Глава 3. Сиануквиль.Стала спокойнее вода,
И незаметно солнце село;
С неба упавшая в песок звезда
Зажглась,
Запела.
1978 год
Я выхватил Ремуса из кучи учеников, сидевших около кабинета Нумерологии. Она не входила в мой список предметов, поэтому меня совершенно не интересовало то, что Люпин обсуждал с хаффлпаффцами, посещавшими эти занятия вместе с ним. Схватив его за руку, я направился в сторону ближайшей же ниши, способной укрыть нас от любопытных глаз. Клянусь, эти шесть месяцев постоянных взглядов, ожидания, что я выкину что-то вот прямо здесь и сейчас, средь бела дня, почти сделали меня параноиком. Даже поговорить по-нормальному было невозможно, обязательно находился какой-нибудь кретин, обычно из числа младшекурсников, желающий блеснуть своим остроумием перед нами. Приходилось забиваться во всякие ниши, прятаться по укромным комнаткам и тайным ходам.
Как только мы больше не были на виду у всех, я повернулся к Рему, прячущему учебник в сумку с таким видом, будто я только и делаю, что таскаю его по укромным уголкам замка. Впрочем, это сейчас волновало меня меньше всего.
— Муни, я не понимаю, что происходит, — поделился я. — Что с Бродягой?
Ремус нахмурился, глядя на меня. Пожалуй, на эту тему нам стоило поговорить раньше, еще около месяца назад, но мы оба считали, что все в порядке. До сегодняшнего дня. Сириус вел себя странно и непривычно, словно ему было скучно с нами, и чем дальше, тем сильнее ощущалось его отчуждение. Со временем мне начало казаться, что Блэк вообще пытается нас игнорировать. Наконец, сегодня я не выдержал. Эта медленная пытка сводила меня с ума. Мне остро не хватало моего лучшего друга.
— Не знаю, Джим, не знаю, — Люпин удрученно покачал головой. — Может, что-то на каникулах случилось? Я думал, ты знаешь.
— Он не жил у меня на этих каникулах, — внезапно я осознал, что понятия не имею, что делал Сириус все это время, где он был, с кем. — Кажется, он говорил что-то про мотоцикл и наследство своего дядюшки или что-то вроде того.
— Не вижу в этом ничего такого, что могло бы заставить его вести себя так странно.
— Проклятье, Муни, тогда я совершенно...
— Тихо, Сохатый, — перебил меня Рем, и я мгновенно заткнулся, прислушиваясь к происходящему рядом.
Студенты уже несколько минут как разошлись по кабинетам, и по опустевшему коридору гулко разносились чьи-то шаги, знакомый голос ругался и произносил заклинания. Ему вторил другой голос, чей обладатель тоже был нам известен. Мы выбрались из ниши и прервали их жаркое выяснение отношений. Я бы, конечно, был не против того, чтобы позволить Сириусу и дальше орать на Снейпа, но Люпин был старостой более классического образца. Еще даже толком не выбравшись из ниши, Муни тут же заладил про баллы, благоразумие и отсутствие необходимости в применении опасной боевой магии.
— Рем, отвали, мы разберемся сами, — резко прервал его Блэк.
Ремус посмотрел на меня так, будто это я был виноват в том, что Бродяга употребил в одном предложении слово «отвали» и его имя. Я фыркнул, проигнорировав Люпина. Вместо ответа ему я посмотрел в сторону сопливого выродка со Слизерина, который с подозрительным прищуром наблюдал за нами. Следующая его фраза заставила меня замереть на месте, вперившись в него непонимающим взглядом.
— Что, не хочешь, чтобы твои дружки узнали? — сказал Снейп, и в тот же момент заклинание Бродяги сбило его с ног. Но рот свой он все равно не закрыл. — Я могу...
— Заткнись! — рявкнул Сириус, вновь взмахивая палочкой и посылая в слизеринца заклинание.
