Глава 3Гермиона пригладила мантию, поправила волосы, вздохнула и, взяв пригоршню летучего пороха, громко крикнула:
— Малфой-Менор, покои Драко Малфоя!
И прежде, чем изумрудное пламя поглотило ее, успела выдохнуть:
— Вот дура...
Драко не обратил внимания на мелькнувшую вспышку, что исказила свет в комнате. Кто-то прибыл через камин. Опять к матушке гости... милые дамы любят пользоваться именно его камином — высоким, с мягкой подножкой у выхода, безукоризненно чистым — сажи и пепла в нем нет, потому что Драко камином не пользуется... очень удобный портал, в общем. Он перелистнул страницу книги, которую он читал, сидя в глубоком удобном кресле, стоящем спиной к камину. Надеюсь, мамина подруга, в очередной раз проникнувшая со свежей сплетней в Малфой-Менор, не заметит его за высокой спинкой кресла.
Драко было вновь увлекся чтением, но странные звуки за его спиной, такие как притоптывание ногами, судя по грохоту, обутыми в тяжелые удобные башмаки, небось, еще и подбитые железом; звук, похожий на встряхивание; шорох мантии; треск пополам с приглушенным: «Ах ты! Ну что такое...», заставили его резко захлопнуть книгу и развернуться вместе с креслом.
Его взору предстала взбудораженная Гермиона, стоявшая к нему спиной и силившаяся распутать прядь волос, которая зацепилась за одну из металлических загогулин над порталом камина.
Она не видела его в кресле — она решила, что в комнате никого нет, и потому испуганно подпрыгнула, когда изумленный Драко громко вопросил:
— Что ты тут делаешь?
Мерлин!
Гермиона рванула прядь, порвала ее, ойкнув, прыжком обернулась к Драко и вскинула палочку. Она еще не отвыкла при резком движении сразу метать заклинание в ответ.
Мало кто уже привык.
Несколько минут напряженной тишины.
— А ты — что? — хмуро сказала Гермиона, мысленно отвесив себе пинка за такое глупое высказывание.
Драко отложил книгу и с любопытством спросил:
— Что я делаю в собственном доме? В высшей степени оригинальный вопрос...
Он помолчал.
— Давай решим: я делаю вид, что вежливо пригласил тебя в гости, а ты делаешь вид, что очень рада меня видеть и опускаешь палочку. Ну, договорились?
Гермиона вскинула подбородок и поспешила спрятать палочку. Она пришла по делу и хотела говорить на своих условиях. А Малфой с первых же секунд перехватил инициативу. Не бывать этому!
Она прошла к небольшому круглому столику, целиком вырезанному из черного дуба. Столешница была выложена мозаикой из кусочков древесины различных пород деревьев, и складывалась картинка, изображающая сцену средневековой охоты — охотники в камзолах с пышными рукавами на взмыленных конях травили поджарыми борзыми великолепного оленя.
Отодвинув стул с высокой удобной спинкой, Гермиона вытащила из мантии письмо, села, положила конверт на стол и испытывающе уставилась на Драко.
Он внимательно наблюдал за этой демонстрацией характера. Должно быть, так уж повелось: при их встречах, а тем более при встречах на враждебной территории, подобное показывать. «Что делать, я круче, а к тебе пришел, потому что нужда заставила помощи просить, а так я б лучше утопился!». Демонстрация силы. Как при встрече двух орангутангов. Или двух претенденток на корону «Мисс мира».
— Слушаю тебя, Грейнджер.
— Уизли.
— Начинаем заново?
— Тебе так скучно жить, что ты любые разговоры начинаешь с хамства? Неудивительно, что Астория...
— Тебе так скучно жить, что ты решила оставить сегодня своего веснушчатого мужа, дабы почтить мою скромную обитель своим присутствием? — спокойно перебил ее Драко.
Гермиона поджала губы. Зря она сюда пришла. С этим заносчивым га...
— Грейнджер, ты что, зря сюда пришла? — спросил Драко, рассматривая свои ногти. — Давай оставим все же красивые пакости, которые мы так любим друг другу говорить, и ты скажешь, в чем дело?
Гермиона вскинула на него глаза. Последнюю неделю, после бессонных ночей, проведенных в мучительных раздумьях о том, что там делает Рон, лицо ее несколько осунулось и оттого стало более одухотворенным. Глаза казались все время грустными и потому еще более прекрасными. Драко как-то странно смотрел на нее. Какая-то мысль заставляла его ощущать неуверенность и неясное беспокойство.
