Глава 3Глава 3.
Когда все разошлись, была почти полночь. Джордж с подругой отправился в свою квартиру, которая находилась над его магазином, Билл и Флер вернулись к себе в коттедж, оставив малышку Мари на попечении дедушки и бабушки, которые были этому невероятно рады. Перси поднялся наверх в свою старую комнату. Гарри и Джинни уединились в ее бывшей комнате, чем вызвали легкое недовольство миссис Уизли. Рон, прочитав, наверное, с дюжину сказок неугомонной племяннице, и, наконец, уложив ее, спустился вниз.
В гостиной царил полумрак, ее освещали только языки пламени, танцующие в камине. Когда он вошел, то не сразу понял, что в гостиной не один, но потом, краем глаза заметив движение у окна, увидел Гермиону. Она стояла, всматриваясь в сад, ее тонкие пальцы скользили по стеклу.
Он знал эту ее привычку. Еще в Хогвартсе, он иногда заставал ее в общей гостиной после отбоя за тем, что она вот так, как сейчас, рисовала что-то ведомое только ей на оконном стекле. Она говорила, что таким образом никто не сможет оценить ее неспособность к рисованию, зато она сама может выразить себя в этом полностью. Он только посмеялся над ней.
Позже он и сам перенял у нее эту привычку водить пальцем по прозрачной поверхности, представляя, как под подушечками пальцев рождаются цвета, тени, фигуры. Они сидели рядышком на широком подоконнике в ее гостиной, угадывали узоры друг друга и целовались. А потом, на ковре перед камином в той же гостиной, он и она уже рисовали узоры на коже друг друга, запечатлевая их прикосновением рук и губ…
Он оторвался от воспоминаний, вновь посмотрел на девушку у окна и подошел ближе… Ее волосы тяжелыми волнами спускались по спине, и у него возникло желание прикоснуться к ним, провести по ним рукой. Повинуясь безотчетному порыву, он поднял руку, но в этот момент Гермиона, видимо почувствовав его присутствие, обернулась. Он отступил: слишком близко она оказалась. И успел заметить, как расширились у нее зрачки, когда она поняла, кто перед ней.
- Рон? – в ее голосе был испуг и недоумение.
- Извини, не хотел тебя напугать…
Она отошла от окна и села в кресло перед камином. Лицо ее оказалось скрыто полумраком, а вот руки, освещенные пламенем, нервно теребили рукава свитера.
- Я жду твою маму, она собирает мне еду с собой… Боится, как бы я не умерла от голода, - в голосе Гермионы слышалась усмешка, но слова звучали тепло.
- Знаменитые пирожки?
- Наверно, - откликнулась Гермиона.
Они замолчали. Было неловко. И было еще более неудобно чувствовать эту неловкость в ее присутствии. Он не выдержал.
- Гермиона?
- Да?
- Не могли бы мы...?
- Не могли бы мы что, Рон?
- Не знаю… Просто как-то странно…
- Странно?
- Да. Мы знаем друг друга столько лет, а сейчас словно чужие…
- Мы не чужие.
- Нет?
- Нет.
- Но тогда…
- Что тогда?
- Гермиона, ты так и будешь продолжать отвечать вопросом на вопрос?
Девушка встала и подошла ближе к огню, слегка опершись на каминную полку.
- Я не понимаю, что ты от меня хочешь услышать, Рон. Все, по-моему, было решено в тот вечер, когда ты решил уйти, уехать… - она, не отрываясь, смотрела на языки пламени и говорила так, как будто обращается к ним.
- Но… - Рон не нашелся, что сказать.
- Тогда ты просто и незатейливо объяснил, почему мы не можем быть вместе… Я выслушала тебя и постаралась понять. Ты предложил остаться друзьями, я оценила твой жест… Чего еще ты от меня ждешь?
Она даже не взглянула на него.
А он ждал многого. Еще тогда - в тот вечер, в ее гостиной. Ждал, что она возразит, остановит, попросит остаться, скажет, что он не прав. Но она не попросила остаться, не остановила, не возразила, лишь молча выслушала, покусывая губы, безразлично и холодно ответила «да» на его предложение остаться друзьями… и все. Потом повисло тягучее, душное молчание, и он ушел, тихо притворив дверь в ее квартиру.
