Глава 23Я дописала эту главу двадцать минут назад, а через час уезжаю на две недели) У меня нет времени проверить, поэтому заранее прошу прощения за ошибки.
Я подумала, что будет лучше, если я выставлю продолжение сейчас, пусть даже в нем будут ошибки, чем через две недели) Ну а еще этой главой я хотела бы поздравить всех с наступающим Новым годом! Я очень рада, что у меня есть такие замечательные читатели, как вы)
Глава 8. Часть 2.
Часть 2.
«Лили,
Ты волнуешься напрасно, потому что со мной все в порядке. А Поттеру я лично вырву его длинный язык, который он не умеет держать за зубами, как только смогу пошевелить руками. Я не понимаю, почему он написал тебе, что я нахожусь при смерти. То, что на меня рухнул и придавил кусок стены, еще не является поводом хоронить меня. У твоего брата в последнее время появилась отвратительная особенность все преувеличивать.
Не нужно за меня переживать, я прекрасно себя чувствую. В конце концов, в том, что я не могу двигать руками, тоже есть своя прелесть... Тот же Поттер два дня скакал вокруг моей кровати, готовый исполнить любую просьбу, и сокрушался, что не прикрыл меня Щитом. Впрочем, он сейчас разрывается между мной и Самантой – девушкой, которую он спас.
Кстати, я заметил на свитке потекшие чернила и мокрые пятна. Я надеюсь, это не потому, что ты плакала?..
Знаешь, здесь, в центре всего происходящего, многие вещи воспринимаются иначе. Гораздо острее и ярче, чем в Хогвартсе. Начинаешь ценить то, на что раньше не обращал внимания. Во время битвы тебя разрывает от ощущений, адреналина и прилившей к голове крови. Когда каждое заклинание или движение может стать последним, когда над головой пролетают лучи Авады... Только не смей пугаться и еще больше переживать за меня! Я пишу все это не для того.
Наверное, я так криво пытаюсь сказать, что мне не хватает тебя здесь. Впрочем, я решительно возражаю против твоего приезда. Надеюсь, это заставило тебя улыбнуться?
Серебряная лилия, которую я прислал тебе, - это порт-ключ в Малфой-менор. Есть сведения, что румыны и бельгийцы готовят атаку на Хогвартс и Министерство. Так что надень кулон на шею и никогда не снимай, даже на ночь. Фраза для активации: «Я возвращаюсь домой».
Интересно, вам прочищают мозги пропагандой или говорят, как все обстоит на самом деле?.. Мы потеряли всю северную часть острова вместе с Глазго и земли в Ирландии. Почти все города на южном побережье уничтожены или частично разрушены, с момента нападения на Оксфорд они трижды сжимали Щит. Честно, я не представляю, что может переломить ситуацию в нашу пользу. Глупо говорить о чуде, когда колдуешь каждый день, но сейчас только что-то действительно невероятное может помочь нам.
Твой отец просил передать, что открыл в швейцарском банке именные счета на тебя и двух Поттеров. Он сказал, что скоро напишет тебе и объяснит все сам.
Они начали готовиться к самому худшему варианту развития и окончания этой войны. Но он не только самый худший, но и самый вероятный на сегодняшний день.
Вряд ли Директор расскажет вам об этом, но я хочу, чтобы ты знала.
Конец уже близко, у нас нет ресурсов для затяжного сопротивления. Скорее всего, атака на Хогвартс и Министерство станет решающей. Если твоему отцу удастся договориться с Ирландией и подписать с ней перемирие, возможно, у нас будут шансы выиграть.
Я вижу, как дрожат сейчас твои руки, и текст расплывается перед глазами. А теперь ты закусываешь губу и улыбаешься сквозь слезы.
Я люблю тебя, Лили. Ты – лучшее, что случилось со мной за всю жизнь».
Сжав письмо в кулаке, я медленно опустилась на пол и прислонилась к прохладной стене. Скорпиус был прав – в моих глазах действительно стояли слезы, но я все же не плакала. Наверное, за прошедшее время моя чувствительность притупилась, и я перестала так остро реагировать на происходящее вокруг. Это звучало жутко, но в последние недели смерть стала для нас всех почти обыденным, привычным явлением. Мало кто удивлялся или впадал в истерику, и даже те ученики, чьи родственники погибли во время атак или были захвачены в плен, слушали Директора с тусклым, опустошенным выражением лица, а потом молча вставали и уходили, не произнося ни звука. От этого равнодушия, сухости, холодности по спине бегали мурашки и стыла кровь. Мы все походили на роботов – бездушных существ, которые только и делали, что спали, ели и учились. Хотя в последнее время мы почти не ходили на занятия – Вольфганг и Форестер постоянно находились в Главном штабе, МакГонагалл тоже почти не бывала в Хогвартсе.
Спраут выращивала в теплицах растения, которые могли бы пригодиться аврорам, а Слизнорт проводил каждую свободную минуту в подземельях – зелий катастрофически не хватало. Тем более в последнее время, когда в Больничное крыло стали отправлять раненых, а едва ли не четверть оставшихся в Хогвартсе учеников подцепила неизвестную магическую лихорадку – говорят, она проникла в Англию с континента вместе с румынами. В болезни не было ничего серьезного – высокая температура, слабость, непонятная сыпь по всему телу. Но мадам Помфри сбилась с ног, у нее просто не хватало времени на всех – раненые авроры были для нее первостепенной задачей, и потому ученики выздоравливали очень и очень медленно.
Хогвартс совсем опустел, он превратился в старый, заброшенный, бездушный замок, в котором в маггловских сказках обычно обитают злые монстры и приведения.
Я едва разжала пальцы, крепко стискивающие письмо, и руку сразу же свело судорогой. Тысяча маленьких острых иголок пронзила мое запястье и ладонь, и я поморщилась, поднявшись. Часы недавно пробили восемь вечера, и это значило, что наступила моя очередь дежурить в лазарете. Неделю назад, когда число раненых увеличилось вдвое, МакГонагалл объявила, что студентки пятых курсов теперь будут помогать мадам Помфри в Больничном крыле.
Мы сидели с аврорами по ночам, развлекали их разговорами, если кто-то не мог заснуть от боли, давали воду и зелья и жадно ловили каждое слово о том, что происходит там, за стенами Хогвартсе, в реальности, от которой мы были оторваны. Они не любили говорить о боях или нынешнем положении армии, и по скупым, оброненным намекам, мы понимали, что на самом деле все плохо. Очень плохо, хотя в «Пророке» и «Вестнике» писали обратное. Но им просто не оставалось ничего другого – население и так было в панике, им не хватало только плохих новостей с фронта.