— Ты оставил у меня письмо. Для меня... Я разобралась с этим делом. Братья действительно оказались аферистами. Там, в письме, была копия постановления поверенного семьи Малфой о передаче имущественных прав на «Кленовые качели» леди Корделии. Мне не интересно, зачем ты это сделал. Верно, это как-то связано с твоей женитьбой на Астории. Иначе письмо бы не попало ко мне. Возможно, мне стоит тебя поблагодарить — это действительно очень благородный поступок. Возможно, благодарить тебя не за что, потому что ты мог действовать исключительно в меркантильных целях. Я пришла не за этим, — Гермиона умолкла.
Через некоторое время Драко вздохнул:
— Что ж, многообещающее начало. Думаю, нас ждет длинная увещевательная беседа, — он уперся ладонями о подлокотники кресла, гибко поднялся и направился к высокому бару-серванту.
— Ты что предпочитаешь? Джин, херес, ликер, огневиски?
— Ничего. Малфой, я вовсе...
— А я, пожалуй, выпью бренди. Ты точно не будешь?
— Глоточек.
Драко бросил на нее быстрый взгляд, хмыкнул и налил в пузатый бокал бренди и Гермионе.
Поставив его перед ней, он медленно обошел ее, сел на стул и проникновенно сказал:
— Давай, Грейнджер, начистоту. Зачем пришла, что случилось? Не нужно мне рассказывать о конверте, о моем «благородном поступке», о связи с оным Астории. Как, кстати, у тебя с ней? Заставила ее уверовать в мою исключительность? Так вот, не нужно все это мне рассказывать, потому что рассказываешь ты, в основном, себе самой. Оправдываешься. Ищешь повод для своего прихода. А причина... Причины ведь нет, правда? Ты пришла сюда, потому что некуда было больше идти. Тебя что-то мучает... или ты накручиваешь себя, чтобы мучиться. Ты не знаешь, что делать, а поговорить тебе не с кем. Твой муженек не поймет, а дружок Потти в лучшем случае разорется и, размахивая волшебной палочкой, побежит сокрушать твоих обидчиков, а в худшем — вообще не обратит на тебя внимания. У такого доблестного аврора столько просителей, где ж в их хоре твои жалобы расслышать. Плохо, когда нет подружки-жилетки, правда, Грейнджер? В общем, считай мою персональную психологическую помощь еще одним пунктом нашей сделки. Я тебя внимательно слушаю, Грейнджер.
Во время этого любопытного монолога Гермиона, прищурившись, смотрела на Драко. Когда он умолк, она не спеша поднесла бокал с бренди к губам, сделала глоток и сказала:
— Какой милый экскурс в психологию. Я, можно сказать, поражена твоей чуткостью, Малфой. Сожалею, но должна сообщить тебе, что ты ошибаешься. Поверь, мне мои проблемы есть с кем обсудить. А пришла я потому что, во-первых, то письмо меня удивило, а, во-вторых, сообщить, что можешь начинать приходить в дом Гринграссов в качестве желанного гостя. Астории ты стал любопытен.
Я преподнесла ей историю о тебе, как о трагичной жертве случайности, о том, что ты принял Черную метку по настоянию отца, который-де является настоящим узурпатором в вашем семействе... хотя кто знает. В общем, таково было твое воспитание. На самом деле в душе ты — храбрый, честный, справедливый человек. Ты хороший, но из-за превратностей жизни и непредсказуемого ее течения вынужден притворяться плохим. Пришло душевное просветление, ты внезапно осознал, в какой пучине нравственного разложения был, и решил выявить миру свои светлые чувства, подавленные жестоким папашей, жестоким окружением и... Ах да, еще приплела подростковые комплексы из-за стремления к постоянному лидерству, которое подавлял Гарри, и психологическую травму от того, что ты на третьем курсе получил от девчонки оплеуху, а сделать ничего не мог.
— Ты и это рассказала?!
— Разумеется. В общем, в душе ты милый и добрый, а твой гадливый характер — это лишь маска, призванная скрывать твой истинный — ранимый, нежный, чуткий — облик.
— О, Мерлин... — простонал Драко.