А сейчас ему хотелось подтверждений. Пока он находился в Австрии, он столько всего передумал, что иногда ему казалось, что он ошибался, что она любила его, а вовсе не жалела, как он думал. И тот подслушанный им разговор ничего на самом деле не значил.
- Когда я говорил, что хочу остаться друзьями, я имел в виду, что…
Она не дала ему закончить.
- Я знаю, что ты имел в виду. Гарри…
Он совсем не это имел в виду, но кивнул.
- Не переживай за это, Гарри все понимает. Что же касается меня, то я не могу сказать тебе, что все будет как раньше, до того как…- она запнулась, но потом продолжила. – Но думаю, мы справимся. Мы - взрослые люди, все понимаем. Со своей стороны могу пообещать, что ничто из прошлого не помешает мне общаться с тобой.
Она говорила так, как будто втолковывала маленькому ребенку очевидные вещи.
Он словно наткнулся на стену, и это было больно. Даже несмотря на то, что он сам сделал все, чтобы эту стену создать.
Он справился с голосом и сказал:
- Со мной тоже не будет проблем.
- Ну, тогда и говорить не о чем, - произнесла она. - Я пойду, потороплю миссис Уизли.
Скользнув по нему невидящим взглядом, она вышла.
Он сел в кресло, которое только что занимала она. Вот и все. Надежды и мечты, пусть наивные, глупые, безосновательные, рассыпались в прах. Она не скучала, не переживала. Он, уйдя, действительно оказал ей тогда услугу. Она получила свободу от него. Она не жалеет. Что ж, тем лучше…
Из коридора доносились взволнованный голос матери и спокойный - Гермионы. Он прислушался. Мама и Гермиона о чем-то спорили.
- Гермиона, уже поздно, тебе лучше переместиться домой по каминной сети, - говорила мама. - Куда ты пойдешь сейчас одна?
- Молли, миссис Уизли, я хочу прогуляться. Погода прекрасная, а я все время провожу в помещении, мне нужен свежий воздух. Вы ведь сами это говорили!
- Но я не имела в виду, что ты будешь гулять по городу на ночь глядя. Это не безопасно, не упрямься, деточка.
- Миссис Уизли, не беспокойтесь, я аппарирую к "Дырявому котлу" и немного прогуляюсь...
- Гермиона, я не отпущу тебя одну. Я позову Гарри, - но тут же передумав, мама предложила другой вариант. – Нет, лучше Перси… Жаль, что Артур уже лег…
- Нет, - непререкаемым тоном сказала Гермиона. – Этого еще не хватало, кого-то будить, звать… Я прекрасно доберусь сама. Все. И не волнуйтесь, я уже большая девочка.
Затем послышалось шуршание ткани одеваемого плаща, слова прощания. Входная дверь открылась и закрылась. Рон услышал как мама, ворча, направилась на кухню.
Недолго думая, Рон вышел из гостиной, пересек коридор, схватил маггловскую куртку отца и, никем не замеченный, покинул Нору.
*****************
Гермиона, преодолев калитку, вышла на проселочную дорогу. Отсюда можно было аппарировать, но она решила немного пройтись и подумать. Разговор с Роном тяжелым камнем лежал у нее на душе. Интересно, а сколько времени должно пройти, чтобы она без тоскливой боли в сердце могла вспоминать тот их последний вечер. Видимо, даже вечности будет мало, раз ее усилия на протяжении всех этих лет прошли впустую.
Луна освещала дорогу, выстланную опавшими листьями. Недавно прошел дождь, воздух был влажный, освежающий и теплый. Начало сентября.
Она всегда очень любила это время. Потому что школа, потому что дожди еще теплые, потому что листва на деревьях приобретала восхитительные оттенки, потому что воздух становился прозрачно-звенящим. Вот и сейчас было приятно шагать по мягкому ковру, заглушающему любые звуки, вдыхать запах влажной земли и пытаться не думать, стараться отрешиться от всего, что было, и того, что будет.
