Глава 3Следующим вечером я снова сижу в роскошном "Бентли", но в этот раз мой наряд больше соответствует и автомобилю, и его владельцу. Сегодня Малфой в черной мантии, не уступающей в цене его магловскому костюму. А на мне длинное серебристое платье с открытыми плечам. Оно тесное, ноги будто засунуты в русалочий хвост. Но я чувствую себя скорее форелью, причем трепыхающейся на берегу, чем русалкой. Платье мне одолжила кузина и, конечно, не без боя. Одна я бы не справилась с ее упрямством, но мне помогли мама и тетя. Они решили, что у меня свидание, а когда речь шла об устройстве моей личной жизни, их бы не остановила даже вся королевская гвардия. Кузина выше меня, и пришлось подбирать не просто туфли на каблуке, а на шпильке. На таких далеко не убежишь, и уверенности мне это не добавляет. К платью очень кстати нашлись перчатки, потому что на правую руку я, следуя совету призрака Уолли Макника, надела браслет Лиззи Мэй. И мне спокойнее, когда он спрятан под плотной серой тканью. Волосы собраны в пышный узел на затылке, а на шее - мамин жемчуг. Видимо, наряд смотрелся достаточно элегантно и дорого, потому что Малфой, увидев меня, одобрительно бросил:
- Хорошо выглядишь, не ожидал от тебя. - И любезно распахнул дверцу.
Если это и был комплимент, то звучал он как оскорбление. Я не стала выяснять, а не мешкая скользнула внутрь, ведь у меня не было меховой накидки, чтобы защитить от холода голые плечи.
Стекла "Бентли" - тонированные, машина едет мягко, как по радуге, а не по асфальту. Спустя некоторое время я уже не представляю, где нахожусь, по крайней мере, мы еще в Лондоне. Хотя... На лондонских улицах в вечер пятницы, как, впрочем, и в любой другой день, мы бы не ехали, а стояли в пробке. Меня не оставляет смутное беспокойство, я разучилась доверять магии. Лучше уж терпеть привычную нервотрепку пробок и капризные взбрыки моей старенькой "Хонды", чем плотную тишину и полное незнание того, куда мы направляемся и сколько времени займет дорога. Успею ли я... что? Успокоится, морально подготовиться к встрече с Серым домом, его призраками и хозяевами. У меня нет плана, и я не могу его составить, потому что не знаю, что меня там ждет. Мой спутник нем как рыба. Я тянусь к волшебной палочке, но останавливаю себя. Любое проявление волнения будет истолковано не в мою пользу. А Малфою ничего не стоит стукнуть по перегородке набалдашником трости и приказать водителю повернуть назад.
Да, сегодня я впервые за пять лет достала свою волшебную палочку, прошлый раз был как раз перед переездом на новую квартиру. Она лежит в ножнах из черненого серебра, а те крепятся к тонкому пояску, так же, как и небольшая сумочка со всякими мелочами. Ножны мне прислал Малфой, к ним прилагалась записка "Ведьму должно быть видно с первого взгляда". Без сомнения, он сделал это неспроста, но я ни о чем не спрашиваю, зная его, можно не сомневаться - он скоро сам все расскажет. Так и происходит.
- Ты ведь не из чистого альтруизма ищешь эту маглу, - в его тоне угадывается насмешка. - Ты отказалась от магии и теперь не знаешь, чем заполнить оставшуюся пустоту. Отсюда и твоя работа на износ. А когда тебе выпал шанс снова прикоснутся к волшебству, ты вцепилась в него двумя руками.
- Любопытно, чем я заслужила бесплатный сеанс психоанализа. Ведь сегодня я еще не обзывала тебя самовлюбленным засранцем.
Визиты к психоаналитикам - новое развлечение Малфоя, и я надеюсь, что наш разговор свернет на столь милую ему постельную тему. Лучше терпеть его пошлые шуточки, чем внезапные приступы проницательности. Но он не поддается на мою уловку.
- Ты считаешь себя пьяницей, который, проявив чудеса выносливости и силы воли, отказался от выпивки. А на самом деле ты глупая птичка, которая ходит по земле, потому что боится, что в небе для нее не найдется места. Не веришь в свои крылья, Грейнджер?