— Да, именно так я ей тебя подала, — безжалостно подтвердила Гермиона. — А еще добавила, что выйти из душевного мрака ты смог только при встрече с Асторией. То есть, ты влюбился и вот. Она была в счастливом изумлении. Теперь ей тебя жалко и она испытывает благожелательность к тебе. Со своим отцом потом как-нибудь разберешься. Пусть привыкает, что Астория будет смотреть на него косо. Жду твоих аплодисментов.
Драко залпом проглотил свой бренди и закашлялся.
— Скажи, что это неправда...
— Это правда.
— Нет.
— Да, — жестко поставила точку Гермиона. — Ты хотел результаты — ты их получил. Ты очень нравишься Астории. Какими способами я должна была этого достичь, не оговаривалось. Я выбрала этот. Тебе осталась самая малость — соответствовать образу, пока она в тебя не влюбится. Потом можешь становиться самим собой — избалованным, заносчивым, трусливым хорьком. Ну и как тебе мои познания в психологии? А? — с триумфом закончила Гермиона, испытывая невероятное удовлетворение от мысли, что вот она наконец поставила на место этого Малфоя.
Даже самой чуть полегчало.
Драко некоторое время молчал, все так же недоверчиво глядя на нее, затем уголок его рта дернулся вниз, а на лице появилось обычное саркастическое выражение.
Он плеснул себе еще бренди и поднял бокал в честь Гермионы.
— Это забавно. Правда, Грейнджер, мне было весело. Я могу, конечно, в духе беседы, которую мы ведем... это ведь обычная такая беседа. У нас с тобой только такая и возможна. Перепалка, обмен любезностями, каждый хочет доказать, что он тут самый умный и так далее. Короче, в обычном духе обычных наших с тобой бесед... которые и так редки, если честно. Так вот, я могу сказать что-то вроде: «Что, бобер, самая умная?» Или: «Заткнись, грязнокровка!» Что-то в этом духе. А потом ты разорешься, я выйду из себя, и закончится все либо магическим поединком, либо ты по-маггловски съездишь мне по морде и ускачешь через камин. Не хочу. Скучно. Потому ничего ты в этом духе от меня не услышишь. Грейнджер, не обманывай. И не обманывайся. Ты пришла, высказалась, полюбовалась моей перекошенной рожей, позлорадствовала. Тебе полегчало. Поздравляю. Если ничем не могу больше помочь — до свидания.
— Да с чего ты взял, Малфой, что я... — угрюмо начала Гермиона, с каждым новым словом Драко все больше нахмуриваясь.
— Об Астории ты могла рассказать мне в письме, — отмахнулся Драко. — Причем во всех тех же изысканных, полных драматизма выражениях, что ты и применила. Это раз. Заверенное Сенжерденом постановление, что тебе, как ты говоришь, стало интересным... нет. Ты пришла, потому что тебе стало неловко. Оно сбило тебя с толку: «Как же? Неужели Малфой? Да нет, быть того не может...» Ты пришла выяснить мотивы моего поступка. А потом передумала. Потому что собственные неприятности тебя волнуют куда больше. Как и должны волновать. Тебя что-то гложет, и ты от этого сходишь с ума. Поговорить не с кем. Вот ты и пришла сюда. Развеяться, отвлечься от мыслей... видимо, работа уже не прельщает. Тебя, Грейнджер, легко раскусить. У тебя на лице все написано. И морщинка беспокойства на лбу, и круги под глазами, и складка истеричности у краешка губ и, прости, повышенная лохматость.
Гермиона вскочила.
— Знаешь что, Малфой?! — она чувствовала, что к горлу подступает комок слез. — Знаешь что?..
«Что» она так и не смогла придумать, чувствуя тяжелый стук сердца, гнавшего кровь к голове, которая заставляла разум мутнеть, а глаза застилать темной пеленой обиды и гнева.
— Знаешь что... Ты... ты...
— Собираешься уходить? — неожиданно спросил Драко, водя стаканом бренди по столу. Его лицо приобрело странное выражение.
— Да! — крикнула Геримона и резко повернулась, с грохотом опрокидывая стул.
— А знаешь, мама заказала великолепный кенийский кофе. Очень известная старинная марка. Нам редко когда удается заполучить его. Борьба на аукционах за Ruiruiru нешуточная. Кофе, правда, великолепный. Самый лучший, что я когда-либо пил.
Гермиона остановилась на полпути к камину, чувствуя, как тоскливо заныло ее сердце.
Кофе?
Она обернулась.
— Не выпьешь со мной чашечку? — спросил Драко.
