Глава 3Алиса, 1980 г.
Аврор Алиса Лонгботтом делает отработанное движение палочкой – и заклятье летит в угол комнаты. Потом еще одно – в другой угол. И еще вот сюда… Отлично.
Потом аврор Алиса… Потом просто Алиса с хвостиком светлых волос на затылке осторожно садится на табуретку в центре комнаты, обнимает свой восьмимесячный живот и окидывает взглядом плоды своих усилий. Фрэнк ушел на дежурство, а она внезапно поняла, что в детской не хватает клобкопухов.
Теперь она сидит в окружении нарисованных клобкопухов и думает. Впрочем, нет, не думает – просто сидит. Босые ноги касаются нагретого солнцем паркета, из кухни разносится аромат яблок с корицей, а в горшке на подоконнике время от времени шевелятся и трубят гудящие нарциссы… надо убрать их потом из детской, но на это еще будет время, сейчас пусть стоят.
Алиса ловит минуты тишины и спокойствия.
Потом снова что-нибудь произойдет – как бы ни берегли ее Фрэнк и остальные. В свежем номере «Пророка» на первой полосе снова будет статья о Пожирателях, или она вспомнит о том, что над соседними маггловскими домами ослабли защиты, и не захочет беспокоить этим Фрэнка, который и так работает в две смены, или нужно будет напечатать листовки – теперь у них в гостиной стоит печатный станок. Или, что хуже всего, Фрэнк снова принесет тревожные новости – о том, что кто-то из авроров или из Ордена ранен или еще того хуже… Пару раз он попытался это скрыть – но его собственные чувства так ясно отражались на его лице, что она пригрозила воспользоваться легилименцией, а потом попросила его просто говорить ей все и сразу. Фрэнк пробормотал что-то про переживания, которые вредны ребенку.
– А ты мне предлагаешь после его рождения узнать про всех оптом, что ли? – мрачно спросила она.
На этот раз ее возвращает к реальности обычный дверной звонок.
Если звонят в дверь – значит, это кто-то из близких, из тех, кто вообще может попасть к порогу, причем не Фрэнк, потому что у Фрэнка особый портключ прямо в дом.
То есть это либо кто-то из Ордена – что вряд ли, потому что они просто прислали бы Патронуса, либо…
За пять лет, что аврор Алиса Лонгботтом служит в следственном отделе, у нее сложилась определенная репутация. В частности, отдельные младшие коллеги, демонстрируя больше впечатлительности, чем здравого смысла, утверждают, будто аврор Алиса Лонгботтом ничего не боится. «Ну вот как есть – ничего!» – говорят младшие коллеги, делая многозначительные большие глаза.
Это, конечно, ерунда.
Кое-чего аврор Алиса Лонгботтом определенно боится – например, мокриц. Или утонуть. Но поскольку аврорам – да и подпольщикам тоже – редко приходится вступать в ближний бой с мокрицами или проводить следственные мероприятия в водоемах, младшие коллеги пребывают в неведении относительно страхов Алисы. К прочим проявлениями мироздания – Пожирателям смерти, вампирам, оборотням и темной магии, а также крысам, змеям и паукам – Алиса научилась относиться более или менее философски. Но если честно, то она подозревает, что заслужила репутацию бесстрашной женщины главным образом тем, что не боится свою свекровь.
Потому что Августа – или, как ее стали называть после того, как Алиса с Фрэнком поженились, «старая миссис Лонгботтом», – заслужила прозвище «Железная леди» раньше, чем Британия узнала о существовании миссис Тэтчер.
Железная леди Августа сейчас стоит на ее пороге, и по правилам безопасности ей нужно задать контрольный вопрос. Железная леди смотрит уж очень железным взглядом, и контраст между атмосферой нагретой солнцем детской и этим взглядом настолько велик, что Алисе не удается соблюсти декорум.
– Как вы называли меня в разговоре с дядей Элджи, когда я случайно зашла к вам на кухню перед нашей с Фрэнком свадьбой?
На лице Августы ничего не отражается, только левая бровь поднимается чуть выше.
– Бледная моль, насколько я помню. А что ты сказала про мою парадную шляпу на прошлое Рождество, когда думала, что я тебя не слышу?
– Что она монументальна, как динозавр.
Пароль – отзыв.
– Проходите, миссис Лонгботтом.
Они идут на кухню, где у Алисы как раз испекся яблочный пирог. Она, орудуя попеременно палочкой и кухонной утварью, заваривает чай, режет пирог, расставляет чашки. Алиса – хорошая хозяйка. А как иначе – если ты старшая дочь в семье, где шестеро детей, а у мамы здоровье так и не стало прежним после тяжелого приступа драконьей оспы, ты никогда не останешься без работы по дому. Есть слово «надо» – и… и все. В смысле, этого достаточно, разве нет?
– Кстати, с тех пор ты стала выглядеть лучше, – внезапно произносит Августа. – Я имею в виду – стала меньше похожа на бледную моль.