- Скорее своим ушам. Сам Драко Малфой убеждает меня вернуться, - я стараюсь, чтобы мои слова прозвучали насмешливо, но единственно, что мне удается, - заставить голос не дрожать. - Разве не ты первый должен радоваться, что в твоем мире стало на одну грязнокровку меньше?
- Если грязнокровки знают свое место, я не против их присутствия в моем мире. Кто-то ведь должен делать
грязную работу.
Интересно, есть ли на земле человек, который, поговорив пять минут с Малфоем, не захочет ему врезать? Я бы не поручилась даже за его мамочку. Приходится напомнить себе, что он мне нужен, и стиснуть лежащие на коленях руки.
- Думаю, тебе пора учиться самому убирать за собой... - слова "свое дерьмо" так и просятся на язык, но я беру пример с Уолли Макника и сдерживаюсь. Малфой не чувствительная девица, он дотошный прокурор и любое неосторожно сказанное слово всегда готов использовать против меня.
Мистер Я-лучше-всех согласился мне помочь, но это не значит, что ему можно доверять. Люди, которым скучно жить, способны на все. Ему от меня что-то нужно. Когда-нибудь мы это выясним, но не сейчас, потому что машина останавливается. Мы приехали.
***
Уолли Макник говорил, что живые видят Серый дом иначе, но я все равно немного разочарована: передо мной возвышается обычная каменная громада. По бокам от широких мраморных ступеней главного входа горят фонари, свет тусклый, будто лампочки давно не меняли, хотя какие лампочки... магические заклятия. И я могу различить, что дом даже не серый, а белый.
Но внутри все иначе: здесь нет ничего обыденного, прочного, основательного. Я раньше не думала, что можно взять тьму из самых глубоких гномьих шахт и сделать из нее стены, потолок и пол. Но теперь начинаю сомневаться. Глазам нужно время, чтобы привыкнуть. Под потолком извиваются струйки дыма, вопреки пословице огня рядом не видно. Дым здесь - единственный источник света, пусть слабого и бледного. Мне хочется оглянуться, убедиться, что мир все еще на месте и мне есть куда бежать, но дверь закрывается, отрезая путь назад. К нам подходит худая девушка с белым лицом и в строгой черной мантии. Ее собранные в пучок волосы тоже черные, как и глаза. Она выглядит как ожившая черно-белая картинка. Ее неподвижное невыразительное лицо еще больше убеждает меня в этом - оно выглядит скорее нарисованным, чем живым. Может, передо мной первый призрак Серого дома?
Дым тянется к девушке и наручниками обвивается вокруг ее запястий. Она вытягивает руки вперед, ладонями вверх, тонкие струйки тянутся вверх будто танцующие змеи, потом отворачивается от нас и проходит через арку. Темнота отступает на шажок, но тут же возвращается, еще более плотная, будто пообедавшая душами грешников.
Нам ничего не остается, кроме как следовать за таинственной заклинательницей дыма. Я двигаюсь медленно, неуверенно, но не из-за высоких каблуков, а из-за того, что темнота сбивает меня с толку. Коридор, по которому мы идем, - длинный, в нишах за плотной завесой темноты мне чудятся смутные фигуры. Тени играют с моим воображением, заставляют напрягать глаза, до боли всматриваясь в темноту, но она остается издевательски непроницаемой.
Из коридора мы попадаем в еще одно темное помещение, я не могу судить о его настоящих размерах, чувства твердят мне, что оно огромно. Но полагаться на них нельзя - темнота так же хорошо обманывает инстинкты, как и разум. От входа начинается спирально изогнутая лестница, которая тянется вверх будто бобовый стебель. По виду она сделана из металла, возможно, даже из серебра, хотя поверить в это сложно. Контуры лестницы четко выступают из темноты. Я жду, что мои каблучки будут звонко цокать по ступенькам, но те не возвращают звука шагов. И чем дальше, тем меньше у меня остается уверенности. Звук собственных шагов - мелочь, но мне не дает покоя мысль, что дом на этом не остановится, будет забирать мелочь за мелочью, пока от меня ничего не останется. Я стараюсь сопротивляться: идти спокойным шагом, дышать ровно. Пусть не в моих силах изгнать химер Серого дома, но открывать им дверь в свою голову я не собираюсь. Моя ладонь скользит по перилам, они не металлические, а сделаны из чего-то, напоминающего кость. Сквозь ткань перчатки я чувствую рубцы магических символов. Тишина вокруг напоминает могильную - привычную для мертвых и невыносимо тяжелую для живых.