И вдруг по-доброму усмехнулся.
Гермиона смотрела на него во все глаза.
Кофе.
Она, ощущая себя, как во сне, медленно подошла к своему стулу, подняла его и села:
— Хорошо. А можно мне в кофе добавить корицу? Никогда не пробовала.
Драко хмыкнул.
— А что, можно. Не очень, правда, скажу я тебе. Сильно на любителя.
Гермиона вымученно улыбнулась.
Разум словно застилал туман, тяжело-тяжело в голове, нет никаких мыслей и эмоций. Словно и не она это вовсе. Словно и нет ее здесь. Не она сидит сейчас на стуле с высокой удобной спинкой в фамильном особняке Малфоев в компании с Малфоем же. И вовсе не она собирается пить с ним кофе с корицей.
Ее нет здесь.
Она с Роном в солнечной Италии.
Драко тем временем позвал:
— Олди!
Хлопок аппарации.
Перед ними появился очень старый и очень сонный домашний эльф, одетый в изношенную грязно-голубую наволочку. Медленно прошаркав к Драко, он поклонился так, что кончики длинных ушей, сплошь заросших пушистыми седыми волосами, что делало их похожими на уши мальтийской болонки, распластались на дизайнерские домашние туфли Драко.
Гермиона выпрямилась. В ее глазах засиял прежний фанатический блеск.
— Два кофе. Тот, что прислал господин Мваи. Добавь при варке корицу.
Олди поклонился еще ниже, почти стукаясь лбом о туфли, с трудом выпрямился и только развернулся, чтобы отойти и аппарировать, как был остановлен соскользнувшей со стула и ставшей возле него на колени Гермионой.
— Здравствуй, Олди. Как поживаешь?
Олди несколько секунд смотрел на нее, явно не понимая, что ей от него надо. Затем оглянулся на Драко.
— Ну, отвечай, что молчишь? — хмыкнул тот, и, закинув ногу на ногу, отвернулся от них, показывая, что больше никакого участия в беседе он принимать не хочет.
Теперь домовик, задрав голову, смотрел на Драко, будто раздумывая над смыслом его приказа.
Гермиона терпеливо ждала.
Домовик, как-то неопределенно икнув, развернулся к девушке и неожиданно густым басом сказал:
— Олди приветствует мисс. Хорошо.
— Как тебе живется в этом доме, Олди? — ласково спросила его Гермиона.
Драко фыркнул.
Олди смотрел на нее застывшим взглядом. Очень долго. Веки его все тяжелели и опускались все ниже, пока не остались видны крошечные щелочки, сквозь которые влажно поблескивали его глаза. Казалось, домовик заснул.
Но как только Гермиона открыла рот, чтобы переспросить, Олди распахнул глазища во всю ширь и уставился на Гермиону своими круглыми, зелеными, как у Добби, глазами-мячами, крайне злыми причем, и рявкнул тем же басом:
— Отлично!
Это было проделано так внезапно, что Гермиона испуганно от него отшатнулась.
Олди вздернул подбородок, окинул ее напоследок презрительным взглядом, развернулся и исчез в воздухе.
Гермиона несколько секунд пораженно смотрела перед собой, потом, опомнившись, стукнула кулачком по полу (без эффекта, впрочем, — пол был застелен роскошным серебристым ковром), поднялась и раздраженно спросила Драко:
— Чем ты его накачал? Или это чары? Он ведет себя так, как будто находится под гипнозом.
Драко принялся барабанить пальцами по столешнице, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. Потом отвел взгляд, украдкой вздохнул и терпеливо начал:
— Грейнджер, ты уж поверь, но ничем. И чар никаких не использовал. Просто ты не нравишься Олди. Он у нас просвещенный домовик, общительный, газеты старые иногда читает, с эльфами из других семей общается. В общем, он тебя знает. И вовсе не одобряет то, что ты силком пытаешься освободить эльфов из рабства.
— Рабство, Малфой! Вот именно! Неужели ты думаешь, что кому-то хорошо, отлично, счастливо пребывать в рабстве?!
— Грейнджер, прошу тебя, слезь уж со своего любимого конька и просто прими наконец тот факт, что на свете существуют вещи, люди, волшебники, эльфы, не согласные с твоей точкой зрения и не считающие себя обязанными признавать твою правоту, в чем бы она ни выражалась. Олди считает, что он не должен быть свободным. Да и многие эльфы, если не все, так считают. Просто прими это и успокойся.