Я никогда еще не видел его настолько взбешенным. Всякий, кто знал его, мог точно сказать, что Блэк не сердится открыто. Он мог морщиться, отпускать едкие и колкие комментарии, сыпать проклятьями, но злоба никогда не была написана на его лице. Этот чертов аристократ прекрасно контролировал свою мимику, видимо, это было у него в крови. Сейчас в его глазах плескалась ярость, абсолютно дикая ярость, как будто если бы он мог, то убил бы Снейпа к дракловой матери. Меня пугало то, что с ним происходило сейчас, особенно потому что я не знал ни одной причины, по которой Бродяга мог бы выйти из себя. Я смотрел на него и не мог понять, знаком ли мне этот пугающий парень с красно-золотым гриффиндорским галстуком.
Первым опомнился Рем.
— Сириус, опусти палочку. Пять баллов с Гриффиндора, — голос Ремуса звучал напряженно, и я видел, что он готов достать палочку из рукава мантии в любой момент. — Северус, иди на занятия. Молча.
Снейп подчинился: без единого слова поднялся с пола, перекинул сумку через плечо и, кинув на Сириуса странный взгляд, пошел прочь. Я никогда не понимал, как у Люпина это получается, и в этот раз мне оставалось только удивляться гипнотической силе его голоса. Или дело было вовсе не в нем?
— Сириус, объясни, пожалуйста, что это было.
Муни повернулся к Блэку, и на какую-то секунду я ощутил себя как в старые добрые времена. Как будто сейчас мой лучший друг засверкает невинной улыбкой и скажет, что это была всего лишь очередная шалость. Но он не засверкал и не сказал.
— Не суйся в мои дела, Рем, — неприятно усмехнулся Бродяга. Его взгляд скользнул по мне. — И ты тоже.
Он развернулся и пошел туда, откуда они пришли со Снейпом, оставив нас стоять в полнейшем недоумении. Я смотрел ему вслед и думал, как мне все это надоело. Что за непонятное стремление скрыть от нас что-то? Как будто я должен бегать за ним и вымаливать у него рассказ о случившемся на зимних каникулах. Чушь.
— Что мы не должны узнать? — крикнул я. — Эй? Бродяга, твою мать! — Сириус не реагировал. — Кажется, нам стоит обратиться к Снейпу, — громко продолжал я, якобы говоря с Ремом.
— Я заколдую тебя, если ты сунешься к нему, Джим, — не оборачиваясь, прокричал в ответ Блэк и скрылся за поворотом.
— Какого дракла?
Я был ошарашен. Мой лучший друг скрывает от меня что-то. Я обязан узнать, что.
Сириус действительно следил за тем, чтобы мы и близко не подходили к Снейпу. Из него самого вытянуть что-либо тоже не удавалось; я никогда еще не встречался с таким яростным нежеланием поделиться случившимся с его стороны. Обычно я знал, как разговорить его, но сейчас Блэк или отвечал мне насмешливым взглядом, или вовсе не реагировал. Подобное положение вещей раздражало меня так сильно, что это стало заметно со стороны. О нашей «ссоре» стали шептаться уже не только семикурсники, но и студенты помладше. Все гадали о ее причинах. Наконец, даже Лили заинтересовалась.
На вечернем обходе она тронула меня за руку и тихо спросила:
— Что случилось, Джеймс?
Я взглянул на нее, чуть улыбнулся и, обняв за плечи, поцеловал в лоб.
— Ничего.
— Неправда, — к сожалению, так просто Эванс сбить с толку было нельзя. — Вы уже который месяц не разговариваете с Сириусом. Что-то случилось?
— Это не мы не разговариваем, это он не разговаривает, — нехотя ответил я.
— Почему?
— Хотел бы я знать.
Какое-то время мы шли молча. Не знаю, о чем думала Лилс, но все мои мысли в очередной раз заняли печальные размышления о сложившейся ситуации. Я все пытался придумать способ, чтобы вызнать о том, что случилось на этих каникулах. Вся проблема заключалась в том, что Блэк не собирался рассказывать мне о произошедшем сам и не давал сделать этого Снейпу. Я мог бы, конечно, подраться с Бродягой ради того, чтобы пообщаться со слизеринцем, но сама мысль об этом казалась мне бесконечно глупой и противной. Хотя, если у меня не останется иного выхода, то я так и поступлю.
