Глава 3В комнате было очень тихо, так тихо, что это даже мешало - я могла слышать, как скрипит перо, когда я вожу им по бумаге. Периодически раздавалось недовольное уханье совы, которая всё никак не могла дождаться обещанного письма, и бой курантов – свидетельствовало о том, что я просидела над этим клочком бумаги больше двух часов.
Это раздражало.
Впрочем, нет, раздражало не это, а то, что я не смогла вымучить и двух предложений.
Ну как, спрашивается как, спустя полгода, я им скажу о том, что я жива-здорова, что выжила и теперь сознательно прячусь в магловском мире?
Я сердито отбросила ручку в сторону и угрюмо посмотрела на то, как она подкатилась к самому краю стола, но так и не упала на пол.
Последний месяц был просто ужасен: я побывала на приёме у кучи врачей, общалась с докторами наук, переписывалась с тибетским монахом - ответ один и тот же: шрам можно сделать менее видимым, но убрать полностью не получится.
Возможно, - они сказали, возможно, – проведя несколько операций, через полгода каждая, удастся его удалить, но гарантию мне никто не давал.
Одно не дало мне сдаться: никто не сказал категорическое «нет», значит, была надежда.
Но день за днём, неделя за неделей, надежда таяла, как снег на солнце и я, в конечном счете, не выдержала.
Прорыдав весь вечер, всё же заставила себя собраться и, после достаточно продолжительных раздумий, решила, наконец, связаться с друзьями – как бы я не хотела навсегда остаться «мёртвой», пора возвращаться в мир живых.
Я стараюсь не думать о том, как могла сложиться моя жизнь, если бы он выжил. Перед решающей битвой Северус сделал мне предложение, мы собирались пожениться, я даже заказала мантию у портнихи…
Конечно же, тогда мы не знали о том, что час решающего сражения близок – в последние два года война текла так вяло, так медленно и, даже лениво, что многие расслабились и позволили себе непозволительную роскошь - планы на будущее.
И жестоко поплатились.
Как я.
Сначала жить не хотелось совершенно: я отказывалась принимать лекарства, проходить осмотры у врача и выходить на улицу, но потом… не то, чтобы мне захотелось жить, но я подумала, что ему бы такое моё поведение не понравилось, и…
Не знаю, наверное, сыграло роль то, что я всегда считала любую форму самоубийства – ярчайшим проявлением трусости, а может быть, проснулось врождённое гриффендорское упрямство – у меня нет ответа на этот вопрос.
Да и важно ли это сейчас?
Сейчас надо сделать одну очень простую, но в тот же момент безумно сложную вещь - написать письмо: я уже битый час сижу и что? Никакого результата кроме больной головы и вконец расшатавшихся нервов.
Потянувшись, я стала из-за стола и направилась на кухню. Заварив себе крепкий чай, я подошла к окну и, смотря на заходящее солнце, пыталась решить, как мне быть дальше.
Я отчаянно старалась не думать о том, что и кого забрала у меня эта война, через какую мясорубку пропустила и что заставила пережить, но бывали минуты, как эта, когда становилось так отвратительно и мерзко, так хотелось себя пожалеть, вновь расплакаться, что…
Я тяжело вздохнула и присела на подоконник.
В конечном счете, всё это уже не важно, скоро моя жизнь вновь вернётся в прежнее русло.
Ну, по крайней мере, у меня будет такая видимость.
Я вновь тряхнула головой и, допив чай, вернулась в комнату – письмо всё же, надо дописать.
Или переписать.
Я с досадой смяла бумагу и бросила в мусорную корзину.
Нет, не буду я ничего объяснять, всё равно у меня это плохо получается.
Взяв ручку в руку, я занесла её над бумагой и несколько секунд тупо смотрела на конец золотого пера.
Наконец, собравшись с мыслями, я написала:
Гарри, Рон,
Я знаю, прошло много времени, меня все считают мёртвой, но… Ждите меня завтра вечером в Дырявом котле.
Я всё объясню, в письме получается просто отвратительно – два часа сидела и не написала ничего путного.
Ваша Гермиона.
Перечитывая послание, я невесело улыбнулась: не пишут такое после шести месяцев мнимой смерти, но… или я отправлю письмо сейчас, или не отправлю его вообще.
Сложив лист бумаги и запечатав его в конверт, я отдала драгоценную ношу сове, которая, казалось, уже извелась в ожиданиях.
Недовольно ухнув, она расправила крылья и вылетела в открытое окно.
Что ж, осталось ждать ответа.
Впрочем, в ожидании я пребывала недолго – уже через полчаса сова ко мне вернулась и протянула лапу с привязанным к ней листом пергамента. Трясущимися руками отвязав зелёную ленту от лапы птицы, я вскрыла конверт.
Сначала мне показалось, что я что-то не так поняла или прочитала - я перечитала письмо несколько раз, но содержание осталось прежним:
Гермиона, слава Мерлину!
Мы ищем тебя уже не первую неделю! Где ты была?!
Почему скрывалась, глупое ты создание!
Никогда больше не смей нас так пугать!
До одури радый тебе Сириус.
