вспоминая слова Беллатрикс: «Иногда, Драко, ты думаешь слишком громко. Следи за своими мыслями». Следи, следи, следи…
Дверь в гостиную резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену. И Драко снова вздрогнул, боясь поднять взгляд.
— Драко! — нервно, с надрывом взвизгнул высокий женский голос. — Ты что здесь делаешь?! Идём! Нам нужно срочно найти грязнокровку. Если мы не найдем её до прибытия Тёмного Лорда и он найдёт её сам… Если он вообще узнает, что здесь был Поттер…
Беллатрикс, до этого тараторившая, как сумасшедшая, умолкла, её лицо исказилось от ужаса.
— Она всё равно не выберется отсюда. У неё нет метки, — голос Малфоя звучал спокойно, рассудительно, будто не его нервная система была на пределе.
— А если это длинноухое недоразумение выжило? Ты слишком самонадеянный, Драко! Я вон из кожи лезу, чтобы вытянуть вашу семью из немилости Тёмного Лорда, а ты… — Беллатрикс вдруг остановилась на полуслове, прислушиваясь. И резко обернулась к большой дубовой двери, которую оставила приоткрытой.
— Антонин, — воскликнула Беллатрикс.
Напряжение Драко достигло своего пика. И теперь бурлило, как зелье в котле.
Долохов молча вошёл в комнату и вопросительно приподнял брови, смотря на Беллатрикс.
— Ты не слышал ничего подозрительного? — спросила она с отчаянной надеждой в голосе.
Ладони Драко вспотели, сердце билось где-то на уровне висков, и звуки доносились как будто бы издалека.
— Подозрительного? — низкий глубокий тенор Антонина звучал напряжённо. — Нет. А в чём дело?
Беллатрикс разочарованно вздохнула.
— Грейнджер где-то в мэноре. Найдёшь — отведи до ко мне, — распорядилась она.
— Грейнджер?
— Да, мы поймали Поттера и всю его компанию.
Драко откинулся на спинку кресла. Мысли, образовав замысловатый водоворот, уносили его всё дальше и дальше от разговора Беллатрикс и Долохова.
В мэноре — если не считать Тёмного Лорда, которого на тот момент в поместье не было — постоянно жили шесть человек: семья Малфоев, Беллатрикс, Рудольфус и Антонин.
Так на кого наткнулась Грейнджер, если о ней до сих пор ничего не слышно?
* * *
— Да, мы поймали Поттера и всю его компанию.
«Мы поймали Поттера и всю его компанию».
«Поймали Поттера и всю…»
«Поймали Поттера…»
Навязчивым безжалостным эхом звучало в голове Гермионы.
— И? — поторопила она Беллатрикс, надеясь услышать, что с Гарри и Роном всё в порядке.
Благо та слишком сильно нервничала, чтобы заметить, насколько отчаянно звучал голос Гермионы.
— Поттер сбежал, — прошипела Лестрейндж. — И прихватил с собой Лавгуд и Оливандера. Чёртов мальчишка!
Гермиона чуть не расхохоталась от неимоверной радости, обуявшей её сердце.
Они живы!
Её друзья живы.
Они в безопасности.
С ними всё хорошо.
Ей хотелось танцевать и петь эти незатейливые строчки, как самую прекрасную в мире песню. Но оставалось лишь подавить в себе этот порыв и задать один-единственный, безумно важный вопрос:
— Как же они отсюда сбежали?
Беллатрикс скривилась, словно от внезапно нахлынувшей зубной боли.
— Помнишь малфоевского сумасшедшего эльфа? Добби? — она выплюнула его имя, как отборное ругательство.
— Ещё бы, — как можно презрительнее фыркнула Гермиона.
Добби, милый Добби, ты помог им, какой же ты чудесный!
Ты самый лучший, самый восхитительный домовой эльф!
— Этот чёртов засранец освободил их! А ведь мы были почти у цели! Мы могли бы поставить точку в этой войне раз и навсегда. Наш господин наконец-то пришёл бы к власти, — зло воскликнула Белла. В её глазах плескалась фанатическая уверенность в собственной правоте.
Гермионе стало не по себе, и она непроизвольно скривилась, глядя на Лестрейндж.
Гермиона чувствовала себя психиатром, у которого был на приёме очень сложный пациент. И ей совсем не хотелось его лечить — хотелось поскорее уйти. Скрыться, сбежать и не видеть того безумия, которое плескалось в глазах стоящей перед ней Лестрейндж. Неудивительно, что на этот раз её странное поведение не укрылось от Беллатрикс.
— А как продвигаются твои поиски, Антонин? Справляешься с заданием, которое дал тебе Тёмный лорд? — с подозрением спросила она, прищурившись и шагнув в сторону Гермионы.
«Соври. Ну же! Придумай правдоподобную ложь», — взмолилось подсознание.
Но в голове не было ни одной связной мысли.
