Глава 28Незаметно подкрался май с теплыми ласковыми днями. Заниматься совсем не хотелось, озеро, зеленеющие лужайки так и манили к себе, уроки казались томительно длинными. Лили изнывала и с нетерпением ждала каникул, мечтая, как будет валяться в гамаке в саду с огромной мороженицей, полной шариков волшебного воздушного мороженого, соревноваться с Алексом в ничегонеделании («Увлекательнейшее занятие в мире!»), будет учить его ”прилично” летать на метле (сколько можно, в конце концов, трепать нервы бедной мадам Трюк!), ругаться с Джимом и Русом (теперь она говорила о братьях с нежным обожанием), и никаких классов, заданий, никаких новых заклятий и зелий! Рейн только сочувствующе вздыхал. Алекс же с содроганием думал, что летом его ждет не мороженое и полеты, а тетя Корделия, горы грязной посуды и пудовые кулаки Ричарда и Роберта, соскучившихся и поднакопивших за год злости. Ведь в магловском мире Бигсли оставались его опекунами, а отец Лили наверняка полагает, что каникулы он должен проводить у милых родственничков.
Профессор Люпин сегодня заменяла профессора Хагрида, который опять уехал в заграничную командировку, попросив ребят почаще бывать у него («Чтобы собачки не скучали, а то Снежинка такая чувствительная стала!») и таинственно пообещав, что к его приезду их ждет сюрприз.
«Не сомневаюсь, это будет весьма огромный и безобразный, очень огнедышащий и поразительно недружелюбный сюрприз, на крайний случай, просто огнедышащий. У Хагрида просто слабость к чудовищам», - втихомолку шепнул Рейн.
Надо заглянуть к Угольку, он и вправду начинает скучать, если Алекс долго не появляется, и так радуется, когда придешь. Как же хорошо все-таки, что профессор Хагрид не отдал его в питомник! Он растет так быстро, еще совсем недавно Алекс мог поднять его на руки, а теперь, пожалуй, Уголек может сам катать его на спине. Лили на полном серьезе уверяла, что еще немного, и они будут летать на адском псе, а она самолично будет обучать его фигурам высшего пилотажа. Рейн фыркнул и с нескрываемым сарказмом осведомился, когда это она успела им обучиться? Уж не на последнем ли уроке мадам Трюк, когда после слишком гениально выполненного разворота столкнулась с одной из каменных статуй рядом с площадкой для полетов и оставила несчастную без головы и без шпаги, правда, пожертвовав ей значительный кусок своей мантии? Но Лили на подколку кузена лишь показала язык.
- Итак, класс, пожалуйста, внимательнее! – резкий голос профессора Люпин заставил Алекса вздрогнуть и полностью обратить свое внимание на нее.
Профессор обвела первокурсников своего факультета, большинство из которых уныло таращилось на чудесное синее небо с легкими кружевными облачками за окном, удвоенно строгим взглядом.
- Сегодня, согласно программе профессора Хагрида, мы будем проходить шушалей зубастых. Это не опасные создания, но они грызуны и наносят огромный вред, если заводятся в доме.
Она сняла с клетки с толстенными железными прутьями темную ткань, и ребята увидели симпатичного на первый взгляд синего зверька, немного похожего на маленькую обезьяну, но с пушистым хвостом и огромными ушами. Во рту у него было столько мелких и острых зубов, что Алекс удивился, как он его закрывает. Шушаль сидел и аппетитно грыз что-то вроде орешка, но приглядевшись, ребята с изумлением поняли, что это металлическая шишечка от кованой решетки.
- Шушали могут перегрызть все, что угодно – дерево, стекло, камень, бетон, цемент. Это для них не преграда. Собственно, всем этим они и питаются. Две шушали могут разрушить, то есть полностью съесть помещение, буквально за месяц. Сейчас он не перегрыз клетку только потому, что на нее изнутри наложено заклятье абсолютного отталкивания. Но снаружи клетка проницаема. Шушали обладают примитивным разумом, не боятся солнечного света, любопытны, но не переносят запаха травы наперстянки. Поэтому лучший выход избавиться от них – разбросать повсюду эту траву, либо применить заклятье «Ваддипреми», которое намертво заклеивает их челюсти. Все вместе.
- Ваддипреми! - несколько раз повторили первокурсники, и Люпин удовлетворенно кивнула.
- Кто хочет попробовать? Нет смельчаков? Малфой.
Алекс про себя вздохнул. Ну, конечно – он, больше кто? Люпин почти всегда вызывает его первым, нещадно критикует за малейшую ошибку и под конец награждает наказанием. На этой неделе она еще не вызывала, значит сегодня он опять будет чистить туалеты под непрекращающуюся болтовню и обиженное завывание ужасно нудного туалетного привидения Миртл (оказывается, есть и такие!), отбиваться от вреднющего полтергейста Пивза, созерцать содержимое больничных уток или прибираться в пустых классах в чудной развеселой компании завхоза Филча и его злобного кота Мистера Драма.
Мальчик вышел к столу Люпин и направил палочку на клетку.
- Ваддипреми.
Ничего особенного не произошло. Шушаль как грыз шишечку, так и продолжал грызть, временами причмокивая, облизываясь и кидая на школьников наглые взгляды.
- Малфой, направляйте палочку на него, а не в воздух. И четче выговаривайте слова.
Алекс сжал зубы. Нет, сегодня он ни за что не будет чистить очередной грязный чулан! Он покрепче сжал в руках волшебную палочку, нацелил ее прямо на синего зверька и громко произнес:
- Ваддипреми!
На этот раз из кончика палочки вылетела яркая искра, но ударившись в прут клетки, срикошетила на серебряную застежку мантии Люпин, оттуда на рыцарский щит, непонятно зачем висевший на стене, а после этого попала в старинную бронзовую люстру на потолке. Люстра несколько раз глухо бомкнула, раскачиваясь из стороны в сторону, но вдруг на очередном боме словно захлебнулась. По испуганно пригнувшемуся классу прошла странная волна. Пыльный воздух содрогнулся, сдвинулся с места, задрожал, словно в жаркий июльский полдень. И в напряженной тишине раздался звук, как будто лопнула огромная струна. Профессор Люпин открыла рот, чтобы что-то сказать, но осеклась на вздохе, а у Алекса задрожали коленки, потому что класс словно раздвоился. Они отчетливо видели ряд столов, за которыми сидели ребята, удивленно крутившие головами, и в то же время словно проявился второй ряд, зыбкий, с расплывающимися очертаниями. Стены слегка подрагивали в мареве, на них появлялись какие-то призрачные схемы и картины. А посреди класса, прямо у парты Рейна и Невилла, выросли две фигуры, не такие прозрачные, как привидения, но и не такие, как живые люди. Что-то среднее. Как будто персонажи старинного черно-белого кино, подумалось ошарашенному Алексу.
