Глава 3Людей в баре, несмотря на вечер пятницы, немного - похоже, в преддверии выходных и грядущих майских праздников, народ рванул за город, создавая пробки и дополнительные проблемы сотрудникам автоинспекции.
Девушка-бармен узнает меня и приветливо спрашивает:
- Вам как обычно?
Наверно, только сейчас я понимаю, как меня утомил сегодняшний день, но тем не менее, стараюсь отвечать вежливо:
- Да, спасибо.
Когда кофе готов, я аккуратно беру чашку с барной стойки и иду за присмотренный заранее столик - благодаря отсутствию ажиотажа я занимаю любимое место у окна.
От чашки поднимается пар и приятный аромат, а я, смотря в окно, аккуратно, но рассеянно размешиваю взбитые сливки, пышной шапкой покрывающие напиток. Рабочая неделя подошла к концу, впереди выходные и праздники, но сосредоточиться на отдыхе не получается - в голову лезут настойчивые мысли о полковнике Орлове. Сейчас, когда я узнала драматические подробности его биографии, мне хочется разложить все по полочкам, еще раз проанализировать свое к нему отношение. И его ко мне тоже.
Сейчас, в мыслях я впервые позволяю себе назвать его имени. Алексей. Хоть я не произношу это вслух, подобное обращение звучит очень странно, особенно после четырех лет "товарищ полковник". Но мне определенно нравится. Я на минуту забываюсь и неожиданно для себя самой представляю, как называю его по имени, смотрю в глаза и провожу рукой по темным с сильной проседью волосам. Сегодняшнее странное происшествие, непривычное поведение Орлова наталкивают на размышления. И вдруг впервые за четыре года все впечатления, мысли и воспоминания о нем мелькают в памяти, как на кинопленке, и постепенно складываются в одну картинку, и я с ужасом понимаю, что воспринимаю полковника Орлова не просто как начальника. Эта почти неприличная фантазия затягивает, и я не слышу, что происходит в реальности. Как будто где-то вдалеке я слышу шум шагов и чувствую, что кто-то подошел совсем близко. Срабатывает инстинкт, выработанный за несколько лет работы в СНБ, и я вырываюсь из мира грез и резко поворачиваюсь к незнакомцу. Когда я поднимаю глаза, чтобы увидеть его лицо, сердце начинает биться быстрее, я слышу, как кровь пульсирует в ушах. Я даже приоткрываю рот от удивления, потому что передо мной стоит полковник Орлов, будто магическим образом явившийся из самых заветных фантазий и одновременно самых худших кошмаров.
Рукава белоснежной рубашки небрежно закатаны, ворот расстегнут, а узел галстука расслаблен. Пиджак висит на руке, а сам он смотрит на меня выжидающе и задает логичный в этой ситуации вопрос:
- Товарищ старший лейтенант, здесь свободно?
Я чуть не закашливаюсь не до конца остывшим кофе и, еще не отойдя от шока и слегка заикаясь отвечаю:
- Д-да, конечно, товарищ полковник.
Я не решаюсь спросить, почему в полупустом баре он решил сесть именно рядом со мной.
Орлов вешает пиджак на спинку стула и садится, все еще не сводя с меня взгляда, и я начинаю нервничать. Повисает неловкое молчание, и наконец я решаюсь спросить:
- Вы что-то хотели, товарищ полковник?
- Да, - он внезапно опускает взгляд, как будто изучая темный деревянный стол, - я хотел извиниться.
От удивления я резко откидываюсь на спинку стула и со звоном опускаю чашку на блюдце. Слова застывают в горле, но прежде, чем я успеваю что-то сказать, Орлов порывисто добавляет:
- И пожалуйста, не называйте меня "товарищ полковник". Хорошо?
Происходящее сейчас абсолютно не укладывается в голове. Я настолько привыкла к его образу железного полковника, из которого он почти никогда на моей памяти не выходил, что обычные человеческие слова из его уст звучат как-то странно и даже неестественно.
Весь этот поток мыслей на деле занимает доли секунды, и я киваю:
- Хорошо... Алексей Анатольевич.
Орлов барабанит пальцами по столу, будто не зная, с чего начать, и глубоко вздыхает. В этот момент я чувствую легкий запах алкоголя, который дополняет сюрреалистичный образ Алексея Орлова - не сурового нордического офицера спецслужб, а обычного человека со своими слабостями и проблемами.
