Рождество На многочисленных нешироких улочках Коукворта было необычно многолюдно. Одетые в тёплые куртки и пальто, замотанные в шарфы, мужчины и женщины всех возрастов сновали по улицам в какой-то невообразимой беспорядочной предпраздничной суете. Одни торопились: внимательно глядя под ноги, они почти бежали по улицам, оскальзываясь и что-то бормоча себе под нос, иногда поглядывая на время и, качая головами, прибавляли скорости, едва не сшибая с ног прохожих; другие неторопливо прогуливались по улочкам, вдыхая морозный воздух и глазея по сторонам; иные, оказавшись на улице, имели конкретную, вполне ясную цель: они шли за подарками на Рождество. Не пропуская ни одного сувенирного магазинчика, украшенного бумажными снежинками и мишурой, где из приёмника звучит рождественский гимн или новый хит «Аббы», они с интересом разглядывали всё, что только ни попадалось им на глаза, начиная от поющего снеговика и кончая меняющей цвета декоративной свечкой в форме розочки; эти люди часто забывали, зачем они вообще пришли, но, пожалуй, в этом и заключалась вся прелесть похождений по магазинам в компании родственников или друзей: через пять минут после того, как вы переступили порог, где о вашем приходе возвестит мелодичный звон колокольчика над дверью, забыть цель посещения магазина и с восторгом, возможным только в предшествующие Рождеству дни, приняться за разглядывание всевозможных безделушек, сопровождая это веселое времяпрепровождение заразительным смехом и абсолютной беззаботностью. А подарки несомненно найдутся сами. Где-нибудь через часик они обратят на себя ваше внимание, и вы не сможете не согласиться, что эти симпатичные серёжки – самый лучший подарок вашей подруге.
Дети носились по улицам, играли в снежки, звонко хохотали и смотрели через витрины магазинов на велосипеды или куклы, которые больше всего на свете хотели бы получить в подарок на Рождество. Розовощёкие, с блестящими от радостного возбуждения глазами, они улыбались во весь рот и хвастались друг другу, что в это Рождество они ни за что не уснут, проберутся ночью в гостиную, где стоит большая пушистая ёлка, украшенная разноцветными шарами, и обязательно увидят Санту, оставляющего им под ёлкой подарок.
Иногда на улицах встречались наряженные в Санту Клауса мужчины, которые поздравляли прохожих и желали им счастливого Рождества, приветливо махали ребятишкам и спрашивали, хорошо ли они вели себя в этом году.
Люди украшали свои дома: ставили рождественские ёлки, доставали коробки со стеклянными игрушками, развешивали на стенах мишуру, а на входных дверях почти каждого дома можно было видеть венки из остролиста.
Пахло ароматной хвоёй, повсюду раздавался весёлый смех, улицы заполонили люди с радостными улыбками на раскрасневшихся от недавно ударившего мороза лицах, и, казалось, самый воздух был наполнен чудесным, волнительным ожиданием Рождества.
В просторной уютной гостиной одного из домов, украшенного разноцветными фонариками, которые хозяева дома включали по вечерам, было очень тихо; тишину нарушало лишь мерное тиканье больших часов, висевших на стене над старинным немецким фортепиано. Почти посреди комнаты стоял большой угловой диван с терракотовой обивкой, перед ним – низенький журнальный столик с деревянными ножками и стеклянной столешницей, на котором лежали книги о декоративных цветах и кустарниках и журналы о ландшафтном дизайне; напротив дивана на подставке из такого же дерева, из которого были изготовлены ножки стола, стоял телевизор. Рядом с ним на некотором расстоянии находился книжный шкаф, на полках которого стояли не только книги, но и множество разнообразных безделушек: статуэток, самодельных сувениров, рамок с фотографиями. Позади дивана находились окна, занавешенные аккуратными занавесками, подходящими по цвету светлым обоям с нарисованными на них терракотовыми узорами. В углу рядом с дверью, ведущей в прихожую, находился вазон, расписанный вручную, с шикарным букетом засушенных цветов. В углу у окна стояло небольшое креслице с такой же, как и у дивана, обивкой, очень уютное и удобное.
Лили сидела в этом кресле, поджав по себя ноги и держа в руках любимую кружку с медленно остывающим черным чаем. Грея о чашку замёрзшие руки, она молча смотрела, как за окном пролетают большие пушистые снежинки, как торопятся куда-то десятки людей, как пятилетий мальчишка в забавной синей шапке с помпоном тянет свою маму за руку в магазин игрушек, и она, упираясь не больше минуты, сдаётся и, согласно улыбаясь, идёт с сыном в «Мир игрушек».
Лили с минуту наблюдает за этой сценой, а потом отворачивается и долго смотрит на фортепиано, задумчиво и безмолвно. В любой другой день её бы очень порадовала подобная картина за окном, но сейчас ей совсем невесело, она грустно разглядывает нарисованных на пижамных штанах маленьких снеговиков и отпивает из кружки чай.
Это очень странно. Странно одновременно разочароваться в одном человеке и понять, что ты думал о другом человеке хуже, чем он есть на самом деле.
Наверно, нехорошо так думать, но Лили хотелось, чтобы всё было наоборот. Чтобы виноват оказался Поттер, а Северус был не при чём. Чтобы в тот вечер в коридоре направляющим палочку на Джека она увидела Поттера, а не Северуса, чтобы его рук дело было падение её парня. Его, Поттера, а не её лучшего друга. Бывшего лучшего друга.
Нехорошо так думать. Неправильно. Несправедливо. Лили сама это прекрасно понимала. Но так больно было ещё раз разочароваться в Северусе, в очередной раз увидеть что-то плохое в нём. Пусть лучше бы это был Поттер. Да, пусть.