Она чуть было не сорвалась сегодня, высказав Рону все, что думала о его уходе, о его неожиданном отъезде, о его предложении остаться друзьями. После того, как за ним закрылась в тот вечер дверь, в ней что-то сломалось. Она думала, что с таким надломом в сердце люди долго не живут. А оказалось, что живут и мучаются, каждый день ступая по осколкам.
Она на удивление отчетливо помнила все события, которые предшествовали и сопровождали его уход.
К тому времени они были вместе практически четыре года. После окончания войны она экстерном закончила седьмой курс и поступила в университет Магии и Волшебства, сразу готовясь по трем специальностям: чарам, арифмантике и трансфигурации. Ее родители, вернувшись из Австралии и придя в себя от потрясений, подарили своей умнице-дочке квартирку в одном из спальных районов Лондона, куда она и перебралась еще во время учебы в университете.
После окончания вуза у нее была масса предложений по работе, но она выбрала аналитический отдел, который входил в состав ведомства по охране магического правопорядка. В этом же отделе работали и Гарри с Роном после Школы Авроров. Аврорат был также в юрисдикции этого правоохранительного ведомства. Они часто пересекались по работе, что очень нравилось всем троим - как в старом добром Хогвартсе!
В отличие от Гарри с Джинни, которые оформили свои отношения спустя год после войны, как только Джинни окончила школу, Рон и Гермиона не спешили с этим. Их все устраивало.
После того как у Гермионы появилась своя квартира, Рон практически не жил в своей комнате в общежитии, которую за ним сохранили и после окончания Школы. Они много времени проводили вместе: гуляли по городу, ездили на выходные к морю, навещали и ее, и его родителей.
Конечно же, они ссорились, ругались, хлопали дверьми друг перед другом, но все равно были счастливы, а часы их примирения были не менее горячими, чем их ссоры.
Все стало меняться, когда Гермиона неожиданно получила повышение, став старшим аналитиком. Работы прибавилось, собственно, полевыми разработками она стала заниматься мало, соответственно, и с Роном стала видеться меньше.
Она часто приходила далеко за полночь, задерживаясь на работе. Как признавала Гермиона сейчас, Рон проявил в тот период немыслимое терпение. Он ждал ее после работы и, так и не дождавшись, засыпал на диване в гостиной. Он заглядывал к ней в отдел и зачастую единственное, что получал - легкий поцелуй на ходу и ее извиняющийся взгляд. Они переносили походы в кино, поездки за город сначала на «другие выходные», потом «на следующий месяц», а потом, по выражению Рона, «на неопределенный срок».
Она очень старалась, чтобы работа не мешала их отношениям, уходила пораньше, когда это было возможно, готовила маленькие домашние «пикники» перед камином, но этого было мало. Их рабочие графики не совпадали, поэтому зачастую ее усилия были напрасны. Рон стал все чаще раздражаться, Гермиона, устававшая на работе, тоже вспыхивала, как спичка. И их ссоры переставали быть игрой, всегда заканчивающейся примирением.
Последней каплей стала ревность Рона, которая вместе с его чувством неуверенности в себе была просто разрушительной. Он злился, когда встречал ее в коридорах министерства с кем-нибудь из коллег мужского пола, а поскольку практически все, с кем она работала, были мужчины, то это случалось очень часто. Он непрестанно допрашивал ее о том, с кем она так задерживается на работе. Любое упоминание Гермионой мужского имени в разговоре заставляло Рона хмуриться.
В пылу ссор в его словах проскальзывало то, что если он ее не устраивает, то ей лучше сообщить об этом сейчас, что жалости к себе он не потерпит, и если она рядом с ним из-за привычки опекать сирых и убогих, то он не домовой эльф. Она обижалась, плакала. Он просил прощения и умолял не принимать его слова всерьез. Она как могла пыталась убедить его в том, как он не прав, но этот нескончаемый марафон по убеждению Рона Уизли в том, что он был и будет единственным для нее, изматывал Гермиону иногда больше, чем работа.
Она любила его и понимала, что необходимо спасать ситуацию, которая затягивала их, как болото, в омут склок и скандалов. Но что конкретно предпринять, она не знала.