Подъем заканчивается. Малфой произносит фразу на французском, и это первые слова, которые я слышу здесь. Девушка кивает, ни удивляясь и ничего не уточняя. Общий смысл мне понятен: господин и госпожа желают себе девушек. Я задумываюсь, насколько разнообразны услуги, которые здесь предлагают. Есть ли у них призраки детей, подростков, юношей, старух? Как далеко могут зайти люди в своих фантазиях? И почему они никогда не думают о тех, кому приходится исполнять их грязные прихоти?
Снова коридор, но не такой длинный и гнетущий, как тот, через который мы шли на первом этаже. Он заканчивается дверным проемом, закрытым тонкой искусной решеткой все из того же дрессированного дыма, за ней я вижу призрачные силуэты. Легким движением руки девушка рассеивает преграду и приглашает нас внутрь, сама она остается снаружи. В комнате двадцать обнаженных фигур, полупрозрачных, как медузы. Меня пробирает легкая дрожь, но она всего лишь слабое подобие ледяного холода - вечного спутника призраков.
Девушек трудно отличить друг от друга: они безмолвны, лишены индивидуальности. Они не похожи на живых, как Уолли Макник, они даже не похожи на призраков, а на карандашные наброски, полустершиеся от многочисленных прикосновений. Я брожу по этой галерее ледяных скульптур и злюсь, хотя успела повидать достаточно несправедливости. Но то жизнь. Для этих девушек жизнь закончилась, так почему продолжают действовать ее сволочные законы? Где обещанные покой, свобода или личная встреча с Богом?
Если бы не браслет, я бы прошла мимо Лиззи Мэй. В ней уже ничего не осталось от той улыбающейся девушки, которую я помнила по фотографии. Ее фигура будто соткана из паутины и пыли, звездной искрящейся пыли, но на месте глаз чернеют глубокие провалы. Мне хочется прикрыть ее наготу, и будь у меня мантия, я бы укутала ее, хотя сама начинаю дрожать. Призрачный холод дает о себе знать. Да и какая польза призраку от мантии?
Лиззи оживляется, тянет руку к моему запястью и сжимает так крепко, что буквально вдавливает браслет в кожу. Мне кажется, что лишь серебро мешает призрачным пальцам проникнуть в плоть. Для призрака в ней слишком много силы. Что там говорил Малфой о смерти, которая входит под кожу? Додумать эту мысль я не успеваю, потому что поток чужих мыслей захлестывает мое сознание. Я пытаюсь выдернуть руку, пока Лиззи не утопила меня в своем отчаянии, но она сама меня отпускает. Теперь я знаю все о ее нежизни в Сером доме, а она знает, что я пришла ее освободить.
Малфой занят с призраком грудастой красотки и не замечает, как мы с Лиззи обмениваемся мыслями. В ответ на мой взгляд он ухмыляется, чужая боль, чужой страх и чужое страдание скатывается с него, как с гуся вода. Грудастая ведет его к одной из множества дверей с дымными решетками, их в комнате около дюжины. Когда они уходят, я мысленно обращаюсь к Лиззи:
- Покажи мне, где хранится твое сердце.
Она в испуге прижимает руки к груди, но, справившись с собой, кивает. И все-таки у нее есть своя отличительная особенность - когда мы оказываемся совсем рядом, я чувствую слабый запах спелой клубники.
Лиззи уверенно плывет по воздуху, хорошо ориентируясь в запутанных коридорах. Она приводит меня к узкому, как драконья ноздря, проходу. Хозяева Серого дома на удивление наплевательски относятся к безопасности, потому что путь нам преграждает очередная решетка из дыма. За ней коридорчик, он резко поворачивает, и мы попадаем в просторный кабинет. Мои глаза слезятся от яркого света - в камине пылает настоящий огонь. Видеть теплое оранжевое пламя - все равно, что глотнуть свежего воздуха, просидев многие месяцы взаперти. Мне хочется улыбнуться, но вся радость исчезает без остатка, когда Лиззи дотрагивается до моего плеча. Она нервничает, и ее прозрачный силуэт дрожит.