Девушка и парень.
По виду – студенты примерно шестого или седьмого курсов. Девушка – гриффиндорка и староста, судя по эмблеме факультета и значку на мантии, парень – слизеринец и тоже староста.
Постепенно стали слышны голоса.
- Это твои обязанности, а ты не справляешься с ними. Я обязана доложить МакГонагалл.
- Я сам знаю, что я обязан делать как староста, а что нет.
- Ты просто идиот! Как ты мог оставить Ханну на дежурстве одну? Правилами строго запрещено обходить коридоры поодиночке! А если бы на нее напали?
- Да кому нужна эта тупая корова?
- Не обзывай людей, которые в сто раз лучше тебя!
- Ты смеешь мне указывать, что делать и что говорить, грязнокровка?
- Малфой, предупреждаю в последний раз…
Услышав свою фамилию, Алекс вздрогнул и словно очнулся от того шока, в котором пребывал весь класс. Он непроизвольно шагнул вперед, что бы получше рассмотреть говоривших. Его не интересовало, откуда взялись эти люди в их классе посреди урока, почему Люпин ничего не делает, чтобы прекратить это. Мальчика охватило лихорадочное желание, чтобы это продолжалось, потому что он узнал густые пышные кудри девушки и презрительное выражение на бледном лице светловолосого парня. Девушка сердито и быстро говорила, сверля гневным взглядом парня, который невозмутимо стоял перед ней, скрестив руки на груди, и тягуче цедил слова. Звук почему-то становился то четким, то совсем исчезал.
- …в последний раз… это просто возмутительно…. Ты совсем обнаглел…
- Уймись, Грэйнджер. Иди, найди лучше своих дружков, вымещай на них свою неудовлетворенность личной жизнью.
Девушка яростно бросила сумку на призрачную парту, Невилл испуганно икнул и отодвинулся как можно дальше, потому что теперь эта сумка лежала у него перед носом.
- Ты невозможен, Малфой, с тобой нельзя поговорить как с взрослым человеком! Инфантилен и безответственен! Не понимаю, почему Дамблдор назначил старостой именно тебя!
- Тебя не касается… не твое дело, почему… отстань, грязнокровка!
Алекс слышал, как профессор Люпин тяжело и прерывисто дышит позади него. Она как будто пыталась что-то сказать, но не могла.
Внезапно с гулким грохотом распахнулась призрачная дверь, хотя настоящая осталась закрытой. Школьники втянули головы в плечи, а некоторые залезли под парты, с ужасом ожидая чего-то страшного. Но в классе появились еще два парня, таких же черно-белых, как и присутствующие. Один долговязый, немного нескладный и тоже со значком старосты, второй в очках и с палочкой наперевес.
- Это же… папа?! – ошеломленно пискнула Лили, а Рейн вскочил на ноги, потеряв от потрясения дар речи.
Но Рональд Уизли и Гарри Поттер никого не замечали, и вообще вели себя так, словно никого в классе кроме них и Грэйнджер с Малфоем не было. Алекс, Лили и Рейн с широко распахнутыми глазами наблюдали за своими, такими юными родителями.
- Отстань от нее, Малфой! – Гарри Поттер угрожающе встал рядом с Гермионой Грэйнджер.
- Поразительно, Поттер, но я уже битых двадцать минут стараюсь втолковать Грэйнджер, чтобы ОНА отстала от меня. А она все никак не желает понять. Подозрительно, правда? Хочу напомнить, я с грязнокровками дел не имею. – губы Малфоя скривила усмешка.
Рон бросился на него с криком «Не смей оскорблять Гермиону!»,
Гермиона воскликнула: «Не надо, Рон, не обращай внимания на этого придурка!»,
Гарри направил на Малфоя палочку,
и тут снова раздался звук лопнувшей струны, волна дрожащего воздуха прокатилась в обратном направлении, глухо бомкнула люстра, а подростки внезапно исчезли. Предметы в классе и сам кабинет вновь приобрели свои привычные четкие очертания.
Первокурсники вылезали из-под парт и потихоньку спрашивали, что это было. Шушаль в клетке любопытно свистнул. А притихшие Рейн и Лили смотрели во все глаза на Алекса и на его палочку, которую он продолжал сжимать в руках.
Профессор Люпин шевельнулась за спиной Алекса и севшим, слегка охрипшим голосом сказала:
- У…урок окончен. Все свободны. Кроме Малфоя.
Ребята радостно собрали вещи и быстренько выбежали из класса, потому что до конца урока вообще-то оставалось еще двадцать минут. Только Рейн и Лили собирались нехотя и медленно. Лили начала было:
- Профессор Люпин, а можно, мы…
- Поттер, Уизли, вон из класса! – рявкнула Люпин так, что девочка чуть не прикусила язык, и метнула грозный взгляд на Рейна.
Друзей словно ветром сдуло. А Люпин повернулась к Алексу.
- Малфой, как вам такое могло прийти в голову? Хотели показать, что вы лучше всех? Знаете то, что другие не знают?
У Алекса, еще взбудораженного и взволнованного происшедшим, помутилось в голове. Она обвиняет его? Он же ничего не сделал! Только произнес, как она и говорила, заклятье почетче!
- Вы вообще понимаете, что натворили?! Вы подвергли смертельной опасности жизни ваших друзей! Мы все могли погибнуть! Минус пятьдесят очков с Гриффиндора! Вы будете наказаны! Я буду говорить с директором МакГонагалл о вашем исключении!
Алекс в отчаянье попытался оправдаться.
- Но, профессор Люпин, я не виноват, что так получилось! Я…
- Малфой! – Люпин побелела, как мел, и резко втянула воздух, глаза полыхнули желтым янтарем, зрачки вытянулись в вертикальную линию, черты лица исказились, стали какими-то хищными и опасными.
Алекс некстати вспомнил, что декан их факультета метаморф и в начале года показывала, как меняет внешность.
- Следуйте за мной к директору, Малфой. Там вам придется все объяснить.
Она быстро вышла из класса, а мальчик поплелся за ней с сердцем, бессильно трепыхающимся где-то в животе. Неужели его выгонят из школы за то, чего он даже не делал?!
У дверей его поджидали Лили и Рейн, но увидев лицо Люпин, не рискнули подойти и пошли вслед за ними в некотором отдалении. Лили сочувственно шепнула Алексу:
«Держись! Все будет хорошо!», а Рейн яростно закивал головой.
У дверей учительской директор МакГонагалл разговаривала с деканами трех остальных факультетов.
- Нимфадора, вы как раз вовремя! – воскликнул профессор Ливз, - мы обсуждали вопросы проведения экзаменов. Как вы считаете, можно ли четверокурсникам давать некоторые задания из С.О.В.? Или будет слишком сложно?