Алиса поднимает на нее глаза. Четыре года она замужем за Фрэнком – ровная спокойная дружба, которая завязалась в Школе авроров, постепенно переросла в такую же ровную спокойную любовь. Они как-то привыкли чувствовать себя единым целым – на учебе, на работе, дома… Когда Моуди, их непосредственный начальник в аврорате, предложил Фрэнку войти в Орден Феникса, тот первым делом пришел домой и рассказал об этом Алисе.
– Мне кажется, это стоящее дело, – сказал он, и Алиса улыбнулась, видя, как загорелись его глаза.
– Тогда вступаем туда, – ответила она. Надо – значит надо, ведь так? И никаких вопросов о ее участии больше не возникало.
Единственным, что омрачало их брак все четыре года, были отношения с Августой. Алиса так и не поняла, почему свекровь заняла глухую оборону, да и Фрэнк не мог этого объяснить. С матерью он всегда ладил неплохо, и ее попытки саботировать свадьбу, а потом упрямая недоброжелательность по отношению к молодой жене вызывали у него недоумение.
– Не знаю, что на нее нашло, – сказал он в конце концов после очередной попытки объясниться, и они с Алисой решили воспринимать недовольство Августы как некое неуправляемое природное явление.
А теперь Августа сидит напротив нее, ест яблочный пирог и утверждает, что Алиса уже не так похожа на «бледную моль».
– Давай-ка я тебе кое-что покажу, – говорит Августа и кладет перед ней старую колдографию – похоже, конца тридцатых или начала сороковых. На колдографии изображены темноволосый мужчина в форменной аврорской мантии и молодая женщина с хорошеньким решительным лицом. В женщине Алиса с удивлением узнает молодую Августу – а в мужчине с еще большим удивлением не узнает ее покойного мужа, отца Фрэнка, чьи колдографии видела в семейном альбоме. – Это Фрэнк, мой первый муж. Он отправился в Германию вместе с Дамблдором в сорок пятом. И, в отличие от Альбуса, не вернулся.
Алиса не знает, что сказать.
– Мой сын об этом не упоминал? Неудивительно. Он знает, конечно, но мы редко об этом говорим. Для него его мать – Августа Лонгботтом и всегда была таковой, – Августа делает паузу, отхлебывает чай. Потом ставит чашку обратно, и при соприкосновении чашки с блюдцем раздается двойной звук – «звяк-звяк». – Мы поженились перед войной, мне было девятнадцать. Я его любила. Только его, всю жизнь. – Она слегка усмехается. – В моем возрасте уже можно говорить такие вещи. Фрэнк погиб, и я чуть не наложила на себя руки. Я вышла замуж через девять лет, потому что хотела родить ребенка – и потому, что меня умоляли об этом родители. Назвала сына именем первого мужа. С Лонгботтомом мне всегда было спокойно, мы никогда не ссорились. Но любила я только моего Фрэнка. – Она снова замолкает. Потом продолжает уже другим тоном: – Я не отговаривала сына идти в аврорат. Он мужчина и выполняет свой долг. Но я не хотела, чтобы ему пришлось оплакивать жену. Я же видела, что ты не из тех, кто будет спокойно перекладывать бумажки в кабинетах.
– Я вернусь в строй после рождения ребенка, – говорит Алиса.
– Я знаю, – кивает Августа. – Неделю назад мы пили чай с Энид, и она сказала, что я старая дура – теряю не только сына и невестку, но и будущего внука. Мы повздорили, и Энид отправилась домой с зашитым ртом – дуется на меня до сих пор. Но она была права, как ни прискорбно мне это признавать.
Некоторое время они молчат.
– Пойдемте, я покажу вам детскую, – говорит Алиса, когда понимает, что все остальное будет звучать глупо и неестественно. – Я нарисовала там клобкопухов.
До самого прихода в детскую все идет гладко. Затем Августа самым светским тоном осведомляется:
– А как вы планируете назвать ребенка?
– Еще не решили, – уклончиво отвечает Алиса. Они с Фрэнком действительно обсуждают всевозможные имена уже не первый месяц, но так и не пришли ни к какому решению. – Если будет девочка…
– Будет сын, – не терпящим возражения тоном говорит Августа, и Алиса вздыхает.
– Мне нравятся простые имена. Ну, не знаю… Джон, например. Или Гарри…
– Что за вздор! Можно подумать, мы булочники, – заявляет Августа со всем снобизмом человека, который знает своих предков на двадцать поколений назад. Алиса морщится. – Вот, например, прекрасное имя – Невилл.
– Но, миссис Лонгботтом, это же имя для заморенного итонского пижона!
– А ты, значит, хочешь, чтобы моего внука звали как какого-то кокни, который читает по слогам, – холодно говорит свекровь, изготовившись к бою.
…Когда за Августой наконец закрывается входная дверь, Алиса идет в свое убежище – детскую – и там вдруг начинает смеяться.
Она оглядывается вокруг и понимает, что рисунок на стенах ее категорически не устраивает. Со вздохом берется за палочку, изгоняет клобкопухов и рисует вместо них феникса на потолке.
Потом снова садится на табуретку, чтобы обозреть результат, – и ей приходит в голову, что Невилл, вообще говоря, совсем не плохое имя.
