Глава 27. СтрахКруглы у радости глаза
И велики у страха.
Все, кто посетил домик Матушки Ветровоск, в тот день, когда она принимала роды в тролльих горах, видя разломанную мебель, и не найдя ни людей, ни объяснений, придумали их себе сами. А так как подавляющему большинству живущих свойственно предполагать худшее из всего многообразия возможных вариантов, то множество голов в данное утро озадачилось насущной проблемой. А именно: как сделать факел, чтобы он не гас каждые пять секунд, и отыскать в сарае забытые вилы. Всё-таки сбор толпы-для-обличения-злодея в Ланкре был не таким уж регулярным событием.
Шон Ягг, признанный эксперт по факельно-вильным делам, попытался найти какую-нибудь полезную информацию в древних военных дневниках генерала Тактикуса. Хотя мог бы просто спросить у мамы. Но Нянюшка Ягг навещала роженицу в дальней деревне и не знала про нездоровый ажиотаж, вызванный отсутствием Матушки Ветровоск и погромом в её домике. А то б помогла им в расправе.
Сегодня у Шона был выходной. Так что он решил потратить его с пользой, возглавив небольшой народный мятеж. В дневниках Тактикуса была глава о подавлении мятежей. А вот как возглавлять оный – не было. Пришлось импровизировать.
***
Карцер, летя на метле, с трудом уклонился от встречного летающего камня. Который, чудом миновав двоих людей на метле, врезался в сарай на краю утёса. Сарайчик разлетелся тучей щепок.
Матушка указала на маленький, полуразрушенный замок неподалёку, и приказала снижаться. Карцер считал, что это плохая идея, потому что именно из этого замка вылетел камень. Он был готов поклясться – тот же самый. И снёс флюгер на крыше столь же маленького замка на соседней скале.
После этого на некоторое время установилось затишье, во время которого Карцер успел выбрать место для посадки летательно-подметательного средства. Затем, из замка утратившего флюгер, выглянула злорадно-бородатая голова и с ехидством вопросила:
- Эй, МакМакены, и это всё, на что вы способны?
Замок МакМакенов тут же ощетинился сердитыми бородами:
- Эй! МакДугены! Ядро верните, - последовал невыразимо мрачный ответ.
- Повремени, - повелительно окликнула их Матушка, и сделала Карцеру знак, следовать за ней.
Карцер вальяжно вошел в ворота замка. Сунул метлу в руки… гнома. Или гномихи... Кхе... Не когда бы не подумал, что убитые будут преследовать его… Только гномофобии ему не хватало!
Гном, забрав метлу, приветливо кивнул.
- Подождёт вас в арсенале.
В арсенале? Это Карцеру понравилось.
***
Создатель Ланкрского Армейского Ножа Для Мирного Времени, Шон Ягг влез на бочку, дабы обратиться к аудитории.
- Так, - начал он деловито, – факелы здесь. Ну и что, что не горят, господин Пристли. Того требуют традиции. Главное – они у нас есть. В смысле – традиции. Когда будете размахивать граблями и вилами, постарайтесь друг друга не задеть. А то будете, как господин Свинли, корноухими.
***
Матушка Ветровоск осматривала раненного, пока враждующие стороны пытались отыскать укатившееся куда-то каменное ядро. Владельцами обоих замков были люди, нанявшие гномов для подержания традиции. Ибо вражда носила наследственный характер. Эдакая вендетта, передаваемая из поколения в поколение, вместе с недвижимостью и столовым серебром. А гномьей молодёжи было необходимо какое-то развлечение. Ведь играть в футбол в горах проблематично.
Одного из гномов придавило рухнувшей катапультой. К счастью древняя махина состояла в основном из трухи и пары железяк, а гномы отличаются завидной крепостью голов, так что гном отделался несколькими ушибами и царапинами. Которые следовало промыть и перевязать. Чем и занялось Матушка Ветровоск. Карцер стоял рядом, в качестве ассистента, и пытался не думать о половой принадлежности гномов. Но видно что-то в выражении лица выдало его.
Матушка взглянула на него и сказала:
- Не любишь гномов?
Перебинтованный гном с интересом уставился на Карцера.
В ответ Карцер состроил самую невиннейшую из своих гримас. И от Матушки не укрылось это средство защиты.
Как наиболее законопослушный вид, гномы в тюрьму попадали крайне редко. Так что о народе гномов Карцер почти ничего не знал. Ну, кроме того, что гнома-женщину от гнома-мужчины не отличишь.
Забинтованный гном оказался весьма словоохотлив и за то время, что Матушка промывала и забинтовывала его царапины, успел рассказать Карцеру о своём «подгорном мире». А потом ещё и потащил показывать арсенал. Карцеру мало что когда-либо рассказывали. И за всю жизнь у него накопилось немало вопросов к миру, на которые просто некому было отвечать, так как всякие разговоры в тюрьме были воспрещены, а потом, ещё из за неразговорчивости покойников. Вот почему его общение с Ваймсом, к примеру, состояло из такого количества вопросительных фраз. Его быстрый ум приспособился отвечать на все вопросы, но говорить с другим человеком… или гномом. Когда оба собеседника живы – это совершенно иное.