Письмо Скорпиуса было глотком свежего воздуха. Я держала его в руке и чувствовала, как становится легче, как понемногу отступает тоска и безысходность, как уходит тупое безразличие. И хотя он писал, что наши шансы были невелики, это было намного лучше, чем мучительное ожидание и полное равнодушие к происходящему. Меня напугал посланный им портал и слова о том, что папа перевел часть денег в Швейцарию. Это могло значить лишь одно, но у меня не хватало духу даже думать об этом, не то что говорить вслух! Иногда я ловила себя на детских, очень глупых желаниях: хотелось закрыть глаза, заснуть и очнуться уже в нормальной, привычной Англии, где нет войны, разрухи, голода, сожженных городов, убитых людей, где близким не угрожает постоянная опасность, и «Тролль» по ЗОТС является самой большой и страшной проблемой.
- Привет, - Сара оторвалась от учебника по Чарам и взглянула на меня. Она зевнула и потянулась, разминая затекшее тело. Я зашла в маленькую комнату, отведенную для вещей раненых, скинула тяжелую зимнюю мантию и, зябко поежившись, натянула светло-голубой халат и вернулась к Саре. В Хогвартсе было жутко холодно, но в Больничном крыле специально топили, чтобы у раненых не начался еще и кашель.
Сара улыбнулась мне усталой, вымученной улыбкой и помахала рукой на прощание. Ее лицо казалось совсем серым и вытянутым, а глаза слипались – она дежурила здесь с самого утра вместе с Марией из Рейвенкло, которая уже ушла, и на ее место должна была вот-вот прийти староста Гриффиндора – Джессика.
Я благодарила Мерлина за то, что Вольфганг не поставил меня вместе с Ланкастер или Нотт. После моей выходки они уже несколько раз пытались проклясть меня из-за угла, но я приобрела хорошую привычку поддерживать вокруг себя Щит, когда ходила по Школе в одиночестве.
Я была почти полностью уверена, что Вольфганг был в курсе того, кто подставил Ланкастер – уж слишком проницательно он смотрел на меня в тот день, но почему-то ничего не сказал МакГонагалл, и Одри сильно досталось.
Сейчас, спустя неделю, месть казалась мне детской забавой. Конечно же, я не жалела о ней и самодовольно ухмылялась, вспоминая лицо Ланкастер в тот день. Просто на фоне всех этих страшных событий она казалась мне глупостью. Кого теперь волнуют баллы и отработки? Кого можно напугать запретом на посещение Хогсмида, который мы и так не посещаем?
Вот три месяца назад, когда все было нормально, а Хогвартс еще был настоящим Хогвартсом, мои действия наделали бы гораздо больше шума. МакГонагалл бы отчитала Ланкастер перед всей Школой, факультет лишили бы половины баллов, Одри ходила бы на отработки до конца семестра, а ее родителей вызвали бы в Школу.
Но сейчас ни баллы, ни отработки не имели никакого значения. И было невозможно опозорить Ланкастер перед студентами, ведь все ученики с двух старших курсов ушли на войну, а родители Одри где-то скрывались, потому что были обнаружены их аферы и сделки с Правительством Франции.
Но несмотря на все это, я получила огромное удовлетворение от своей маленькой подлости. Подставить Ланкастер и обвинить ее в краже зелья не составило мне никакого труда. Когда в ее вещах обнаружили маленький пузырек с Феликсом, конечно же, никто не поверил ее оправданиям. Она выглядела по-настоящему жалко тогда: заламывала руки, лепетала что-то непонятное, обвиняла во всем каждого встреченного... Наглая, дерзкая ухмылка слетела с ее лица, глаза испуганно бегали из стороны в сторону, губы мелко дрожали.
Мне стало тогда по-настоящему противно. Зачем я мстила ей? Чего пыталась достичь? Кому и что доказать? Ланкастер была всего лишь избалованной, противной девчонкой, которая привыкла, что все достается ей по первому зову. Она чувствовала себя королевой, когда ее родители и бывший Министр растаскивали страну на куски, но быстро растеряла всю надменность и лоск, оставшись без их поддержки. В присутствии Дугласа и Вуда она угрожала мне, хамила, насмехалась. Но без них она не представляла собой ничего особенного. Нахальная, изворотливая, трусливая змейка – набор качеств, с которым обычно ассоциируют Слизерин.
Казалось бы, после мести я должна была радоваться. Но была только смертельная усталость и ощущение, что, дотронувшись до настоящей сущности Ланкастер, я сильно испачкала руки. Хотя угрызения совести и раскаяние меня тоже не сильно мучили – в конце концов, на змеиный факультет отправляют не за красивые глаза.
Сара, которая знала о моем плане и эмоциях, только усмехнулась и сказала, что во мне, наконец, проявилась вторая, слизеринская сторона характера.
- Ты еще не задохнулась от этих ядовитых паров? – голос Джессики выдернул меня из размышлений. Я подняла голову и взглянула на Томас, вошедшую в мою маленькую лабораторию, в которой во время дежурств я варила несложные зелья для Больничного крыла.
- Если бы пары были ядовитыми, я бы уже давно была мертва, - усмехнулась я, добавляя в кипящий котел древесную кору и уменьшая под ним огонь. Теперь Успокоительному нужно было настаиваться в течение двенадцати часов, поэтому я оставила зелье в комнате и вышла вслед за Джессикой в палату.
Просторное, некогда свободное помещение было заставлено кроватями, каждая из которых ограждалась от других плотной ширмой и специально наложенными чарами тишины. Целители считали, что аврорам не нужно было смотреть на раны друг друга и слышать чужие стоны. Заклинание не действовало только на мадам Помфри и дежуривших студентов.
Мы с Джессикой простояли несколько секунд в палате, прислушиваясь к звукам тишины, которую нарушали беспокойные стоны раненых, их сбившиеся, хриплое дыхание.
Мы уже собрались уйти в другую комнату, когда ярко полыхнул камин, ослепив нас на секунду, и из него вышли двое мужчин в форменных мантиях Святого Мунго. Через мгновение раздался громкий треск портала, и перед нами появилась мадам Помфри, а следом за ней два санитара с носилками.
- Девочки, готовьте новые кровати! – на бегу крикнула нам целительница. Повинуясь движениями ее волшебной палочки, раскрывались дверцы всех шкафов, находившихся в палате, и мадам Помфри призывала их них нужные зелья.
