ЛайтНиа сидит один, сосредоточенно и терпеливо выстраивая замок из игральных костей. Ему сейчас необходимы тишина и спокойствие, без всяких помех. Он надстраивает еще одну башенку, абстрактно размышляя на тему причины смертей в изначальной команде по расследованию дела Киры.
Хъюук хъюук хъюук
- Шинигами Рюук, - ровным голосом здоровается Ниа, поднимая голову. Он не понимает, что могло понадобиться от него шинигами спустя столько времени после смерти Ягами. Возможно, это именно он в ответе за последние несколько смертей и теперь пришел завершить свою месть; возможно, его партнерство с Лайтом Ягами значило чуть больше, нежели простая забота о том, чтобы тому не пришлось жить со своим унижением. А возможно, ему просто захотелось поразвлечься. Ниа не интересуют вывороты мышления шинигами в принципе, а уж конкретно этого – и подавно.
- Здарова, парень, - здоровается Рюук, и Ниа гадает, приветствовал ли он когда-либо и Ягами с этой же издевательской пародией на расположение, с этим же небрежным снисхождением. – Спустился посмотреть на одного смертничка, чье имя я планировал записать в тетрадь, а потом вдруг подумал, "черт подери, я так давно не видел того паренька, могу поспорить, ему одиноко!" – Он смеется, и Ниа почему-то вспоминает, как он нависал над правым плечом Ягами, рассматривая его собеседников своим рентгеноподобным, мертвым взглядом. – Я подумал, ты захочешь познакомиться с одним моим другом, новым шинигами.
Он разжимает пальцы, и с его рук мягко планирует на пол аккуратно оторванный кусочек бумаги. Ниа чувствует, как его желудок завязывается узлом, словно он уже знает, кого увидит, стоит только дотронуться до куска бумажки. Он перекатывается с пятки на носок и нехотя протягивает руку, подхватывая обрывок с пола.
- Кира, - выдавливает он с таким ошеломлением, какого никогда не должно быть в голосе величайшего детектива в мире. В этом существе осталось достаточно от Лайта Ягами, чтобы можно было безошибочно узнать ту характерную позу, в которой он стоит, то, каким образом он склоняет голову набок и оскаливает острые зубы в самоуверенной ухмылке. Даже то, как он двигается - бледная тень природной элегантности Лайта Ягами.
- Да? – спрашивает существо с легким налетом любопытства, с легким налетом скуки – но без узнавания. В том, как он изучает Ниа, нет ничего от Лайта Ягами – лишь равнодушие и снисходительность, которая отражает, скорее, его отношение ко всему человечеству в целом, нежели конкретно к Ниа. Нет ничего от Лайта Ягами в его откровенном пренебрежении окружающей обстановкой. Ничего от Ягами в том, как он просто висит в воздухе, словно не хочет даже кованой подошвой своих кожаных ботинок (
Мелло, сразу же думает Ниа, только увидев эти ботинки, и на секунду его ослепляет вспышка жгучей ненависти) соприкасаться с человеческой реальностью.
- Ки…
Ягами, - отвечает он, решив протестировать свою теорию.
Существо, которое, вполне возможно, и было когда-то Лайтом Ягами и которое взяло от него совсем немного исключительного очарования этого человека, но зато переняло всю расчетливость и хладнокровие, в ответ только моргает - медленно, как змея.
- Мое имя Кира, - наконец, отвечает оно безразлично. Это существо произносит "Кира" с таким видом, словно оно ничего не значит, словно это просто имя, каких миллионы. Тогда как на самом деле "Кира" – это учение, принцип, символ борьбы, благословение или проклятие. "Кира" никогда не было просто именем. Величайший человек, которого Ниа когда-либо знал, умер, отстаивая точку зрения, Кире противоположную. Весь мир принимал стороны в их борьбе, и безразличие шинигами просто оскорбительно, словно победа Ниа в конечном итоге не значит ничего.
Этот новоявленный шинигами и понятия не имеет, что это значит – претендовать на имя Киры после всего того, что в него вложил Лайт Ягами. Если
это и есть Ягами, то он забыл все, за что когда-то боролся и убивал, и умирал, и Ниа не знает, смеяться ему или плакать, потому что Киру,
Киру больше не волнуют те вещи, которые прославили его имя на весь мир.