Лили одёргивала себя, стоило ей так подумать. Ей было стыдно за подобные мысли.
«Тебе просто стыдно признаться, что ты была так уверена в том, что виноват Поттер. Даже не имея никаких доказательств», - говорила сама себе Лили, укоризненно качая головой.
Ей действительно было стыдно. За свою глупую уверенность, за вспыльчивость, за то, какой она, оказывается, может быть несправедливой к людям.
Лили никогда не считала Поттера плохим человеком. Напротив, она даже видела в нём много достоинств: смелость, честность, преданность друзьям. Лили ценила подобные качества в людях. Но наряду с этими достоинствами у её однокурсника было и множество недостатков: излишняя самоуверенность, хвастливость, задиристость, иногда наглость… Лили, пожалуй, могла бы простить ему это или, по крайней мере, не обращать внимание, но…
Но отношение Поттера к Северусу перекрывало всё. Жестокие издёвки и обидные шутки не оставляли места благородству, когда дело касалось Северуса Снегга. В такие моменты Лили не могла видеть в Поттере что-то хорошее: всё хорошее тонуло в злорадной усмешке и мерзких издевательствах.
Не то чтобы Поттер насылал проклятия только на Северуса: много кому ещё посчастливилось попасться ему под руку, но никогда ни к кому Джеймс Поттер не относился с такой ненавистью – да, именно с ненавистью! – с какой он относился к Северусу Снеггу. Периодические нападки превратились в каждодневные, а те в свою очередь переросли в настоящую войну. Иногда Лили было страшно видеть их драки: она порой не знала, чем всё это могло кончиться: парой царапин или больничным крылом. Вмешиваясь в потасовки лучшего друга и однокурсника, она раз за разом вставала на защиту первого, а, оставшись с ним наедине, сначала просила перестать цапаться с Поттером, потом требовала, потом ставила ультиматум, даже обижалась, говоря, что не будет разговаривать с Северусом, пока он не пообещает больше не ввязываться в драки с Поттером, которые не всегда провоцировал гриффиндорец. Но такого обещания Лили так и не смогла добиться. Северус, сжав губы в тонкую полоску, упрямо мотал головой и говорил, что не может просто молча сносить все издевательства, не может не ответить обидчику, иначе он просто перестанет сам себя уважать.
Разговоры ни к чему не приводили. Неприязнь Лили к Поттеру росла, и Эванс не могла от неё избавиться, чуть ли не каждый день видя, как он направляет свою волшебную палочку на Северуса и произносит очередное издевательское заклинание. Все недостатки Поттера Лили видела через призму его отношения к Северусу, и в таком ракурсе просто нельзя было заметить его достоинств. Неприязнь переросла в презрение и закрепилась в душе как прямая ассоциация с Джеймсом Поттером, которую невозможно было забыть, на которую нельзя было закрыть глаза…
И всё же в нём было что-то хорошее, что-то светлое.
В памяти совершенно неожиданно и внезапно всплыли образы, прежде пережитые эмоции, почти забытый, давнишний случай.
***
Это случилось в конце апреля, когда Лили училась на первом курсе. За окном ярко светило солнце, пели птицы; настроение у всех было радостное и весёлое. Казалось, непременно должно было произойти что-то очень хорошее.
Лили идёт по коридору пятого этажа. Закончились уроки, завтра суббота, и девочка намеревается провести остаток дня с подругами.
У Лили замечательное настроение, и она думает о том, как здорово было бы погулять сегодня.
Внезапно её размышления прерывают крики и ругань. Лили удивлённо оглядывается и видит впереди себя в конце коридора группу студентов, среди которых безошибочно узнаёт своих однокурсников: гриффиндорцев и слизеринцев. Они о чём-то жарко спорят, и, кажется, дело вот-вот дойдёт до драки. Лили, ещё не зная, в чём дело, спешит к ним. Подходя, она слышит в свой адрес:
-А, вот ещё одна мерзкая грязнокровка! – Эйвери презрительно кривит губы. – Что ты тут забыла, Эванс? Паршивых грязнокровок сюда никто не звал, особенно таких зубрил как ты!
Лили не ожидала услышать такого. Наивное детское сердечко пронзает болью, на глаза наворачиваются слёзы. Лили беспомощно оглядывается в поисках поддержки и видит рядом с собой полыхнувшие гневом светло-карие глаза Джеймса Поттера. Он мгновение смотрит на неё, потом, тряхнув головой, резко оборачивается к Эйвери.
-Не смей её так называть, - угрожающе тихо говорит Джеймс. – То, что ты чистокровка, Эйвери, совсем не значит, что ты чем-то лучше Лили. Напротив, я прежде не встречал человека омерзительнее, чем ты.
Лили смотрит на Джеймса. Она будто удивлена, слыша его слова.
-Вот как, Поттер? – так же тихо говорит Эйвери. – Теперь я понимаю, почему мой отец не уважает твоих родителей, хоть они и чистокровки. Видно ты такой же, как они: считаешь, что грязнокровки не хуже нас. Идиот…
Лили не в силах больше слушать эти мерзости. Развернувшись, она почти бежит прочь, стирая со щёк градом текущие слёзы.
Ведь Северус говорил, что неважно, что она из семьи маглов. Но всё не так, совсем не так…
Лили не помнит, как оказывается в пустом коридоре на третьем этаже. Она долго сидит там и плачет, закрыв лицо ладонями, а в голове всё звучит резкий голос Эйвери, произносящий эти жестокие слова.