— И Добби так считал, да?! Ты хоть помнишь его, ты...
— Помню, Грейнджер, успокойся. Я помню Добби. Именно с его помощью Поттер забрал у меня Бузинную палочку. Если бы она осталась у меня, все было бы по-другому. Я помню. Тетя Белла убила его.
Гермиона застыла.
Страшное, черное... Вот оно. Оно везде. Он помнит. Она помнит тоже.
Боль.
Его белое лицо. Безумное лицо Беллатрикс. Ее торжествующий,
счастливый взгляд, когда она пытала...
Она помнит.
А Добби... Он их спас. А сам погиб.
Нужно уйти. Сейчас же. Гермиона чувствовала, что ее начинает бить дрожь.
Нужно уйти.
Она подняла глаза и наткнулась взглядом на взгляд Драко. Измученный взгляд. Словно ему больно. Словно ему страшно.
Словно он страдает сейчас, как она.
Гермиона медленно опустилась обратно на стул.
В полной тишине, отвернувшись друг от друга, они сидели до тех пор, пока Олди снова не появился в комнате, неся в руках большой серебряный поднос с кофейником, чашками, сахарницей и молочником, сделанными из тончайшего, белоснежного с синими узорами фарфора.
Поставив поднос на стол, Олди поклонился Драко, и, не взглянув на Гермиону, аппарировал.
Через некоторое время Драко встал, разлил источающий чудесный аромат кофе по чашкам. Придвинул кофе Гермионе.
— Угощайся.
Гермиона, помедлив, осторожно взялась за свою чашку. Черный кофе с легкой пенящейся дымкой. Пахнет... удивительно.
Сделала глоток.
Гадость.
Решительно опустив чашку на блюдце, она отодвинула ее от себя.
Драко усмехнулся.
— Я же говорил. Жаль... кофе этот великолепный. Приказать сварить новый?
— Нет... Нет, спасибо, не нужно.
Драко смотрел на нее поверх своего бокала с бренди. К кофе он не притронулся.
— Пожалуй... — медленно проговорила Гермиона, не сводя с Драко взгляда. — Пожалуй... я лучше допью свой бренди.
Драко ничего не ответил.
Гермиона взяла бокал и сделала из него большой глоток. Жидкость огненным шариком обожгла пищевод. Затем приятно свернулась клубочком в желудке. Гермиона отпила еще. В голове, в душе потеплело, тоскливая тупая игла стала потихоньку растворяться в сердце, руки больше не сжимались в кулаки, не хотелось больше никуда бежать.
Стало почти сносно.
— Скажи, Грейнджер... Скажи, ты вспоминаешь Хогвартс? Иногда... — неожиданно спросил Драко. Его голос почему-то звучал низко. Странно... Странно звучал.
— Да, — ответила Гермиона, поспешно делая еще один глоток. — Часто.
— И что ты вспоминаешь в первую очередь? — Драко смотрел на свой бокал.
— Разное. Очень много событий... очень много переживаний было тогда. Разное приходит на ум.
— А я в первую очередь вспоминаю ваше трио. Идеальное, такое правильное, вечно все и вся побеждающее трио. Я вспоминаю вас.
— К чему ты это? — Гермиона отставила почти пустой бокал. Разговор ее тяготил. Как и ее присутствие здесь. Как и то, что он ...
— К чему? Грейнджер, расслабься, ни к чему, — Драко взглянул на нее. В его глазах читались усталость и раздражение. — Просто я, в отличие от тебя, сейчас сказал правду. Я часто вспоминаю вас. Я вспоминаю то, что между нами было. Между мной и вами, храбрыми, честными гриффиндорскими героями. Я ненавижу эти воспоминания. Но над ними я не властен. Они приходят... и я снова хочу вас убить. А тебя, Грейнджер, в особенности. Забавно, правда? Эти воспоминания... они не дают мне забыть, кто я, а кто вы. И никогда не дадут.
Гермиона смотрела на него, слегка наклонив голову и прикусив губу. Он говорит так... Он говорит искренне. Она не...
Нет, она не испытывает неприятия к этим словам.
Потому что это слова. Слова жестокие, грубые. Зачем он говорит? Нет, это неважно зачем. Потому что...
Потому что тут другое.