А Кира улыбается, острозубый и безжалостный, как акула – как Рюук. Он со скрипом сгибает свои мраморные крылья и протягивает руку к одной из башенок тщательно выстроенного Ниа замка. Шинигами какое-то время внимательно изучает конструкцию, а потом легонько толкает своим когтистым пальцем одну кость, и башенка осыпается.
Ниа – величайший детектив в мире. Ниа – обладатель имени "L", Ниа уже однажды победил Киру – унизил, сломал, раздавил его. И ему не страшно, нет, нет, ему любопытно. Зачем они пришли, что задумал Рюук – потому что у Киры для этого нет ни воспоминаний, ни цели, ни мотива – какой во всем этом смысл?
- Что вы здесь делаете? Для шинигами вообще возможно находиться в человеческом мире, если их Тетрадью не завладел человек?
- А ты неплохо проинформирован, - бросает Кира, увлеченно копаясь в коллекции Лего, карт, пластиковых игрушек, человеческих фигурок и кусочков от разных паззлов, собранных Ниа. Это не комплимент. Длинный когтистый палец останавливается на фигурке L, аккуратно прослеживая его лицо. – Но шинигами может находиться в человеческой реальности на протяжении нескольких часов, если конечной целью в итоге является убийство.
- Кстати говоря, об убийствах… - влезает Рюук, похлопывая рукой по тетради, пристегнутой к поясу.
- Моя команда, - выдыхает Ниа, оглушенный внезапным пониманием.
- Ну, если ты предлагаешь, - тут же откликается Рюук, растягивая губы в широкой, безумной ухмылке и вздрагивая от сдерживаемого смеха.
- Нет, - отрезает Кира, поднимая фигурку L и прокручивая ее пальцами снова и снова. – Они будут умирать постепенно, один за другим, но сейчас мы пришли не за этим. Рюук просто хотел поздороваться.
Рюук смеется высоким, резким смехом, просачиваясь сквозь стену и оставляя его одного с существом, которое не помнит о том, как оно убивало L.
Шинигами все равно, кого убивать – Рюук, нависающий над телом Ягами, радостно ковыряющийся в ране на его еще не остывшем теле в поисках пуль – и Ниа не знает, почему решил, что с Кирой будет все по-другому. Он все еще думает о Кире, как о человеке с именем Лайт Ягами, он думает о самоуверенном человеческом мальчишке, а не о шинигами.
Каким бы он ни был глупцом, Ягами действительно верил в то, что действует на благо всего человечества, у него были границы, но то, чем он стал, границ не знает. Этому существу все равно, кого убивать – жертву или преступника. Это не должно было так поразить Ниа, не должно было так удивить, потому что даже в жизни, чем дальше, тем больше самим же собой определенных границ Ягами пересекал.
Нет ничего, что Ниа ненавидел бы больше, чем бессилие что-либо изменить. И если Рюук преследует цель ткнуть его носом в то, что он не сможет остановить Киру, вздумай тот выйти за дверь и просто убить первого же встречного, у него это замечательно получается.
- Почему Рюук зашел поздороваться? Почему ты пришел вместе с ним?
Кира поднимает на него взгляд, перекручивая и сдавливая что-то острое и металлическое своими на удивление проворными когтями.
- Да ты знаешь хотя бы, кто ты? – тихо спрашивает Ниа через пару секунд, вспоминая самодовольную гордость Лайта Ягами, вспоминая, как Мацуда, напившись однажды, сказал:
«Не смотря ни на что, они были друзьями. Не смотря ни на что… И он стал совсем другим. После. Он стал совсем другим».
Кира не обращает на Ниа внимания, полностью сконцентрировавшись на крошечной человеческой фигурке, и Ниа почему-то не удивлен. Шинигами умудряется каким-то образом прикрепить ее к странного вида крючку, и Ниа понимает, что он собирается сделать лишь за пару мгновений перед тем, как Кира пронзает этим крючком мочку собственного уха. Плоть расступается с сухим хрустом, таким, как обычно хрустит свежий снег под ногами.
Ниа гадает, чем вызван этот странный тошнотворный комок, вставший у него поперек горла – злостью или отвращением, заворожено следя за тем, как маленькая человеческая фигурка крутится, вертится, скользит по холодной щеке шинигами, покачиваясь в виде серьги на его ухе.
