Глава 3На следующее утро Кей безбожно проспал – то есть, он вышел на прогулку не в шесть утра, а в половину седьмого. У дорожки к кофейне его ждал промёрзший Локк. Дождавшись, пока Кей подойдёт, он демонстративно выпил кофе, вручил ему пустую чашку и улыбнулся.
- Прогуляемся?
- Без проблем. И с удовольствием.
Смоллгейт рос у них на глазах, вокруг них – и они любили его, хоть видели не один такой город. Кей говорил, что чувствует себя Пигмалионом, из-под руки которого вышел Пиноккио, но каждый день начинал прогулку по городским улицам – и бродил до тех пор, пока не вспоминал о том, что даже бессмертные сущности любят согреть желудок чем-нибудь вкусным.
Они шли тем же маршрутом, каким пробегал по городу первый тёплый ветер, вырывающийся из распахнутых весной кладбищенских ворот. Горожане праздновали этот день, открыв все двери настежь. День Сквозняков передавал им привет от мёртвых и знаменовал приход весны.
Ближе всего к «Живому привратнику» была пекарня. Кей имел обыкновение останавливаться меж этих зданий и просто дышать. Запах свежей выпечки мешался с ароматом кофе, отчего душа полнилась простым и понятным томлением.
Как и всегда, он замер, прикрыв глаза, и ушёл в обонятельное блаженство.
- Вот, считай, и позавтракал, - сказал он минуту спустя и двинулся дальше.
Дома по обе стороны улицы были и похожи, и непохожи друг на друга. В большинстве своём небольшие – в один-два этажа, окружённые живыми изгородями или плетёными оградками, они всем своим видом приглашали в гости. Был и пятиэтажный домик, но каждый его этаж являл собой крошечную комнатку, боязливо льнущую к лестнице. Другой дом ощетинился флюгерами – они размещались не только на крыше, но и на стенах. Зрелище выходило необычное, но милое – если приглядеться к птицам, зверям и фигуркам людей, что исправно указывали направление ветра.
Во дворах царили запустение, буйство клумб или упрямо изумрудные наперекор осени газоны.
Кей и Локк помахали Эду-рыбаку, который сидел возле прудика на своём участке и терпеливо ждал, когда задёргается поплавок.
Эд панически боялся больших водоёмов, но отказать себе в рыболовной страсти не мог. Каждое утро покупал на рынке живую рыбу и выпускал в собственноручно выкопанный прудик размером с ванну. Вылавливал её – и был счастлив.
- Хорошей поклёвки! – пожелал ему Кей.
Эд шикнул, прикладывая палец к губам. Кей покаянно снял цилиндр.
- Прошу прощения.
Эд снова шикнул на него.
Они продолжили прогулку, прошагали по главной площади, в центре которой был столб с огромными часами. Живущую в них кукушку Кей называл в соответствии с именем нынешней ученицы Локка, и горожане очень быстро узнавали о том, кто из Дорхендлов работает теперь в «Живом привратнике».
Джейн провожала их неистовым утренним кукованием.
Полчаса спустя они приблизились ко Вторым воротам – единственной связи города с внешним миром.
- Дева за тобой не увязалась? – вкрадчиво спросил Кей. – Она в тебя влюблена, ты в курсе?
- Не думаю. У неё уже есть сердечный интерес.
- Дорогой мой, в её возрасте девочка может любить до пяти человек одновременно.
Локк потёр подбородок, явно сбитый с толку.
- Хм... А зачем?
Кей только и мог, что рассмеяться.
Он смеялся чуть скрипуче, хохот звякал у него в горле, как связка ключей на поясе. И этот звук оборвался без всякого предупреждения.
- Ты ведь тоже чувствуешь?
- Да. Потому и пошёл с тобой. Лучше всё увидеть сразу.
Они ждали, прислушиваясь к приближающемуся гулу.
Вторые ворота давным-давно заржавели и не смогли бы закрыться, даже возжелай этого жители Смоллгейта. Но необходимости не было, в город могли попасть очень немногие. Те, кто подсознательно искал спокойствия, постоянства, обыденности чудес. Они приезжали, удивительно быстро осваивались, заводили друзей среди горожан – и оставались. Смоллгейт принимал всех, пускал в себя и проникал в их души.
Кей сунул руки в карманы и мимоходом пожалел, что не захватил из кофейни зубочистку – можно было бы перекидывать её из одного уголка рта в другой.
Локк специально для него покупал самые вкусные.
Гул разрастался, ворчал, как гигантский пёс, пугал облака.