Интонация, выражение его лица, то темное и дразнящее, что застыло в его расширившихся зрачках... Волнующее, тягучее чувство вдруг захватило ее душу. Тело пронзила сладкая дрожь.
Что она делает?..
Гермиона рывком поднялась со стула.
— Не смей уходить! — рявкнул Драко.
Гермиона стояла, молча смотря на него.
Она не собиралась...
Не собиралась уходить.
Драко медленно, словно нехотя поднялся со стула и подошел к ней.
— Грейнджер... Грейнджер, ты же врешь. Ты же врешь, когда говоришь, что вспоминаешь разное. Ты вспоминаешь меня. То, что было тогда... Скажи, ты вспоминаешь?
— Да, — почти шепотом ответила Гермиона, скрестив руки на груди, однако ж не двигаясь с места, чтобы отойти от него. — Я вспоминаю и очень жалею о том, что тогда произошло... происходило. И я... Малфой, я не верю, что вообще что-то было тогда. Я не хочу верить.
Драко медленно поднял руку и сжал ее плечо — медленно, сладострастно сомкнул пальцы, описывая ладонью полукруг, так словно хотел одним этим движением заменить
все.
Заменить все то, что он хотел сделать с ней.
— Малфой...
Мурашки от одного его взгляда. Потому и не нужно... не нужно смотреть в его глаза. Такие темные, пугающие... Голодные.
Гермиона сделала шаг назад. Испуганно. Неохотно.
— Я сказал — не смей уходить! — яростно прошептал Драко, притягивая ее назад.
Девушка тут же уперлась ладонями о его грудь. И тут отдернула руки, словно обожглась.
Он правда очень горячий. Не нужно к нему прикасаться...
— Прекрати, — хотела твердо сказать она, но вышло почти жалобно.
Жалобно.
И тогда Драко ее поцеловал.
Поцеловал грубо и неумело, с силой прижимая к себе, будто пытаясь доказать ей или себе, что ничего не было, что он — это он, а она — это она, что ему тошнотворно, отвратительно, отчаянно, больно ее помнить, ее видеть, говорить с ней, целовать ее. Тошнотворно, отвратительно, отчаянно, больно. И так желанно, до безумия, до крика желанно... сейчас желанно. Чувствовать ее, прикасаться к ней, подчинять ее себе. Словно она — его. Словно всегда будет.
Гермиона схватила его за шею, за руку, пытаясь прекратить это, пытаясь оставить пытку... Он делает это. Делает то, что она хочет. Это страшно. Это... нельзя.
Драко сгреб в кулак ее волосы, прогнул ее назад, не прерывая поцелуя. Его чувства... он забыл, что может чувствовать такое. Он не хочет, но он все же чувствует. Такое запретное. Запретное для него и для нее. Остановится... Никогда.
Звон.
В распахнутое окно влетела крошечная, чрезвычайно бойкая на вид встрепанная сова, подлетела к столу, выронила на него большой красный конверт и, не рассчитав траектории полета, шмякнулась об кофейник.
Драко медленно прервал поцелуй. Пальцы Гермионы с силой сжимали его кожу под рубашкой. Она успела расстегнуть ее уже наполовину. Опухшие красные губы, глаза, полные слез, тонкий локон, от пота прилипший к шее…
Письмо, лежавшее на столе, начало тлеть по краям, а потом полностью занялось пламенем.
В комнате раздался взволнованный, торопливый голос:
— Гермиона! Я дурак! Правда-правда, не переубеждай меня. Я понял, что ты чувствовала, когда я вот так взял и уехал в Италию. Без тебя. Ты же все время на работе, вся в делах, устаешь сильно, тебе же скучно там. Мне нужно было уговорить тебя поехать со мной. А я не уговорил. Эммиончик, только ты не ругайся. В общем, я написал твоему боссу и отпросил тебя на недельку. Только не отказывайся, Эммиончик, эльфы подождут. Тут так здорово — солнышко, море, и кухня у них отменная. И капуччино с корицей я пробовал. Знаешь, какая гадость? А вот мороженое в Риме — самое вкусное в мире. Гермиона, приезжай! На метле ты не сможешь, если только Гарри попросить... Маггловский самолет! Гермиона, лети самолетом. Перелет часа два всего, кажется. Я встречу. Эммиончик, пошли с Сычиком ответ. Я тебя очень жду. И люблю. Очень.