- Эй, - окликивает их вернувшийся Рюук, с довольным до отвращения видом поглаживая тетрадь. -
Неплохо. Мне нравится.
Он машет рукой в сторону болтающегося на ухе Киры человечка, и Ниа весь съеживается, наблюдая, как шинигами склоняет голову, встречаясь взглядом с нарисованными глазами миниатюрного L.
"И это моя судьба?" - представляет он себе слова маленькой фигурки, -
"быть безымянным трофеем существа, которое даже не помнит значение моего имени?"
- Прекрати это, - резко говорит Ниа.
Кира поднимает на него взгляд. В его глазах нет ничего, кроме холодного расчета, и внезапно Ниа понимает, что именно
с этим когда-то встречался L лицом к лицу. Ему противостоял гений с холодным расчетливым взглядом, а не тот психопат с манией величия, которого помнит Ниа. Эта мысль вызывает у него одновременно и горечь, и раздражение, и страх. А так же чувство, будто его обманули, будто L отнял у него что-то важное. Чувство беспомощности. А он не должен чувствовать себя беспомощным после того, как, наконец-то, достиг всего, к чему его так долго готовили, всего, чего он хотел еще с того времени, когда осознал, что хочет быть не Нэйтом Ривером, а L.
- Глупый ребенок, - хмыкает Рюук, издевательски пародируя дружеское участие. Кажется, будто его улыбка искривляется, искажается, становится еще более жестокой, чем была минуту назад, хотя Ниа и знает прекрасно, что это лишь игра его собственного воображения. – Ты все равно никак не сможешь нас остановить.
Не человек, играющий в человеческие игры. Но и не шинигами, играющий в игры шинигамские. Они играют в игру, которая принадлежит к обоим мирам и, в то же время, не принадлежит ни к одному из них. Их поведение не вписывается в модель, и…
- Ты собираешься убить мою команду, - произносит он без выражения. – Так же, как до этого убил команду по расследованию дела Киры в Японии.
- Та-дам! Возьми с полки яблочко! – веселится Рюук, оглядываясь вокруг. – Ну, или пластикового робота, или еще что-нибудь…
- Одного за другим, - говорит Кира. У него странная походка, теперь, когда он идет по воздуху, легкая и упругая, тогда как Ягами всегда двигался целенаправленно и аккуратно, без единого лишнего жеста. Его глаза своим неестественным блеском похожи на камень, на рубины, на свежую кровь, и Ниа неожиданно осознает, что эти глаза прекрасно видят его имя, равно как и имена всей его команды. – И нет ни-че-го, что ты можешь с этим поделать.
Ниа решает, что самое худшее в этой ситуации – это необходимость признать, что Кира хоть в чем-то может быть полностью прав.
- У Киры идеальная память на имена и лица, - добавляет Рюук, как завершающий аккорд к удачной и хорошо известной шутке. – Даже если ты придумаешь, куда их спрятать, это не будет иметь значения. Уверен, он и так их всех вспомнит.
- Почему ты мне это говоришь? – спрашивает он тихо, безучастно глядя куда-то в сторону новой серьги шинигами.
- А почему нет? – пожимает плечами Рюук.
Кира наклоняется ближе, и L скользит по его щеке в гротескной пародии на поцелуй.
- А когда никого из них не станет, - говорит он, и голос его безразличный, пустой, но глаза горят тем глубоким безумием, тем извращенным удовольствием, которое может принадлежать только Ягами. - Тебе не останется ничего, кроме как сидеть и гадать, когда твое собственное имя будет записано в тетрадь – как ты умрешь?
- И как я умру? – послушно повторяет Ниа, встречаясь с ним спокойным взглядом.
Кира улыбается безумной улыбкой Ягами.
- А зачем тебе знать? – невинно спрашивает он. - Ты подожди, и увидишь сам.
***
- Хочешь, расскажу тебе один секрет? – спрашивает Рюук, сгибаясь в три погибели на другом конце кровати, глаза и губы – пятно Роршаха на освещенном призрачным лунным светом лице. Ниа сомневается, что "нет" его остановит. – Лайт тебя презирал. Не за то, что ты свел всю его жизнь и даже смерть к игре. Не за то, что ты относился к работе всей его жизни, как к паззлу. И даже не за то, что ты так и не стал "воплощением правосудия", глубоко наплевав на глупую человеческую концепцию "справедливости" и не заботясь, кого он там убивал.