Арсенал не разочаровал. В смысле оружие в нём было старым, ржавым и, в основном, уже не годилось для эксплуатации. Если бы кому-то пришло в голову ударить кого-то любым из этих древних… приспособлений, то оно развалилось бы, не успев коснуться человеческой плоти. Но Карцер всегда готов был похихикать, погружаясь в общемировую глупость.
Поэтому когда гномы вновь нашли камень и катапультировали его в сторону своих оппонентов, а камень вместо вражеского замка улетел в пропасть, Карцер внёс некое предложение.
Они с Матушкой Ветровоск уже собирались улетать, как из соседнего замка прибежал гном с воплем:
- Поросячья постелька вывалилась!..
Это означало, как объяснила Карцеру Матушка, что после рождения детёнышей, которых бывает до дюжины и больше, свинья продолжает тужится, и выталкивает наружу матку, вместилище поросят – которую тут называют «поросячьей постелькой».
Мимо пролетел вооруженный до зубов гном, зацепился кольчугой за шпиль и повис, ругаясь и болтая в воздухе конечностями.
Матушка не обратила никакого внимания на возобновления военных действий.
Свинья неподвижно лежала на боку, и из её… э… нижнего отверстия свисала чертовски длинная кроваво-красная… штука. У длинного ряда сосков толкались и пихались дюжина малюсеньких поросят, розовых в коричневую крапинку. Они обиженно и недоумённо верещали – как завзятые выпивохи у закрытого бара.
Осмотрев свинью, Матушка потребовала у хозяина две пинты пива и три килограмма сахара.
Страдальческое похрюкивание сменилось блаженным, когда свинью напоили пивом. Она перестала тужится и успокоилась. А матка посыпанная сахаром несколько уменьшилась в размерах, ибо сахар вытянул лишнюю жидкость.
Далее Матушка предложила Карцеру вправить матку. Делать это надо было вручную. А, так как свинья лежала, Карцеру предстояло лечь позади неё, окунувшись в навоз по самые уши. Но это было не самое плохое. Оказалось, что запихнуть матку обратно, всё равно, что вдеть сардельку в игольное ушко. Карцеру тут пригодились свойственные преступнику, безрассудная отвага и хладнокровие.
По мнению Карцера это было хуже, чем возня с троллями и дохлыми ягнятами. Водворить скользкую кровоточащую матку на место удавалось немногим. Но Матушка не сказала ему об этом. Вместо этого она подлила метафорического масла в огонь, небрежно обронив:
- Начало лета неправильное время, чтобы резать свинью, - задумчиво промолвила Матушка. - Да и поросята погибнут, - и в ответ на взгляд Карцера, добавила: - Они слишком маленькие, чтобы обойтись без материнского молока.
Лёжа в вонючей жиже, состоящей из навоза, крови и околоплодных вод, с рукой по плечо уходившей в недра свиньи, Карцер пытался отдышаться. Матка выскальзывала из рук, всё тело налилось свинцовой тяжестью, будто его долго били дубиной. Прошло уже более двух часов, а кровавая груда не продвинулась ни на дюйм.
Некоторое время он полежал, уткнувшись лбом в каменный пол. Карцер никогда не сдавался. Дело было даже не в гордости. А в… страхе. Нельзя допустить, чтобы страх победил. В этом для Карцера и заключался смысл жизни.
Но настоящий ужас у него вызывали замолчавшие поросята. Они просто молча лежали в своём ящике и, казалось, сморщивались прямо на глазах.
Карцер поднял глаза, блестевшие с перемазанного кровью и навозом лица, и посмотрел на Матушку Ветровоск. Он готов был уже сдаться, как вдруг матка стала исчезать, уменьшаясь на глазах. Карцер не мог поверить. Матушка Ветровоск, оттолкнув его, бросилась к свинье, зашить отверстие, чтобы всё это не вывалилась обратно.
Поросята, попробовав материнского молока, ожили, и теперь дружно чавкали и чмокали, возлежа под боком у довольно похрюкивающей свиньи.
- Неплохая работа, - сдержанно похвалила Матушка, не став упоминать, что вправление матки у свиньи обычно заканчивается неудачей.
***
Заправившись пивом, и кое-чем покрепче, небольшая толпа тех из уроженцев Ланкра, которых Матушка Ветровоск иначе как бездельниками не называла (Нянюшка Ягг назвала бы «наш (имя в уменьшительно-ласкательном варианте)»), двинулись в импровизированный поход.
Матушкин домик окутывала сонная атмосфера, не предполагавшая в этот солнечный день ни нашествия людей с вилами и факелами, ни другого, сколь-нибудь шумного явления.
В ответ на вежливый стук в дверь – а вдруг ведьма окажется дома. К ужасу деревенских, дверь открыл сам анк-морпоркский убийца. И он был страшен: в крови и навозе, глаза блестят безумной радостью. Он оглядел собравшихся и ухмыльнулся от уха до уха.
***
Буквально в тот же день патриций прочёл полученную от Матушки Ветровоск депешу. Она гласила: «На ниво вышли пасиляни свилами ипацарапали иму нос. Ноон их неубил. Оним улыбнуся иани разбижались».