Мы с Джессикой бестолково заметались по палате, которую наполняли стоны и крики раненых и звук постоянно работающего портала, направлявшего к нам все новых и новых авроров. Два целителя из Мунго и мадам Помфри бегали от одной кровати к другой, накладывали диагностические заклинания, давали зелья, лечили ожоги, бинтовали поврежденные участки кожи. Они не успевали, сбивались с ног и были не в состоянии справиться с таким количеством раненых одновременно.
- Лили! – стегнул меня громкий голос мадам Помфри и я подскочила, отвлекаясь от попыток трансфигурировать новую кровать. – Иди сюда.
Я оставила Джессику одну и бросилась к целительнице, которая стояла на коленях в углу комнаты. Подбежав ближе, я увидела, что рядом с ней лежали носилки с мужчиной, который бился словно в судороге, а вокруг них – на полу, на светлой мантии ведьмы, на стенах растекались огромные красные пятна.
Кровь! – мелькнуло у меня в сознании, и я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.
- Держи его ноги! – ее резкий, нервный крик привел меня в чувство. Я упала на колени с другой стороны носилок и едва не завизжала, когда увидела, что у мужчины по колено оторвана правая нога. Он дрожал и действительно бился в судороге, из его бедра, пульсируя, толчками вытекала кровь.
Я начала заваливаться на бок, чувствуя, что падаю в обморок, когда щеку обожгла пощечина.
- Держи его, глупая девчонка! – я вздрогнула и сжала ногу мужчины, чувствуя, как руки пачкает липкая, теплая кровь.
Целительница вылила на ногу аврора целый пузырек зелья. Оно мгновенно зашипело и задымилось, и я испугалась, что мы сожгли ему все. Но когда шипение исчезло, я увидела, что зелье остановило ему кровь.
Обрубок ноги выглядел ужасно, я почувствовала, что у меня опять мутнеет перед глазами, и поэтому быстро перевела взгляд выше. И почти закричала, когда поняла, что он находится в сознании, чувствует все происходящее и – более того! – неотрывно смотрит на меня. Его лицо было бледным, мертвенно-белым, и впалые темные глаза выделялись на нем живым, ярким пятном. Губы – серые, без кровинки – что-то шептали и часто кривились, и через лицо пробегала судорога, делая его похожим на застывшую гримасу.
Ладони с напряженными, выгнутыми пальцами царапали пол. Он не кричал и даже не стонал – по-моему, просто не мог, но вырывавшиеся из его горла булькающие хрипы были гораздо страшнее любого крика.
Мадам Помфри бормотала заклинания, а я не могла отвести взгляда от мужчины, который продолжала жадно, почти безумно всматриваться, нет, вгрызаться в мое лицо своими черными, как тлеющие угли, глазами.
- Вот и все, - облегченно вздохнула целительница и устало привалилась к стене спиной. Она стянула с головы повязку, и я заметила глубокие морщины на ее измученном, утомленном лице. На ее щеках были засыхающие пятна крови, а на висках выступил пот.
- Извини, детка, что заставила смотреть на это, - она тронула меня за плечо. Ее голос, несмотря на все, был таким же мягким, добрым и успокаивающим. – Ему нельзя было давать Сонное, иначе не подействовало бы зелье, которое остановило кровь. И просто усыпить его тоже было нельзя. Тогда он мог бы уже не проснуться.
Я медленно, тупо кивнула и нервно хихикнула. Я перевела взгляд вниз и поняла, что по-прежнему сжимаю правое бедро аврора – то, что осталось от его ноги. В нос ударил запах крови и лекарств, в палате мгновенно стало душно, меня вновь затошнило, и мадам Помфри начала расплываться и кружиться перед глазами.
Я вскочила на ноги и увидела, что мои руки почти до запястья испачканы кровью. Она была еще теплой, влажной и облепляла их, словно вторая алая кожа. Я бросилась вон из палаты, слыша позади встревоженный окрик мадам Помфри.
Я едва успела добежать до маленькой душевой. Я упала на колени и меня долго, мучительно, выворачивало наизнанку. Потом я в одежде сидела под струями прохладной воды и безучастным взглядом смотрела на розоватую, прозрачную жидкость, стекавшую с моих рук.
Я завела за ухо волосы, выбившиеся из хвоста, глубоко вздохнула и толкнула дверь в палату. После произошедшего я не успокоилась до конца, и мои руки все еще мелко подрагивали. Последние два часа я провела в душе, пытаясь соскоблить с себя несуществующую кровь. Мне казалось, темно-красный цвет засохшей крови навсегда въелся в мои ладони, и поэтому я маниакальным упорством терла их жесткой мочалкой и вычищала из-под ногтей невидимую кровь. Мне понадобился почти час, чтобы успокоиться и перестать вздрагивать от вида собственных рук или целой правой ноги. За это время мои ладони покраснели и начали страшно жечь, а кое-где на них появились длинные царапины от грубой щетины.
Я кое-как успокоилась, прямо в душе превратила мочалку в кучу пепла и долго рассматривала себя в зеркало. Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь оказался рядом. Кто-нибудь родной, знакомый и близкий. Скорпиус, Альбус, папа, мама... Неважно! Я просто не могла больше выносить все это в одиночестве.
Это было совершенно эгоистичное желание, но я ничего не могла поделать с собой. Но уже через десять минут мне стало жутко стыдно, а внезапно проснувшийся мерзкий внутренний голос решил добить меня, напомнив, чем занимаются отец, Скорпиус и Ал. Что они рискуют гораздо больше меня, что не находятся под защитой Хогвартса и видят смерть намного чаще. И не только видят, но – более того – причиняют ее.
Внутренний голос напомнил еще о сотне вещей, и я поняла, что просто не имею права лить сопли или превращаться сейчас в размазню.
Поэтому я решительно зашла в палату, хоть и зажмурила на секунду глаза. Но когда открыла их, то не увидела ни следа случившегося ранее. Зелья были убраны в шкафы, пол, стены и все поверхности тщательно очищены, и в палате стояла прежняя тишина. Никаких стонов и криков, оглушительно трещащего портала, ругани целителей, бесполезной толкотни и суеты. О произошедшем напоминали лишь новые кровати, которые сделали палату еще теснее.
- Дай воды, - погрузившись в свои мысли, я подпрыгнула от неожиданно раздавшегося голоса. Он звучал немного хрипло и простужено.
Я призвала стакан, наполнила его с помощью Агуаменти и подошла к ширме, за которой раздался голос. Когда я откинула ее, то поняла, что меня позвал именно тот мужчина, кровь которого я буду еще долго помнить на своих руках.
