Гарри Поттер и Повелитель Дементоров

Глава 26. Divide et impera

На следующий день, не найдя О`Рахилли ни в одном из его обычных мест пребывания, Гарри сделал еще одно прискорбное открытие: вслед за преподавателем куда-то делась и Карта мародеров. Обыскав спальню, он пришел к выводу, что выронил ее из кармана и, дав себе клятвенные обещания впредь более тщательно следить за своими вещами, особенно столь ценными, перенес поиски в гостиную. Там его и обнаружил профессор Снейп.
– Что за бардак… – проворчал он. – Чтобы к вечеру было убрано!
– Мы и сами не рады, сэр! – Из-за дивана вылез Гарри, обмотанный клочьями паутины. – Вы случайно не знаете, где профессор О`Рахилли?
– Вы что, всерьез полагали, что он мог оказаться под диваном? – изумился Снейп.
– Под шкафом я уже смотрел, – пожал плечами студент.
– Ох уж мне этот ваш юмор, Поттер… – поморщился профессор. – О`Рахилли в библиотеке.
Покидая гостиную, Гарри усмехнулся про себя, представив, что будет, если Карту мародеров случайно обнаружат завалившейся в вещи Малфоя…

Оторвав преподавателя от перебирания книг на полке, Гарри заявил:
– Я хочу сдать этот… Анцерус.
Тот смерил юношу критическим взглядом:
– Что ж, попробуйте… – после чего они вместе с Гермионой прошли в класс Военных действий, где благодаря составленным у стены партам образовалось довольно обширное пустое пространство.
Выйдя на середину, Гарри немного помедлил, лишний раз припоминая подробности того, что он прочитал про это заклинание. Сосредоточившись, он быстро очертил палочкой замысловатую фигуру над головой, как можно отчетливее произнес:
– Анцерус Эритаре! – и прикрыл глаза, ожидая результата. Сперва ничего не происходило, потом тусклый свет зимнего дня, пробивающийся сквозь веки, словно стал жарче, насыщеннее, мягко обнимая лицо и руки. Уши заполнил мерный шелест, перед глазами проявилась размытая картина пологих зеленых холмов, величественного замка, всадников, скачущих по равнине к его воротам… По всему телу разлилось мерцающее тепло. Постепенно ощущение стало уходить – не само по себе, а согласно воле вызвавшего, поскольку Гарри не видел смысла удерживать его дольше, чувствуя, что оно отнимает немало энергии. Наконец он открыл глаза и поразился, насколько мрачным и холодным показался ему проникавший сквозь решетчатые окна свет. Оглянувшись, юноша поинтересовался:
– Я правильно все сделал, профессор? Судя по тому, что я прочитал, все произошло так, как должно быть…
Присевший на край одной из парт О`Рахилли выглядел крепко задумавшимся. Обернувшись на голос студента, он произнес:
– Мистер Поттер, ваша мать не могла быть… – он замялся, бросив быстрый взгляд на Гермиону, – не из семьи волшебников. Видимо, здесь какая-то ошибка… недоразумение. Возможно, ее удочерили?
– А зачет-то вы мне поставите? – тоскливо поинтересовался Гарри. – Я целых две книги прочел…
– Кто о чем, – вставила Гермиона, – а шелудивый – о бане!
Гарри вспыхнул:
– Гермиона, ты мне друг, но это уже слишком!
– Ты что, не понял? – сурово оборвала его девушка. – Дурсли на самом деле – не твои родственники! Выходит, твоя защита крови при проживании с ними не действует!
Осмыслив сказанное, студент кинулся к выходу, бросив:
– Мне нужно поговорить с директором.
Проследив его исчезновение, О`Рахилли обратился к Гермионе:
– Передайте ему потом, что зачет он получил. Может, не следовало ему этого так сразу говорить?