Ниа ждет, безучастно наблюдая за шинигами, наматывая на палец отбившийся локон.
- Естественно, - беспечно продолжает Рюук, - это тоже не добавляло тебе симпатии.
Ниа молчит. Рюук оскаливается (шинигами не улыбается, он всего лишь грубо имитирует человеческий способ выражения эмоций) в притворном разочаровании тем, что Ниа не хочет поддерживать игру.
- Но, по большому счету, он презирал тебя за то, что ты, по его мнению, был недостоин носить имя L.
Ниа улыбается.
- Мнение серийного убийцы и психопата не должно иметь для меня значения, - отвечает он, старательно проецируя безразличие в голосе, в выражении лица, в каждой линии своего тела.
Рюук смеется, распахивая крылья с громким резким хлопком, походим на выстрел из пистолета, на молчаливое предупреждение, на крик избалованного ребенка, жадного до внимания.
- Но оно имеет. Потому что ты тоже так думаешь.
Но это неправда. Ниа точно знает, что нет никого, кто заслуживал бы носить имя L больше него – в конце концов, кто, как не он остался в живых после их конфронтации? Кто, как не он перехитрил Киру там, где все остальные опустили руки? Ниа отворачивается к Рюуку спиной со всей невозмутимостью, на которую только способен, но он ничего не может поделать с тем, как его тело само по себе сжимается в защитную позу эмбриона под мертвым взглядом шинигами. Он не может себе представить, каково это – каждую ночь засыпать под таким же взглядом, и каким образом Ягами удавалось выглядеть так, словно спит он крепким здоровым сном, будучи постоянно под прицелом этих глаз в течение последних шести лет своей жизни. (Когда он убивал сотнями, тысячами, когда он выписывал смертные приговоры черной ручкой и аккуратным почерком на двадцати разных языках.)
Рюук смеется, и Ниа себя презирает за дрожь, пробежавшую по его спине от этого смеха.
- Ах, да! – восклицает Рюук, будто неожиданно что-то вспомнив, и Ниа немножко рад тому, что не может сказать точно, наиграно это удивление или нет. Он и так может представить себе во всех подробностях его сгорбленную, изломанную фигуру, застывшую посредине комнаты с распахнутыми крыльями в предвкушении очередной забавы – он и так может себе представить ее во всех подробностях, и этого вполне достаточно. – Кира говорит, что имя Роджер Рувье для тебя что-то будет значить.
***
- Знаешь, а ведь шинигами вполне реально убить, - лениво кидает Рюук, перетряхивая игральные кости в кулаке.
- Хммм? – отвечает Кира, прекрасно зная, что Рюук для себя услышит
пожалуйста, расскажи или, возможно, даже
великий учитель, умоляю, просвети недостойного адепта своей божественной мудростью.
- Я серьезно, - настаивает Рюук, выбрасывая кости.
Кира двигает к нему два яблока, даже не глядя на выпавшие очки. Рюук – тот еще шулер, а для Киры не имеет особого значения, выиграет он эти несчастные яблоки или проиграет.
- Не влюбляйся в человека, - совершенно серьезно советует Рюук.
- Я? – переспрашивает Кира.
Рюук усмехается.
- И правда, чего это я. Ты же этого никогда не сделаешь, верно?
- Почему ты говоришь это таким тоном? – спрашивает Кира в легком замешательстве. – Как будто что-то подобное со мной в принципе может произойти. Оно и не произойдет, я всегда таким был.
- Да, - кивает Рюук. – Ты всегда таким был.
***
- Что такое L? – задает Кира вопрос, аккуратно дотрагиваясь когтистыми пальцами до своей новой серьги. Ниа смотрит на него без выражения, чувствуя, как губы его искривляются от еле сдерживаемой ярости. Кира задумчиво склоняет голову, не отрывая от него своего немигающего взгляда. – Я ошибся в терминологии? – спрашивает он непозволительно легко, безразлично. – Вопрос должен звучать
кто такой L?
- Если ты не знаешь, то рассказывать тебе об этом сейчас не имеет смысла, - отвечает Ниа. По крайней мере, хоть что-то он может от Киры скрыть, хоть в чем-то его обставить.
- Это неважно, - пожимает плечами Кира, не совсем понимая нежелание этого человечка отвечать на вопрос – и в этом он тоже не похож на Ягами, который хоть и не умел сопереживать, но, тем не менее, прекрасно понимал человеческие эмоции. - Он, или она, или оно и так уже мертво.