Внезапно Лили слышит приближающиеся шаги. Наскоро вытерев слезинки рукавом мантии, она вскидывает голову и видит Джеймса. Он подходит в ней, держа руки за спиной, словно что-то от неё пряча.
-Ты плачешь из-за Эйвери? – тихо спрашивает он.
Лили не отвечает. Она внимательно смотрит на гриффиндорца и понимает, что никогда не видела его таким: таким серьёзным, таким спокойным; ей кажется, что в глубине карих глаз застыло сожаление и грусть.
-Не стоит обращать на них внимание, - после недолгой паузы продолжает Джеймс. – Они же слизеринцы.
Не самое лучшее утешение, особенно в виду того, что лучший друг Лили тоже слизеринец.
-Ты очень хорошая, - Джеймс всё ещё говорит один, Лили ему не отвечает. – И…мне бы не хотелось, чтобы ты плакала. Ты, наверно, не замечаешь, но, когда ты улыбаешься, ты будто светишься изнутри, точно маленькое солнышко. Улыбнись, - просит Джеймс. – Пожалуйста.
И, убирая из-за спины руки, Джеймс протягивает ей букет. Лили восторженно ахает: она никогда не видела ничего подобного. Это не просто цветы, это что-то по истине невероятное.
Три больших цветка; каждый крупный лепесток переливается тысячей цветов и оттенков; золотая сердцевина блестит крошечными жёлтенькими огоньками; тёмно-зелёные, сочные листья едва заметно шевелятся, точно подхватываемые лёгким весенним ветерком.
-Так-то лучше, - говорит Джеймс, видя, как Лили улыбается.
-Они очень красивые, - шепчет Лили, принимая из рук гриффиндорца волшебные цветы.
-Ты всё равно красивее, - очень тихо говорит Джеймс и, пока Лили разглядывает букет, уходит, так что она даже не замечает этого.
А на следующий день выясняется, что это исключительно редкие цветы из теплицы профессора Стеббль, которые она выращивала много лет, ожидая из цветения. И вот когда четыре цветка наконец зацвели, три из них совершенно варварским образом были кем-то сорваны. Джеймс честно признался, что это он сорвал цветы. Его родителям было написано гневное письмо, а сам Джеймс вынужден был чистить кубки в Зале наград целых три недели, а потом ещё отбывать наказание у МакГонагалл.
Впрочем, от него так и не смогли добиться ответа на вопрос, для чего он это сделал. На «допросе» у МакГонагалл он упрямо молчал, всем своим видом показывая, что никому ничего не скажет, чтобы с ним ни делали.
Цель похищения цветов была проста, но о ней знали только трое: сам Джеймс, помогавший ему Сириус и та, для кого они были сорваны…
***
«Я извинюсь. Сразу же после каникул извинюсь. Подойду к Поттеру и попрошу прощения. Скажу, что была не права, - твёрдо решила про себя Лили, глядя в окно. – Но Северус…зачем ты наслал проклятие на Джека? К чему всё это?..»
У Лили сердце разрывалось от мыслей о Северусе. Стоило вспомнить его несчастное лицо в коридоре во время бала – и сердце как будто сжимали стальными тисками. Что бы между ними ни произошло – но тогда ей было не всё равно, что с ним. Пусть она чуть-чуть слукавила и сказала, что не обижается на него за то, что он обозвал её, хотя ей всё ещё было горько вспоминать о том дне, – несмотря на всё это, ей было жаль его, было больно видеть его таким одиноким, таким несчастным и потерянным, каким он предстал перед ней в тот вечер. Джек так и не рассказал ей, как всё тогда было. Лили долго упрашивала его объяснить, как он встретился с Северусом, но Джек настойчиво попросил не расспрашивать его об этом и закрыл тему. Лили пришлось сдаться, так и не удовлетворив своего любопытства.
Всё-таки было неясно, зачем Северус всё это устроил. Лили хмурилась, вспоминая, как три года назад Карла, привыкшая говорить всё, что она думает, и не видевшая в этом ничего предосудительного, одним осенним вечером прямо и без обиняков задала Лили вопрос:
-А Снегг уже признался тебе в любви?
Лили тогда едва не подавилась яблоком, которое она ела.
-В любви? – чуть улыбнувшись, спросила Лили. – Карла, о чём ты? Северус мой лучший друг, мы не…
-Да, как же! Лучший друг! – фыркнула Карла. – Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, - отрезала она, усаживаясь на кровать.
-Почему ты так думаешь? – наивно осведомилась Лили. – Очень даже бывает. Вот мы с Северусом дружим с детства.
Карла издала сухой смешок.
-Дурочка ты, Эванс, что тут скажешь? – с видом умудрённой жизнью столетней бабушки изрекла Карла. – В подобной дружбе один дружит, а другой любит, так что это и не дружба уже получается, а чёрт знает что. Вот ты же Снегга не любишь?
-Люблю, конечно, - улыбнулась Лили. – Он мой самый близкий друг.
-Да я не в этом смысле! – раздражилась Карла. – А, впрочем, что с тобой разговаривать? Всё равно ничего не понимаешь…
Тогда Лили не придала этому разговору особого значения, а теперь вспоминала о нём, и становилось от чего-то неприятно.
Северус не мог её любить. Вернее, она даже нравиться ему не могла. Это было бы как-то неправильно, они же всё-таки были друзьями…
-Ты что грустишь, солнышко?