– Может, и не стоило… – рассудила она. – Но теперь-то уже поздно… Скажите, профессор, а не могло ли здесь быть ошибки? Возможно, бывают редкие случаи…
– Исключения исключены, – покачал головой преподаватель. – Если бы Анцерус был послабее – тогда, конечно, можно было бы по-всякому судить, но при заклятии такой силы… – Он вздохнул и развел руками, словно извиняясь за непредвиденный результат.

Гарри не слишком волновала перспектива снова быть обвешанным лапшой сверху донизу: на сей раз он надеялся, что ему наконец-то удастся все выяснить. Похоже, вольно или невольно, все эти годы Дамблдор усердно вводил его в заблуждение, пользуясь содействием обширной группы людей, и юноша больше не собирался мириться с этим, ни в каком виде.
Дело застопорилось на горгулье. Ему казалось, что с каждым неправильно названным паролем морда твари становилась все ехиднее. Наконец Гарри, усевшись на пол у стены, начал бессистемно перечислять все сласти, которые он когда-либо пробовал: на «солнечной вишне» вход открылся.
– Эй, я же называл ее в самом начале! – возмутился студент.
– Я задумалась, – неожиданно проскрипела горгулья. – Можно и повторить.
Гарри хмыкнул и ступил на спиральную лестницу. Когда студент приблизился к дверям, он понял, что, как всегда, не вовремя. Однако, судя по отсутствию заглушающих чар, переговоры не входили в разряд сверхсекретных. После реплики директора раздался голос профессора зельеварения, который, видимо, стоял дальше от двери – его слова долетали хуже. Судя по его тону, в кабинете происходил горячий спор.
– Разве обязательно было ему об этом рассказывать? Без какой-либо подготовки? Вы же не могли не предвидеть, во что это выльется…
– Не понимаю, – в голосе директора появились раздраженные нотки, – с каких это пор вы начали играть роль всеобщего примирителя, Северус?
– У нас с ними общие враги, сэр. Поэтому их взаимоотношения, в том числе, напрямую нас касаются.
– По-моему, вы изрядно преувеличиваете проблему. Не забывайте, что чем меньше они ладят друг с другом, тем больше нуждаются в нас, в противном случае, их поведение как союзников может стать непредсказуемым. Divide et impera, Северус. И не позволяйте родственным чувствам брать верх над требованиями разума.
Судя по всему, разговор был не из приятных, и Гарри, рассудив, что оба его участника вовсе не рады будут обнаружить непредвиденного слушателя, почел за нужное удалиться, пока дилемма встречи с дверью или с разъяренным Снейпом не встала перед ним со всей возможной остротой. В коридоре, на приличном расстоянии от директорского кабинета, ему пришла в голову мысль, что, возможно, у Дамблдора и нет требующихся ему ответов: ведь если все магическое сообщество пребывало в неведении, что Лили Эванс – удочеренный ребенок, то где гарантия, что это знал директор? Окончательно уверившись, что у него развивается паранойя, раз он на каждом шагу сталкивается с злокозненно утаенными от него сведениями, Гарри повстречался с друзьями, которые прогуливались по открытой галерее.
– Гермиона, я вот что подумал, – без предисловий начал он, – может, ни к чему вообще кому-либо рассказывать про мою маму? Может, это какая-то тайна…
– Если О`Рахилли еще не раззвонил об этом по всей школе, – мрачно заметил Рон, которому, по-видимому, обо всем уже рассказала подруга.
– Мне кажется, он сам понимает, что не стоит об этом распространяться, ведь это только тебя касается, – не слишком уверенно предположила Гермиона.
Гарри имел некоторые основания сомневаться в этом, но предпочел положиться на заверения девушки, чтобы не разводить лишних переговоров с и без того нездоровым преподавателем. А то в случае, если бы ему вдруг снова стало плохо… угадайте, кому пришлось бы плохо во вторую очередь?