В тот раз он, так и не дождавшись Гермиону дома, направился к ней в отдел и застал ее за обсуждением какого-то рабочего проекта с коллегой – Джереми Каллагеном. На что тогда так отреагировал Рон, для Гермионы до сих пор было загадкой, поскольку ничего предосудительного они не делали. Рон наговорил ей кучу гадостей о том, что ему осточертело приходить в пустой дом и ждать ее. Что ни одна уважающая себя девушка никогда бы не позволила задерживаться на работе до такого часа и вести себя таким неподобающим образом. Что ему надоели ее смехотворные попытки объяснить, где она проводит вечера и с кем. Она пришла в бешенство от всего, что услышала в свой адрес, но не успела никак отреагировать, потому что Рон, произнеся все это, пулей вылетел из кабинета, оставив ее полыхать бессильным гневом.
Он пропал на целую неделю. О том, где он, не знал никто, в том числе и члены его семьи. Он не появлялся ни в общежитии, ни дома, ни на работе. В конечном итоге к его поискам был подключен Гарри. Сначала она не волновалась, полагая, что Рону полезно побыть одному, как говорила Джинни - «перебесится и вернется». Но потом появилась тревога, а к концу недели Гермиона совсем извелась. Она помнила разговор, который состоялся между ней и Гарри в ее квартире. Он, после очередной неудачной попытки обнаружить Рона, зашел к ней, чтобы сообщить новости, а точнее, проинформировать об их отсутствии.
Они сидели на кухне друг напротив друга.
- Гарри, ты думаешь, с ним все в порядке? - спросила Гермиона после того как выслушала друга.
- Очень на это надеюсь, потому что тогда, когда он вернется, я сразу смогу начать вправлять ему мозги, - ответил Гарри.
- А он вернется? – Гермиона задумчиво провела пальцем по краю своей чашки.
- Конечно, куда он денется…
Они помолчали.
- Ты думаешь, так будет всегда?
- Как именно - «так»?
- Ну, его ревность, недоверие, упрямство и неуверенность в себе, - Гермиона устало потерла глаза.
- Ну, упрямство – это черта всех Уизли, вот хотя бы взять мою супругу для примера. Вчера Джинни…- однако, заметив, что Гермиона и не думает реагировать на его попытку сменить тему, Гарри бросил это занятие. - Я не знаю, Гермиона. С Роном никогда не можешь быть уверен в том, как он поступит. Он может вести себя как последний засран…- Гарри осекся, поймав взгляд Гермионы. – Как последний идиот, но в тоже время он может быть самым великодушным и верным другом на свете.
Гермиона встала и принялась мыть чашки. Гарри встревожено наблюдал за ней. Закончив с посудой, Гермиона выключила воду и, опершись о край раковины, не поворачиваясь к Гарри, заговорила.
- Иногда я не уверена в том, что хочу его возвращения, Гарри…
- Гермиона, ты ведь это не серьезно?
- Серьезно, черт возьми, еще как серьезно! - гневно воскликнула девушка, ударив крепко сжатым кулачком по краю мойки.
- Я устала, Гарри. Мерлин! Как же я устала от этих бесконечных перепалок, недомолвок! Мне иногда кажется, что я так больше не выдержу. И я действительно так больше не могу! Он словно испытывает мое терпение. Я понимаю, что не идеальна, но он… - в ее голосе послышались слезы. - Он… Он делает все, что только ухудшает ситуацию. И мне начинает казаться, что было бы лучше, если бы мы расстались и перестали мучить друг друга. Он делает мне больно, эти подозрения сводят меня с ума. Как будто я заслужила! Намеренно или нет, но он своим поведением превращает мое существование в ад. Понимаешь? Как он может так со мной..?
Гермиона замолчала, переведя дыхание и пытаясь справиться с наворачивающимися слезами.
- Но ты ведь так по-настоящему не думаешь, Гермиона?
