Глава 23. Древо ЖизниКрасный дуб с голубыми рогами,
ждёт соперника из тишины.
Осторожней: топор под ногами!
А дороги назад сожжены!
...Но в лесу, у соснового входа,
кто-то верит в него наяву...
Ничего не попишешь: природа!
Вот земля, на которой живу.
Карцер Джек открыл глаза. Природа окружала его со всех сторон. Во всех смыслах. Если под это определение подходит: висеть на дереве, в виде грибочка, наколотого на сучок для просушки. Но он не умер. Костлявых статистов, с сельскохозяйственными орудиями в руках, поблизости не наблюдалось. Кровь изо рта тоже больше не шла. А вот острый сук из его груди никуда не делся, ощущаясь теперь как тупая боль, мешающая дышать.
Вяло побарахтавшись, и поняв, что от судьбы, то есть, деревяшки в грудной клетке, не уйти, Карцер посмотрел вверх, на крону дерева. Две рогато-ветвистые головы смотрели на него, свесившись из листвы. Головы посовещались, и убрались обратно. Карцер хотел крикнуть им что-нибудь гадкое, но набрать воздух в травмированные лёгкие оказалось больнее, чем он думал.
При попытке подтянуться, ухватившись за деревяшку, он обнаружил, что руки стали как ватные. Сперва висеть было больно, потом неудобно, а затем – скучно. Руки и ноги затекли, шейные мышцы словно заржавели. А ещё захотелось есть. И пить. Но не писать…
- У меня глюки, - пробормотал Карцер. - Нельзя не ссать в течение суток.
Эта здравая мысль заставила его приободриться. Ненадолго. Освободиться, как он ни старался, не получалось. Кусок дерева в его груди был реальней некуда.
Белка сновала вверх-вниз по Дереву. Но окликнуть её, чтобы попросить помощи, Карцеру и в голову не пришло.
Людьми нас делает общение с себе подобными (ну, или с воображаемыми белочками). И не последнее место в этом общении занимает то, насколько мы можем быть полезными обществу (и белочкам).
У Карцера не было возможности быть полезным. Когда к тебе с младенчества относятся, как к потенциальному преступнику, трудно научиться чему-либо, не относящемуся непосредственно к выживанию в экстремальных условиях. То есть, он не умел жить вне экстремальных условий. Потому что не научили. Для всего нужна сноровка. А ещё закалка и тренировка. Все три, всю его сознательную жизнь, были нацелены на процесс, обратный, так сказать, нормальному воспитанию. Не специально, конечно. Воспитательный процесс, направлен, обычно, на становление общественной пользы в будущем. А его отсутствие, более, надо сказать, естественный процесс, направлено на заполнение тюрем, и обеспечение занятости палачу.
Итак, с полезностью Карцер не преуспел. Но и бесполезным не хотел быть. Единственное, что ему оставалось в этом случае – быть вредным. Это гарантировано привлекало к нему всеобщее внимание, обеспечивало бесплатную кормёжку и надёжный кров. Где, правда, небо было в клеточку, а люди в полосочку. Но это уже частности.
***
- Сэр? – Ваймс вошел в Продолговатый кабинет и отдал честь.
Хэвлок Витинари повернулся от окна, в которое, по своему обыкновению, смотрел.
- Я вызвал вас, ваша светлость, чтобы обсудить вчерашнюю депешу из Ланкра.
- Э… ту, где Карцер «разрушает посуду»? – припомнил командор.
- Верно, - взглянув на депешу, подтвердил Витинари.
На некоторое время установилась тишина, во время которой Ваймс старался на попасться в ловушку, и не начать заполнять словами образовавшуюся лакуну. И всё-таки не выдержал:
- Только проснулся, и уже разрушает, - язвительно прокомментировал он.
- Против него было совершено преступление, - переложив на столе несколько папок, сказал Витинари. - Возможно, неоднократно, - одну из папок патриций показал командору. Ваймс узнал папку. В ней Игорь подавал медицинский отчёт.
- И он решил, что теперь всё позволено? - с раздражением вспомнив собственное негодование по этому поводу, Ваймс не мог согласиться сейчас с Витинари.
- Скорее всего, - откликнулся патриций.
- Он думает, что закон это пустой звук, - буркнул Ваймс.
- Если закон не работает, значит, закона нет, - ответил Витинари. – Мы не всесильны, командор. Руки закона… не всегда могут достать преступника. А недавно найденные в подвале детские скелеты это слишком, командор. Капитан Моркоу высказал…
- Неужели вы полагаете, сэр, что Карцера возможно вернуть в город?! – прорычал Ваймс.
- Не сломано, не чини, командор. Господин Карцер сломан… Если возможно…
- Починить? – хмыкнул Ваймс.
- …помочь ему, - поправил Витинари. - То городу бы он пригодился, - заключил патриций.
***
Солнце зашло, погрузив Дерево в непроглядную тьму, пока взошедшая луна не осветила налипшего на Коре Дерева и казавшегося крошечным Карцера. Он впал в состояние, близкое к обмороку. Голова безвольно свесилась на грудь. Из его правого уха вылез маленький демон, из тех, что были замечены Ваймсом в карцеровых глазах. Демон перебрался на плечо Карцера и крикнул:
- Эй, Левый! Вылезай!