Тем временем каникулы неотвратимо подходили к концу. Уже начали по одному возвращаться «отпускники», наводняя пустующие комнаты замка привычным шумом. Казалось, все уже успели забыть про угрозу, столь недавно занимавшую умы учеников ничуть не меньше, чем преподавательские; по беспечным выражениям лиц нельзя было судить о действительном положении дел в магическом мире. К слову, событиям последних нескольких месяцев в прессе было уделено до обидного мало места, имелись лишь короткие сообщения о том, в течение некоторого времени безопасности студентов угрожали дементоры, но пострадавших не было. Исключение составляла лишь обширная статья в «Придире», которую торжествующая Луна на протяжении нескольких дней демонстрировала всем желающим. Благодаря тому, что она сама принимала немалое участие в ее написании, представленная в статье картина событий была довольно близка к реальному положению дел. Озадачивала только высказанная в конце гипотеза, что большая часть бывших азкабанских стражей замаскировалась под домовиков, разгуливая по Хогвартсу в ожидании подходящего момента, чтобы нанести удар.
Гарри успешно досдал зачеты по Военным действиям, чему был безмерно рад. Правда, лишь до того момента, пока не осознал, что теперь ему придется принимать те же самые зачеты у четверти своего курса. Приступив к этой ответственной задаче, он вскоре убедился в истине, которая многим может показаться странной: принимать зачеты куда труднее, чем сдавать их самому…
– Драко, вошки-горошки, – увещевал он однокурсника, – неужто это так сложно – взять и сдать этот дурацкий Анцерус? Я же тебе все уже раз пять объяснил, даже книги не пришлось читать… Ты же чистокровный волшебник! Где твоя фамильная гордость?
– Ну, не знаю… – уныло отозвался тот.
– Я, что ли, это должен знать? Или О’Рахилли? Или Наследник Слизерина?
– Не получается он у меня, и все, – оборвал его Малфой. – Пусть меня исключают.
– Жалко, что Темный Лорд своих Пожирателей этому заклинанию не обучает, – вздохнул Гарри. – Сразу бы убедился, какие вы все… чистокровные.
– Мне отец говорил, – неожиданно парировал Драко, – что это заклинание Рафферти специально придумал, чтобы всех дискредитировать.
– Это как? – оторопел экзаменующий. – Причем тут вообще Рафферти? Он что, в каждой бочке затычка?
– Он создал это заклинание, вот при чем, – терпеливо разъяснил Малфой. – И многие другие «дементорные» – я ж тебе говорил, что он этим увлекался. Разумеется, чистокровным получился он сам, а остальные – не-пойми-кем из-под горы… Никто не знает, как действует это заклинание, наверно, он что-то там подтасовал…
– Ну, вот, я так и знал, – не без облегчения вздохнул Гарри. – Значит, О’Рахилли все придумал… Неужели больше никто не оказался чистокровным?
– Почему же, были и такие… Но моему отцу оно плохо давалось Хотя в отличие от меня, с грехом пополам он его все-таки вызывал. Но, видимо, недостаточно хорошо, потому и говорил, что Анцерус выявляет не чистокровность, а дементорофилию – недаром все РСД-шные уродцы владеют им в совершенстве…
– Но-но, ты на всех-то не наговаривай!
– А что – это я отца цитирую. Слушай, а, может, зачтешь мне его, я ведь старался?
– Не могу, О’Рахилли проверять будет. Еще прибьет, если что не так… Были уже прецеденты…
– А, может, сказать ему, что я – не совсем чистокровный?
– Конечно; что тебя подкинули, – скептически начал Гарри, – как мою… Кстати, а какого года рождения твоя мать?
Драко надолго задумался, высчитывая:
– 1961-го. А что?
Гарри не ответил, а спустя минут пятнадцать уже разгонял толпившихся вокруг Гермионы гриффиндорцев:
– Неприемные часы, понятно? Приходите завтра, с шести до семи…
– Спасибо, Гарри, – вздохнула девушка. – Они совсем меня замучили.
– А ты делай, как я – прогоняй всех сразу! Знаешь, что за идея пришла мне в голову?
– Ну? – устало выдохнула студентка.