Локк и Кей ждали.
Когда на дороге показалась первая из сотен машин, они подумали, что могло бы быть хуже.
Люди заполнили город. Никто из них не направлялся в Смоллгейт, все ехали, твёрдо зная конечную точку своего пути. И их удивление было совсем не радостным.
Ещё меньше они обрадовались, когда поняли, что не могут уехать – все дороги возвращали их обратно.
- Я ничего не понимаю. Мы двигались согласно карте, мы не могли сюда попасть...
- Уилл! Мы немедленно уезжаем!
- А что, у вас действительно нет ни одного бара? Серьёзно?
- Странный город... Мурашки по коже.
- Уильям! Почему мы снова тут? Пусти, я сяду за руль!
Локк неотрывно смотрел на запруженную людьми улицу. Его молчание заглушало звуки веселья и ругани чужаков.
Джейн сидела как на иголках. До того, как Локк вернулся и, ни слова не говоря, перевернул табличку на двери и закрыл кофейню изнутри, несколько приезжих упорно пытались выспросить у неё, где тут можно промочить глотку. Кофе они не хотели, от чая отказались.
Горожане пытались им объяснить, что вино есть у нескольких владельцев виноградников и тех, кто его любит, но специальных заведений для его распития нет. Что они могут пройти к Усатому дому – миссис Томпсон с удовольствием их накормит. Летом она выставляет столы на улицу, но и сейчас готовит не для себя и своих кошек, а с расчётом на гостей в любом количестве. Это неподалёку – дойдите до конца улицы, поверните направо, там будет бледно-розовый дом с раздвоенной трубой...
Кажется, приезжие оставались недовольными.
- Мистер Локк?..
Он не ответил.
Его неестественное, застывшее молчание вызывало у Джейн желание подкрасться к окну и опустить ставни прямо у него перед лицом.
- Знаешь, о чём он думает? – заговорщически шепнул ей Кей. – Он любит людей, но чужаки ему очень не нравятся, и он пытается разрешить эту дилемму. Ему хочется, чтобы они уехали, и он мог продолжать любить их как вид. И, пожалуй, он думает, что джентльмен в фиолетовой пижаме – ты его не видишь, он заблудился в переулках на другом конце города, – вот он мог бы остаться, и Смоллгейт бы принял его. А остальные пусть уедут. О, а сейчас он подумал нехорошее слово.
- Кей, ты говоришь неправду, - Локк всё так же глядел в окно.
- Ничего подобного! – возмутился Кей. – Слово «таможня» ужасно, ужасно неприлично.
Они заперлись в кофейне. «Чувствуйте себя, как в ковчеге!» - сказал Кей ученикам, а сам пошёл тормошить медитирующего над туркой Локка.
- Что готовишь?
- Кофе.
- И как я сам не додумался! Наверное, меня сбили с мысли заготовленные яичные желтки.
- Это стокгольмский рецепт.
Голос Локка был ровный-ровный, как по линейке. Кей решил не сдаваться.
- Надо же... Хотя за те века, что прошли с открытия кофе, я с твоей подачи попробовал все его виды. Уже ничем не удивишь.
- Ты не пробовал кофе с кровью, но я бы тебе его и не подал. Сто лет назад – возможно, тысячу лет назад – определённо. Но не сейчас.
- Всё так плохо? – протянул Кей, старательно огорчаясь.
- Нет. Но не подал бы.
- Мистер Кей, - Томми подёргал учителя за рукав. - А что за кофе с кровью?
- О, - Кей расплылся в мечтательной улыбке. – Это единственное предложение руки и сердца, доступное таким, как мы.
- Ух ты!
- Кей, ты не мог бы принести мне ром из погреба? – спросил Локк, и Кей, отсалютовав, утащил с собой Томми.
Джейн тщательно разгладила на коленях юбку. Мысль, что она выглядит безукоризненно, всегда её очень поддерживала.
- А что означает кофе с кровью? – спросила она, не слишком доверяя Кею.
- Смерть, - просто ответил Локк. Он явно был не настроен продолжать беседу.
- Можно было и не спрашивать, - вздохнула Джейн, наблюдая, как он снимает турку с огня и уходит.
В белом доме у кладбища каждая вещь обожала своё место, и это чувствовалось. В этом был весь Локк.
Во всех комнатах и коридорах стены были заставлены книжными шкафами. Помимо томов с золотым тиснением встречались там свитки, глиняные дощечки и даже пара вырубленных из камня плит.
Их количество подавляло и заставляло мироздание потрескивать. Все они определённо не могли поместиться
здесь.