На зов из левого уха выбрался другой демон. Почесался, зевнул и обратился к коллеге:
- Ну, и где же фуршет?
Неправда, что за новорождённым младенцем приглядывает ангел. Только люди могут сделать из не оформившегося, но жаждущего кусочка плоти, человека.
- Явно не здесь, - правый демон огляделся, пожал плечами, покрутил хвостом и почесал между рожек.
Ребёнок, какого бы «ангельского» вида он не был, по своим врождённым навыкам ближе всё-таки к демонам. Младенец инстинктивно умеет брать (а также лгать, красть и лупить ближнего лопаткой), но вот отдавать (и, соответственно, принимать последствия своих поступков и воздерживаться от насилия) его приходится долго и терпеливо учить. Возможно, всю жизнь. От этого на одном плече образуется ангел, в противовес, сидящему на другом плече демону. А вот если этому не учить, будет…
- И долго он будет так висеть? – пнув Карцера в ухо, буркнул правый демон.
- Пока не созреет, - мрачно предположил левый.
***
Проводив Ваймса, патриций пригласил следующего посетителя.
- Архиканцлер, заходите, - радушно распахнул двери Витинари, изобразив на лице приветственную улыбку.
- Что-нибудь от Эсме? – Чудакулли схватил депешу.
- Не думаю, что это личное, - слегка опешив от архиканцлеровского напора, возразил патриций. – Если только оно не скрыто в символах «тчк», - изволил пошутить он. Впрочем, взглянув на унылую фигуру Чудакулли, Витинари несколько умерил своё веселие.
- Эсме никогда не отвечала на письма, - уныло проговорил архиволшебник.
- Видно, дама с характером, - деликатно заметил патриций, после непродолжительного молчания.
- Ещё с каким! – воодушевился Чудакулли. – Запросто может единорога поймать и удержать одним волоском!
- Как увлекательно, - покривил душой его собеседник. – А теперь расскажите мне о методе «головология», так, кажется, он называется…
***
Всем нам нужно… нечто, сами не знаем что. Но если б знали, хотели бы нечто большее.
Причиной убийства Карцером окружающих «плохих людей», говоря словами капитана Моркоу, была конкуренция. Зачем Карцеру гады всякие вокруг него? Он и сам отлично справляется! Так что – нафиг их. В этом был, пожалуй, полезный для общества момент. Только вот доказать обществу, что ему нужны гады, крайне затруднительно. Гадом можно быть, замаскировавшись под Полезный Обществу Элемент. И тихо творить свои гадства, не привлекая общественного внимания. Карцер был не из таких. Находить удовольствие в тихом гадстве было не для него. Ибо гедонизм был чужд Карцеру, и гадство было для него не роскошью, а способом выжить. Вот почему он так быстро сделал карьеру в Анк-Морпорке времён анархии. Анархия оказалась для Карцера той средой, благодаря которой он чувствовал себя как рыба в воде. И, вынутый из этой анархической воды, по составу сходной с вскормившей его тюремной обстановкой, Карцер должен был, метафорически выражаясь, отрастить себе лёгкие, вместо жабр, и научиться пользоваться руками и ногами не в качестве плавников. Ах, да! И отбросить хвост, состоящий из старых проблем, чтобы стать, наконец, человеком. Ну, или чем-то похожим на человека…
Дерево поочерёдно освещалось то солнцем, то луной. Белка Рататокс бегала по стволу верх и вниз. Пару раз она останавливалась около нацепленного на сучок Карцера. Нужны были свежие ругательства, но растормошить источник креативной ругани не удалось. Он не среагировал даже на метко брошенную шишку.
Висение на Дереве, безусловно, имеет свои преимущества. Например, нахождение на свежем воздухе. Прошедший дождь избавляет от необходимости мыться. А ещё…
Карцер так и не очнулся. Зато из его правого уха вылез… нет, уже не демон. Мелкое существо, вылезшее из карцерова уха, было облачено в белый балахон, за его спиной торчали рудиментарные крылышки, а над головой сияло колечко. Вооружено оно было миниатюрным подобием лиры. Взяв оную наперевес, и ударив по струнам, оно извлекло из инструмента благозвучный аккорд.
- О Левый, соблаговоли явиться пред очи мои, - изрекло оно. И ещё раз тренькнуло струнами.
Из левого уха бесчувственного Карцера, громыхая инструментом, путаясь в белоснежном балахоне и поддерживая сползающий нимб, вылезло создание идентичное первому.
- Как несовершенен дольний мир, - посетовало оно, оглядевшись по сторонам, и присовокупив к своим словам сладкозвучнейшее бренчание лиры.
- Мои глаза увлажняются при мысли об несовершенстве этом, - поддакнул вылезший из правого уха ангел.
Некоторое время оба созерцали простирающийся во все стороны горизонт, лирично вздыхая и брякая сереброзвучными струнами. Затем переглянулись.
- Ну как? Огонь и сера с небес? – вопросил левый ангел.
- Тотальная уничтожуха! – подтвердил правый ангел.
Карцер всегда был в ладах с самим собой.
