Часть двадцатаяМир вокруг был таким же красно-синим, как и всегда. Нарисованные синие облачка в красном небе не двигались, а огромная зелёная хрень висела в небе, немного просвечивая на месте жёлтых швов. Путём нехитрых телодвижений Ичиго вычислил, что Мидори также просвечивает, когда за его спиной оказываются синие кусты — правда, они становились светло-голубыми, а швы-контуры резко выделялись белым.
Всё было как всегда — с той лишь разницей, что он торчал здесь гораздо дольше, чем обычно. И, что удивительно — всё было нормально. В этом мире Куросаки не чувствовал тела, так что привычное сидение на коленях не вызывало никакого дискомфорта, как и слишком прямая спина. Молчание и замедленное дыхание помогли справиться с давлением воздуха, а полное отсутствие ощущений позволило максимально прислушаться к малейшим колебаниям мира вокруг.
И оно было, это колебание — тихое, почти незаметное, редкое. То, которое можно было почувствовать, только полностью очистив сознание и обратившись в кожу.
И это явно было дыханием его занпакто.
И Ичиго сидел здесь, не имея возможности выбраться, и наблюдал. Злость, желание, жажда — всё уже успело замереть, застыть в этом странном, тягучем воздухе его внутреннего мира, будто…
Да. Будто на огромном холсте.
Красное, синее, зелёное — основные цвета, которые при смешивании дают голубой, жёлтый и фиолетовый. Когда они все вместе, получается белый — сейчас, стоя на грани жизни и смерти, он понимал это особенно чётко. И всё это было создано… кажется…
Кисточкой.
— Бураши.
«Боммм». Такое же, как и всегда, но в этот раз звучащее как-то совершенно по-особому — или дело в этом странном состоянии-созерцании. Ичиго поводил губами, перекатывая имя на языке. Значит, зелёная кисть? Почему бы и нет? И, захваченный этой идеей, Куросаки попробовал произнести это вслух. Понял или нет? Словно от того, правильно ли он выберет призывную фразу решится, выживет он после очередной собственной глупости или нет.
— Крась, Мидори но Бураши.
«Боммм». В этот раз ярче, громче, сильнее — настолько сильно, что стало больно, будто он оказался около огромного колокола. Кажется, из ушей потекла кровь, давление стало невыносимым, мир в глазах потемнел…
А в следующую секунду он увидел бледного до синевы Гинрея, с синяками под глазами, и, кажется, непричёсанного, нависающего над ним.
«Я узнал имя», - тут же попытался сказать Ичиго, но выходящий со свистом воздух никак не хотел облачаться в подобие звука.
— Идиот! Ты больной придурок! Тенджиро-сан, он очнулся!
И тут же мир вокруг пришёл в движение — неизвестно откуда появились шинигами в форме четвёртого отряда и три мертвеца отряда кидо. А потом в комнату вошёл старый-новый знакомец Тенджиро Киринджи в форме капитана.
— Не пытайся вставать или говорить, чёртов псих. Ты пролежал в коме последний месяц, но даже с учётом этого тело ещё недостаточно восстановилось. Кстати, поздравляю — ты первый, кто пережил кислотный «Бонсай» от Кучики. То, что один идиот приготовил эту отраву, чтобы пошутить, а второй её выпил, я опущу. Так, ещё из важного — лежать тебе здесь ещё минимум пару месяцев, и с еженедельным погружением в Источники. Меч твой у меня, и получишь ты его о-о-очень нескоро. Наслаждайся.
И вышел, умудрившись громко хлопнуть бумажной дверью. Гинрей, всё это время сидевший тише воды ниже травы, снова подался вперёд, нависнув над полумёртвым другом.
— Идиот. Никогда больше так не делай. Никогда. Ты понимаешь, что выжил только чудом? То есть, действительно чудом — «Бонсай» убивает сразу, выжигая внутренние органы. Неведомым образом ты умудрился перенастроить поток реацу, поддерживая собственную жизнь. Понимаешь? При твоих запасах, хватило её на пятнадцать минут. Я отдал тебе половину своей, а сейчас ты живёшь на регулярном переливании от шинигами из четвёртого. Тенджиро-сан сказал, что-то менять не имеет смысла, и новые органы должны вырасти сами. И сейчас, когда ты очнулся, любое колебание реацу… любая, даже самая минимальная перемена… И ты труп, понимаешь? Настоящий, окончательный, мёртвый труп.
А потом посмотрел больными глазами, сквозь пальцы левой руки, прижатой к лицу.
— Неужели эта чёртова практика действительно того стоила?
«Зато я узнал имя». Или это действительно было не так важно?
«Это ты сам себе скажи.»
«Величество?»
«А у тебя в голове разговаривает кто-то ещё? Я не мог дозваться тебя — кажется, твой внутренний мир полностью экранирован от любого вмешательства извне. Забавно — пока ты там, ты, кажется, бессмертен.»
«Ты издеваешься? Гинрей сказал…»
«Молодой Кучики сказал только то, что твоей реацу хватило минут на пятнадцать.»
«И, если бы она закончилась, я бы?..»
«Откуда мне знать. Ичиго…»
«Да-да-да, знаю. Не делай так больше, ты мог умереть, мог выйти в шикай…»
«Нет. Я как раз пришёл, чтобы дать тебе полную свободу. Забавно, но, кажется, только находясь на грани смерти ты начинаешь по-настоящему жить, Куросаки Ичиго. Так что рискуй, твори, умирай - а потом возрождайся.»
И исчез, как исчезал всегда, не давая ответить, оставляя странное ощущение защищённости и спокойствия. Ичиго пару раз моргнул, заново ощущая своё полумёртвое тело, и перевёл взгляд на бледного Кучики.
И почему он всегда влипает в подобные ситуации?