- Почему ты так думаешь? – спрашивает Ниа, пытаясь понять, что значат эти странные новые нотки в голосе шинигами.
- Я искал L, - отвечает Кира таким тоном, словно в этом нет ничего необычного. – Во всем мире нет ни одного человека с этим именем.
Ниа смеется. Это заставляет шинигами зло ощериться – интересно, думает Ниа, как много вообще Ягами помнит, как сильно он сможет вывести его из себя, наступая на эту больную мозоль? Достаточно, чтобы тот просто взял ручку и записал его имя в тетрадь, обрывая игру?
- Почему ты смеешься? – требует Кира ответа, и в нем в этот момент нет ничего человеческого.
- Ты
искал, - говорит Ниа. Ему любопытно, сможет ли жалость заставить это существо сойти с ума от ярости так же, как когда-то бы заставила Ягами.
- Люди, - выплевывает Кира с отвращением, отчего Ниа только улыбается шире. Это победа, неясно, правда, чья, но Ниа решает – можно хотя бы сделать вид, что его.
***
- Почему Мацуда все еще жив? – горько спрашивает Энтони, вымотанный произошедшими за последнее время смертями. Они все смотрят на Мацуду, который свернулся калачиком в кресле и смотрит невидящим взглядом на свои пустые ладони (те самые, что держали пистолет, из-за которого Лайт Ягами стал не больше, чем куском мяса, а Кира – больше, чем богом).
- Ягами ведь говорил когда-то, что он практически поддерживал Киру, - говорит Хэлль, и ее голос злой и острый, как бритва.
Мацуда издает какой-то сдавленный звук, похожий на писк припнутого щенка, и закрывает лицо руками. Вся его поза, каждая линия его тела кричит:
Почему не я? Почему все остальные, а не я? Может, для меня запланировано что-то похуже? Простого сердечного приступа мало, мне придется перед смертью помучиться?
Ниа без особого энтузиазма гадает, не ожидает ли его такая же судьба. Или, возможно, Кира просто хочет, чтобы он извел себя догадками, вымотался, чтобы потом просто упасть с остановкой сердца посреди кабинета, как марионетка, у которой внезапно подрезали нити?
- Ниа… - начинает Энтони.
- Никто за пределами этой комнаты не знает наших имен и того, что все мы работали над делом Киры. И, я думаю, никто из здесь присутствующих не стал бы за него мстить, - говорит Ниа, очень старательно не глядя на Мацуду. – В то же время, нет никаких шансов, что случившееся – простое совпадение.
- А тот шинигами, с лицом клоуна…
- Рюук, - шепчет Мацуда.
- Ты думаешь, что шинигами стал бы мстить за какого-то человека? – спокойно отвечает Ниа, притворяясь, что руки его не дрожат.
- Если это не шинигами и не какой-нибудь псих с тетрадью, пытающийся отомстить за смерть Ягами, тогда кто это?
И в воздухе зависает не озвученный вопрос, который каждый из них в этот момент сам себе задает:
кто следующий?
***
(«Лайт-кун? Что ты делаешь снаружи?»
«Думаю. Иди обратно, Мацуда».
«Думаешь? О чем? Об этом N? Ниа?»
«Да».
«Об L ты тоже думаешь, ведь так? Ведь так?»
«…»
«Я знаю…»
«Нет. Ты не знаешь. Мацуда…»
«Что?»
«Да как он посмел
только? Как он посмел только вообразить, будто может просто взять и…»
«Лайт-кун? С тобой все нормально?»
«Нормально все со мной. Просто замечательно. Иди обратно».
«Я все понимаю. Знаешь, я ведь тоже по нему скучаю».
«А вот я по нему не скучаю ни капли».)
***
Именно Мацуда был тогда вынужден рассказать правду о Лайте его семье - Сачико и Саю. Рассказать Мисе. Ему никогда раньше не приходилось приносить чьим-то семьям подобные вести, никогда раньше не приходилось наблюдать, как эти самые семьи рушатся только из-за того, что он что-то сказал.
Иногда он просыпается посреди ночи с криком и сразу же мчится в ванную, пытаясь отмыть свои руки от запаха крови и черного пороха. Он ведь до Лайта и в преступников раньше никогда не стрелял. Но до конца отмыть этот отвратительный запах никогда не получается.