- Не сейчас, Леонард, – сухо сказала Люпин, - мне хотелось бы поговорить с директором МакГонагалл.
МакГонагалл удивленно взглянула сквозь очки на унылого Алекса.
- Это касается Грэйнджер-Малфоя?
- Именно.
- Хорошо, пройдемте в учительскую, там сейчас никого нет. Профессор Флинт, профессор Ливз, профессор Сэлинджер, подождите минутку.
- Нет, - решительно сказала Люпин, - пусть они тоже присутствуют.
Профессора и Алекс прошли в учительскую, заставленную тяжелой старинной мебелью и от этого немного походившую на просторный темный чулан. МакГонагалл села за стол и спросила:
- Итак, что случилось?
- Профессор МакГонагалл, - голос Люпин опять задрожал, и она откашлялась, - сегодня на моем уроке произошло нечто из ряда вон выходящее. Малфой применил какое-то заклятье, и в результате этого мы увидели то, чему нет объяснения.
- Любопытно, - протянул профессор Флинт, с легкой улыбкой разглядывая Алекса, который холодел и обмирал от страха, что его выгонят из школы, - что такого ужасного мог натворить первокурсник?
- Он нарушил пространственно-временной континуум.
- ЧТО? – вскричали одновременно три профессора, а МакГонагалл недоверчиво подняла брови.
- Да. Сегодня я своими глазами видела, как в классе, в котором до этого находились только гриффиндорцы-первокурсники, появилось еще четверо человек. И они были не из нашего времени.
- Профессор Люпин, вы уверены? Возможно…
- Я абсолютно в этом уверена! – прервала МакГонагалл Люпин, - так же, как и в том, что сейчас нахожусь здесь в здравом уме и твердой памяти.
- Пожалуйста, объясните! – профессор Сэлинджер энергично прошлась по комнате, - общеизвестно, что нарушить пространственно-временной континуум можно только с помощью маховика, но никак не волшебной палочкой и заклятьем! Насколько я знаю, сейчас маховиков очень мало, после приснопамятного пребывания в Министерстве мистера Поттера двадцать лет назад. Хогвартский маховик тогда же забрали, и теперь у нас нет ни одного, хотя мы и послали запрос два года назад. И как мистер Грэйнджер-Малфой умудрился возмутить время и пространство?
- Я не могу это объяснить! - сверкнула глазами Люпин, - но после его заклятья в моем классе появились опять-таки Гарри Поттер, Рон Уизли и… - она помедлила, - Гермиона Грэйнджер и Драко Малфой. Они были еще школьниками. И я видела их собственными глазами! Как ВЫ можете это объяснить?
В кабинете воцарилась тишина. Ливз изумленно переводил взгляд с Люпин на Алекса, Флинт неверяще покачивал головой, Сэлинджер погрузилась в глубокие раздумья, а профессор МакГонагалл вдруг сняла очки и устало потерла виски.
- Нимфадора, - голос у нее тоже был усталым, и Алекс почему-то подумал, что МакГонагалл немало лет, хотя на лице почти нет морщин, а в волосах совсем мало седины, - но ведь этого не может быть. Он маленький мальчик, он просто не знает таких заклятий, чтобы нарушить пространственно-временное равновесие. Да их и не существует! Афина права, магия еще не дошла до такого уровня.
Люпин упрямо сжала губы.
- Прошлое вторглось в наше время, и это сделал Малфой! – с упором произнесла она.
- Я все понимаю, Нимфадора, - почти неслышно произнесла МакГонагалл, - но взгляни на это с точки зрения здравого смысла. Он еще слишком мал, у него пока нет такой магической силы. Он не мог это сделать.
На сердце у Алекса чуть отлегло. Директор МакГонагалл не поверила, что это сделал он!
Но Люпин стояла на своем. Преподаватели заспорили, казалось, позабыв про мальчика, который топтался у стены, то обретая надежду, то думая, что пора паковать чемоданы. Наконец профессор Флинт громко сказал:
- Может, дадим слово самому Грэйнджер-Малфою?
Взоры всех обратились на мальчика. Алексу стало не по себе, и он, запинаясь, начал, обращаясь в основном к директору МакГонагалл:
- Я ничего не делал, честное слово! Мы отрабатывали заклятье «Ваддипреми», чтобы обезвредить шушаля. Я не знаю, как это получилось, что они появились…
- Можно осмотреть вашу палочку? – внезапно спросил Флинт.
Алекс протянул ему свою палочку. Профессор осмотрел ее со всех сторон, взмахнул, пустив золотые и серебряные лучики, и задумчиво сказал:
- Необыкновенная палочка, весьма необыкновенная. Профессор МакГонагалл, взгляните. Если не ошибаюсь, у нее очень необычная сердцевина.
МакГонагалл взяла из его рук палочку и тоже принялась внимательно осматривать ее, как будто что-то можно было прочесть на лакированном дереве. Алекс, с тревогой следивший за их действиями, судорожно вспоминал, что говорил старик-продавец.
- Мистер Олливандер, ну, продавец в лавке, где я ее покупал, сказал, что внутри нее пламя серебряного дракона, пойманное… э-э-э-э… в лунный свет, кажется. И еще, что такая же была у профессора Дамблдора.
МакГонагалл выглядела удивленной и обеспокоенной, а Ливз воскликнул:
- Не может быть!
Сэлинджер и Флинт одинаково нахмурили брови, встревоженно глядя на палочку.
- Это многое объясняет.
МакГонагалл переглянулась с остальными и серьезно посмотрела на Алекса.
- Алекс, ты, несомненно, не виноват в том, что произошло. Но мы должны предупредить – твоя палочка обладает огромной силой. Удивительно, что она избрала именно тебя. Обычно палочки, у которых большая мощь, достаются взрослым и опытным магам. Профессора Дамблдора такая палочка избрала, когда он уже стал прославленным волшебником. Так что в будущем будь предельно осторожен. Мы постараемся помочь тебе овладеть ею в достаточной мере для того, чтобы не возникало подобных опасных ситуаций. Но я бы вообще настойчиво рекомендовала ее сменить.
МакГонагалл протянула ему палочку, и Алекс, почти не веря, взял ее и робко спросил:
- Значит, я не исключен?
- Нет, Алекс. Можешь идти. Твои друзья скоро упадут прямо сюда, заглядывая в скважину.
Алекс с легким сердцем направился к двери, а Люпин бросила ему вслед:
- От наказания вы не освобождаетесь, Малфой.
Но даже наказания его теперь не страшили, а прикрывая тяжелую створку, он услышал:
- Нимфадора, не будьте слишком предвзятой.
Тихий ответ Люпин потонул в скрипе двери.