В коридорах было тихо, и, что удивительно, за все время обхода нам не встретилось ни одного студента. То ли уже даже младшекурсники научились хорошо прятаться по пустым классам, то ли мы с Лили больше думали о чем-то своем, нежели о выслеживании нарушителей комендантского часа.
— Но ведь не мог же он перестать разговаривать с вами – с тобой! – просто так, — вновь заговорила Эванс. — Должна же быть какая-то причина.
— Наверное.
— Может, ты что-то сделал? — предположила Лилс, и я демонстративно расхохотался ей в ответ.
— Лили, милая, если ты сможешь назвать мне вещь, которая была бы способна обидеть Сириуса, — я не договорил, что будет, если она все-таки сможет, и вновь невесело рассмеялся. — В общем, я не знаю таких вещей. Никто не знает. Бродяга не умеет обижаться, поверь мне. Я семь лет отпускал в его сторону ехидные шуточки.
— Ну, хорошо. Почему тогда он так себя ведет?
Я не знал ответа на этот вопрос.
Мы вновь шли молча. В каком-то смысле я был благодарен Лили за попытки разобраться во всем этом, но продолжать беседу мне не хотелось. Спустя какое-то время я предложил разделиться, и она, задумчиво глянув на меня, согласилась. Наверное, поняла, что мне нужно побыть наедине с собой, подумать. Зеленые глаза скользнули по мне сочувствующим и нежным взглядом, и Эванс, не говоря ни слова, отправилась в свою сторону. Я какое-то время смотрел ей вслед, а потом пошел обходить подземелья.
Я бездумно ходил по подземным коридорам, изредка заглядывая в пустые классы, и продолжал думать все о том же. Что такого могло произойти, чтобы Блэк не мог рассказать об этом даже лучшим друзьям? Более того, что могло произойти, чтобы он решил прекратить общаться с нами? Я чувствовал себя обманутым, и мне было до мерзости обидно. Впрочем, я не мог сказать, что Бродяге было легко: он ходил мрачный, много огрызался и старался держаться подальше от шумных студенческих сборищ, что было совершенно на него непохоже.
Мои размышления прервались, когда из очередного пустого класса послышался голос Сириуса. Я замер. Блэк, конечно, частенько гулял по школе в неположенное время, и мне было прекрасно об этом известно, но никогда прежде я не натыкался на него в подземельях. Похоже, он разговаривал с кем-то. Заинтересованный, я остановился у приоткрытой двери и напряг слух.
— ... чтобы ты лез во все это, — это был Бродяга.
— Какая тебе разница, ты больше не принадлежишь к нашей семье! — второй голос, запальчивый, мальчишеский, принадлежал Регулусу. Я нахмурился. — Мать выжгла твое имя с гобелена.
— Мне все равно, что сделала эта женщина, — у Сириуса был усталый голос, как будто это уже не первый такой разговор и он уже устал объяснять собеседнику свою точку зрения. — Можешь хоть прямо сейчас написать ей письмо. Я уже все сделал. Она об этом знает.
— Она никогда бы не!..
— Я ее старший сын, — клянусь, в этом месте он усмехнулся. — Первенец, Регулус, понимаешь. Я отвечаю за честь рода, и когда я объявил о своем искреннем желании стать Пожирателем Смерти, при одном маленьком условии, она не смогла мне отказать. Она не смогла бы отказать мне, даже если бы я выдал ей целый список из ста пунктов условий. Я Сириус Блэк, ее плоть и кровь. Не удивлюсь, если мое имя уже вернулось на гобелен.
— Но это нечестно! Это должен был быть я!
— Извини, Рег. Не судьба.
— Я все равно стану...
— Не получится.