– Моя мать и Нарцисса Малфой – одногодки! А Драко уже неделю не может вызвать Анцерус! Может, их в детстве поменяли местами?
Гермиона пожала плечами:
– Это вряд ли… Хотя чем импы не шутят?
– Это что же получается, Драко – мой брат? – нахмурился Гарри.
– Ничего подобного, – возразила девушка. – Но выходит, что Дурсли – дядя и тетя не твои, а Малфоя.
– Класс! – восторженно ахнул Гарри. – Знаешь, а ведь миссис Малфой и тетя Петуния чем-то похожи…
– Ну а ты, – продолжила Гермиона, – родной племянник Беллатрисы Лестрейндж.
– М-да… – спустился с небес на землю студент. – Это еще как посмотреть, что лучше…
– Вопрос не в том, кто тебе больше нравится, а в том, что необходимо для твоей безопасности, – строго заметила девушка. – Если выходит, что она – твоя ближайшая родственница…
– Да она меня скорее меня голыми руками придушит, чем защитит! – возмутился Гарри.
– Что верно, то верно… – согласилась Гермиона.
– А как же Нарцисса Малфой? Она же моя…
– Да никто она тебе! – начала выходить из себя девушка. – Сколько можно объяснять?
К ним подошел Рон, освободившийся после очередной тренировки, и тут же поинтересовался:
– Чего не поделили?
– Родословную обсуждаем мою, – буркнул Гарри.
Выслушав обе стороны, Рон рассудил:
– А вам не кажется, что ваши выводы малость… преждевременны?
– И это говоришь ты? – поразилась Гермиона.
– Я хотел сказать, мало ли у твоей матери было ровесниц? Почему именно Нарцисса Малфой?
– Так мы тебе об этом и говорим, – принялся объяснять Гарри, – Драко не может вызвать Анцерус, а мне это дается без труда! Улавливаешь?
– Может, он – просто ленивый свинтус? – предположил Рон. – Сквибствует, лишь бы не перенапрягаться… Анцерус – довольно мудреное заклинание, а этот недобитый ударник О’Рахилли его в начало полугодия пихает…
– Рональд, – глаза Гермионы сузились, – но уж ты-то – определенно чистокровный волшебник, верно? К тому же, еще и работяга…
– На что это ты намекаешь? – Рон поежился.
– Всего лишь на то, что у тебя должен получиться блестяа-а-ащий Анцерус… После внимательного изучения нескольких интереснейших книг, которые любезно одолжит тебе Гарри. И мы не будем тебе помогать, – выделив местоимение, девушка бросила угрожающий взгляд на Гарри и повернулась к ожидающему ее Невиллу: – Да, что у тебя?
– И что я на этот раз не так сказал? – бросил Рон, глядя ей вслед.
– Знаешь, – философски заметил Гарри, отводя его в сторону, – профессор Снейп много ерунды говорит, но иногда проскальзывают дельные вещи… В частности: «Не упоминайте всуе имени О`Рахилли!»
– И проследуйте в мой кабинет, Поттер! – прозвучал за спиной знакомый резкий голос. Гарри выругался про себя: один-единственный раз со времен второго курса забыл удостовериться, нет ли рядом Снейпа – и вот, пожалуйста! Утешало одно: ничего особенно крамольного он сказать не успел.
– И вы тоже, Уизли. А также вам, Лонгботтом, придется повременить со сдачей зачета.
Гарри мысленно выругался во второй раз. Когда Снейп хотел говорить со всеми троими, ничего хорошего это никогда не значило. А в этом году последствия этого явления начали приобретать и вовсе катастрофический характер.
Заведя троицу к себе в кабинет, профессор некоторое время молча мерил пространство шагами. С каждым его шагом предчувствия Гарри становились все тягостнее и тягостнее. Но когда зельевар наконец заговорил, в его голосе не было угрозы:
– Я собрал вас всех, зная, что у вас все равно одна голова на троих и то, что скажешь одному, становится известно остальным еще раньше, чем ему самому. То, о чем я хочу расспросить вас, имеет первостепенное значение. Поттер, во время действия заклинания Анцерус вы могли видеть зрительные образы. Что именно в них содержалось?
