3А я-то думал, на сегодня тайны, достойные Дамблдора, закончились. Это ветер снаружи воет так сильно или мы слишком долго и старательно молчим?
Тишину нарушает настойчивое бурчание в желудке бывшего заключённого.
– Ты давно ел?
– Заткнись, Люпин. – Шумное бульканье.
Бутыль явно заканчивается. Видно, молчим не так уж долго.
Снаружи стонет ветер.
– Я любил её, Римус. Любил. Две ночи. Два раза. А всё остальное время я был… – Захлёбывается воздухом. – Меня не было. «Сириус». Звезда. Падающая звезда. Я падаю двадцать пять лет, Римус. Падаю… и никогда не достигну земли. С каждым годом всё ниже и ниже. Я много раз думал, что ниже некуда. Ещё недавно был уверен, что хуже стать не может. Идиот.
Когда Джеймса несло в метафоры и торжественные речи, откровенно говоря, хотелось врезать. Как следует. Это выглядело всегда так наигранно, так придурковато-пафосно, что мы не знали, куда деться. Со словами он играл, чтобы выпендриться, и играл неумело. Когда же просто влезал на метлу и потрясал кулаком с воплем: «Мы всех уделаем!!» – это было по-настоящему, это заводило, к такому кличу хотелось присоединиться. А внятно объясняться образами умел только Блэк. Впрочем, для Джеймса мы всегда использовали самые банальные понятия: «круто», «хреново» и «для Пуффендуя схиляет».
– Два раза. Два чёртовых раза. На Хэллоуин, за два года до падения Лорда… Джеймс ушёл на дежурство. На три дня. А ей было плохо. Он доверял мне. Просил приглядеть. Она ненавидела быть одна. Он доверял мне. Доверял, не понимая толком, что это значит…
Хлюпающий глоток.
– Не понимаю, как всё случилось. Она говорила, что всегда пыталась понять меня. Понять, что чувствует ко мне. И так и не поняла. Она была влюблена в Джеймса… в его отношение к ней. В его драную харизматичность – а в харизматичность кто угодно влюбится, даже Люциус! – Короткое ругательство. – Я всё это знал. Но не говорил ей. Я любил её. Целую ночь. Никогда не думал, что ночь – настолько длинная штука, Лунатик.
Мне ли не знать.
– А через день вернулся Джеймс. Пропахший гарью, в крови и грязи. Она была его женой. А он был моим братом. – Он чихнул. – Меня ведь с детства бесил щенок Регулус. Царственный придурок, сожри его кальмар. Моим братом был Джим.
Ну уж тут я присягну на могиле Мерлина, если угодно. Братья. Поттер-и-Блэк, два безумных чудовища, разносившие школу, чужие сердца и систему образования в дым и драбадан. Харизматичный игрок в квиддич и аристократ-бунтарь. Один другого стоил.
– Я предал брата, Римус.
Судорожный глоток.
– После этого мы не виделись довольно долго, а с Джеймсом во время мракоборческих походов особо поговорить не удавалось. А чуть позже и он вдруг запропал. Орден изощрялся в предположениях почище «Придиры» и Скитер. А где-то месяца через два сова: он станет отцом! И без вариантов его брат будет крёстным. Крёстным её сына! Знаешь, сколько они ждали этого ребёнка? Не знаешь… Лили не могла… не получалось. Думали, какие-то патологии… Но вот. Мой брат стал отцом, понимаешь? Отцом её ребёнка!
Так, надо быстренько приготовить новую бутылку. И начать подавать признаки жизни, а то он действительно с ума сойдёт. Хватит уже с собой разговаривать, Азкабан закончился.
– А на Рождество мы поссорились.
– Помню.
– Ты видел только начало. Она накинулась на меня в коридоре… не помню, с чего. Такого я даже от Снегга и Малфоя вместе не слышал. Она была права насчёт ублюдка и подонка… и вообще насчёт почти всего, кроме разве что похотливого кобеля. Джеймс никак не соображал, с чего бы. Он тоже не всё слышал. Решил, токсикоз, нервы… в общем, как-то замяли. Потом прилюдно мирились.
– С поцелуями под омелой.
– Заткнись. И пили на брудершафт.
– Хотя я был против. При беременности алкоголь противопоказан.
– Специалист, – морщится Блэк. – Доставай пиво, чего ждёшь.
А как же. Помню. Лили взъелась на Бродягу вроде бы из-за того, что он не умеет вести себя за столом и не проявляет уважения к Джеймсу. Полная ерунда, оба обвинения беспочвенны. Я тоже грешил на нервное и химическое перенапряжение. Даже немножко завидовал, когда они устроили показательное примирение под омелой. Джеймс же от идеи пришёл в такой восторг, как будто снова принародно подвесил Нюнчика. Его брат теперь будет официально зваться братом его любимой, так он сказал.
– Потом… Да. Потом я видел её почти каждую неделю. Как будущий крёстный, должен был приглядывать за ней, если этого… если Джеймса где-то носило. Делал вид, что я – всё ещё я, что ничего не случилось, что мы по-прежнему друзья. И мы оставались друзьями. Джеймс пропадал, и не всегда по заданию Альбуса, она нервничала, я отлынивал ради них обоих от работы в Ордене… пока Снегг…
Дёргаюсь, новая стекляшка и стол шатнулись. Под чёлкой, в глубине тёмного глаза, зажигается очень знакомый уголёк. Тощая рука цапнула непочатую ёмкость с пивом, бульканье наполняет кухню.