Мацуда болен. Он знает, что, по идее, должен быть благодарен, должен быть счастлив, должен ценить то, что все вернулось в норму. Он отчаянно хочет понять, какими глазами смотрят на мир все остальные – хочет, чтобы этот мир без Лайта нравился ему больше, чем тот, что Лайт пытался создать.
Но каждый раз, когда Мацуда включает новости, каждый раз, когда он слышит очередной репортаж о новом преступлении, о новом убийстве, изнасиловании и ограблении, на его зубах скрипит песок. Он привык, работая над делом Киры, к тому, что не было других серьезных преступлений. А теперь… Теперь…
Мацуда предпочитает гоняться за одним преступником, а не за десятком, и это неправильно. Ведь именно так считают все остальные, верно? И он идет в бар, и напивается так, как никогда не напивался раньше, потому что просто не может – просто не может
понять, почему с ним никто не соглашается в том, что мир дерьмо, и что, может быть,
может быть, в чем-то Кира был прав.
Когда он работал над делом Киры, ему ни разу не приходилось идти и рассказывать чужим родителям, что их сын мертв. Когда он работал с Лайтом, ему ни разу не приходилось в кого-то стрелять. Лайт всегда все тяжелые решения брал на себя.
В последнее время Мацуда слишком много пьет, но этого все равно не достаточно, чтобы уничтожить ощущение неправильности происходящего. А потом вместе с ним начинают пить и Моги, и Идэ, и Айзава, и он пытается сформулировать им свои соображения таким образом, чтобы не спровоцировать скандал и крики…
А потом он смотрит в их пустые, мертвые глаза, которые каких-то сорок секунд назад были живыми, и ждет, когда предсмертным спазмом сдавит его собственное сердце, потому что Лайт никогда не был из тех, кто мог забыть или простить. И кричит, когда понимает, что этого не случится, кричит, когда понимает, что вынужден ждать – а Лайт в его воображении улыбается и говорит:
"Ты-то уж должен понять", и, может быть, так оно и есть.
Кто-то смеется, и у Мацуды уходит минута, чтобы узнать свой собственный голос.
Ниа смотрит на него широко раскрытыми глазами, и Мацуда улыбается, потому что Ниа совсем не такой непоколебимый, каким был L, и не такой изворотливый, каким был Лайт, и страх читается на его бледном лице большими черными буквами. Это – сладко. Конечно, обстоятельства могли бы быть и получше, но видеть тихий ужас, проглядывающий сквозь трещины в маске надменного, заносчивого маленького Ниа, необычайно приятно. Потому что Мацуда скучает по Лайту, потому что он никогда не хотел становиться убийцей, потому что у него есть, кого можно во всем обвинить.
Ниа смотрит на него – это самоуверенное дитя,
и я знаю, что именно ты свел Миками с ума, я знаю,
что именно ты его и убил, и почему мне больше никто не верит? Уж не потому ли, что все их тайные мысли и полу-сформированные подозрения высказал вслух не кто-то, а именно я
? – и у Мацуды чешутся кулаки просто врезать ему по лицу. Ведь недостаточно было разгадать, что Лайт – это Кира, не так ли? Обязательно нужно было его унизить, заставить страдать, всем доказать, что умнее, быстрее, хитрее. Нужно было загнать Лайта в угол и распять, публично препарируя его душу на составляющие. Его последние, предсмертные крики до сих пор звенят у Мацуды в ушах, иногда сливаясь с криками четырехлетней давности.
Мацуде нравился L, несмотря на то, что детектив был весьма неприветлив, несмотря на то, что детектив частенько использовал методы, идущие вразрез всему, чему когда-то учили Мацуду, несмотря на то, что L был о нем, о них всех, не особо высокого мнения и никогда этого не скрывал. Ему нравился L, потому что он нравился Лайту, и Мацуда просто отказывается верить в то, что кто-то способен
настолько искусно лгать.
Ему нравился L, потому что, несмотря на все вышесказанное, он никогда не делал вид, будто играет в игру, в которой люди – разменные пешки, и где выигрыш – единственное, что имеет значение. Мацуда уверен, что если бы L поймал-таки Лайта, то сделал бы он это в соответствии со своими правилами – не так, как Ниа, хитростью и предательством.