В гостиную из прихожей вошла красивая стройная женщина в сиреневом платье до колен. Всё в ней было удивительно гармонично, как бывает в произведениях античного искусства или на картинах гениальных художников: правильные аккуратные черты лица, идеальная кожа, прямой носик, миндалевидные глаза светло-зелёного цвета. Блестящие каштановые кудри мягкими волнами ниспадали на плечи, губы красивой формы изогнулись в нежной улыбке, движения исполнены изящества. Лёгкая, почти летящая походка, несколько отвлечённый взгляд и мечтательная улыбка на губах выдавали в ней творческую натуру. Действительно, у неё была творческая профессия: она была ландшафтным дизайнером, одним из лучших в Коукворте. Ей всегда удавалось из самого заурядного приусадебного участка или садика сотворить по истине произведение искусства; полностью отдаваясь своему занятию, вкладывая в него душу, она всегда получала нечто особенное, неповторимое и изумительно прекрасное. Её работа была её страстью, хотя это вовсе не означает, что она не уделяла должное внимание своей семье и любила её меньше своей профессии. Было бы огромной несправедливостью сказать, что работа значила для этой женщины больше, чем любимый муж и дочери; надо отдать ей должное: она всегда считала, что семья превыше всего. Хотя, надо отметить, что её профессия оставила некоторый отпечаток в её семейной жизни. Обожая цветы, она дала двум своим любимым дочерям «цветочные» имена: Петунья и Лили. Муж не возражал, а, уж если быть до конца честным, имя для второй дочери придумал он. Болтливые соседки, любившие посплетничать, злорадно усмехались и говорили, что Кэтлин Эванс совсем помешалась на своей работе, и родись у неё ещё ребёнок, так она назвала бы его какой-нибудь аглаонемой или глориозой.
-Я не грущу, мам, - отозвалась Лили, подняв глаза на мать.
-Тогда почему у тебя такая печальная мордашка? – мягко улыбнулась миссис Эванс и села на диван. – Ну, иди сюда, - она поманила рукой дочь. – Расскажи, что случилось.
Лили поднялась из кресла. Поставив кружку на журнальный столик, она забралась на диван и обхватила руками большую мягкую подушку в форме коровы, с которой очень любила играть в детстве. Миссис Эванс обняла дочь и ласково погладила по голове. Лили вдохнула знакомый сладкий аромат маминых духов и положила голову ей на плечо.
-Что случилось, солнышко? Расскажи мне, - тихо произнесла миссис Эванс и поцеловала Лили в лоб.
Лили молчала почти минуту, потом так же тихо сказала:
-Мне так нравится, когда ты называешь меня «солнышко».
Лили не видела лица своей матери, но точно знала, что в эту минуту она улыбается.
-Я как будто снова маленькая, - продолжала Лили. – Играю в куклы на этом диване. Ты подходишь ко мне, садишься рядом, обнимаешь. Мы долго говорим с тобой…неважно, о чём…просто мне всегда это так нравилось. Потом папа возвращается с работы…Тунья бежит его встречать…он раздевается, а потом подхватывает её на руки и идёт в гостиную. Он всегда приносил нам сладости: заходил в магазин по дороге домой, покупал конфеты или пирожные, или леденцы…чтобы нас порадовать…
Лили замолчала. Кажущееся таким далёким детство возвращается и в миг оживает в памяти. На мгновение кажется, что оно более реально, чем происходящее сейчас.
-Для нас с папой ты всегда будешь маленькой, - сказала миссис Эванс.
-Я знаю, - ответила Лили, хотя она никогда об этом не задумывалась; наверно, она всегда это знала. – Мам, - позвала Лили, поднимая на мать глаза; миссис Эванс задумчиво смотрела на ёлку.
-Что, солнышко?
-Мам, знаешь, со мной на одном факультете учится мальчик, и мы не очень-то ладим. Он не плохой…но, понимаешь, так получилось, что… В общем, я думала о нём хуже, чем он есть на самом деле. И накричала на него, обвинив в том, чего он на самом деле не делал. Конечно, я тогда этого не знала, но… Мне очень стыдно, но с другой стороны…мне кажется…я как будто бы…я как будто бы рада, что ошиблась… я как будто рада, что на самом деле это не он… Понимаешь?
Лили с надеждой посмотрела на мать.
-Всегда ведь хочется верить в лучшее в людях, так ведь? – только и сказала миссис Эванс.
Лили кивнула.
-Я верила. Только я ошиблась. Думала, что этот человек ни за что бы такого не совершил. А он совершил.
-Ты ведь сейчас не про мальчика с твоего факультета?
-Нет.
Лили никогда не рассказывала родителям о том, что произошло между ней и Северусом. Потому что тогда пришлось бы рассказать, что значит «грязнокровка», кто такие Пожиратели смерти и лорд Волан-де-Морт, и в конце концов о том, что в мире волшебников назревает война. Это напугало бы родителей Лили и заставило бы их волноваться. Разумеется, они знали, что их дочь больше не общается с «тем мальчиком-волшебником», как называли они Северуса, но об истинной причине они не имели ни малейшего понятия.
-Я не думала, что всё так получится, - после некоторого молчания произнесла Лили.
-Что случилось, то случилось. Об этом не стоит даже думать. Нужно думать о том, что может случиться и какое участие в этом будешь принимать ты.
-Я хочу извиниться перед ним, - просто сказала Лили.
-На мой взгляд, это самое первое, что тебе нужно сделать, - сказала миссис Эванс задумчивым голосом.
-Первое? – Лили немного удивилась. – А что, есть ещё второе? – с улыбкой сказала она.
Миссис Эванс посмотрела на дочь и крепче её обняла.
-Это будет зависеть от ситуации, - ответила она.
Лили улыбнулась.
-И не стоит грустить. Всё можно поправить и изменить, - сказала миссис Эванс. – Только нужно захотеть.