Наконец Орлов собирается с мыслями и начинает без всяких предисловий - похоже, ему трудно вспоминать о том, о чем он собирается мне рассказать. Его слова подтверждают мою догадку:
- Знаете, мне трудно об этом говорить, но все-таки я хочу быть с вами предельно честным. Я никоим образом не хотел вас оскорбить, просто, - он на минуту замолкает, а я смотрю на него, затаив дыхание, - просто, наверно, мне уже пора в отставку.
Услышанное поражает подобно грому, и я энергично качаю головой, на что Орлов печально слегка улыбается и продолжает:
- Похоже, я разучился принимать решения, руководствуясь исключительно разумом. Старею, наверно.
Вдруг голос его внезапно становится тверже, в нем начинает звучать сталь:
- Но я не могу послать на верную смерть своих сотрудников.
Я хмурюсь, не понимая в чем дело, и Орлов продолжает:
- Много лет назад я уже вел в бой солдат, понятия не имеющих, что их отправили на бойню. Почти двадцать лет назад я, командир, не смог спасти от гибели зеленых юнцов.
Орлов пытается говорить спокойно, но с каждой фразой в нем закипает ярость, руки сжимаются в кулаки так, что белеют костяшки пальцев:
- А сейчас же штабные крысы приказывают мне отправить моих бойцов в Саудовскую Аравию, якобы для ликвидации идейного лидера кавказских террористов, хотя прекрасно знают, что их там на куски разорвут!
Орлов вдруг в бессильной злобе ударяет кулаком по столу, от чего моя кофейная чашка со звоном подскакивает на блюдце. К счастью, в баре громко играет радио, что спасает нас от любопытных взглядов посетителей.
- Они прекрасно знают, каким будет исход. Эти сволочи не способны нести ответственность, а я... я не смогу снова смотреть в глаза матерям и женам тех парней, зная, что не уберег их!
Последнюю фразу он буквально выкрикивает. Внезапное откровение шокирует, но я вижу, что ярость копилась в душе Орлова много лет, поэтому мне сложно обвинять его в несдержанности.
Орлов снова заговаривает, но на это раз его голос звучит глухо, словно пылающая в нем ярость в последний раз вспыхнула и погасла, оставив после себя едва тлеющий уголек:
- Я готов сам пойти под пули, я готов пойти на задание, зная, что не вернусь, но я не могу снова пережить тот ад. И я не могу потянуть за собой других. Особенно вас.
Орлов выразительно смотрит на меня, и я сразу понимаю, к чему он ведет. Иордания.
Я машинально провожу рукой по едва заметному шраму над бровью, единственному напоминанию о том инциденте, но Орлову, похоже, воспоминания даются куда труднее:
- Я никогда не был сентиментальным или впечатлительным, иначе бы меня не взяли на эту службу, но иногда я не могу заснуть, потому что перед глазами стоят те ребята. Такие же молодые, в том же потертом камуфляже. Просто стоят и укоризненно смотрят. А я бессмысленно пялюсь в темноту и не могу закрыть глаза. Потому что если закрою, снова увижу тот аэропорт. Взрыв. Снова и снова я вижу вас, в крови, без сознания, бегу к вам, но не могу добежать. Земля будто скользит под ногами. И я ничем не могу вам помочь. Наверно там, за границами этого аэропорта, и заканчивается мой предел прочности.
- Вы ни в чем не виноваты, - я на мгновение запинаюсь, но решительно продолжаю, - особенно в том, что случилось со мной. Я знала, куда иду, и была готова ко многому.
Орлов поднимает взгляд и вдруг улыбается:
- Вы всегда были такой решительной, упрямой.
Голос его звучит все мягче, и я начинаю слышать в нем... нежность?
- Вы далеко пойдете. Когда-нибудь и мое место займете, - Орлов усмехается, и я чувствую, что витающее в воздухе напряжение постепенно спадает.
Я тоже начинаю улыбаться. А в следующую секунду Орлов вдруг протягивает руку, я не успеваю инстинктивно отпрянуть, и он аккуратно проводит пальцем по шраму над моей бровью.
Я сижу, затаив дыхание, а Орлов почти с мольбой в голосе произносит:
- Но, пожалуйста, будьте осторожны...
Я слегка киваю, а Орлов медленно опускает руку на стол, совсем рядом с моей ладонью. Он ни произносит ни слова, но я чувствую, что для немногословного и хладнокровного Орлова этот жест значит гораздо больше, чем пылкие признания. Сердце стучит все быстрее от той невысказанности, которой наполнен этот легкий, казалось бы, незначительный жест.
Я смотрю в янтарно-карие глаза Орлова и одними губами произношу:
- Буду