- Он ведь просто убьет нас тут всех, одного за другим, да? – произносит мечтательно Мацуда.
- Кто? – рявкает Линдер, складывая руки на груди.
И внезапно именно Мацуда – единственный, кто видит в тумане очертания нового мира, единственный, кто понимает, в то время как все остальные слепы.
- Лайт, конечно же.
- Ягами
мертв, - обрывает Линдер, и она произносит его имя совсем не так, как оно должно звучать, и о смерти говорит с такой уверенностью, словно не понимает, что такие глупости никогда Лайта не останавливали.
- Может быть, он стал шинигами. Может быть, это то, что случается с теми, кто использовал Тетрадь Смерти.
Ниа не такой непоколебимый, каким был L, не такой изворотливый, каким был Лайт. Его лицо – открытая книга, потому что сам он не знает, как правильно читать других и думает, что из-за этого другие не знают, как читать его. И, в то время как Рестер и Линдер думают "мне это даже в голову не пришло и, честно говоря, лучше бы и не приходило", Ниа думает "как ты узнал?".
В конце концов, Мацуда прост, как пять копеек. Может, именно поэтому для него так легко – соединить две точки одной прямой, в то время как все остальные будут искать обходные пути по другим плоскостям.
- Интересно, сколько тебе осталось? – спрашивает он Ниа, и пусть даже Мацуда сам нажал на курок, но именно Ниа был тем, кто расставил фигуры на шахматном поле.
"Ты-то уж должен понять", - говорит Лайт, а Лайт никогда не был из тех, кто мог забыть или простить. Но он всегда находил преимущества в самых отчаянных ситуациях, всегда отыскивал пользу в самых неожиданных слабостях, всегда видел цель там, где все остальные видели только туман. Он видел порядок там, где все остальные - только хаос. И он знал, как сделать так, чтобы его фантазия стала для всех окружающих реальностью.
Судя по всему, Мацуде и Ниа остается только ждать. И Мацуда собирается сделать это ожидание настолько неприятным для Ниа, насколько возможно, потому что теперь он не может больше спрятаться, не может просто взять и вырубить компьютер или отключить телефон. Теперь Ниа вынужден слушать. Мацуда гадает, получится ли у Ниа до своей смерти убедить его, что смерть Лайта была чем-то правильным.
***
- Что значит имя L? – спрашивает Кира.
- Правосудие, - отвечает Рюук, явно кого-то цитируя, и смеется, словно это какая-то шутка.
- Что значит имя Кира? – спрашивает Кира.
- Правосудие, - повторяет Рюук, и смеется еще сильней.
***
Хэлль - пишет Рюук, а потом останавливается.
- Кто следующий – девочка или мальчик?
- Ммм? – отзывается Кира, увлеченно вырисовывая арабские символы в тетради. – Убей обоих, - в итоге отвечает он, безразлично пожимая плечом. – Выжди какое-то время, пока Нэйт Ривер найдет им замену. И повтори процедуру.
- Мне нравится, как ты мыслишь, - говорит Рюук одобряюще.
- Мне тоже, - кивает Кира, и Рюук ловит себя на том, что совершенно забыл, как он, все-таки, молод по стандартам шинигами. Достаточно молод, чтобы все еще удивляться самому себе.
- Хочешь поиграть? – спрашивает Рюук, уже всматриваясь в озеро, выискивая давно знакомые лица тех человечков, чьи имена Лайт бы мог захотеть записать.
- А мы разве и так не всегда играем? – отвечает Кира. Рюук никогда не видел подобной улыбки на лице Лайта. Отвратительной для людей и прекрасной для шинигами. Это, в некотором роде, компенсация за потерю Лайта.
- Ну, да. Но, согласись, тебе ведь весело, а?
- С чего это я должен с чем-то соглашаться? Ты и так знаешь, что я по этому поводу думаю.
-
Кира, - тянет Рюук восхищенно.
- Рюук, - в той же манере отвечает Кира, и смеется, потому что ему нравится то, как крутится при этом его новая серьга. Он все еще не понимает, что же значит имя L, но у шинигами впереди вполне достаточно времени, чтобы это выяснить.
-
Правосудие, - произносит Кира на одном из человеческих языков, потому что это исключительно человеческая концепция, у которой нет аналога на языке шинигами. Он качает головой и снова смеется.