Лили едва заметно кивнула и закрыла глаза. Рядом с мамой становилось спокойно, страхи и переживания таяли, оставались только восхитительное чувство защищённости и вера, что так будет всегда.
-Сыграй, пожалуйста, солнышко, - услышала Лили нежный голосок мамы над ухом.
-Что? – не поняла девушка.
-Сыграй, пожалуйста, на фортепиано, - пояснила миссис Эванс. – Я так давно не слышала, как ты играешь.
Лили перевела взгляд на старинное фортепиано у стены. Оно было куплено для Петуньи у старого музыканта восемь лет назад. Сестра Лили клянчила его у родителей почти месяц, а когда фортепиано появилось дома, интерес у девочки быстро пропал. Походив четыре дня в музыкальную школу, он заявила, что занятие музыкой скучно и нудно, и она не хочет тратить на него своё время. Родители были поначалу возмущены, ведь они потратили немало денег на инструмент, но делать было нечего: дочку заставлять они не могли, так что пришлось смириться с тем, что в доме появилась ещё одна ненужная вещь. Правда, таковой её считали до тех пор, пока однажды восьмилетняя Лили, подняв крышку фортепиано и скользнув пальчиками по клавишам, извлекая нестройные звуки, твёрдо сказала, что хочет заниматься музыкой. Лили отдали в музыкальную школу, в которую она ходила три года до тех пор, пока она не уехала в Хогвартс. У неё обнаружился талант к музыке: исключительный слух, а, кроме того, красивый мелодичный голос.
-Мам, ты же знаешь, что я давно уже не играла, - сказала Лили.
-Ну и что? – невозмутимо ответила миссис Эванс.
Лили улыбнулась и покачала головой.
-Оно хотя бы не расстроено? – спросила девушка.
-Нет, - миссис Эванс покачала головой. – Мы недавно приглашали мастера, он его настроил.
-Ладно, - Лили пожала плечами и встала с дивана.
Принеся с кухни стул и поставив его перед фортепиано, Лили уселась за инструмент. Улыбка тронула её губы, когда она осторожно подняла крышку фортепиано. Было очень приятно прикасаться к покрытому лаком дереву. Лили начала пальцами перебирать клавиши; раздались чистые, мелодичные звуки.
-Я не садилась за него уже больше трёх лет, - сказала девушка, вспоминая, как раньше она, приезжая домой на каникулы, часто занималась по самоучителю, а потом забросила это.
Миссис Эванс ничего не ответила.
Лили приняла позу пианиста: выпрямилась на стуле, поставила правую ногу на педаль, опустила пальцы рук на клавиши.
В памяти всплыла полузабытая мелодия. Лили начала играть.
Пальцы плохо слушались. Девушка с трудом вспоминала, как когда-то давно играла эту мелодию.
И на седьмой ноте Лили сфальшивила.
-Мам, у меня не получится, - сказала Лили, убирая руки от клавиш. – Глупая затея.
Лили услышала, как мама усмехается.
-Помню, в детстве ты тоже говорила, что у тебя не получится, - сказала миссис Эванс, и в её голове послышались нотки ностальгии. – А мы с папой всегда говорили тебе, что главное – не сдаваться и всё обязательно получиться.
-Звучит как девиз, - сказала Лили.
-Это и есть мой девиз. Никогда не сдаваться, - ответила миссис Эванс. – Попробуй ещё раз.
Лили неуверенно посмотрела на фортепиано. Ну что ж, попытка не пытка.
Нежная, светлая мелодия потекла чистыми, мелодичными звуками. Казалось, она появлялась из ниоткуда, заполняя собой всё пространство комнаты. Лили чудилось, будто фортепиано играет само по себе, а она не имеет к этому никакого отношения.
Только тонкие пальчики младшей дочери Эванс ритмично перебирали клавиши фортепиано, и рыжая головка едва заметно покачивалась в такт музыке.
В небольшой квадратной комнатке у окна за старым деревянным столом, почти вплотную придвинутом к стене, сидел Римус. Он смотрел куда-то вдаль задумчивым, невидящим взглядом, поигрывая пером, которое держал в руках. Перед ним на столе лежал чистый пергаментный лист, рядом стояла чернильница, но Римус уже минут десять ничего не писал.
Потому что он откровенно не знал, что писать. Он испортил уже с десяток пергаментов, истратил немалое количество чернил, сломал два пера, но так и не смог написать приличного поздравления для Элизабет. Несколько скомканных листов валялись на полу, но Римус, поглощенный размышлениями, не обращал на них внимания.
Идея поздравить Элизабет с Рождеством принадлежала Сириусу. Римусу, наверное, такое и в голову бы не пришло. Но Бродяга, давно заметивший, что его друг не равнодушен к голубоглазой охотнице Гриффиндора, тихо шепнул Римусу в вагоне Хогвартс-Экспресса:
-Напиши Макензи. Поздравь с Рождеством, пожелай всего хорошего…- Сириус лукаво подмигнул Лунатику. – Ей будет приятно.
Римус только слегка покраснел и неопределённо передёрнул плечами; Блэк лишь усмехнулся и, тряхнув волосами, приказал Питеру сходить за сладостями.
По приезде домой Римус почти забыл про совет Сириуса, но вечером двадцать третьего декабря, упаковывая подарки для Джеймса, Сириуса и Питера, Лунатик неожиданно для самого себя вспомнил недавний разговор и вдруг почувствовал желание написать Элизабет.
Он весьма обстоятельно готовился к написанию этого письма. Убрал со своего стола всё лишние, наполнил чернильницу почти до краёв, достал новое перо, положил на стол чистенький пергаментный лист, уселся на стул, обмакнул в чернильнице перо, занёс его над пергаментом, приготовившись писать…и вдруг понял, что не знает, что писать.