Он с закрытыми глазами лежал на спине, и белое одеяло, натянутое до груди, ярко выделялось в окружавшем нас сумраке. Аврор выглядел почти нормально, и если не присматриваться, можно было не заметить, что одеяло повторяло форму лишь его левой ноги. На месте правой оно как-то жалко обрывалось и шло дальше дурацкими складками.
Это и права можно было не заметить, но я не могла отвести взгляд от его ног, хотя и понимала, какой чудовищной дурой выглядела тогда.
Стакан в моих руках задрожал, и вода перелилась через край. Этот всплеск отвлек меня, я моргнула несколько раз и взглянула на мужчину. Он смотрел на меня, и я была уверена, видел насквозь. И, конечно же, заметил, куда был направлен мой взгляд. Только бы он не посчитал, что я презираю его или мне просто любопытно.
- А ты похожа на отца, - напившись, он облизал сухие губы и обратился ко мне. После воды его голос звучал почти нормально, в нем слышались глубокие интонации.
- Вы знаете моего отца?!
- Думаешь, кто-то в этой стране не знает Гарри Поттера? – аврор улыбнулся и кивнул на стоящий рядом с кроватью стул. – Садись.
Я машинально послушалась и нетерпеливо взглянула на него. Жутко хотелось услышать о папе хоть какую-нибудь информацию. Ведь из его коротких, редких писем совершенно ничего нельзя было понять.
- Я возглавляю одну из трех основных боевых групп, - начал мужчина и осекся, бросив неприязненный взгляд на ноги. – Вернее, возглавлял... Хотя Аластор, например, почти всю жизнь проходил с деревяшкой, однако в двух Магических участвовал, - мрачно пробормотал он себя под нос... – Видел вас только на детских колдофото и никогда не верил, что вы так похожи на отца, как все говорили.
Ничего удивительного, что в газеты попадали только старые и не слишком удачные снимки, на которых почти не было видно наших лиц. Папа очень уставал от постоянного внимания прессы и оберегал от нее свою частную жизнь, как мог. Тогда он еще возглавлял Аврорат, а владелец «Пророка» смотрел ему в рот. А потом началась травля отца, и у газетчиков появилось огромное количество компрометирующих его материалов, поэтому личная жизнь перестала их интересовать.
-... увидел Альбуса, сразу понял, что это правда, - продолжал говорить аврор.
Услышав имя брата, я едва не вскочила и не вцепилась в его одежду руками.
- Вы видели Ала? Где он? С ним все нормально?
Последнее письмо я получила от него неделю назад, и больше не было никаких новостей. Сегодняшний свиток от Скорпиуса был написан еще десять дней назад, и за это время с ними обоими могло случиться что угодно!
- Видел, конечно. Это ведь благодаря ему я лишился только ноги, а не половины туловища разом, - он хмыкнул, заметив мое оторопелое, ошарашенное выражение лица. – Хм, так дело не пойдет, нужно все рассказать сначала. Впрочем, времени у меня теперь предостаточно, - в голосе прозвучала горечь. – Кстати, меня зовут Сэм Росс.
- Очень приятно, сэр, - кивнула я и вспомнила, что папа часто упоминал в разговорах это имя, называя мужчину опытным и хорошо подготовленным аврором. – А я...
- Можешь не представляться, - хмыкнул он, перебив меня.
Я цокнула языком и покраснела от смущения.
- Твой брат и Малфой попали в мою часть после распределения в январе, - начал медленно рассказывать Росс. – А теперь работают в моей пятерке. Всем, кто участвовал в битве в Оксфорде, разрешили не доучиваться оставшиеся две недели.
- Сэр, вы сказали, что Ал спас вас.
- Да, - он нахмурился и бросил короткий взгляд на свои ноги. – Альбус оттолкнул меня от Режущего заклинания, и оно прошло по касательной. Если бы не его помощь, я был бы мертв.
Я вздрогнула от его слов. Я и раньше понимала, что Ал и Скорпиус рискуют своими жизнями, участвуя в битвах. Но я не осознавала, насколько все серьезно, что они подвергаются настоящей опасности и могут умереть в любой момент. Наверное, мои эмоции отразились на лице, потому что Росс добавил:
- Не переживай. Поттер не пострадал. Он вообще словно заговоренный ходит. Если бы не знал точно, что не существует таких Чар, которые от человека постоянно отводят удар, подумал бы, что они на него наложены. Альбус участвовал уже во многих битвах, но ни разу не был серьезно ранен. Царапины, ушибы, сломанная кость – это его максимум.
Я облегченно выдохнула, радуясь, что хотя бы с братом все было в относительном порядке. Он, конечно, писал мне об этом, но я подозревала, что он и Скорпиус договорились не рассказывать мне правду о своих ранениях и битвах, чтобы я меньше волновалась. Как будто это помогало!..
Надеюсь, что Альбус и дальше будет таким же везучим. Судя по последнему письму Скорпиуса и обрывкам разговоров, которые я умудрилась подслушать здесь, обстановка в стране действительно катастрофическая.
- А как Скорпиус?
Росс замялся на несколько мгновений и перевел взгляд в потолок. Сердце пропустило несколько ударов, и мной овладело нехорошее предчувствие.
- Он не участвовал в последней битве, - медленно, взвешивая каждое слово, ответил аврор. – Он вообще не участвовал в битвах после Оксфорда... - нехотя добавил он.
Я судорожно вздохнула и спилась пальцами в сиденье стула. С того момента прошло почти две с половиной недели! Письмо Скорпиуса было отправлено девять дней назад, и я подумала, что с ним уже все в порядке, и он давно сражается. Что с ним могло случиться такого, что колдомедики не вылечили за столько времени?!
- В Оксфорде на него рухнула часть стены, - начал рассказывать Росс, не дожидаясь моего вопроса. – Больше всего повреждений получил позвоночник...
Я похолодела, услышав это, и медленно подняла на него взгляд.
Росс смотрел на меня с сочувствием, и говорил о случившемся с досадой.
- Колодмедики полостью вылечили его, но не смогли до конца восстановить все функции. В общем, он почти не двигает руками.
Я всхлипнула и, несмотря на слово, которое дала самой себе, заплакала.
- Скорпиус? – в голосе Драко слышалось удивление. – Это, по-твоему, называется «беречь руки от сильных физических нагрузок»?
Скорпиус медленно развел локти в сторону и разжал кисти, позволяя грузу вернуться в начальное положение с чудовищным грохотом. Он поднял на стоявшего в дверях отца мрачный взгляд.