Повисло молчание. А потом…
- Нет, - всхлипнула она. – Ведь я не смогу без него, ведь без него я… Я… Я люблю его, Гарри, как никого на свете. Он самый близкий, родной мне человек. Без него я просто не представляю своего будущего, и так было, как мне кажется, всегда. Его руки, его голос, одно его касание - и я таю, желая раствориться в нем вся без остатка…
Гарри смущенно кашлянул. Но Гермиона даже не заметила этого. Ее плечи тряслись от рыданий. Гарри подошел к ней сзади и обнял.
- Ну-ну, - он погладил ее по непослушным волосам. - Не стоит так убиваться. Все наладится, вот увидишь. Он позлится, позлится, а потом вернется и будет просить прошения. Он любит тебя… Ну же, Гермиона, ну, не плачь…
Она повернулась к нему лицом и, уткнувшись ему в грудь, едва слышно проговорила:
- Только бы с ним ничего не случилось…
Они долго вот так стояли посреди кухни, обнявшись.
На следующий день вернулся Рон. Он пришел поздно вечером, сам открыл дверь в квартиру. Она сидела на подоконнике в гостиной, поджав под себя ноги, и смотрела в окно. Заслышав его шаги, она только повернула голову в его сторону и молча смотрела, как он преодолевает расстояние между дверью и окном.
Он сел на стул прямо напротив нее и, устремив свой взгляд на колени, произнес:
- Нам надо поговорить.
- Говори…
Он поднял на нее глаза. Его, видимо, удивил тон, каким она ответила. Но она не желала облегчать ему задачу, чтобы он там ни решил. Он тяжело вздохнул, расправил плечи и заговорил.
То, что он сказал тогда, Гермиона помнила до сих пор слово в слово. Рон говорил очень спокойно, разумно, обоснованно и совсем на себя не похоже. Но тогда Гермиона могла думать только о том, что с каждым его словом умирает частичка ее сердца.
Он говорил о том, что больше так не может, что его ревность переходит все границы, что он не может доверять ей как прежде, и этот факт сводит его с ума. И, наконец, что он не хочет больше портить ей жизнь, что он устал, и им нужно расстаться. Он сказал, что так будет лучше. Им обоим. И предложил ей остаться друзьями.
Пока он говорил, она смотрела на него, ни разу не прервав. Когда он закончил, она продолжала молча смотреть ему в глаза. Он смутился и спросил, согласна ли она. Она только сказала: «Хорошо». Он кивнул.
Затем Рон сообщил ей о том, что через два дня уезжает на стажировку. В Австрию. Так тоже будет лучше, говорил он. У них будет время все осознать.
Она, кажется, пожелала ему удачи. Повисла почти осязаемая кожей тишина. Потом он ушел, очень тихо прикрыв за собой дверь.
А она сидела всю ночь напролет на кухне, пила остывший чай и слушала как ди-джей волшебной радиостанции поздравляет всех с приходом весны, поры влюбленных.
Утром она отправилась на работу и ни с кем не говорила о произошедшем. Даже с Гарри.
Она долго приходила в себя. Сначала она дико злилась на него, сожалея только о том, что он уехал, и она не может придушить его голыми руками. Потом она злилась на себя за то, что так долго не в состоянии избавиться от мыслей и воспоминаний о нем. За то, что все это время в ней жила надежда, что он все-таки вернется. Не выдержит и вернется.
На людях она держалась очень спокойно. О том, как ей было плохо, знали только Уилл, да Гарри с Джинни, к которым она иногда приходила. Тогда Гермиона сидела на кухне, сжимая в руках чашку с остывающим чаем, и молчала. Они ничего не спрашивали, не вмешивались, и она была им благодарна. Каких бы то ни было слов сочувствия она бы не вынесла.