Нахмурив брови, Римус сосредоточенно соображал, что же нужно написать. Он понятия не имел, что поздравлять девушку так сложно. Нельзя сказать, что за сорок минут Лунатик так ничего и не написал; вовсе нет. Он четыре раза начинал сначала и четыре раза, рассудив, что это никуда не годится, комкал листы и бросал их на пол.
Первый раз он начал так:
«Дорогая Элизабет!
С Рождеством! Всего самого наилучшего…»
И тут же зачиркал написанное, решив, что пока не имеет права так по-свойски и почти нагло называть девушку дорогой.
Второй раз получилось следующее:
«Мисс Макензи! Элизабет!
Поздравляю тебя с Рождеством!..»
И это письмо было бесцеремонно скомкано и брошено на пол. Римус, качая головой, рассудил, что его бросает из крайности в крайности, и он мечется от непозволительной развязности до чопорной торжественности, причём ни то, ни другое не приемлемо.
Третье письмо начиналось так:
«Элизабет!
Поздравляю тебя с Рождеством! Желаю счастья и здоровья, хорошего настроения и улыбок…»
Римусу не понравилось и это. И с этим письмом случилось то же, что и с первыми двумя.
В четвёртый раз Лунатик был полон решимости написать что-то действительно хорошее:
«Элизабет!
От всей души поздравляю тебя с Рождеством!
Желаю тебе счастья и любви! Пусть все твои мечты сбываются…»
Получилось весьма сносно, но Римус решил, что и это никуда не годится: скомкав письмо, он бросил его через плечо на пол, злясь на самого себя за неумение красиво и правильно выразить свои мысли, когда это было так нужно.
Дверь за спиной Римуса скрипнула. Лунатик обернулся. В дверном проёме стоял высокий, довольно неуклюжий на вид, худой мужчина лет сорока пяти в потёртой синей мантии. Он имел вид забавный, но довольно милый. Лицо овальной формы с немного выступающим подбородком было гладко выбрито; русые волосы с проседью чуть растрепались; лёгкая, как будто немного смущённая улыбка на тонких губах делала его лицо привлекательнее и мягче; внимательный цепкий взгляд небольших серых глаз скользнул по комнате и остановился на Римусе.
-Римус, мама зовёт ужинать, - негромко сказал Джон Люпин, проходя в комнату сына.
-Да, сейчас иду, - рассеянно ответил Лунатик.
-А что это ты делаешь? – полюбопытствовал мистер Люпин, оглядывая валяющиеся на полу скомканные пергаментные листы.
-Что? А, это, - Римус опустил взгляд на пол. – Пишу друзьям письма с поздравлениями.
-«Дорогая Элизабет! С Рождеством! Всего самого наилучшего…», - подняв с пола один бумажный комок и развернув его, прочитал мистер Люпин. – Скажи, сынок, кто из твоих друзей: Сириус, Джеймс или Питер просит называть его женским именем?
Мистер Люпин поднял брови, и где-то в глубине его серых глаз загорелась насмешливая искорка.
-Пап, не смешно! – улыбнулся Римус.
-А я разве говорю, что это смешно? – разыгрывая удивление, сказал мистер Люпин и опустился на диван, стоящий у противоположной от стола стены. – Эта Элизабет – это девушка, которая тебе нравится? – напрямую спросил он.
-Не то чтобы нравится, - замялся Римус.
-Ну отцу-то ты можешь сказать, - доверительным тоном произнёс мистер Люпин.
Римус ничего не ответил. Наступила пауза. Мистер Люпин терпеливо ждал, когда сын заговорит сам, но тот упрямо молчал, разглядывая свои руки.
-Ладно, если не хочешь говорить, не буду приставать, - после почти пятиминутного молчания сказал мистер Люпин и, поднявшись с дивана, направился к двери. – Мама ждёт на ужин, - напомнил он, уже собираясь выходить, но Римус остановил его.
-Я хочу поздравить её с Рождеством, но…не знаю даже, с чего начать, - признался Лунатик.
Мистер Люпин обернулся. Лунатик видел понимающий взгляд отца и сочувствующую улыбку, заигравшую на его губах.
-И я думаю: может, лучше совсем не писать? – продолжал Римус.
Мистер Люпин снова уселся на диван.
-Хочешь, расскажу одну занимательную историю? – спросил он сына.
Римус кивнул.
-А о чём она? – поинтересовался Лунатик.
-О том, как мы познакомились с твоей мамой, - улыбнувшись, ответил мистер Люпин.
Римус тоже улыбнулся.
-Вы никогда не рассказывали мне, как познакомились, - сказал Лунатик и приготовился слушать.
-Это было девятнадцать лет назад. Мне было двадцать четыре, - начал свой рассказ мистер Люпин, и Римусу показалось, будто отец стал моложе на несколько лет: его лицо просветлело от воспоминаний. – Был выходной день, и мы с друзьями решили пойти в «Три метлы». А там со своими подругами была твоя мама, - мистер Люпин почти мечтательно улыбнулся. – Она сразу привлекла моё внимание. Среди своих подруг она выделялась. Блеском глаз, красивой улыбкой…в общем, она мне понравилась. Но мне не доставало смелости и…через полчаса она ушла, а я так и не познакомился с ней. Я, конечно, расстроился, но что было делать? Я сам был виноват: струсил, не подошёл к ней. Я долго ещё ругал себя за нерешительность, но вот примерно через неделю я вновь встретил её во «Флориш и Блоттс. Она стояла у стеллажа и долго выбирала какие-то книги… я был так рад увидеть её…
-И ты подошёл к ней и познакомился? – перебил Римус, но к его удивлению отец покачал головой.