Только в кабинете была полка, занятая не книгами. На ней царили шкатулки – ещё одна страсть хозяина дома. Музыкальные – с балеринкой, тонкой и изящной, словно секундная стрелка, – или молчаливые, хранящие свои секреты. Были там и подаренные Кеем – некоторые начинали фальшиво распевать, другие метили в лицо открывающему их перчаткой на пружине, а иные были просто красивыми. Особенно Локк любил ту, которая вообще не предназначалась для того, чтоб быть открытой.
И только одна размещалась не на полке, а на столе. Чёрная с серебром, с узором, похожим на изморозь по стеклу. Из замочной скважины всегда торчал наполовину повёрнутый ключ.
Локк опустился в кресло, мельком проверил, всё ли в порядке – трость, носовой платок, бумаги на столе – и придвинул к себе эту шкатулку. Ключ повернулся бесшумно, бесшумно исчез и Локк.
- Чёрт, забыл ключи.
Воровато оглянувшись на тёмный коридор, Кей подмигнул Томми и коснулся замочной скважины указательным пальцем.
Замок щёлкнул, дверь открылась.
- Не говори Локку, что я так делаю, ладно? – шепнул Кей, спускаясь по лестнице.
Погреб дышал холодом и сыростью.
- Конечно. А почему?
Кей помолчал в темноте. Томми не слышал даже его дыхания – и тут задумался, слышал ли он хоть когда-нибудь, чтоб Кей дышал.
Выходило, что либо не слышал, либо не обращал внимания. И было бы приятней оказаться невнимательным.
- Ты ведь знаешь, - наконец, заговорила тёмная фигура, в которой так легко было не узнать весельчака Кея, - что у Локка ржавеет правая нога?
Томми опешил. Ему хотелось зажечь свечи. Или убежать. Или убежать со свечой.
- Ну... я видел, что он прихрамывает. Ржавеет?
- Именно. Он потратил много сил, когда закрывал наш город. От всех возможных бед. Щёлк-щёлк замком – он это может, не зря он зовётся Локк.
«Щёлк-щёлк» он произнёс как-то очень сухо и отчётливо. Так, наверное, клацают зубы выбеленного скелета – смешно и страшно.
- И я не часто распоряжаюсь чужими ногами, - продолжил он, - но я видел, что творится в остальном мире. Повторись всё снова, я бы сказал: «Закрывай, Локк, закрывай к чертям». Хотя он меня не спрашивал тогда, сразу сделал. Он такой, просто взял – и...
Кей замер, позволяя собственным словам проникнуть в сознание.
Через две секунды совершенно сбитый с толку Томми остался один в темноте. В ушах у него звенело от свиста Кея в ключ.
На этот раз Джонсон проводил время в чуть более приличном заведении, но даже там было шумней и грязней, чем во всём Смоллгейте разом. Локк там смотрелся более чем неуместно. Слишком спокойный, слишком отстранённый, слишком внутренне старый для этого сиюминутного вертепа, который из свалки произошёл и завтра ею же станет.
- И что ты собираешься делать? – спросил Кей, подсаживаясь к нему. – Я спрашиваю не из желания расстроить твои планы, мне, по сути, важнее наши вечера в гармонии, чем жизнь какого-то забулдыги. Мне просто интересно, что пришло в эту седоватую голову, которую я так нежно обожаю.
- Я заберу его душу. Тело либо упадёт бездыханным, либо наиболее быстрым способом прервёт существование само. Если призрак явится, Линда перестанет так звать, и всё наладится.
- И все будут счастливы, кроме одного мёртвого человека. Отлично. Но почему? Зачем? Наш общий знакомый психотерапевт – двадцать второй год, сердечный приступ, карамелька в гроб, помнишь? – говорил: «Лучше озвучить то, что вас переполняет». Валяй, озвучивай.
Локк поднял абсолютно спокойные глаза. Упёрся взглядом, как ладонью.
- Это наш город, - сказал он.
- Никто и не спорит, дружище. Я тебя уверяю, всё в скором времени разрешится.
Джонсон был неприятным человеком и при жизни. Но после собственных похорон он играл в карты, даже проигрывал – и сейчас стягивал засаленный жилет. Кей подумал, что его упрямство иногда принимает странные формы.
- Всё в скором времени разрешится, - согласился Локк.
- Вот как. Понятно. Тогда я закажу кофе. Он здесь намного хуже, чем у тебя?