- А есть разница, буду я их беречь или нет? Это спасет меня от очередного дома, который вздумает свалиться мне на спину и превратить в почти-инвалида?
Драко подавил усмешку и хмуро посмотрел на сына.
- Это спасет колдомедиков от необходимости в очередной раз вытаскивать тебя почти-с-того-света, - язвительно ответил он, и Скорпиус резко опустил голову, пряча досаду.
Он и Драко находились в подобии тренажерного зала, созданного специально для обучения новобранцев, добровольцев и студентов первых курсов аврорской Академии. После атаки на Оксфорд, сюда был перенесена база, в которой учились Альбус, Скорпиус и остальные призванные студенты. Министерство пыталось не допустить разброса сил, который и без того осталось мало, по стране и делало все возможное, чтобы сосредоточить их в непосредственной близости от Лондона. Это помогало поддерживать Щит над городом на самом высоком уровне и контролировать происходящее в стране, территория которой уменьшалась с каждым днем.
Драко проводил в Министерстве почти все время. Сейчас они работали над составлением мирного договора с Ирландией. Им удалось заставить Поттера согласиться отдать Старшую палочку, и Драко пытался уменьшить площадь территорий и сумму контрибуции, которую потребовала Ирландия. Он аппарировал в мэнор лишь глубокой ночью, чтобы переодеться и встретиться с Асторией, которая отказалась сидеть дома и помогала жене Поттера в Святом Мунго.
Завтра они должны были подписывать договор, который был уже готов, поэтому Драко решил провести вместе с сыном неожиданно появившееся свободное время.
Скорпиус слез с тренажера и взял полотенце, вытирая пот с лица и шеи. Драко неодобрительно смотрел на его спину, покрытую извилистой сеткой шрамов, заметных с нескольких шагов.
- Сколько ты здесь уже?
- Около двух часов, - Скорпиус пожал плечами, игнорируя недовольный взгляд отца, отбросил полотенце и взял бутылку с водой. Последние четыре дня – как только к его рукам вернулась хоть какая-то чувствительность – он проводил в тренажерном зале все время. Колдомедики отказались пускать его на операции, пока он окончательно не восстановит подвижность рук, поэтому Скорпиус часами пропадал здесь, упражняясь на различных тренажерах – начиная беговой дорожкой и заканчивая скамьей для пресса. Он дико уставал, но с каждым днем руки слушались все лучше и лучше, и Скорпиус не мог дождаться момента, когда его перестанут держать в палате. Он и так пролежал там бревном последние две недели и хотел навсегда забыть их и вычеркнуть без памяти, потому что они были наполнены тем, что он ненавидел на свете – мерзким ощущением собственной беспомощности и слабости. Собственного ничтожества.
- Подожди меня наверху, ладно? – он повернулся к отцу. – Я приму душ.
Драко кивнул и долго смотрел вслед уходящему сыну.
Он вспомнил свой ужас, когда непривычно сконфуженный Поттер сказал ему, что Скорпиус тяжело ранен и не приходит в сознание. Свой страх, когда он услышал, что сын может потерять чувствительность в руках. Свое отчаяние и нежелание работать дальше в ту страшную неделю, когда ему приходилось разрываться между долгом и собственным сыном, который нуждался в нем как никогда. После нападения на Оксфорд на них свалилась огромная куча проблем, страна находилась на гране уничтожения, границы и барьеры прорывались с двух сторон, дотла уничтожались города, цены росли поминутно, и гоблины отказались выдавать деньги. У них не было галлеонов, чтобы содержать армию, Министерство, Мунго, новые порталы, Щиты, восстанавливать города, поддерживать жителей, лишившихся домов. А в это время в палате лежал очнувшийся, но беспомощный Скорпиус, который почти ничего не мог сделать сам.
И Драко разрывался между ним и Министерством, потому что знал, как отчаянно нужен сыну, как он ненавидит зависеть от кого-либо, как унизительно для него принимать помощь от посторонних людей.
Драко во многом винил себя – ведь его воспитание стало причиной того, что у Скорпиуса сформировался настолько тяжелый характер. Он с детства привык никому не доверять, был замкнутым, мало эмоциональным, настороженным в обществе посторонних людей, болезненно относился, когда другие видели его слабым, беспомощным, разбитым... Но в то время у Драко не было другого выхода, кроме как воспитать сына именно таким. Он боялся, что Скорпиус вырастет похожим на него – таким же слабым, трусливым, подлым, вечно прячущимся за папочкин авторитет, деньги и власть. Драко не хотел, чтобы Скорпиус столкнулся с тем, с чем пришлось столкнуться ему, когда пал Вольдеморт, и на бывших Пожирателей была объявлена настоящая травля.
Драко жалел иногда и думал, что во многих местах перегнул палку со строгостью и требовательностью, что иногда был по-настоящему жесток к сыну. Но тогда им слали письма, наполненные ядом и гноем, который вызывал разложение плоти заживо, тогда в Косом переулке им в спину летели проклятья и оскорбления, а на Асторию напали в магазине мантий. Щит над мэнором трещал каждую неделю – особенно отъявленные мстители пытались проникнуть в их поместье.
Это началось не сразу после Победы, а несколько лет спустя. Первые полгода Драко с отцом и с выжившими Пожирателями провел в Азкабане, ожидая суда.
Поттер надавил своим именем, и многих выпустили. Почти два месяца, закрывшись от родителей, Драко провел в своей комнате. Он безостановочно пил, пока в начале марта не пришло письмо из Хогвартса: весь их поток вместе с шестым приглашали на быстрый курс лекций, чтобы восстановить пропущенный год.
В августе они все сдали экзамены. Потом случилось много вещей, но в конце концов, он женился на Астории. И примерно с этого момента на Пожирателей и их детей была объявлена травля. Тогда это казалось неожиданным, ведь прошло почти шесть лет, и многие занимали неплохие должности в Министерстве. Но сейчас Драко понимал, что это было связано с приходом к власти новой партии во главе с будущим Министром Магии, который пытался расколоть общество магической Англии. И ему это удалось...
- Отец? – Драко дернулся и взглянул на сына, голос которого резко вырвал его из воспоминаний.
Скорпиус с удивлением и легкой настороженностью смотрел на него.
- Обычно ты не позволяешь подойти к тебе незамеченным.
- Ты пытался сделать это с семи лет, - Драко хмыкнул. Скорпиус вернул ему улыбку, но его взгляд оставался напряженным, а выражение лица – сосредоточенным. – Ты знаешь, что Росс был тяжело ранен во время сегодняшнего ночного нападения?
