Наши девочки

Глава 1

Название: Наши девочки
Автор: rose_rose
Бета: Иван Кублаханов
Тип: джен с вкраплениями гета, можно усмотреть намек на фемслэш (можно и не усматривать)
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Доркас Медоуз/Аластор Моуди, Лили Поттер/Джеймс Поттер, а также Марлен Маккиннон, Алиса Лонгботтом, Эммелин Вэнс и другие вымышленные и реальные лица
Жанр: драма
Размер: миди
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: кто они, женщины-бойцы Ордена Феникса, и как они пришли к решению сражаться?
Тема задания: «причины, по которым люди решают вступить в подпольную организацию»
Предупреждение: изображение упомянутых в фике реальных лиц и организаций является условным, основано на авторском видении и ни в коей мере не претендует на историческую точность.
Примечание: фик написан на командный конкурс «Битва за Англию».


Эммелин, 1981 г.

– Что это у тебя, колдографии? Покажешь? – спрашивает мама, и Эммелин машинально протягивает ей снимок раньше, чем успевает себя остановить. Мама смотрит на пять молодых женщин, которые машут с него. – Это твои подруги?

Подруги?

…Есть еще другая колдография – общая, там все-все, весь Орден Феникса; тогда еще большинство из них – по крайней мере, большинство из тех, кого знала Эммелин, были живы. Это было на Рождество 1979 г. – примерно через полгода после того, как она, окончив Хогвартс, пришла в Орден. Наступившая зима казалась настолько мрачной, а поводов радоваться было так мало, что они внезапно решили отпраздновать Рождество все вместе, в «Кабаньей голове» – которую по такому случаю Аберфорт Дамблдор закрыл для обычных посетителей. Аластор, услышав про идею общего празднования, орал так, что они испугались, как бы его не хватил кондратий, – обозвал их всех безмозглыми троллями и тупоголовыми кретинами: это ж надо додуматься собраться всем вместе в этой чертовой забегаловке, чтобы Пожиратели могли всех их сразу и прихлопнуть. Или запустить к ним крысу, которая перепишет всех присутствующих поименно, – вдруг для Пожирателей еще остались белые пятна в составе Ордена Феникса? В принципе, он был прав, но общая обстановка была настолько гнетущей, что, видимо, у всех стали просто сдавать нервы. Даже Доркас, которая с Аластором обычно соглашалась, в свойственной ей манере сказала, что лучше уж сдохнуть в разгар веселья, чем тихо загнуться от тоски. Они вдвоем еще немного поругались, потом пошвырялись заклинаниями, потом Доркас очистила мантию Аластора от остатков тухлых яиц, а Аластор превратил щупальца на левой руке Доркас обратно в пальцы, и они разработали грандиозный план всевозможных мер безопасности, да такой, что все взвыли и чуть не отказались от взлелеянной идеи. Но в конце концов задуманный праздник все-таки состоялся – и, о чудо, прошел без сучка задоринки. Тогда действительно собрались все – ну, почти все, кроме тех, кто дежурил на стратегически важных объектах вроде Даунинг-стрит; из Прюэттов, например – редчайший случай! – был только Гидеон. Посреди вечеринки кто-то вытащил фотоаппарат: «А давайте сфотографируемся все вместе!» Аластор собрался уже вновь высказаться на тему конспирации, но Доркас предупредила новый взрыв, сказав, что колдографии будут зачарованы таким образом, чтобы увидеть изображения на них могли только сами изображенные и те, кому они покажут фото добровольно. На это Аластор вполголоса пробормотал несколько пожеланий самой Доркас, незадачливому фотографу и покойным изобретателям фотоаппарата, но вслух только сказал раздосадованно: «Да делайте, что хотите!» – и махнул рукой.

Теперь, когда Эммелин смотрит на этот снимок, она сама не знает, радоваться ли тому, что он все-таки был сделан, или присоединиться к тогдашним проклятьям Аластора, потому что смотреть на погибших нестерпимо больно – Бенджи, Карадок, Гидеон (и Фабиан), Эдгар, Джеймс, Питер… ей-богу, проще перечислить тех, кто остался жив.
Кроме общей колдографии, есть еще одна. Кто-то – кажется, Алиса – сказал: «Девчонки, а теперь давайте с вами!» А кто-то из мужчин поддержал: «Эй, сфотографируйте наших девочек!»

Да, так их все и называли – «наши девочки». Теперь уже никто не вспомнит, кто и когда сказал это первым.

«Наши девочки», – вечно смеялись почти неотличимые друг от друга братья Прюэтты с таким видом, будто собирались подергать девочек за косички.

«Наши девочки», – добродушно басил Хагрид с высоты своего огромного роста.

«Наши девочки», – ворчал Аластор, отворачиваясь, чтобы скрыть, как уголок рта начинает кривиться в улыбке.

Исключением был только Дамблдор – тот с безупречной старомодной галантностью неизменно говорил «юные леди».

– Твои подруги? – спрашивает мама.

Эммелин не знает, что ответить. Подруги… Это, наверное, те, с кем делишься самым сокровенным; к кому бежишь в первую очередь, если у тебя что-то случилось; с кем болтаешь о мужчинах, пьешь чай с пирожными у мадам Паддифут, глазеешь на витрины на Диагон-аллее; те, с кем тебя связывает бесчисленное множество ниточек.