Гарри пожал плечами:
– Ничего особенного, сэр.
– Люди?
– Были какие-то…
– Вы кого-нибудь узнали?
– Нет… Даже если там и был кто-то из знакомых, все было настолько расплывчатым… Это имеет какое-то отношение к Волдеморту?
– Вы узнали, что это было за место? – спросил Снейп, проигнорировав его вопрос.
– Понятия не имею. А вы знаете, где это?
– Нигде, – оборвал его помрачневший профессор. – Это заклинание сопровождается зрительными галлюцинациями.
– А я прочитал, что это «образы из прошлой жизни», сэр, – не отставал Гарри.
– Мне виднее, – рявкнул Снейп. Затем, смягчившись, пояснил: – Я владею более полной информацией об этом заклинании. Это похоже… на сны. Могут быть картины как из вашей прошлой жизни, так и из чьей угодно, в том числе, никогда не существовавших людей…
– То есть, – вмешалась Гермиона, – это как легилименция, профессор?
– Что-то вроде, – согласился зельевар.
– Значит, это видения тех, кто…
Снейп прервал ее:
– Я позвал вас не для того, чтобы обсуждать эффект заклинания Анцерус, мисс Грейнджер. У меня к вам есть другой вопрос… Когда вы завершили свой вояж, кем был тот, кто встретил вас?
– Уолтером, – ответил Рон, затем скривился, добавив: – Безвременно пропавшим.
Гермиона бросила на него неодобрительный взгляд, и отчеканила:
– Он считает, что это – Уолтер. А вообще-то, нам неизвестно, кто это был, сэр.
– Можете не беспокоиться о конспирации, – скривил губы профессор, – мне известно, что там были он с Малфоем, я должен был убедиться, что это известно и вам. Вопрос вот в чем: он что-нибудь просил передать?
– Ничего… – нерешительно отозвался Рон.
– Он велел ничего не говорить, – решительно произнесла девушка. – Никому, кроме вас, профессор.
Гарри с подозрением воззрился сперва на нее, затем – на Снейпа, недоумевая, в чем причина этой избирательной доверчивости. Если Уолтер – союзник Дамблдора, то почему бы не передать это Что-Бы-То-Ни-Было ему?
– …причем сказать вам, только если вы спросите об этом сами…
Однако профессор зельеварения, казалось, вовсе не был озадачен этим кульбитом мысли. Опустившись на стул, он приготовился слушать.
Гермиона нахмурилась и принялась декламировать нараспев то, что показалось Гарри совершенной бессмыслицей:

– Горе не идет одно –
Обмелело моря дно.
Как на спад пошел июнь –
За волной растаял лунь.
Остаемся два на два,
Хватит этого едва.
Ненавидеть – не увидеть,
Не простить – не обрести,
Не понять и не спасти…

– На этом все, сэр, – закончила девушка.
Снейп кивнул с глубокомысленным видом, словно понял, о чем говорилось в этом произведении сомнительных поэтических достоинств:
– Позвольте, я запишу это. Поттер, Уизли, вы можете уйти, если вам скучно.
Студентов отнюдь не одолевала скука, но они предпочли обществу Снейпа коридор.
– Что это за бред сивого кентавра? – сразу набросился на друга Гарри.
– Не исключено, что это действительно натуральный бред, – рассудил Рон. – Знаешь, у этого… Уолтера-инкогнито далеко не все дома. Видел бы ты его, сам бы все понял.
– Да это и по стихам видно, – согласился Гарри. – Даже у Малфоя более связно выходит. А Снейп – та еще личность… Если у нас одна голова на троих, то у него, видимо, на двоих… Откуда он успел про мой Анцерус разузнать?
– Надо сделать О’Рахилли начальником Отдела средств массовой информации, – предложил Рон. – Чтобы всем что-либо сообщить, достаточно сказать ему по секрету.