- Да, - кивнул помрачневший Скорпиус. – Поттер заходил утром. Именно поэтому я и хожу в зал каждый день, - он сцепил пальцы в замок.
- Не переусердствуй, ладно? Никому не нужно, чтобы палочка выпала у тебя из рук в разгар боя.
- Отец, ты закончил составление договора с Ирландией? – спросил Скорпиус, меняя неприятную тему.
- Да, - кивнул Драко. – Надеюсь, завтра подпишем. Возможно, у нас появится шанс защитить южное побережье от Румынии и Бельгии.
- А что вы собираетесь сделать потом?
- Будем форсировать события. Сосредоточим основные войска в Хогвартсе и Министерстве, покажем, что будто бы направили большую часть авроров на юг, в разрушенные города. По нашим данным они планируют захват Лондона. Думаю, они поверят обманному маневру и нападут на Министерство, - Драко перевел задумчивый взгляд на сына, который внимательно смотрел на него.
- И там все решится, - закончил Скорпиус мысль отца.
- Все не так плохо, как кажется, - сказал Драко, услышав мрачность в голосе сына. – Европейский Союз магов пообещал, что если нам удастся отразить будущую атаку и сохранить Министерство, они приостановят Румынию и Бельгию. В конце концов, ослабление Англии выгодно почти всем европейским странам, а вот ее полное уничтожение – практически ни одной.
- Проступают самые низкие и гнусные стороны политики, - скрипнув зубами, раздраженно усмехнулся Скорпиус.
- Ты говоришь так, будто никогда о них не знал, - Драко окинул проницательным взглядом сына и коротко улыбнулся. – Ладно, - он поморщился и дотронулся до висков, - давай не будем об этом, мне хватает двадцати часов в Министерстве.
Скорпиус кивнул и нахмурился: отец выглядел действительно усталым. Это проявлялось не в осунувшемся лице с острыми скулами, не в кругах под глазами и новых морщинах, а в медленным движениях, согнутой спине и взгляде – выцветавшем, утомленном. Казалось, усталость долго, постепенно накапливалась и сейчас шла изнутри Драко.
- Я надеюсь, что после того, как все закончится, ты не собираешься поступить в Аврорат?
- Почему же? - Скорпиус фыркнул и взглянул на отца с деланным изумлением. – Видишь же, как мне понравилось рисковать своей жизнью и лезть в самое пекло. Стану первым Малфоем, который будет учиться в Аврорате.
- И Люциус перевернется в своем склепе, - Драко весело хмыкнул, представив реакцию отца. – А если серьезно? Особенно меня интересуют твои планы касательно Лили.
Услышав это, Скорпиус ощутимо напрягся и подобрался, почти впиваясь взглядом в отца.
- Это сейчас у Поттера полно проблем, требующих его внимания, - усмехнувшись реакции сына, как ни в чем не бывало продолжал Драко. – Но после войны у него будет масса свободного времени, и я думаю, он всерьез озаботится судьбой дочери. А я бы не хотел потерять единственного сына, - закончил он на веселой ноте, однако его глаза пристально и очень внимательно наблюдали за Скорпиусом.
- Не думаю, что он меня убьет, - заметно расслабившись, ответил Скорпиус и скупо улыбнулся отцу. – Уж если Альбус не впал в бешенство и не разнес Хогвартс, узнав обо всем, - он коротко рассмеялся.
- Ей всего пятнадцать.
- Уже шестнадцать. Мама была не намного старше ее, - Скорпиус выразительно посмотрел на отца и почти подмигнул ему.
- Нахал, - во взгляде Драко плескалось веселье.
- Это наследственное...
Они проговорили еще два часа и прервались только потому, что Драко был срочно нужен в Министерстве. Он обнял сына на прощание, и Скорпиус еще долго смотрел вслед уходившему отцу. Его одолевало мрачное предчувствие, которого он гнал от себя прочь. Было ощущение, что надвигается что-то страшное и неминуемое. Он был уверен, что с Драко ничего не может произойти в Министерстве, но не мог объяснить даже себе, почему грудь сдавливало тисками, и было тяжело дышать.
- Отец! – Скорпиус поднялся из-за стола и шагнул вперед. Драко остановился в дверях и, обернувшись, улыбнулся.
- До встречи, - он кивнул ему и вышел.
Скорпиус рассеянно провел рукой по волосам и сел на стул, откинувшись на спинку. Тогда он не знал, что это был последний раз, когда они с отцом видели друг друга.
- Эм, - Альбус зашел в комнату и остановился, переступая с ноги на ногу. – Доброе утро, - он с опасением взглянул на стоящую возле окна девушку.
Она едва заметно кивнула в ответ, не отводя взгляда от улицы, где медленно падал снег.
- Хм, - он замялся и потянулся рукой к затылку, чувствуя себя последним идиотом. Впрочем, это ощущение всегда было с ним, когда он приходил сюда и общался с ней. – Тебе не холодно? – ляпнул он первое, что пришло в голову, и захотел ударить себя по лбу.
Сэм скосила глаза в его сторону и неопределенно пожала плечами. На ней были надета белая майка на тонких бретельках, обнажавшая острые плечи и выступающие кости позвоночника на шее.
- А где твои волосы? – Альбус подошел ближе, но остановился в нескольких шагах от нее – он знал, что она не любила, когда кто-то подкрадывался к ней сзади.
Альбус скользил рассеянным, удивленным взглядом по ее спине и тонкой шеей, которую еще вчера закрывала волна густых черных волос. Теперь их короткие пряди были коротко обстрижены и топорщились на затылке во все стороны. Было видно, что Сэм отрезала их нервными, рваными, дергаными движениями.
- Не хочу, чтобы кто-то мог схватить меня за волосы, - ровным, бесчувственным голосом ответила она, и Альбус заскрипел зубами, придумывая для себя проклятье.
«Давай еще спроси, почему она никому не позволяет к себе прикасаться! – со злостью на себя подумал он. – Услышишь подробный пересказ, как ее насиловал тот поддонок!»
- Я принес тебе шоколад, - после неловкой паузы выдавил из себя Альбус, разглядывая узор на плитке.
- Спасибо, - так же спокойно ответила Сэм и поежилась, обхватывая себя руками.
- Возьми, - он снял мантию и протянул ей, радуясь, что хватило ума не подойти к ней и не накинуть ее сзади.
Сэм наконец повернулась к нему, оторвав взгляд от окна. Она взглянула на него своими темными, глубокими глазами и взяла мантию, постаравшись не коснуться его пальцев.