Они же были слишком разными, и связывала их только работа: ночные дежурства в любую погоду, под дождем и снегом; отработка боевых заклятий до головокружения и онемевших пальцев; бои плечом к плечу… Похороны, много похорон. Потому что после того Рождества оказалось, что до него была белая полоса.

Иногда они раздражали друг друга до скрежета зубовного. Ее – точно раздражали. Резкие язвительные замечания Доркас, доходящая до мании аккуратность Марлен, вечный идеализм Лили, снисходительность Алисы.

А больше всего раздражало то, что ей все время казалось, будто они лучше нее – искусней в бою, смелее, решительнее, целеустремленнее. У них не принято было задавать вопросы о том, почему каждая из них пришла в Орден, и ей казалось, что у всех были какие-то хорошие, большие, веские причины, не то что у нее… потому что она сама не знала, зачем пришла; т.е. знала, конечно, – из дурацкого подросткового желания доказать всем (да и не всем, а лично маме), что она не просто красивая куколка, которая годится только на то, чтобы охотиться за женихами. Мама, сама красотка в молодости и «очаровательная женщина» в сорок лет, вся будто состоящая из ямочек, кудряшек, улыбочек и кондитерских ароматов, неудачно вышла замуж за маггла, родила двух девочек, развелась с мужем и теперь все силы вкладывала в великий проект под названием «будущее моих дочерей». С двенадцати лет Эммелин слышала от мамы исключительно про косметические заклинания, парфюмерные зелья, модные мантии и то, «как правильно вести себя с мальчиками». К семнадцати это надоело ей до одури, и она начала зачитываться листовками Ордена Феникса и бредить героической партизанской борьбой. Перед выпуском из Хогвартса она пошла к директору Дамблдору – может, Орден как таковой и был тайной организацией, но о том, кто за ним стоит, не догадывался только идиот. Она прорвалась через все препоны в лице Филча, профессора МакГонагалл и горгульи и заявила, что поселится на коврике у директорского кабинета, если ей не дадут воевать. Дамблдор осторожно предложил ей лимонных леденцов и обдумать поступление в Школу авроров, но и то, и другое было отвергнуто как оскорбительные полумеры.

– Знаете, мисс Вэнс, один писатель, к чьим произведениям я питал слабость в молодости, сказал: «В жизни возможны только две трагедии: первая – получить то, о чем мечтаешь, вторая – не получить», – проговорил директор, как будто бы не ожидая от нее ответа. Ответа и не последовало – эксцентричность Дамблдора была всем известна, и многозначительные фразы из его уст воспринимались как часть образа.

– Спасибо, Эммелин. Война затягивается, и нам действительно нужны добровольцы, – сказал он уже совсем другим тоном, и она вышла из его кабинета окрыленная.

В 18 лет она, невзирая на протесты матери, ушла из дома, сняла маленькую квартирку возле Диагон-аллеи и стала подпольщицей.

К тому моменту, как она окончательно поняла, что жизнь подпольщицы не так гламурна, а рассуждения матери о рюшечках и притираниях не так мучительны, как ей казалось раньше, члены Ордена стали гибнуть с такой частотой, что уйти значило просто подставить остающихся. Не какой-то там «Орден Феникса», а их – рыжих несерьезных Прюэттов, красавчика Блэка, зануду Боунса, скромника Люпина… ну, и девчонок, конечно. Тех самых, которые никогда не были ее подругами.

Однажды, когда в нее впервые запустили Авадой – к счастью, дюжий Пожиратель промахнулся – по возвращении в штаб у нее началась истерика, она смеялась и смеялась и не могла остановиться, и Алиса отхлестала ее по щекам, а потом, когда смех сменился рыданиями, прижала ее к себе и держала, пока Эммелин не успокоилась.

Однажды она никак не могла понять, как ставить ментальный блок, – необходимый навык в их положении, и Марлен со свойственным ей перфекционизмом, закончив свою обычную работу, занималась с ней – усталая, бледная до зелени, с кругами под глазами; занималась, пока Эммелин не научилась ставить этот чертов блок чуть ли не во сне.

Однажды они с Лили отправились разносить листовки и наткнулись то ли на Пожирателей в цивильном, то ли просто на сочувствующих, которые, увидев двух девушек, решили, что им привалила удача. Противников было больше, и они с Лили аппарировали, но она запаниковала и расщепилась, оставив преследователям половину икроножной мышцы. Лили, не решаясь дальше рисковать с аппарацией, отвезла ее в Мунго на метле, через добрую половину Лондона, всю дорогу шепча обезболивающие и кровоостанавливающие заклинания.

Однажды они с Доркас сидели над закрытым гробом, где лежало то, что осталось от Бенджи Фенвика, и вспоминали, как Бенджи насвистывал кельтские мелодии и в то самое Рождество за кружкой пива рассказал им о семейной легенде – о брате своего пра-пра… в общем, предка, который был заговорщиком-якобитом; вспоминали без единого слова, молча, просто считывая образы друг у друга из сознания, потому что слов уже не осталось – это были четвертые похороны за полгода.

…Однажды она проснулась утром и осознала, что из «девочек» осталась она одна – потому что Алиса, как говорят колдомедики, никогда не покинет Мунго.

Мама смотрит на колдографию, и от нее пахнет корицей и медом, а выражение глаз такое же безмятежное, как всегда, только в уголках глаз прибавилось по паре морщинок. Все правильно, за это они и воевали, правда же?
– Это твои подруги? – повторяет она.

Нет, мама, нет. Это – моя семья.