Я не стал слушать дальше. Этого было вполне достаточно. Развернувшись, я пошел обратно наверх, прочь из подземелий, как будто это помогло бы мне спастись от услышанного. Усевшись на подоконник в каком-то из коридоров на втором этаже, я снял очки и провел по лицу рукой. Поверить в услышанное было совершенно невозможно. Даже учитывая, что Сириус говорил об этом сам, представить его среди Пожирателей Смерти у меня не получалось. Однако его слова все объясняли. Если он теперь среди прихвостней Того-Кого-Нельзя-Называть, то и общаться с нами ему больше незачем. С другой стороны, причина, по которой Блэк стал Пожирателем, все еще не была для меня ясна. Я знал, как он относится к своей семье, особенно к матери, и что для него значило бы вернуться в отчий дом с повинной.
Почему же, Бродяга?
Весь следующий месяц я пристально наблюдал за Сириусом. То, что открывалось моим глазам, не могло не огорчать. Постепенно я начинал понимать, насколько тяжело Блэку было держаться подальше от нас с Ремом и Питом, не реагировать на нас, не пытаться что-то объяснить. Когда мы обсуждали последние нападения Пожирателей Смерти на семьи магглорожденных, о которых писали в Пророке, я неизменно натыкался на его взгляд. Бродяга выглядел загнанным, будто застигнутым врасплох, но стоило мне обратить на него внимание, как он тут же начинал смотреть в другую сторону и усмехаться.
Я не рассказал о том, что наш общий друг теперь был Пожирателем Смерти, ни Ремусу, ни Питеру, пока еще не зная толком, как быть с этой информацией. Я хотел разобраться, почему Сириус так резко поменял свои взгляды, но, видимо, помочь мне в этом мог только он сам. Однако я не торопился разговаривать с Блэком на эту тему, наблюдая за тем, как он медленно тонет в своем отчуждении. Этот выбор пожирал его изнутри, и чем дальше, тем меньше Бродяга походил на того человека, с которым я дружил все это время.
Его надо было спасать.
В один из апрельских дней я нашел Сириуса в гостиной, он прогуливал занятия. Не размениваясь на долгие предисловия, я сходу начал говорить о главном:
— Я все знаю, Сириус.
Блэк вскинул брови, но даже не посмотрел на меня.
— Я знаю, кто ты, — я не собирался отступать; я и так позволил этому длиться слишком долго, — и на чьей ты стороне.
— И что ты будешь теперь делать? — Бродяга усмехнулся.
— Не знаю. Я хочу понять, почему.
— Я Блэк, — кратко бросил он, как будто это все объясняло.
В голосе Сириуса звучала слепая покорность судьбе, словно у него никогда не было иного выбора, кроме как стать Пожирателем Смерти. Это было ложью. Я прищурился, глядя на его лицо. Блэк что-то недоговаривал. Воспоминание о подслушанном разговоре всплыло в моей голове. Что же там было такого? Все его слова, сказанные тогда Регулусу, отчетливо прозвучали в моем сознании.
— Это из-за Регулуса? — недоверчиво спросил я.
— Забудь, Джим. Ты никогда не поймешь, — устало ответил Бродяга, взглянув на меня.
Его взгляд говорил о том, что я прав. Постепенно мне все становилось ясно. Сириус тогда говорил о каком-то условии, и вполне возможно, что этим условием стал отказ его младшему брату в принятии метки. Он стал Пожирателем вместо брата, чтобы уберечь его от ужасов начавшейся войны. Мерлин. Я шесть лет подряд наблюдал, как Бродяга бесился, когда замечал у Регулуса замашки их семьи, и только сейчас понял, что это было нечто иное, чем ненависть к роду Блэков.
Он был прав? Мне не понять? У меня никогда не было братьев. Родных.
— Тогда я тоже приму его сторону, — вдруг сорвалось с моего языка.
Сириус фыркнул.
— Нет.
— Я не твой младший брат, Бродяга, — я покачал головой. — Я делаю, что хочу.
— Ты не хочешь этого, Сохатый.
— Ты тоже не хотел.