На письменном столе нет ни бумаг, ни свитков, только тяжелое пресс-папье и другие письменные принадлежности. Перед ним два кресла, но чуть дальше я вижу целый уголок для гостей с мягкими креслами, диваном и низеньким столиком. В отличие от остального дома, стены по цвету напоминают янтарь, а на полу - обычный паркет. Но самое главное - это силуэт гигантской птицы, впечатанный в одну из стен. Птица черна и похожа на ворона, гигантские крылья раскрыты, клюв повернут в сторону двери, а ярко-алый рубиновый глаз без зрачка смотрит на нас.
Мы тоже не можем отвести от нее глаз - птица притягивает к себе, и даже без подсказки Лиззи я понимаю, что перед нами дверь и ее нужно открыть. Мои пальцы осторожно касаются черных перьев - металл холодный, твердый и наверняка не поддающийся чарам. Хозяйка кабинета появляется, когда моя ладонь все еще лежит на птичьем крыле.
Она похожа на ангела. Глаза голубые, а длинные золотистые волосы волнами спадают на плечи. Ее платье цвета дыма подошло бы принцесс - широкий пышный подол, лиф щедро усыпан мелкими жемчужинами. Вопль Лиззи Мэй раскалывает мою голову, а заклятие бросает на пол. Тело становится ватным. Я валяюсь на боку, тонкая струйка крови сочится из носа и растекается по светлому паркету. В поле моего зрения появляются черные туфельки, кокетливо выглядывающих из-под складок платья. Через некоторое время к ним подсоединяются тупоносые ботинки, еще по звуку шагов, я понимаю, что их обладатель - мужчина крупный.
- Выясни, кто она такая и что здесь забыла. Но действуй осторожно - она пришла с уважаемым человеком, - хозяйка отдает распоряжения, мужчина молча слушает. Голос под стать внешности, и все, что она говорит, звучит как реплики ангела, которому приходится играть демона в жестокой кровожадной пьесе. А я думаю, что если все мои пальцы останутся целы после разговора с этим верзилой, то нужно будет обязательно сказать Малфою спасибо. Кто бы мог знать, что однажды его высокое происхождение поможет маглорожденной? - И накажи призрака, она становится слишком непокорной.
Раздается оглушительное лязганье, будто кто-то закрыл большой металлический веер. Мужчина берет меня за волосы - от боли из глаз брызгают слезы - и тащит к двери, на полу остается след из выпавших из прически шпилек. Я выворачиваю шею и успеваю мельком разглядеть его фигуру. Да, он действительно массивен, хоть и не вышел ростом, голова большая, короткую шею почти на разглядеть, а одно плечо выше другого.
Он затаскивает меня в потайной проход, а потом волочит вниз по лестнице. За волосы держит крепко и дергает резко, будто мечтает снять скальп. Ступеньки бьют больно, оставляя на память ноющие отметины. Пару раз я стукаюсь локтем и за каждым ударом следует резкая вспышка боли. Но даже она не прогоняет ватного отупления. Из горла вырывается тихий скулеж, я могу ненавидеть себя за слабость, и злость может на время стать анестезией, но контроль над собственным телом она мне не вернет. Правая туфля соскальзывает с ноги и остается лежать на лестнице. Когда мы доберемся до конца, то на мне не останется живого места. Только бы не ударится головой и не потерять сознания.
Правая рука будто налилась свинцом - она становится тяжелой и сильной. От браслета Лиззи Мэй исходит жар, который горячими волнами распространяется по руке и дальше по всему телу, онемение проходит. Теперь я еще сильнее стискиваю зубы, но боюсь выдать не собственную слабость, а неожиданно полученную силу. Палочка все еще на поясе, и теперь я могу ей воспользоваться, но не тороплюсь. Шанс лишь один, упущу его - потеряю все.