-Нет, - мистер Люпин опустил глаза. – Нет, я так и не подошёл к ней тогда. Я просто стоял и любовался ею. Смотрел, как она выбирает книги, как расплачивается за них, как выходит из магазина… Я точно забыл о времени, о том, что хотел познакомиться с ней, и только после того, как дверь за ней захлопнулась, я понял, какую ужасную глупость я совершил. У меня был такой великолепный шанс, а я не воспользовался им. Я был так зол на себя, но ничего не мог сделать. Я даже имени её не знал, так что искать её было бессмысленно: ничего бы не получилось. Я был жутко расстроен: пытался забыть её – не получалось, она просто не шла у меня из головы. Это было похоже на помешательство, - мистер Люпин усмехнулся. – Но обиднее всего было то, что у меня был шанс, а я им не воспользоваться…
Мистер Люпин посмотрел Римусу в глаза.
-А как же тогда вы познакомились? – спросил Лунатик, заинтригованный рассказом отца.
Мистер Люпин улыбнулся.
-Прошло два месяца. Я всё думал о той прелестной незнакомке, хотя уже почти отчаялся вновь встретить её. И вот однажды на Дне рождении лучшего друга я вдруг увидел её. Такую красивую, улыбающуюся, в нарядной красной мантии… Оказалось, она с моим другом работала вместе в Министерстве. До сих пор помню, как мой друг знакомил нас: «Мэриан, это Джон; Джон, это Мэриан». Моему счастью не было предела. Я рассказал ей, что уже дважды видел её, и, оказалось, она тоже меня помнила. Мне даже показалось тогда, что я тоже ей нравлюсь. Ну а дальше мы стали общаться, полюбили друг друга…- мистер Люпин на минутку замолчал. – Наверно, так не бывает: я два раза упустил свой шанс, и судьба подарила мне третий. Да, после того случая я стал верить в судьбу. Иначе как ещё мы могли встретиться трижды?
-Это очень интересная история, - Римус улыбнулся.
-Знаешь, зачем я тебе её рассказал? – спросил мистер Люпин.
Римус пожал плечами.
-Я хотел сказать тебе: не упускай свой шанс. Другого может не быть, - серьёзно сказал мистер Люпин. – Я понимаю, в твоём случае всё немного по-другому, но всё же. Если ты поздравишь её, то она поймёт, что ты к ней в какой-то степени не равнодушен, и это замечательный шанс начать за ней ухаживать. Нет, это дело твоё, но я бы написал.
Римус немного подумал над словами отца. В общем, он был с ними согласен, но всё же что-то его останавливало.
-Но у меня нет для неё подарка, - после некоторых раздумий сказал Лунатик. – А поздравление без подарка…это как-то не очень.
-Подожди, я сейчас приду.
С этими словами мистер Люпин встал с дивана и вышел из комнаты сына. Римус проводил его удивлённым взглядом, не зная, куда и зачем пошёл отец.
В его отсутствие у Лунатика было время спокойно подумать над тем, что рассказал ему отец.
Нельзя упускать свой шанс. Даже если кажется, что их будет ещё много. Римус был с этим согласен и твёрдо решил, что поздравит Элизабет.
Через несколько минут вернулся мистер Люпин. В руках он держал картонную коробочку.
-Вот, - мистер Люпин протянул коробочку сыну. – Я думаю, ей должно понравиться.
Римус, взглянув на отца, взял коробочку и открыл её. Внутри была ёлочная игрушка – хрустальная балерина, застывшая в красивой позе.
-Ты же знаешь, что каждый год мы покупаем новую игрушку на рождественскую ёлку, - сказал мистер Люпин. – В этом году я купил вот эту балерину. Она мне очень понравилась.
-И ты хочешь, чтобы я подарил её Элизабет? – спросил Римус.
-Это как ты хочешь, - ответил мистер Люпин.
-Нет, я не про это. Ты же покупал её для рождественской ёлки. Тебе не жаль отдавать её мне?
-Глупости какие! – махнул рукой мистер Люпин. – Я куплю другую игрушку. А эту ты можешь подарить Элизабет. Конечно, если хочешь.
-Спасибо, пап, - Римус улыбнулся и в порыве благодарности крепко обнял отца.
-Не за что, сынок, - ответил тот. – Я пойду.
И мистер Люпин вышел.
В тот вечер Римус всё-таки написал письмо Элизабет.
«Элизабет!
Поздравляю тебя с Рождеством!
Хочу пожелать тебе счастья и хорошего настроения! Пусть сбываются все твои мечты!
Будь всегда такой же красивой и доброй, какой являешься сейчас. Я очень хочу, чтобы у тебя всё было хорошо.
Счастливого Рождества!
С наилучшими пожеланиями, Римус»
В ночь перед Рождеством Лунатик отправил письмо и подарок с отцовской совой.
Ложась спать, он ещё не знал, что утром получит ответ: письмо и подарок от Элизабет.
До утра оставаясь в неведении, Римус заснул. Ночью ему снился Хогвартс, квиддич и почему-то балет…
В сгущающихся вечерних сумерках аккуратные домики, тянущиеся вдоль узеньких улочек, казались тёмными пятнами на фоне белеющего снега; первые звёзды тускло блестели в глубоком тёмно-синем небе; понемногу зажигались окна и фонари; улицы пустели; на площади горела яркими разноцветными фонариками пушистая рождественская ель. Спокойное умиротворение, предшествующее праздничному веселью повисло над Годриковой Впадиной.