* * * * *
Минерва проследила, как мальчик вышел, осторожно закрыл за собой дверь, и только тогда позволила себе откинуться в кресле. Спина одеревенела, все трудней становится сохранять прежнюю осанку. Годы, увы, уже не те…
Почти полвека она работает в Хогвартсе, придя сюда молоденьким преподавателем трансфигурации. Как же доводили до слез ее первые ученики! Сейчас смешно вспоминать, но она ревела, выбегая с уроков, потому что кто-то подложил на ее стул поющую подушку или зачаровал мел так, что он писал только неприличные слова. С тех пор прошло очень много лет, в ее смоляных черных косах, которыми когда-то бурно восхищался профессор Флитвик, появились серебряные нити, и конечно, она давно не плакала от выходок разбушевавшихся учеников. Она стала директором магической школы, заняв этот пост после великого во всех отношениях волшебника, и часто в мыслях (но только в мыслях!) обращалась к нему – как бы он поступил в этом или в том случае? Правда, его портрет висел над письменным столом, но Минерве почему-то казалось кощунственным просить у него совета или поддержки. В конце концов, она давно уже вышла из-под его опеки.
Деканы факультетов разошлись, оживленно обсуждая волшебную палочку с удивительной сердцевиной и ее потенциальные возможности в руках сильного мага. Осталась только Нимфадора, устало опустившаяся в кожаное кресло. Из нее будто вынули стержень или сломали, словно тростинку. То, что случилось сегодня, любого выведет из колеи. В истинности ее слов Минерва не сомневалась и сейчас со смешанным чувством сочувствия, жалости, сожаления взглянула на молодую колдунью, лицо и сердце которой ожесточились после тяжелой потери.
Она поднялась и задернула тяжелую гардину на окне, солнце неприятно припекло затылок. Постояла, бездумно глядя на внутренний дворик. Уроки для большинства закончились, слышался шум и галдеж, кто-то, невзирая на запреты мистера Филча, колдовал, другие болтали, смеялись, проказничали. Знакомая и привычная картина.
Надо сказать Хагриду, чтобы почистил фонтан, струя стала совсем слабой, а каменное дно позеленело от сырости.
Надо составить отчет для Департамента магического образования.
Надо выяснить, что происходит на восьмом этаже, где, судя по всему, обосновался какой-то незнакомый полтергейст и притом женского пола, если верить словам разрядившегося в пух и прах и утроившего свои усилия по изобретению пакостей Пивза.
Надо найти нового преподавателя астрономии, потому что мадам Синистра решила, что ежедневные прогулки на Астрономическую башню стали для нее слишком утомительны, и загорелась мыслью полностью посвятить себя внукам. А Синистра на три года моложе ее…
Надо, надо, надо… должна, должна, должна...
У директора школы всегда много обязанностей. Раньше она не замечала времени, дни летели за днями, суматошные, хлопотные, веселые, наполненные заботами о школе. А сейчас все чаще хотелось просто посидеть в тишине, закрыв глаза. Иногда накатывала такая усталость, что трудно было шевельнуть рукой. Лишь усилием воли она заставляла себя вставать, идти куда-то, что-то делать. Наверное, это старость…
Минерва невесело усмехнулась. Когда директором был Альбус Дамблдор, ей, тогда уже давно не молоденькой наивной девочке, никогда не приходила в голову мысль, что этот сильнейший маг своего времени – тоже человек, и имеет право на личную жизнь, на какие-то причуды. То есть причуды-то у него были, но, как ей казалось, это были причуды великого волшебника. А в остальном он был непогрешим и не имел никаких слабостей. Человек-глыба, надежная стена, за которым, как за непробиваемым щитом, были защищены все ученики и преподаватели Хогвартса. И уж точно ей никогда не думалось, что Дамблдору было уже много лет, и к нему подкрадывалась незаметно старческая немощь. Такого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда.
Глупо. Как же она была глупа тогда. И возможно, именно поэтому и погиб Дамблдор. Из-за того, что уже не мог нести все на себе, нужно было, чтобы кто-то помог, подставил плечо, перенес хоть какую-то часть тяжелой ноши на себя. Но никто не мог представить, не допускал даже мысль, что всемогущему и всесильному Дамблдору нужна помощь.
Директор снова усмехнулась, на этот раз уже горько. Сейчас многие воспринимают ее почти как второго Дамблдора, со всеми проблемами преподаватели немедленно бегут к ней, из Министерства Магии частенько прилетают совы с официальными письмами. Все, так же, как и она в свое время, думают, что во власти и в возможности директора Хогвартса сделать если не все, то многое. И наверное, никто не видит просто усталую пожилую женщину, у которой нет семьи, а родным домом стал Хогвартс. Она и сама часто забывает об этой женщине, потому что надо успеть сделать очень многое. Очень и очень редко эта женщина напоминает о себе, робко подает голос. Обычно это случается, когда Минерва сталкивается с чем-то, что ее рациональный и логичный ум не в силах осмыслить. Либо когда напоминает о себе прошлое. К сожалению, это бывает. Как, например, в случае с этим мальчиком.
О, сколько бы ни говорили, что «Дети не в ответе за дела родителей», но Минерва слишком хорошо знала, что это утверждение было не просто ложным, оно было насквозь фальшивым и лицемерным. Им прикрывались, его выпячивали, но часто под этими словами, как за непроницаемой ширмой, прятались застарелая злоба, зависть, желание отомстить, отыграться, если не на тех, кто причинил когда-то зло, то на тех, кто был слишком похож на них, был их продолжением. Потому что все мы просто люди, счастье и горе у каждого свое, и как же часто нас обуревают эмоции! Да – от всего сердца, да – мы уверены, что справедливые, но у справедливости, как минимум, два стороны, у каждой правды не меньше двух лиц…
Став директором Хогвартса, она старалась, чтобы это утверждение стало истинным, чтобы дети с печально известными фамилиями имели возможность жить без оглядки на прошлое, не в тени родительских ошибок, заблуждений и ненависти, чтобы они были обыкновенными детьми, жили, радовались и вырастали в хороших людей. Она надеялась, это ей удается, потому что эти ошибки были оплачены многими жизнями. Но этот мальчик… С ним было сложнее.
За свою полувековую педагогическую практику она повидала многих детей – изумительно талантливых и совсем бесталанных; умных и глупеньких; бесшабашно-веселых и скучно-правильных; отчаянно храбрых и трусливых просто до смешного. Они все были разными. Почти все преподаватели нынешнего Хогвартса и многие работники Министерства Магии были ее учениками. Она могла очень многое рассказать о каждом, потому что помнила их еще детьми. И помнила и понимала все чувства, мысли, эмоции, мечты тех детей, понимала, а нередко просто интуитивно чувствовала, как вести себя с ними. Кому-то была нужна строгость, а кто-то нуждался хоть в самом малом одобрении. Одного нужно было все время толкать вперед, а другого придерживать, потому что его способности не поспевали за его возможностями.