- В незначительной степени, - Локк произнёс это самым вежливым тоном, но, оторвавшись от наблюдения за будущим трупом, одним взглядом сказал Кею: «Намного, намного хуже».
Кей попытался привлечь внимание официантки, но это было сложно даже для более реальных посетителей, которые в итоге прибегали к крику и стуку кружек о столы.
Вместо официантки возле Кея с Локком появилась лодка, в которой сидел Ферри-паромщик. Кей поднял очки на лоб.
- Неужели? Местное пойло настолько опасно, что ты пришёл предупредить меня и спасти от верной гибели?
Ферри пожал плечами, явно не понимая и не желая вникать в то, о чём с ним говорят.
- Конфета, - сказал он и протянул широкую, как длань смерти, ладонь. На ней лежала та самая грильяжинка, которая была закопана в пустом гробу Джонсона. – Души нет – конфету съесть не могу. Ждал, пробовал – не могу. Заберите.
Кей хмыкнул и взял конфету.
Один из местных завсегдатаев запнулся о невидимую для него янтарную лодку и растянулся на грязном полу. Под внимательными взглядами трёх пар глаз Джонсон помог ему подняться, попутно обчистив бумажник и срезав пару пуговиц с одежды.
Он был нахален, ловок и безнаказан. Он скалился улыбкой много курящей пираньи и пил задарма. Он должен был быть мёртв.
Джонсон оказался совсем рядом с ними. Локк несколько раз сжал кулаки, разминая пальцы. Ферри смотрел на него дольше, чем на что-либо, хоть и моргал часто, будто длительный взгляд жёг ему глаза. Кей подбросил конфету и не успел её поймать.
Её поймал Джонсон. Ухмыльнулся в пустоту своей удаче и чьей-то оплошности. Развернул обёртку. И закинул конфету в рот.
- Апорт!.. – только и успел сказать Кей.
Джонсон сделал несколько шагов и несколько жевательных движений. Сглотнул. Улыбнулся снова.
Улыбка неуловимо быстро превратилась в гримасу. Джонсон схватился за горло, закашлялся. И упал бы, не подхвати его Ферри-паромщик.
- Пугающе оригинальный способ доставки этой конфеты обратно к тебе, да, Ферри? – покачал головой Кей, наблюдая последние подёргивания Энди Джонсона.
- Я полагаю, дискуссия о приемлемости убийства завершена? – спросил Локк.
- Ага. Ввиду самоубийства предмета обсуждения. Кажется, мы только что наблюдали ту необъяснимую череду случайностей, что зовётся судьбой.
Джейн не подозревала, что может быть такой завороженной, увлечённой, что способна забыть о приличиях и ходе времени. В кабинет Локка она прокралась без спросу, но уже не помнила об этом. В открытой шкатулке на столе она видела целый зал какого-то питейного заведения.
Джейн знала, кто такой мистер Джонсон. Знала, из-за чего происходили все странности последних дней – пришествие призраков, исчезновение Майкла, наплыв людей. И она не могла оторваться от разворачивающейся перед ней сцены.
Она еле успела посторониться, когда Локк в шкатулке стал стремительно увеличиваться, приближаясь.
- Ты всё видела? – спросил он, едва оказавшись в комнате.
Джейн кивнула.
Локк аккуратно закрыл шкатулку и подвинул её на положенное место. В его движениях сквозила отточенность хирурга или каллиграфа.
- Хочешь понять, что произошло?
Джейн кивнула. Она не была уверена в том, что голос не подведёт её.
- Грильяж, - сказал Локк. – Он содержит орехи. А у Джонсона была аллергия.
- И вы знали?!
- Именно я выбираю, какую конфету класть в гроб. Таков ритуал. Да, я знал. Только не говори об этом никому.
Джейн вспомнила о том, как тих и ненавязчиво заботлив был её учитель всё это время. Как они с Кеем спасали её от призраков – не её лично, скорее, кофейню и весь город, но и её в том числе. Как они, не раздумывая, принялись вытаскивать Майкла, хотя и рисковали. Пожалуй, в школе было бы не так интересно, решила она и изобразила застёгивание рта на молнию.
- Никому, сэр. Не зря же я ученица Замка.
Люди уезжали.
Первыми – те, кто отчаянно торопился к своим заключённым в ежедневники и органайзеры жизням. Позже – те, кто был достаточно наблюдательным и заметил: сердитые, не выходившие из своих машин люди, что не оставляли попыток уехать, исчезли. После них – гуляки, которые ехали на отдых и в какой-то степени его получили. Они опомнились только тогда, когда Кей начал ходить с транспарантом: «Уважаемые приезжие, счастливого пути!»