Лестница заканчивается, мужчина отпускает мои волосы и некоторое время пристально смотрит на меня. Я лежу, уткнувшись носом в пол, но чувствую, как его взгляд ввинчивается мне между лопаток. Хочется застыть, а лучше превратиться в воду и просочиться сквозь камень. Он хватает меня за левую руку и дергает так сильно, что сустав едва не выскакивает из плеча. Из горла вырывается вскрик, я не успеваю его подавить. Громила бросает меня посередине комнаты, затем его шаги удаляются. От каменного пола тянет холодом, а плечо горит. Я решаюсь немного повернуть голову и проследить за своим тюремщиком. Он в дальнем углу комнаты, берет старый деревянный стул. Сейчас или никогда. Палочка выскальзывает из ножен, мужчина оборачивается - может, слышит шорох или чувствует мой взгляд. Я боюсь не успеть, боюсь, что какая-нибудь ноющая от боли мышца подведет меня, что заклятие будет лететь слишком медленно. За одну секунду перед моими глазами проносятся всевозможные неудачи, которые приводят меня к смерти, а потом магический луч врезается в скособоченную фигуру и отбрасывает громоздкое тело к стене. А точнее впечатывает в стену. Слышится хруст, наверно, в этот момент я должна испытать мстительную радость, но я слишком сильно удивлена. Заклятие должно было обездвижить врага, а не переломать ему кости.
С трудом поднимаюсь на четвереньки, голова кружится, ободранные локти ссадят, синяки ноют. Я умудрилась прокусить губу, и во рту - медный привкус крови. Спутанные волосы, и такое чувство, что даже они болят, падают на лицо, и я отбрасываю их назад, затем стаскиваю туфлю. Путь до стены выглядит бесконечно долгим, но мне нужно убедиться, что мой мучитель жив.
Встать я не успеваю, потому что какая-то сила буквально подбрасывает меня на ноги, а потом поворачивает, да так резко, что меня едва не мутит. Над головой куполообразным потолком с выступающими ребрами, по углам вместо клубков пыли забилась густая чернильная темнота. Мой взгляд упирается в подобие колумбария, ряды маленьких ниш занимают всю стену от пола до потолка. Сквозь решетки из дыма просачивается красное свечение, будто мне подмигивают несколько десятков саламандр. Палочка, крепко стиснутая в руке, описывает широкую дугу. Тонкая, как кнут, струя яркого пламени рассекает воздух, врезается в стену и распадается на маленькие язычки. Темные ниши заглатывают огонь, тот исчезает бесследно. Но моя рука не думает останавливается, палочка рассекает воздух, будто нож в руках обезумевшего маньяка, огненные заклятия снова и снова летят в стену. Жар от серебряного браслета настолько силен, что заставляет боль отступить. Пот стекает по лбу и шее. Я действую как во сне, каждое движение руки продиктовано чужой волей. Яростной и бескомпромиссной.
Рука опускается, сила, которая наполняла ее, угасла, а серебряный браслет уже не жжет злым огнем. Но не успеваю я сказать себе, что все закончилось, как стена с нишами взрывается серым призрачным пламенем. Струя ледяного воздуха врезается в меня будто кулак и едва не сбивает с ног. Огонь грызет камень будто алмазные зубы тролля - зрелище завораживает. Но я отворачиваюсь и ковыляю к распластанному на полу телу. Когда мне удается нащупать пульс на жилистой шее, с сердца сваливается камень. Может, я слишком слаба, чтобы судить, и собственный покой мне дороже справедливости, но пусть закон определяет меру его вины и наказания. Взмахом палочки я поднимаю тушу в воздух. Рука дрожит, сил осталась мало, а комната заполняется пеплом, дыма нет. Видимо, в этом доме пламя и дым всегда появляются врозь. Дышать от этого ничуть не легче, горло и нос забиваются, глаза слезятся, и я зло провожу по ним рукой - на перчатке остается размазанная темная полоса.
Я уже поднимаюсь на первую ступеньку лестницы, но что-то толкает меня в спину и заставляет обернуться. Лиззи Мэй стоит перед стеной серого пламени, она выглядит почти так же, как на той фотографии. Краски возвращаются на ее лицо, глаза снова сияют, на губах играет легкая улыбка, полная предвкушения, но не счастья, а свободы. Фигура девушки расплывается - слезы опять застилают глаза. Я моргаю и, прищурившись, смотрю, как Лиззи Мэй раскидывает руки, отталкивается и падает, будто разучивает на психологическом тренинге упражнение на доверие. Ее смутный силуэт исчезает в огне, и я надеюсь, что там, за стеной серого пламени кто-нибудь ее поймает.