В маленькой уютной гостиной с бардовыми обоями и пушистым ковром горел камин. Рядом с камином на стене висели рождественские чулки. На противоположной стене над мягким удобным диваном висела изображающая закат на море большая прямоугольная картина в позолоченной резной рамке. Два окна выходили на улицу. В углу стояла большая пушистая ёлка, украшенная игрушками, с горящей золотой звездой на макушке. Под ёлкой лежали подарки, упакованные в яркую обёрточную бумагу и перевязанные цветными ленточками с бантами. Посреди комнаты был поставлен стол, накрытый белой праздничной скатертью, со всевозможными кушаньями, начиная от запечённой индейки и рождественского пудинга и кончая фруктами ананасовым желе.
Из кухни в гостиную вошла нарядно одетая женщина с поднятой волшебной палочкой. Над полом, повинуясь её заклинанию, плавно парил аппетитно пахнущий большой праздничный пирог с яблоками. Едва заметно поведя палочкой, волшебница осторожно опустила пирог на стол.
Миссис Поттер была уже не молодой женщиной. Её нельзя было назвать красивой, однако она имела довольно приятную, располагающую к себе внешность. Взгляд больших добрых глаз цвета вечернего неба был прямым и ясным. Чёрные волосы убраны в замысловатую причёску. Движения её были лёгкие и грациозные. Статность и безупречная осанка говорили о твёрдости характера и силе духа.
-Милая, ты можешь смело открывать свой ресторан! – по лестнице со второго этажа, оглядывая богато сервированный стол, спускался мистер Поттер.
Это был немолодой волшебник с приятным голосом и добродушной улыбкой. За стёклами круглых очков задорно блестели светло-карие глаза. Сеть морщинок вокруг рта и глаз показывала, что он часто улыбается и смеётся. Растрёпанные чёрные волосы начинали седеть у висков.
-Серьёзно, милая, ты великолепно готовишь, - продолжал мистер Поттер, подходя к жене.
Говоря, что ей нужно открывать ресторан, мистер Поттер ничуть не преувеличивал. Дело в том, что домовика у Поттеров не было: доставшегося в наследство эльфа они освободили, и хозяйством занималась миссис Поттер. Благодаря магии уборка не занимала у неё много времени и не отнимала сил, а что касается готовки, так тут уж всё было гораздо проще: миссис Поттер обожала готовить, и почти каждую неделю пробовала сделать какое-нибудь новое блюдо. Конечно, и здесь без помощи волшебства не обходилось, но в целом миссис Поттер прекрасно справлялась сама.
-Где наши мальчики? – спросила она; два последних слова были произнесены ею с какой-то особенной ласковой интонацией.
-Дурачатся наверху, - ответил мистер Поттер. – Скоро придут.
Наверху где-то в начале лестницы послышался шум. Это Джеймс, скача по ступенькам, громко топал, спускаясь вниз. Вслед за наделанным им грохотом послышались куда более тихие ритмичные шаги Сириуса, а вскоре появились и они сами.
-Добрый вечер, миссис Поттер, - тепло улыбнувшись, сказал Бродяга.
-Добрый вечер, Сириус, - мягко ответила волшебница.
Джеймс подошёл к матери, и она поцеловала его в лоб, ласково проведя рукой по взъерошенным волосам.
-Я думаю, пора садиться за стол, - сказал мистер Поттер, достал из кармана волшебную палочку и взмахнул ею: стоящие на столе в подсвечниках свечи загорелись ровным тихим пламенем.
Мистер и миссис Поттер, Джеймс и Сириус сели за стол.
-Счастливого Рождества! – сказала миссис Поттер.
-Счастливого Рождества! – в один голос произнесли мистер Поттер, Джеймс и Сириус.
Сириус улыбнулся. Он уже во второй раз отмечал Рождество с Поттерами и был счастлив в этот вечер быть с ними. Он очень любил мистера и миссис Поттер, точно они были его настоящими родными родителями, а те жестокие люди, из дома которых он сбежал, были ему совсем чужыми. Хотя, пожалуй, так и было: они действительно были ему чужыми, зато эти два добрых великодушных человека стали ему семьёй. Сириус с огромной любовью и благодарностью относился к ним. Он считал, что Джеймсу невероятно повезло родиться в такой заботливой любящей семье, а ему, Сириусу, повезло стать её частью. В их гостеприимном доме он всегда чувствовал себя уютно и защищено, словно он родился здесь. Этот дом стал родным для него; Сириус знал, что здесь его всегда ждут, здесь его любят, здесь он получает столько любви и тепла, сколько никогда не получил бы от своих биологических родителей. У Сириуса порой сердце сжималось от нежности к мистеру и миссис Поттер, и Блэк знал: если бы это было нужно, он бы умер за них.
Сириус обвёл взглядом стол и наткнулся на весёлый взгляд мистера Поттера. Волшебник подмигнул ему и улыбнулся. Бродяга улыбнулся в ответ.
-Сириус, почему ты ничего не ешь? – заботливо спросила миссис Поттер, глядя на него.
Блэк взглянул на миссис Поттер и, улыбнувшись, отрезал себе кусочек индейки.
-Это очень вкусно, миссис Поттер, - сказал он, едва попробовав индейку. – Ничего вкуснее я не ел.
Миссис Поттер рассмеялась и подложила ему кусок гораздо больше.
Это был чудесный вечер. Столько счастья, столько светлой радости может быть только в Рождество, когда людьми так явственно ощущается возможность чуда, когда вера в чудеса пробуждает в людях самые лучшие чувства, заставляет забыть обо всех горестях и страданиях, проблемах и трудностях и видеть впереди только свет, только тысячи прекрасных дней, только неугасимую надежду на счастье.