Молчание.
– Мы сразу отметили, как Гарри похож на Джеймса. Лили… Лили смеялась и говорила, какое чудо, что Джим теперь в двух экземплярах. А Сохатому вообще башню сорвало. Все блохастые Мунговские целители верещали, как легион Беллатрис, что роды будут тяжёлыми, что даже они, самые развыдающиеся лекари из отличившихся, не гарантируют жизнь ни матери, ни ребёнку. А когда все их дерьмовые прогнозы провалились, Джеймс, похоже, решил, будто и Лили, и Гарри – чуть ли не неуязвимые бессмертные, будто больше им ничего не грозит. «Трижды бросали вызов Тёмному Лорду» – так, кажется, Лунатик? И это только до рождения Гарри, а ты знаешь, сколько их было потом?! Х-ха! – Он грохнул кулаком об столешницу. – А Грюм никогда не рассказывал по пьяни, что минимум трёх не случилось бы, если б не уверенность Джеймса, что им с Лили всё по зубам теперь, даже сам Волан-де-Морт?! Я был против, Лунатик, чем хочешь тебе клянусь – я ему говорил, что это не по-мародёрски и даже не по-поттеровски. А он ржал, как ненормальный, и только верещал, что Лили нынче сама кого хочешь во флоббер-червя превратит, а ему с такой женой ничего не страшно.
– А Лили?
– Лили… – Уголёк в зрачке гаснет. – Лили… Да она ради Гарри разнесла бы Реддла на тысячу сквибов, если б только подставился. Но их… вызовы встречались лишь с его живыми марионетками. Я был рядом с ними во время всех этих... «вызовов», я знаю. Как ни странно, кое-кто даже выжил, например, Беллатриса. Люциусу, кажется, в одной из стычек тоже как следует перепало, но добивать и брать пленных в тот раз выпало группе Хвоста.
Мысленно я повторяю одно из самых грязных ругательств Джеймса.
Хвост.
Мальчишка, которого никто из нас не считал важной фигурой. Репей на шкуре – вроде не мешается, а потому не замечаешь. Живое воплощение всеобщего сумасшествия по Поттеру-и-Блэку.
Мы никогда не понимали его до конца.
Более того – не думали, что его вообще нужно понимать.
Кто сказал, что «маленький человек» неспособен изменить мир?
– Да. – Дыхание друга, сидящего напротив, обдаёт меня жаром и спиртом. – Да, Римус, это была моя идея. Наша. Потому что Лили была со мной. Второй и последний раз. Потому что я сказал ей, что лучше меня щита не будет. Потому что… дьявольщина, потому что ей как никому в этом паршивом Ордене было ведомо сострадание!! Она всё понимала, она хотела сделать как лучше. Для всех. Для Гарри и Джеймса – безопасность. Для Хвоста – возможность проявить себя. Для меня – возможность наконец порвать те глотки, которые всем нам порядком надоели. Возможность защитить её. Их всех. Она правда хотела как лучше.
– Поэтому ты не сказал мне, что план изменён?
– Угу. Ни тебе, ни Дамблдору. Это должно было остаться нашим очередным мародёрским секретом, куда более опасным и интересным, чем подвешивание Нюнчика или набег на кухню. Нашим с Лили секретом.
Молчание. Надо бы пламя в камине раздуть, а то ведь вовсе ничего эту тишину не пробирает, пусть хоть огонь гудит.
Я могу сказать тебе всё, что непрошено приходит в мою больную волчью голову. Могу с истинно альбусовским непроницаемым выражением заметить, что так Лили инстинктивно подготовила тот мощнейший удар по Волан-де-Морту, всю сокрушительность которого он ещё познает. Могу, напротив, менторским тоном заявить, что женщинам ничего нельзя доверять, а слушать их – тем более (главное, чтоб Молли вдруг не появилась как всегда ниоткуда). Могу напомнить о Джеймсе, который наверняка предпочёл бы такую вот красивую, легендарную смерть бессмысленному существованию в постоянном страхе. Пусть на самом деле умер он ещё гаже, чем Плакса Миртл – у той хотя бы не было возможности защищаться.
Могу придумать много нужных и пафосных слов, возможно, с некоторыми ты даже согласишься.
Хочу ли я этого?
– Не знаю, Лунатик. Не хочу знать точно, что Лили чувствовала на самом деле. Потому что это было бы моим личным свинством по отношению к Джеймсу. Я не хочу… не хочу, так не должно было быть, – лоб снова упирается в руки, спутанные космы скрывают лицо, – не должно было, я этого не хотел, я не знаю, как так вышло!
Что там обычно говорится в таких случаях? «Бывает»?
– Сириус, дружище. Это не такая исключительная история, пожалуй, можно было ожидать чего-то подобного…
– Можно?! – взрыкивает волкодав в человеческом облике. – Можно было ожидать, что живым оружием против Волан-де-Морта станет мой сын?!!