- Спасибо, - повторила она и повернулась обратно, держа мантию в опущенных руках.
Альбусу захотелось взвыть и приложиться головой о ближайшую стену.
С того дня, когда он спас ее, прошло больше двух недель. За это время поведения ни насколько не изменилось. Колдомедики разводили руками и говорили, что они сделали все, что было в их силах. Они даже пробовали применить к Сэм Легилименцию, когда она спала, но ее измученное сознание без ее участия создало мощнейший блок, который не удалось сломать ни одному магу.
На первый взгляд, с ней все было в порядке. Она ела, послушно пила зелья и лекарства, разговаривала с колдомедиками, читала, если ей говорили, выходила на улицу, если ей приказывали, отвечала на вопросы, если их задавали. Она не пыталась покончить с собой, не пыталась сбежать и не устраивала голодовок, как делали это другие женщины. Она не громила палату, не брыкалась, не выплевывала зелья, не разрушала стихийной магией все вокруг себя. Он выполняла все указания колдомедиков, кивала головой, растягивала губы в улыбку... Но если к ней не обращались, она могла провести у окна целый день и ночь, смотря в одну точку. Альбус сомневался, что она любовалась снегом. Он вообще сомневался, что в такие моменты она видела погоду и людей за окном. Целители говорили, что каждый раз она заново переживает произошедший с ней кошмар. Что она помнит все, любое движение, любую мельчайшую деталь и постоянно воспроизводит это в своем сознании, заставляя себя страдать.
Сэм была похожа на маггловского робота. Насилие румына принесло ей не только физические травмы, но и – что было гораздо страшнее – душевную боль.
Колдомедики начали всерьез опасаться за ее здоровье. Человек не может находиться в таком состоянии длительное время, однажды оно доведет его до взрыва, и он просто уничтожит сам себя. Магия Сэм, направленная внутрь, пожирала ее и разрушала сознание. Она медленно накапливалась, заставляя ее чувствовать все хуже и хуже, и ждала момента, когда Сэм будет доведена до предела и не сможет больше переносить все это. И тогда магия выйдет, выплеснется из нее, уничтожив и разорвав при этом.
Колдомедики пытались найти способ ее расшевелить, они перепробовали множество разных методов, но все было бесполезно. Сэм закрылась от них, закрылась ото всех и почти ни на что не реагировала, ничем не интересовалась. Даже Альбус, человек, который ее спас, ничего не значил для нее.
- Моя младшая сестра очень любит шоколад. Она в детстве объедалась им и покрывалась жуткой сыпью. Мы с Джимом всегда ее дразнили, - вздохнув, Альбус сел на тщательно заправленную кровать Сэм и зарылся рукой в волосы. – А мы вчера еще один бой проиграли. Уже сбились, какой по счету. Но зато смогли эвакуировать всех местных жителей. В Лондоне скоро будет перенаселение, - он издал нервный смешок. – А мой лучший друг, ну, я говорил тебе уже, это Скорпиус Малфой, порядочная задница, кстати! Ему запретили напрягать руки, которым с огромным трудом вернули подвижность, а он уже умчался в тренажерный зал. Ты знаешь, что он сделал первым, как только ему позволили взять палочку? Он наложил на меня Силенцио! – с неподдельным недовольством воскликнул Альбус. – Сказал, что мечтал об этом десять дней, когда не мог двигать руками. Представляешь, обвинил меня в том, что я очень много болтал! Он всегда преувеличивает. Во-первых, я болтал не много, а во-вторых, ну как я мог упустить возможность поиграть ему на нервах, когда он не мог мне ответить? – Альбус поднял голову и засмеялся, но его голос потускнел, когда взгляд наткнулся на прямую спину Сэм. От нее за милю веяло холодом и равнодушием.
Внезапно он почувствовал злость. Альбус вскочил на ноги и решительно подошел к ней, остановившись на расстоянии вытянутой руки.
- Ты ведешь себя отвратительно! – воскликнул он. – Кем ты себя возомнила?! Думаешь, одна такая здесь, самая особенная и неповторимая? Думаешь, никому больнее не больно, не плохо, не страшно?! Думаешь, единственная, кто страдает и переживает?! Думаешь, другие люди не теряли близких, не видели, как умирают их дети и родители, не чувствовали на себе проклятий? Не бежали в страхе, не разбирая дороги, не прятались под кроватью, не звали на помощь, не плакали, не стонали, не умирали?! Думаешь, больше всех перенесла?! – слова вылетали из Альбуса помимо его воли. Он злился и с каждой секундой заводился все больше и больше. Он раздражался, видя ее тупое равнодушие и прежнее безразличие. То, что Сэм продолжала упорно игнорировать его, вызывало у Альбуса почти ярость.
Он схватил ее за плечи, развернул к себе и затряс, словно бездушную куклу.
- Какого дракла ты ведешь себя так? Изнасилование – это еще не повод навсегда отказаться от жизни! Сотни людей видели и пережили гораздо худшие вещи, но они не сдались и не сломались, они продолжают бороться и идти вперед. А ты сидишь здесь, в уютненькой палатке, под тепленьким одеяльцем и ведешь себя, словно жалкая, бесхребетная, ничтожная амеба! - он яростно шипел ей эти слова в лицо, почти выплевывал каждый слог, чувствуя, как его переполняет злость и раздражение. – Что вообще за спектакль ты тут устроила?! Нравится внимание колдомедиков? Нравится, что они скачут и суетятся вокруг тебя? Что я восемнадцать дней стелюсь перед тобой?! Ты хоть знаешь, сколько людей уже погибло, пока ты тут изображала великое страдание? Сколько появилось сирот, вдов и матерей, потерявших своих детей? Сколько авроров уже никогда не вернутся домой?! Сколько студентов не войдут больше в Хогвартс?! Ты хоть знаешь, что вообще происходит вокруг тебя?! Ты хоть знаешь, что такое война?! Ты хоть что-нибудь вообще знаешь?! – Альбус почти орал и безостановочно тряс податливую, равнодушную Сэм. – Да ни дракла ты не знаешь, несчастная притворщица!
Он резко оттолкнул ее от себя, переводя сбившееся дыхание и вытирая пот со лба. Он часто, хрипло дышал и чувствовал, что его колотит крупная дрожь.
В ушах стоял собственный крик, а перед глазами – ужасы, которым он был свидетелем.