С этим мальчиком было сложнее, потому что он просто был тем, кем был – сыном предательницы и врага. Сыном двух ее учеников. Сыном ее любимицы, ее гордости. Гермиона Грэйнджер, одна из немногих, чья личность даже в детстве вызывала у нее уважение. На редкость умная девочка с твердым и настойчивым характером, пытливая и упрямая в самом хорошем смысле. Она отличалась от своих однокурсников, но на первый взгляд и не скажешь чем. Просто когда Минерва входила в класс, она всегда в первую очередь отыскивала взглядом эту девочку, в глазах которой было жадное внимание и жажда знаний, жажда нового, еще неузнанного, затаившийся восторг перед чудом, которое сейчас будет происходить. Быть может, потому, что она была из магловской семьи? Нет, это слишком плоское и поверхностное объяснение.
И еще в глазах у нее всегда был свет. Давным-давно, еще в юности, Минерва читала какую-то то ли легенду, то ли рассказ про волшебницу, погибшую, спасая жизнь своему возлюбленному. Обыкновенная сентиментальная сказочка для глупых девчонок с обыкновенным романтично-трагическим концом. Сейчас изгладились из памяти и название этой сказки, и имя героини, и вообще где она нашла эту чепуху, если предпочитала серьезные книги и исследования маститых магов. Просто помнился яркий образ девушки с солнечными глазами, знавшей, что она погибнет, но уверенно шагнувшей в пропасть ради любимого. Странным образом Гермиона Грэйнджер ассоциировалась у Минервы с этой девушкой.
Она никогда не пыталась вмешаться во взаимоотношения в троице Поттер-Грэйнджер-Уизли, но поняла еще тогда, в годы войны, что предательство подруги ударило по Гарри Поттеру и Рональду Уизли так, как будто в них попала молния, и не одна, а целый сонм. Они словно оцепенели, застыли, не веря, что такое возможно, что такое произошло. После удара молнии редко выживают, но если это произошло, значит, человек сильнее, чем он думал, значит, ему, возможно, предстоит совершить что-то в жизни. Минерва наблюдала, как они оправлялись, приходили в себя, словно начинали жизнь заново, с чистого листа. И в этой новой жизни не было места Гермионе Грэйнджер, они никогда не упоминали о ней, даже мимолетно, случайно.
И ей было больно за девочку. И тогда, когда ее друзья старательно делали вид, что их всегда было только двое, и потом, когда усиленно восхвалялись герои той войны. Умом все понимала, но сердце протестовало и возмущалось. Быть может, сердце было мудрее ума? Ей казалось, что это несправедливо – то, что о ней пытались забыть, вычеркнуть из памяти, словно и не было ее вовсе, и не сидела она за партой рядом с ними, не тревожилась за мальчишек, всегда попадавших в беду. Ведь многому они были обязаны только ей – первой дружбой и первой нежностью, и первой заботой, и первой любовью…
Она не пыталась оправдать Гермиону Грэйнджер, не судила ее, но много думала о том, что стало причиной предательства… хотя, нет, не предательства, в глубине души Минерва этому не верила. Если бы это предательство было на самом деле, все было бы кончено еще тогда, и сейчас магическая Англия была бы во власти Волдеморта. Нет, в поступке этой девочки крылось что-то другое, что-то глубинное и сложное. Минерве казалось, что она догадывается…
И подтверждением этому был Алекс.
Внешне он был копией отца, но вот что творилось у него внутри? Минерва могла только позволить себе строить догадки, не хотела делать поспешные выводы. В свое время ей казалось, что Драко Малфоя она может читать как открытую книгу, с ним все ясно. Избалованный мальчишка из богатой семьи, совершенно испорченный сознанием своего мнимого превосходства над другими благодаря древности и чистой волшебной крови своего рода. Кто из него мог вырасти? Только Пожиратель Смерти Волдеморта. Ее суждение словно подтвердилось, но было ли оно полностью истинным? Кто мог это доказать? Что в Драко Малфое было настоящим, а что – напускным? Было же в нем что-то особое, отличное от других, наверное, хорошее и светлое, ведь Гермиона Грэйнджер стала Гермионой Малфой.
Помимо воли память кидала воспоминания, и что-то в них тревожило Минерву. Словно за тусклыми смазанными мазками не видно настоящей картины. А что это была за картина? Что вывела на ней рука умелого художника по имени Жизнь?
Из глубоких размышлений Минерву вывела Нимфадора, не то простонав, не то глухо кашлянув. Профессор взглянула на нее и вздохнула. Ее рана никогда не затянется, и кто в этом повинен? Все те же двое, что занимали ее мысли.
- Нимфадора…
- Да-да-да, я все понимаю, Минерва, - женщина закрыла глаза и потерла виски, - но не могу! Не могу сдержаться, когда вижу его!
- Он ни в чем не виноват, ты же знаешь.
- Да, но виноваты они! Каждый раз, каждый раз, когда я вижу его, у меня перед глазами встает Ремус, и этот выродок снова направляет на него палочку! А его мать, – Нимфадора почти задыхалась, - его мать стоит с этой своей улыбкой! Мальчишка слишком похож на своего проклятого отца, а я ничего не могу с собой поделать. Минерва, вы не можете понять! Если бы не они, Ремус был бы жив, а нашей дочери… нашей Энид, сейчас было бы уже пятнадцать лет.
Минерва успокаивающе коснулась руки женщины, холодной, безвольной.
- Дора, шла война, рушились жизни и ломались судьбы, каждый день и каждый миг. И мы рисковали всем. Ты знала, Ремус знал, на что вы идете, не правда ли? Твоя потеря страшна, я сочувствую и понимаю, но нельзя, нельзя жить так, как ты живешь сейчас! Заново, раз за разом переживать те дни, убивать себя снова и снова, ведь ты хоронишь себя с ними. Но жизнь продолжается! И вокруг тебя новые люди. Да, Александр похож на своего отца, но он – это не Драко Малфой, понимаешь? Ты взрослая сильная женщина и выступаешь против маленького мальчика? Это нечестно и недостойно тебя. Он жил у маглов и ничего не знает о своих родителях. У него нет близких, кроме тебя и Малфуа, но считать их близкими – значит, сделать им огромное одолжение. Сейчас опекуном над ним согласно завещанию является Гарри Поттер, но почему тебе хотя бы не попытаться сблизиться с мальчиком, узнать его получше и, может быть, простить, наконец, что он имеет несчастье носить фамилию своей семьи?
Нимфадора резко встала.