Плакала она только раз, и свидетелем ее срыва был Джордж. Она тогда заглянула в Нору для того, чтобы передать мистеру Уизли обещанные маггловские батарейки. Но дома никого не оказалось, и она решила остаться и подождать хозяев, понимая, что миссис Уизли не оставила бы Нору совсем без присмотра на долгое время. Она прошла на кухню и тут, на спинке стула, заметила старый поношенный свитер Рона, в котором он обычно играл в квиддич, когда собиралась семейная команда. Она провела рукой по теплой вязи, и тут у нее что-то оборвалось внутри. Так долго сдерживаемые эмоции хлынули наружу в виде нескончаемого потока слез. Она буквально рухнула на стул и, уткнувшись в свитер, плакала, плакала, плакала… Потом она почувствовала на своей голове чью-то руку, которая гладила ее по волосам и успокаивала. Думая, что это миссис Уизли Гермиона разревелась пуще прежнего. Но когда, слегка успокоившись, она подняла голову, то увидела, что это Джордж. Он ничего ей не сказал, просто ободряюще улыбнулся и предложил выпить по чашке чая. Он ни о чем ее не спрашивал, только когда она уходила, он слегка сжал ее руку и сказал: «Он вернется, Гермиона. Дай ему время, и этот болван вернется».
Но Рон не вернулся ни спустя месяц, ни спустя год, ни после окончания стажировки. Она не отчаялась, нет. Это было не в ее характере. Поразмыслив на холодную голову, она смирилась. Это было его решение, он сделал выбор. Он ушел. Значит, так ему было нужнее, проще, легче. А раз так, то она его решение принимает и не оспаривает, как бы трудно ни было. В конце концов, он имеет право жить, как ему хочется, и если ему лучше без нее - так тому и быть. Правда, решение разума с трудом уживалось с переживаниями сердца. Но ведь она была Гермионой Грейнджер.
В один прекрасный момент до нее дошло, то что все это совершенно бесполезно. Что чадящая в ее душе надежда, что Рон вернется, совершенно напрасна. Что попытки цепляться за несбыточные мечты ни к чему хорошему не приведут. И она запретила себе об этом думать, запрятав свои переживания на задворки сознания, которые теперь прорывались лишь в моменты крайней усталости.
Гермиона заметила, что уже вышла за пределы деревни, и аппарировала к «Дырявому котлу», оттуда она вышла на освященные улицы Лондона. Под ногами все искрилось и переливалось, в лужах отражались огни вывесок, фонарных столбов и проезжающих мимо редких уже в это время суток машин. Она не стала садиться на автобус, потому что от волшебного паба до ее дома было рукой подать. Когда Гермиона подошла к своей парадной двери, у нее возникло неосознанное ощущение того, что за ней следят. Оглянувшись вокруг и ничего подозрительного не заметив, она вошла в подъезд.
***********
Рон нагнал ее практически сразу, Гермиона не успела еще даже пройти весь забор, окружающий их сад. Он шел за ней на приличном расстоянии, решив, что только проследит, что она добралась благополучно. Зная, что будет, если она его обнаружит, он применил все навыки скрытого слежения, каким его когда-либо обучали.
Но потом расслабился. Гермиона была настолько погружена в свои размышления, что не замечала ничего вокруг. Какая беспечность! Его беспокоила аппарация, потому что она могла передумать и переместиться куда-нибудь в другое место. Но ничего неожиданного не произошло. Аппарировав вслед за ней, он увидел, как она входит в «Дырявый котел». Потом они шли пешком по ночному городу. Она шла, положив руки в карманы плаща, разглядывая лужи на тротуаре. Ему показалось, что она что-то почувствовала у самого подъезда, и поспешил раствориться в тени соседнего дома, наблюдая, как она, оглянувшись, зашла в подъезд. Рон отлично помнил, где находятся окна ее квартиры. Подождав какое-то время и уже начав волноваться, он, наконец, увидел, как в гостиной зажегся свет. В проеме освещенного окна появился ее силуэт, а потом… Потом там же показался силуэт мужчины. Мужчина подошел ближе и протянул Гермионе руку, словно приглашая на танец... Рон отвел глаза от разворачивающегося перед его взором театра теней… Он не хотел этого видеть, знать… Знать, что она…
Он перевел взгляд на улицу перед домом и заметил, что вовсе не одинок в подглядывании за чужой жизнью. Какой-то мужчина, полностью закутанный в плащ, не отрываясь, следил за окнами Гермионы. Или ему это показалось?
- Эй! - окликнул незнакомца Рон.
Человек заметно вздрогнул, оглянулся на Рона, и тут же с легким хлопком аппарировал…