- Да кто ты вообще такой? – услышал он тихий шепот Сэм. – Какое право ты имеешь говорить мне эти вещи? Кто ты такой, чтобы обвинять меня и указывать, что делать? Кем ты себя возомнил, Поттер? Думаешь, раз спас, теперь можешь делать все, что захочется? Попрекать меня чем-то, приказывать, заставлять? А я тебя просила меня спасать? Я просила тебя врываться в дом и вытаскивать меня из-под румына? – она взвизгнула и одним прыжком сократила расстояние между ними. – За каким драклом ты вмешался?! Кто тебе дал на это право? Если бы ты не полез, все было бы нормально! Я бы сейчас не чувствовала все это! Меня бы сейчас вообще не было. Он бы убил меня и ушел, ясно тебе?! И это было бы гораздо лучше, чем то, что есть сейчас! Ты не имеешь права меня обвинять, потому что ты не знаешь, через что я прошла. Ты не знаешь, как это, когда на тебе лежит огромная, потная, вонючая туша. Когда его слюнявые пальцы трогают твое тело, когда его руки лапают тебя, а язык – облизывает лицо! Ты не знаешь, что это такое, когда тебя обездвиживают и раздевают, пожирают взглядом тело, отпускают похабные шутки! Я была девственницей, Поттер! Ты понял меня? Этот ублюдок был моим первым мужчиной! Он бил меня, он сжимал меня, я до сих пор чувствую его руки на коже! У меня весь живот и спина в царапинах, потому что в душе я скребу их и хочу отмыться, потому что кажется, что он все еще касается меня! – в глазах Сэм стояли слезы, она выкрикивала слова в лицо Альбуса, наступала на него, отчаянно сжимая кулаки.
- Ты ничего не понимаешь и не смеешь меня ни в чем обвинять! – она взмахнула руками и отвернулась, громко, отчаянно заплакав. Ее горло мучили спазмы, она едва могла дышать, выплескивая вместе со слезами напряжение, отчаяние, боль и страх прошедших недель. Она плакала и чувствовала, как понемногу становится легче, что внутри затягивается огромная черная пустота. Воспоминания никуда не делились, но их стало меньше, они перестали занимать все ее сознание и потеснились, позволяя другим эмоциям появиться рядом с собой.
Альбус ошарашено смотрел на нее несколько секунд, а потом молча развернул к себе и позволил плакать в свою рубашку. Сэм жадно цеплялась за него, упираясь лбом в грудь, и он чувствовал ее дрожь, ее страх и боль.
- Я до сих пор все помню... – бессвязно шептала она после каждого тяжелого вздоха, - я буду помнить это вечно... его глаза, у него были такие ужасные, бесчувственные, ледяные глаза... мне было так больно, так дико больно...
- Главное, что все закончилось, Сэм. Все уже закончилось, - кое-как выдавил из себя Альбус, почувствовав, что горло сковал странный спазм. – Теперь все будет нормально... Обязательно будет... – он провел несколько раз по ее затылку, пропуская сквозь пальцы короткие, неровные пряди. – Ты справишься с этим, тебе обязательно помогут. Я тебе помогу.
Сэм пробормотала что-то в ответ, но Альбус не расслышал из-за ее непрекращающихся всхлипов.
- Хочешь, выйдем на улицу? Ты давно так не была и сейчас, наверное, не узнаешь свой город. Его очень сильно изменили и переделали почти под центральную базу, потому что он находится вблизи от Лондона.
Альбус мягко, но непреклонно отстранил ее от себя, аккуратно сжимая плечи. У Сэм были заплаканные и покрасневшие глаза и опухшее лицо, и впервые за долгое время он увидел в ее взгляде проблеск интереса. В нем по-прежнему была боль, но не та боль, которая ломает человека, уничтожает его и разрывает на части, а та, что дает силы двигаться дальше, помогает пережить горе.
Сэм рассеянно кивнула в ответ на его вопрос и запустила руку в короткие волосы.
- Зря ты их отрезала, - заметил Альбус, рассматривая ее.
- Нет, - она упрямо мотнула головой. – Я говорила серьезно. Я правда не хочу, чтобы у кого-нибудь была возможность намотать их на руку и управлять мной. Одного раза было достаточно, - она обнажила зубы в кривоватой ухмылке.
- Глупо это спрашивать после трехнедельного знакомства, но сколько тебе лет и чем ты занимаешься? – Альбус сел на кровать, наблюдая, как надевает теплый свитер и повязывает шарф.
- Мне девятнадцать, - она бросила в его сторону быстрый взгляд и улыбнулась выражению полнейшего удивления, которое застыло на лице Альбуса. – Да-да-да, я уже большая девочка и ты должен слушаться тетю Сэм.
- Мне собирается приказывать девчонка, чей нос упирается мне в подмышку, - он закатил глаза и, притворно возмущаясь, покачал головой. – Представляю, как грозно ты будешь выглядеть в такие моменты.
Сэм тихо фыркнула и надела мантию Альбуса. Она помотала головой и несколько раз провела холодной ладонью по виску.
«Не думая, Саманта. Не смей даже заикаться об этом, - приказала она самой себе. – Если начнешь сейчас, то увязнешь еще глубже и уже никогда не сможешь выбрать. Судьба предоставила тебе шанс, она познакомила тебя с Алом. Цепляйся за него со всей силой и пытайся выплыть. Ты все равно никогда не забудешь того, что произошло. Нет смысла мучить себя еще больше и постоянно напоминать об этом», - она вздрогнула, вспомнив ладони румына, и повела плечами, словно сбрасывала с себя невидимые руки.
- Значит, ты закончила Хогвартс два года назад?
- Я не училась там, - Сэм насмешливо взглянула на удивленного и заинтересованного Альбуса.
«Говорят, чтобы привлечь мужчину, надо создать вокруг себя ореол загадочности, - отстранено подумала она, наблюдая за изменчивой мимикой Поттера. – Очевидно, что сегодня я преуспела в этом деле».
- Я травница, - пояснила она. – Фактически, даже не ведьма. Мне удаются только простейшие заклинания типа Люмоса и Акцио. Никаких высших или боевых Чар.
- Так вот почему... – Альбус вовремя прикусил язык и не договорил.
- Да, - мрачно кивнула Сэм. – Меня воспитывала бабушка, потому что дар передается через поколение к старшей девочке в семьи. Вначале мы с ней жили в домике в лесу, и я знакомилась там с травами, деревьями и цветами, училась брать у них силу, запоминала, для чего нужно то или иное растение... – они вышли из здания и медленно пошли по утоптанной дорожке, и снег весело скрипел в такт их шагов.
_____________________________________
как всегда, буду рада комментариям)