- Нет, Малфой всегда будет Малфоем. Ненавижу! Ненавижу всех этих ублюдков, убивших Ремуса и нашу дочь!
- Нимфадора!
Но профессора Люпин уже не было в комнате.
Минерва снова вздохнула. Уже в своем кабинете, так и не сумев сосредоточиться на важных бумагах из Министерства, она беспокойно перебирала свитки, книги, и все думала и думала.
Она была рада тому, что Шляпа отправила именно этого мальчика именно на факультет Гриффиндор, хотя втайне упрекала себя за предвзятость к другим факультетам. А потом радовалась его дружбе с детьми Гарри и Рональда. История снова повторялась! Разве не поразительно, что эти трое нашли друг друга? Конечно, Лилия и Рейнар были кузенами, но почему, как, каким образом к ним присоединился Александр?! Как вообще Гарри и Рональд допустили эту дружбу? Она неплохо знала Уизли и могла представить его реакцию, когда он узнал. Но Гарри? Впрочем, Гарри Поттер нередко удивлял ее, и прежде всего своим умением понять людей. Иногда ей казалось, что у него слишком много той мудрости, которая приходит к человеку лишь с годами. Он рано повзрослел, рано начал борьбу, ставкой в которой была его жизнь, наверное, этим все объяснялось. А еще судьба Гарри Поттера была в чем-то похожа на судьбу Александра Грэйнджер-Малфоя. Быть может, это следует расценивать как тайный знак?
А потом она гордилась мальчиком, когда он отверг предложение Малфуа стать его опекуном. Все-таки он был сыном Гермионы Грэйнджер, а ее всегда отличала удивительная чуткость и внимательность к окружающим.
У мальчика был характер. И была воля, и ум, и свое мнение, и верность друзьям. Только улыбка появлялась на лице нечасто. Но можно ли было упрекать его в угрюмости, если жизнь не баловала его? Зачем ему это внезапно свалившееся богатство, груды галлеонов и счета в банках, если нет рядом самых родных людей?
Нимфадора могла бы стать хорошей опекуншей, но как разрушить ее злое неприятие, как излечить ее боль, иссушить горечь прошлого, которые послужили крепчайшим цементом в непреодолимой стене между ней и Александром Грэйнджер Малфоем? Эта стена воздвиглась сразу, как только были оглашены списки будущих первокурсников Хогвартса.
По традиции, уже несколько столетий подряд, в первый день каждого нового года, в Зале Основателей, доступ в который имели только директор и его заместитель, в руках статуи Пенелопы Пуффендуй появлялся свиток, на котором были имена всех детей Великобритании в возрасте десяти-одиннадцати лет, в ком теплилась хотя бы слабая искорка волшебной силы. Потом этот список официально утверждался Министерством, и рассылались письма. Минерва хорошо помнила, как в прошлом году, пробегая глазами по строчкам пергамента, выведенным изящным женским почерком, то и дело натыкалась на громкие фамилии. Как же много было в этом году детей из семей, известных как Пожирателей Смерти Волдеморта, так и из семей Авроров, боровшихся с ними! И была дочь Гарри Поттера, и сын Рональда Уизли, и… она не поверила своим глазам и вновь перечитала фамилию – Грэйнджер Малфой? Великий Мерлин!
Она тогда растерялась, наверное, был редкий случай, когда она не знала, как поступить. Афина решительно заявила, что это ничего не значит. Младшая сестра всегда была толерантной и умела рассмотреть проблему со всех сторон, выслушать все точки зрения и составить собственный непредвзятый взгляд на вещи. Но для нее фамилии Грэйнджер и Малфой все-таки не имели того смысла, который заключался в них для Минервы.
И Афина же настояла на том, чтобы никому ничего не говорить. Он обыкновенный ученик, повторяла она, один из многих, зачем бежать впереди дороги? Все и так узнают в свое время. Вот так и получилось, что Гарри Поттер узнал о существовании сына Гермионы Грэйнджер и Драко Малфоя от собственной дочери, а потом, потрясенный, обратился к Минерве и Нимфадоре. Он просил Нимфадору взять опекунство на себя по праву кровной родственницы, но она отказалась сразу и наотрез. Как сама же сказала, этого не произойдет, даже если мир рухнет. Для нее все те, кто носил фамилию Блэк и Малфой, были мертвы. И это не были просто громкие слова, впустую сотрясающие воздух. Обряд отказа от родства – слишком болезненный, тяжелый и безвозвратный. Он не дает возможности вернуть все на свои места, и мало кто решается на него. Но Нимфадора решилась.
Минерва все понимала, но та обида, которая прежде сжимала ей сердце за Гермиону Грэйнджер, снова росла в душе. Ее тревожила судьба Александра, его будущее. Каким он вырастет? Кем станет? Что будет, когда он узнает о событиях тех черных дней, поймет,
чей он сын? Охрани его Мерлин от судьбы, которая так жестоко отняла у него родителей! Только… существует ли эта судьба? Что движет нашими жизнями? От чего или от кого зависит, будет ли кто-то счастлив, а кто-то – нет? Быть может, она слишком беспокоится, и нет никаких причин терзать себя? И все это – пустые размышления выживающей из ума старухи? Одни вопросы и никаких ответов… Давнее, почти забытое чувство бессильного непонимания. Словно решаешь уравнение из учебника нумерологии с неизвестной и двумя переменными. Что-то понятно, о чем-то смутно догадываешься, но решение ускользает и никак не желает даваться в руки.
Но как бы то ни было, она рада, на самом деле рада хотя бы тому, что Гарри Поттер не отказался от опекунства над Алексом.
Минерва очнулась от мыслей, когда в дверь постучали.
- Да, войдите.
Сперва показалась груда свитков, а потом из-за них выглянула молоденькая преподавательница магловедения, добровольно взявшая на себя обязанности ее помощницы.
- Уф, профессор МакГонагалл, прилетели совы. Вот, опять из Министерства. И еще надо подписать кучу бумаг. И преподаватели составили учебные планы на следующий год. Профессор Синистра сказала, что ей немедленно нужна замена. А профессор Хагрид застрял на границе, у него конфисковали яйца китайских драконов, и Инспекция по магическим животным уже с утра возмущается беспечностью руководства школы, и…
- Помедленнее, пожалуйста, Нерина, - прервала девушку МакГонагалл, поморщившись от ее громкого голоса, - положите все сюда, я посмотрю. Спасибо. Инспекция присылала срочных сов?
- Нет, обыкновенных. Но их было одиннадцать штук! – уже потише продолжила Нерина.
- Хорошо. Я разберусь с этим. Все преподаватели сдали учебные планы?
- Все, кроме профессора Синистры. Она, как я уже сказала, требует замену и говорит, что составлять план на следующий год уже не ее проблема.