Блэк долго вглядывался в мое лицо. Я чувствовал уверенность в своих словах. «Дружище, я не могу бросить тебя. Кто я буду, если оставлю тебя среди этих ублюдков в одиночестве?» – вертелось в моей голове. Я не хотел больше видеть, как мой лучший друг тонет под тяжестью принятого несколько месяцев назад решения.
— Я не смогу отговорить тебя, ведь так? — наконец, с усмешкой спросил Бродяга.
— Нет, — я вновь покачал головой.
Тогда он просто поднялся с места и обнял меня, а я подумал о том, что вместе падать веселее.
Впервые в своей жизни я понимал, что у меня просто нет выхода. Еще периодически пытающийся отговаривать меня от принятого решения Сириус не раз и не два предупреждал, что этого не избежать. Если я собираюсь стать Пожирателем Смерти, то мне придется проститься с Лили. Но я не мог, и поэтому откладывал это всякий раз, стоило только мне завидеть вдали ее золотисто-рыжую копну волос. Она удивлялась, почему я так часто хочу побыть с ней, поцеловать, обнять, даже просто дотронуться до ее кожи. Я говорил, что это обострение влюбленности, и Эванс смеялась, слушая мои путанные объяснения.
На самом деле, я просто не мог представить, что мне в самом деле придется ее отпустить. Больше всего меня пугала неотвратимость момента, когда нашим отношениям придет конец. Однако одно я знал точно: если Блэк без меня не справится, то Лили сможет прожить и в одиночестве. Я верил в ее стойкость, мужество, в умение находить хорошее даже в самом плохом. И все никак не мог остановиться: целовал ее губы, гладил по волосам, говорил, что люблю, понимая внутри, что выхода нет. Однажды мне придется это прекратить.
Магглорожденные не выживают рядом с Пожирателями Смерти.
Однако я не хотел портить ей конец года, не хотел омрачать плохим известием последний бал, пока в конце концов дело не дошло до поезда. Хогвартс-Экспресс нес нас по направлению к Лондону, до прибытия оставалось полчаса. Я все никак не решался рассказать Эванс обо всем, но взгляд, которым Бродяга смотрел на меня, все-таки заставил меня подняться и вывести ее в тамбур. Разогнав малышню и заперев двери, я повернулся к Лили. Она не понимала, что происходит.
— Что случилось, Джеймс?
— Нам надо расстаться.
— Что?
Я чувствовал себя ужасно. Наверное, примерно так чувствуют себя предатели.
— Почему? — недоумевала Эванс, заглядывая мне в глаза. Я отводил взгляд.
— Так получилось.
— Что получилось? О чем ты, Джим? — она шагнула вперед и коснулась моей руки, но я спрятал ее в карман и сделал шаг назад. — Джим? Объясни толком.
«Ох, Лили, милая моя, дорогая Лили. Я не хотел быть грубым, но, видимо, придется. Видимо, ты так веришь в меня, что иного пути нет», – видит Мерлин, это будет самый ужасный мой поступок из всех.
— Объяснить толком? — я смотрел ей в лицо и пытался сделать голос грубым, но вместо этого он выходил каким-то странным. — У нас ничего не выйдет, Лили. Подумай сама: я чистокровный маг, а ты, — в первый момент у меня язык не повернулся произнести это слово; усилием воли я все-таки заставил себя договорить, — грязнокровка. Какие отношения? Ничего никогда не будет.
Лили пошатнулась, как будто я ее ударил.
— Джеймс? — взгляд зеленых глаз судорожно метался по моему лицу.
— Я наигрался с тобой, — сириусовы слова. — Мне надоело. Прости.
«Прости, прости, прости», – выл я внутри, пока снаружи разворачивался и шел обратно в купе. Эванс не преследовала меня, не кричала вслед. Клянусь, она просто прислонилась к стене и тихо сползла на пол, как будто я сломал ее, убил. Я боялся оборачиваться. В купе я лег на сиденье, закрыл глаза и крепко сжал зубы. Мне оставалось только убеждать себя, что так будет лучше.
У меня не было выхода.