Письмо сгорело. На столе остался лежать пепел, на котором весело попрыгивал совенок. Все это время Драко стоял, упершись лбом в лоб Гермионы, и, тяжело дыша, смотрел на нее с отчаянием, безумием, ненужной и немыслимой беспомощностью. Внезапно он с силой оттолкнул ее от себя.
— Проваливай!
Его бледное лицо пошло бордовыми пятнами, глаза лихорадочно блестели.
Гермиона стояла, не шелохнувшись, кусая опухшие от поцелуев губы.
Драко провел ладонью по лицу, почти спокойно повторил:
— Проваливай, Грейнджер.
Гермиона вздрогнула, словно опомнившись, и стремглав бросилась к столу. Схватив Сычика, окунавшего клюв в чашку с кофе, подбежала к камину. Хватая летучий порох, рассыпав его из бронзовой вазы, стоявшей на камине, она сбивчиво крикнула:
— Коттедж «Яблоко»!
И исчезла во вспыхнувшем изумрудном пламени.
Драко не видел всего этого. Он стоял, отвернувшись от камина, держа в руке бокал с бренди. Его пальцы мелко дрожали.
Потом он медленно обернулся.
Нет.
Драко не спеша подошел к своему креслу, развернул его к камину, сел и принялся медленно пить бренди, делая скупые глотки.
Он смотрел на камин. Пустой. Долго.
Пустой.
...Утром Олди разбудил Драко, спящего в кресле. Разбитый бокал лежал на полу возле его ног.
— Доброе утро, хозяин. Госпожа Малфой просит узнать, спуститесь ли вы к завтраку.
— Передай ей, что я уже иду, — ответил Драко, зевнув. Он поднялся, с хрустом разминая затекшие члены.
— Но сначала подготовь все как обычно к утреннему туалету.
Кажется, он уснул прямо в кресле.
Сегодня среда. Грейнджер сказала, что Астория будет рада видеть его в Гринграсс-Менор. Прекрасно. Сегодня он пошлет визитку, а в субботу она, скорее всего, уже пригласит его.
Нужно побывать у Сенжердена. Имущество братьев, их доля в компании «Святое наследие» и земля под строительство дома их бабули. Милейшая бабуля, просто очаровательная, такая живая, непосредственная... так ловко обставить собственных внуков. Малфоям давно нужна была их компания. По-хорошему дела свои они решить не захотели, пришлось действовать по-плохому.
Люблю героев. Грейнджер, ты — герой. Признанный, идеальный, сильный и решительный. То, что нужно. Устранила все его проблемы — идеально, сильно, решительно. Увеличились банковские счета Малфоев порядком... да, порядком, на двадцать тысяч галеонов. Во столько обошелся братьям их крах. И женитьба... несомненно! Он свой шанс не упустит! Женитьба на Астории Гринграсс — самой выгодной партии в Европе.
Он посмотрел на поднос с кофейником, чашками кофе с корицей, сахарницу и хмыкнул.
Все хорошо. Все просто отлично. Он все и всегда делает правильно.
...Царапины на кожаной обивке кресла, оставленные им, когда он наконец понял, что она не придет, что она там — в своем собственном доме, где живет со своим собственным мужем — любимым мужем, живет собственной жизнью. Что она — это она, а он — это он. Разбитый стакан, который он швырнул о пол в безудержном чувстве неприятия этого...
Он заставил себя думать, что ничего не было.
Ничего.
Он поверил в это.
Эпилог
— Эммиончик, знаешь, каких мы завтра с тобой будем на море мидий собирать! Знаешь, как их там много! Ныряешь, а море ласковое, теплое, прозрачное, как воздух. Кажется, ничего нет, только это море и ты. Словно не появилось еще в мире ничего плохого и страшного... словно ничего не было... Ты родился заново. Гермиона, я хочу показать тебе... хочу подарить это. Море и иллюзорное счастье. Это счастье, Гермиона. Точно не было боли, а всегда был свет.
— Рон, обними меня.
— Я тебя очень люблю. Ты знаешь, я тебе редко это говорю... ты знаешь. Ты — мое счастье, Гермиона.
— Обними меня, просто обними и... молчи, хорошо?
— Гермиона...
— Молчи, пожалуйста, Рон, молчи! Обними меня.
— ...Я люблю тебя, Рон. И никогда не отпущу. И ты меня не отпускай, хорошо? Никогда...
__________________________________________________
«Скажи — ничего не было, нет.
Может быть, я поверю в это,
Если будет сказано с верой».