Минерва вздохнула про себя. С годами у Синистры просто до безобразия испортился характер.
- Так, какие бумаги я должна подписать? Эти?
- Да. Положение о новых школьных правилах, распоряжение об освобождении от занятий для студентов, выезжающих в следующем учебном году в Шармбатон, Дурмстранг и Цзинь Ши Хао, заявление об увольнении профессора Синистры, прошение о заслуженной пенсии для профессора Синистры, приказ о…
- Минерва! Минерва!
Профессор МакГонагалл и Нерина вздрогнули от неожиданности. Из камина в углу выглядывала чья-то голова с всклокоченными кудрями.
- Минерва, ты меня слышишь? Мы должны срочно поговорить! Дело жизни и смерти!
Похоже, вздохам Минервы сегодня несть числа.
- Гера, я на работе. У меня совершенно нет времени. Ты можешь подождать хотя бы до вечера?
- Не могу! Я же сказала, это дело жизни и смерти!!! У меня такое горе, а ты не желаешь даже выслушать, Минерва!
Гера Уэзерби никогда не отличалась вниманием к чужим проблемам, кроме собственных.
Нерина понятливо кивнула и вышла. Минерва повернулась к кузине.
- Что случилось? Может быть, ты все же изволишь появиться полностью?
Гера чихнула от попавшей в нос золы, но решительно помотала головой, окончательно растрепав прическу.
- Нет, нет, мне так удобно. К тому же у меня в духовке пирог.
- Так что там у тебя случилось? Опять Джеуса выгнали с работы? Джеф привел очередную наглую и бесстыжую стерву? Джестия не пришла домой вовремя?
Поразительно, Гера была младше Минервы на пятнадцать лет и всю жизнь считала ее кем-то вроде своего личного психолога. Всю жизнь она жаловалась на мужа, детей, соседей, соседскую собаку, соседских гномов и собственных эльфов, на начальника Джеуса и т.д., и т.п., и т.пр. Это можно было продолжать и продолжать. При этом Гера искренне полагала, что Минерва обязана все это выслушивать и самое главное – помогать всем, чем может. И в самом деле, что ей, Минерве, еще делать? Ни семьи, ни детей – вольная птица. Поддерживать бедную, изнемогающую от жизненных проблем кузину – ее святой долг! И ее нисколько не волновало, что сама Минерва так отнюдь не считала. При этом Гера никогда не обращалась к Афине, видимо, побаиваясь ее жестковатого характера и сурового нрава.
- Нет! Правда, Джеусу снова сделали выговор, но ты же знаешь его начальника, настоящий тиран и деспот. Вот если бы ты тогда помогла и устроила Джеуса в Министерство. А ты такая упрямая, Минерва, и никогда не желаешь пойти навстречу. Но сейчас, о, Мерлин, я по другому! Джестия, моя маленькая девочка, сбежала из дому!
Минерва мысленно поаплодировала племяннице. Браво, дорогая, наконец-то ты решилась! Двадцать пять лет – давно пора вырваться из-под маминого крылышка, тем более, если это крылышко Геры Уэзерби.
- И что ты хочешь от меня?
- Как что? Ты должна с ней поговорить! Уговори ее вернуться! Мерлин, я просто спать не могу, как представлю, где там сейчас моя девочка, что делает. Этот Бут, который сманил ее, настоящий подлец и мерзавец! Ах, он же намного старше ее! Тебе, Минерва, никогда не понять боль материнского сердца! Ты такая бесчувственная!
Тактичностью кузина тоже не страдала.
Минерва потерла виски. От рыданий Геры камин отсыреет и придется снова просить мистера Филча прочистить. Легче самой отправиться к Уэзерби, попробовать успокоить сестру и вдолбить ей в пустую голову, что дети имеет тенденцию вырастать и становиться самостоятельными.
- Подожди, Гера, хватит плакать, я разберусь с делами и приду к вам вечером, хорошо?
- Не уверена, что доживу до вечера, ты же знаешь, от волнения у меня всегда начинается сердцебиение и в глазах так темнеет, а…
- Я буду у вас вечером! - твердым голосом отрезала Минерва, и Гера, шумно хлюпнув носом, со стенаниями исчезла.
Надо покончить с делами.
Надо согласовать с мистером Дирборном из Департамента магического образования количество дополнительных часов занятий для семикурсников, введение некоторых новых предметов, а также похлопотать о заслуженной пенсии для Синистры. И не забыть еще о новом преподавателе астрономии! Помнится, к ней обращался однажды один весьма серьезный молодой человек по фамилии… Боунс? Да, Боунс. Если это один из племянников Амелии Боунс, из него выйдет неплохой преподаватель. Надо поручить Нерине найти его и обсудить его кандидатуру в Департаменте.
Надо сказать мистеру Филчу, чтобы он начал подготавливать комнаты для студентов по обмену из Шармбатона, Дурмстранга и Цзинь-Ши-Хао. Восточная башня? Или все-таки одна из северных? В первой удобнее и теплее, но вторая намного ближе к учебным классам и Большому Залу, и из нее ведут обыкновенные, а не зачарованные лестницы, что немаловажно для иностранцев.
Прежде чем идти к Гере, надо добраться до Джестии и выяснить, что же там у них произошло.
Надо, надо, надо… должна, должна, должна…
Хорошо, что не хватает дня, чтобы решить все возникающие проблемы, иначе она на самом деле почувствовала бы себя немощной старухой. А Хогвартс, студенты, Гера не позволяли расслабиться, давали силы встречать новый день с бодростью, и она могла сейчас с уверенностью сказать, что это – ее жизнь, медленно текущая и стремительно несущаяся вперед, суетливая и наполненная заботами, насыщенная и немного сумасшедшая. Та, которую когда-то юная Минерва МакГонагалл выбрала сама, и маленький мальчик по имени Александр Грэйнджер Малфой как-то незаметно тоже становился ее частью. Она будет приглядывать за ним, постарается, если понадобится, помочь, и… не будет препятствовать, если когда-нибудь он захочет узнать о своих родителях…
* * * * *
Лили и Рейн с круглыми встревоженными глазами нетерпеливо задергали Алекса с двух сторон.
- Что случилось?
- Что они сказали?
- Ты же не виноват, правда?
- Нет! – широко улыбаясь, ответил Алекс, - директор МакГонагалл сказала, что я не виноват!
- Она справедливая, почти такая же, как профессор Дамблдор! – просиял Рейн.
- А кто такой профессор Дамблдор? – поинтересовался Алекс, - я уже сто раз слышал это имя.
- О, папа, дядя Рон и дядя Фред говорили, что лучше директора не было за всю историю Хогвартса! Самый сумасшедший и самый гениальный! Самый крутой и самый классный! Его боялся сам Волдеморт! – Лили, наверное, еще долго могла бы перечислять неоспоримые достоинства профессора Дамблдора, но Алекс прервал ее, воскликнув:
- А, его портрет висит у вас в доме, Лили, да? У него еще такие смешные затычки в ушах.