Самым последними город покинули те, кому понравилась атмосфера Смоллгейта, его самодостаточность и старомодность. Они подумывали вернуться позже.
Джентльмен в фиолетовой пижаме, столь полюбившийся Кею и Локку, остался в городе. Чего ещё можно было ожидать от человека, который весь день проводил за рулём, покрывая сотни километров, а ночью переодевался в пижаму – и ехал дальше. Горожане подарили ему карту Смоллгейта, три ночных колпака и земельный участок.
«Живой привратник» снова был полон народу. В один из ничем не примечательных – и восхитительных – вечеров в нём появился призрак Энди Джонсона. И Линда звонким, фарфоровым голосом объявила, что уходит от него. Кей только и мог, что тихо застонать в свой цилиндр: «И всё было ради этого?!»
Город тихо скатывался в зиму. Над кладбищем витал дух ожидания.
Локк вошёл в свой кабинет. Замер на пороге и постоял две секунды. Развернулся и вышел.
По дороге к похоронной конторе он шёл быстрее обычного и даже почти не хромал.
- Я не могу находиться в том доме, - сказал он, едва открылась дверь.
- А, привет, загадочное стечение обстоятельств, - усмехнулся Кей, - юная дева всё-таки разгребла тот твой книжный бардак, на который так жаловалась?
- Бардак? – переспросил Локк. – У меня? У меня все книги были рассортированы по году издания. Были.
- Да-да, она говорила, что несколько экземпляров одной книги могут стоять не то что на разных полках – в разных шкафах. Она расставила всё по авторам?
- Да, - выдохнул Локк. – Совершенно неразумный метод сортировки.
- Что,
все твои книги?
- Нет. Только на полках в кабинете.
- Титанический труд, - присвистнул Кей. - Я думал её остановить, но потом вспомнил, как ты отправился в Холлвэй без меня, и решил: перемены тебе не помешают. Заходи-заходи, посидим, сделаешь мне массаж, успокоишься.
- Ты хотел сказать: «Я сделаю тебе массаж»?
- Ну зачем я буду тебя обманывать?
Спустя несколько минут они пили душистый чай. Кей со вкусом крошил печенье в блюдце и пофыркивал от пара. Локк медленно оттаивал, ещё переживая за свою библиотеку.
- Слушай, - сказал Кей. – Я понимаю, аллергия, орехи, всё такое. Но что бы ты сделал, если бы уцелела какая-нибудь другая конфета?
- Что? – удивился Локк.
- Эээ... То есть, ты не видел, что отрок съел все похоронные конфеты, кроме грильяжа?
- Подожди... Ты хочешь сказать, что... Он съел все конфеты?
- Угу. И я стоял уговаривал твою спину, чтоб был грильяж, и она послушала. Она вообще у тебя сговорчивая...
Локк потёр переносицу.
- Кажется, опять имела место наша любимая патовая ситуация. Я действовал сам, но судьба в лице Томаса тоже не стояла в стороне.
В течение всего вечера Кей старательно отвлекал Локка, а тот, прекрасно всё чувствуя, позволял себя отвлечь. И, к обоюдному удовольствию, позабыл свою трость, прислонённую к ножке стола в начале чаепития.
Вернувшись к себе, он только-только снял пальто, как в дверь постучались. На пороге стоял Кей.
- Ты забыл кое-что, исполняющее обязанности твоей ноги, - объявил он.
Естественно, Локк напоил его чаем. И, естественно, прощаясь, Кей оставил у него свой зонт.
Поглаживая рукоять-мангуста между ушей, Локк прошёлся по усыпанной листьями дорожке. Те расползались с той неохотой, которая свойственна пришедшим на спектакль и уже усевшимся зрителям, когда мимо них к своему месту пробирается опоздавший. Он шёл и думал о незыблемости негласных ритуалов – как похоронных, так и...
Стучать не было необходимости, Кей стоял на пороге.
- Ты забыл кое-что, исполняющее обязанности твоего домашнего животного, - сказал Локк.
Помолчал, глядя в светлые глаза, с которых сползли очки. И добавил:
- Тебе тоже кажется, что в нашем возрасте нелепо просто попросить остаться на ночь?
- Не столько нелепо, сколько слишком просто, - Кей посмотрел на небо. – Поздно уже для обратной дороги мимо кладбища. Оставайся.
Он за локоть затащил улыбающегося Локка в дом.
Дверь закрылась. В конце концов, двери для того и существуют – чтобы открываться и закрываться.