Лили оскорбленно пожала плечами:
- Да разве в затычках дело?
Позже, когда они уже сидели в своей Гостиной, в тихом уголке, отгородившись от всех огромными стопками книг, Алекс горько спросил:
- Почему профессор Люпин все время придирается ко мне? Что я ей сделал? Сегодня она даже говорила, что меня исключат.
Лили и Рейн переглянулись. Лили тут же опустила глаза, а Рейн с преувеличенным интересом уставился на Джулиуса, который показывал другим их однокурсникам какую-то зверушку с длинным хоботом, с невероятной скоростью втягивавшим конфеты, предлагаемые ребятами.
Они опять знали что-то, о чем он и не подозревал. Алекс твердо сказал:
- Вы знаете
почему?
Лили снова посмотрела на нахмурившегося Рейна и нерешительно ответила:
- Тебе это не понравится.
- Я должен это знать! – еще более твердым тоном сказал Алекс, - мне надоело, что все вокруг знают обо мне больше меня самого. Надоело, что все шарахаются от меня как от заразного больного.
- Не все!
- ПОЧТИ ВСЕ из магических семей! Только ребята из маглов относятся нормально. Скажете, я вру или выдумываю?
- Нет, Алекс, но… – Лили беспомощно прикусила губу.
Неожиданно Рейн хлопнул по книге рукой.
- Он прав, он должен это знать. В конце концов, мы все знаем, а профессор Люпин и вправду слишком придирается к Алексу, хотя он ни в чем не виноват.
Лили покачала головой, но больше ничего сказала и как-то беспомощно развела руками.
- Алекс, дело в том, что у профессора Люпин погиб муж; помнишь, Лили говорила, что поэтому она такая строгая и никогда не улыбается? И еще дочка, она была совсем маленькая… Мистер Люпин был оборотнем, но очень хорошим человеком. Папа и дядя Гарри рассказывали, что он какое-то время даже преподавал в Хогвартсе, и он очень помог им. И потом всегда помогал.
- К тому же, - тихо прибавила Лили, - он был одним из лучших друзей моего дедушки Джеймса.
- Да. Когда началась война, он стал на нашу сторону, а все оборотни перешли к Волдеморту. Он стал чем-то вроде шпиона в стане врагов. И его разоблачили. Говорят, их схватили всех вместе, мистера Люпина, тетю Нимфадору, малышку Андромеду, и… - Рейн помолчал, глядя прямо в лицо Алекса, - мистера Люпина и Андромеду убили Пожиратели Смерти Волдеморта. И даже известно, кто. Драко Малфой. Твой отец, Алекс.
Алекс вскочил из-за стола, едва не опрокинув шаткую стопку книг.
- Этого не может быть! Это неправда!
- Это правда, Алекс, - Лили тяжело и виновато вздохнула, - тете Нимфадоре чудом удалось вырваться, и она чуть не сошла с ума от горя. И вот почему ребята, у которых родители маги, так к тебе относятся. Конечно, тогда многие были под чарами и делали ужасные вещи, даже не понимая, что творят. Кстати, Делэйни этим и оправдались. Но твоя семья всегда, с самого начала и по своей воле, была на стороне Волдеморта. Малфой-Менор был почти его официальной резиденцией, он проводил там больше всего времени. И папа победил его именно в Малфой-Менор, это ведь во всех книгах указано.
Алекс упал обратно на стул почти в прострации, не веря, не желая верить своим друзьям.
А Лили продолжила:
- Это видели домовики Малфоев, которые шептались с домовиками Паркинсонов. Их подслушал Добби, а потом передал папе и Аврорам.
- Он соврал!
- Добби никогда не врет, ни один домовик не умеет врать.
Алекс обхватил руками голову.
- Это неправда! Все ложь! Такого не может быть! Мало того, что моя мама предательница, так еще и папа – убийца! Лили, такого просто не может быть!
Лили убито смотрела на друга.
- Алекс, нам очень жаль, но это правда. И еще… вообще-то тетя Нимфадора… на самом деле это тебе она тетя, двоюродная… Твой папа и она были кузенами. Получается, она даже ближе тебе, чем Малфуа. Я не знаю, почему все молчали, и папа тоже… не знаю…
- Что?!
Алекс застонал. Ему было плохо, так плохо, как никогда в жизни. Ненависть профессора Люпин объяснялась, но разве от этого легче? Оказывается, он почти окружен родственниками, но какими! Малфуа он был нужен только из-за денег, а Люпин вовсе не нужен.
И в голову пришла обжигающая мысль – пусть бы он лучше навсегда остался у Бигсли, ходил бы в эту школу для малолетних преступников, никогда не узнал, что он волшебник, но зато он и не узнал бы, что его родители были ужасными людьми, имена которых вызывают содрогание у магов!
И еще один вопрос терзал его измученную душу – как могли пожениться его родители, как мог появиться на свет он, если Гермиона Грэйнджер и Драко Малфой ненавидели друг друга? По словам Люпин, сегодня был нарушен пространственно-временной континуум, прошлое вторглось в настоящее, то есть то, что они видели, было на самом деле, только давно. С какой неприязнью говорила мама, и как презрительно отвечал отец… А мистер Поттер и мистер Уизли защищали ее от него…
А если снова это сделать – разорвать этот континуум?! Снова попасть в прошлое и вытрясти, вырвать из них правду?!
Но взбудоражившая мысль, снова камень, брошенный в пруд, ушла на дно. Ничего из этого не выйдет. Сегодня они просто ВИДЕЛИ прошлое, но не участвовали в нем. Значит, то, что произошло, не вернется, его нельзя изменить. Если бы такое было возможно, все бы захотели это сделать. И делали бы. Это все равно, что Омут Памяти, в котором он уже был.
Да и что изменить? Какую правду он хочет узнать? Вот она правда – на пожелтевших страницах газет десятилетней давности, в строчках книг, в отчужденном молчании тех, кто знал его родителей. Ведь в своих попытках что-нибудь узнать о них, он неизменно наталкивается на глухую стену. За этой стеной прячется прошлое, и не в его силах разрушить ее, или преодолеть. Даже с трудом находимые двери в этой стене наглухо заперты на ржавые замки.
Но так невыносимо думать, что все его поиски, попытки, все – пустое! Не должно, не может так быть! Он не верит и не желает верить, и не будет!!!
Алекс просто разрывался на куски. Он вскочил и помчался наверх в свою спальню, а Лили и Рейн молча смотрели ему вслед, изо всех сил желая помочь, но не зная, как можно это сделать.