Спуск был хреновым, но подъем еще хуже. Сначала я ругаюсь, но потом замолкаю, стараясь беречь дыхание, глаза почти ослепли, их заливает пот. Рука цепляется за гладкую стену, ноги заплетаются как у пьяного. Тело, которое я волоку за собой, с каждой ступенькой все тяжелее, у меня не хватает сил удерживать его в воздухе, и теперь заклинание тянет его вверх по лестнице. Мужчина еще не пришел в себя, но тихо стонет. Да, эти каменные ступеньки добьют ему все то, что еще не отбила каменная стена. Мои губы растягиваются в улыбке, наверно, она похожа на злодейский оскал плохих парней из голливудских фильмов. Мышцы лица будто одеревенели, и я думаю, не придется ли мне, будто Гуинплену, всю жизнь ходить с лицом, перекошенным улыбкой.
Преодолев последнюю ступеньку, я падаю на колени перед тенью птицы, на изнанке нет красиво вырезанных перьев, клюва и даже рубинового глаза. Моя ноша тоже падает и пытается соскользнуть обратно вниз - моя магия не только останавливает падение, но и одним рывком втаскивает мужчину на площадку. Нет, свои дела я всегда довожу до конца. Серое пламя следует за нами молча и неотвратимо, оно еще далеко, а пепел уже висит в воздухе. Сухой отрывистый кашель почти выворачивает меня наизнанку. Ни одно из известных мне открывающих заклятий не срабатывает. Думать трудно, так же, как и снова встать на ноги, но я встаю и почти вслепую шарю вокруг, ища тайный рычаг. Еще один приступ кашля сгибает меня пополам. В отчаянии я пытаюсь собраться с силами и снести к чертям эту птицу вместе со стеной.
Но вдруг она сама складывает крылья, все, что происходит дальше, похоже на сон. Только во сне старые школьные друзья могут прийти на помощь и вытащить тебя из ловушки. Я смотрю в лицо Гарри Поттера и думаю, что этого просто не может быть.
***
Десять лет назад я должна была выйти замуж за Рона, а Гарри - жениться на Джинни. Со стороны мы вчетвером смотрелись очень красиво. Две молодые пары, две первых любви, две свадьбы в один день. Но однажды я и Гарри остались наедине: может, мы слишком много выпили или слишком разоткровенничались, но тот вечер для нас закончился в одной постели. Я засыпала, думая, что со мной случилось нечто важное и теперь моя жизнь изменится, а утром услышала от него: "Извини, я не знаю, что на меня нашло, давай все забудем и сделаем вид, будто ничего не было". И тогда в первый и единственный раз в жизни мне захотелось все послать к черту. Что я и сделала, отказавшись от магии и магического мира. Это был неплохой способ наказать себя, отомстить ему и сбежать как от воспоминаний о неразделенной любви, так и о моем предательстве. Все эти годы мы были вместе: делили на троих приключения, опасности, войну, боль, утраты, победы и поражения. Оставшись одна, я растерялась, будто снова стала одиннадцатилетней девочкой, которая не знала, примет ли ее незнакомый и таинственный мир магии. А когда детям страшно, они бегут домой.
Я не помню, как Гарри ведет меня через Серый дом. Ночной ветер дует в лицо. У главного входа суетятся авроры и лекари, они то вбегают внутрь, то выскакивают наружу, я не понимаю, что они кричат друг другу, просто иду, будто оглушенная. Потом ноги не выдерживают, и я готова рухнуть прямо на ступеньки, хотя босыми ступнями, чувствую, камень не многим теплее льда. Но Гарри поддерживает меня, а потом набрасывает на плечи свою мантию. Наши лица оказываются друг на против друга, его черные волосы все так же нелепо торчат во все стороны, битву с ними проиграет любая расческа, но очков больше нет, аврорам ведь требуется стопроцентное зрение. Каждый день я встречаюсь со многими людьми, но еще ни у кого не видела таких ярких зеленых глаз. Шрам-молния все еще заметен на загорелой коже. Его лицо выглядит одновременно уставшим и ожесточившимся, в уголках глаз, на лбу, между бровями уже обозначились глубокие морщинки, и мне больно видеть, что жизнь не стала его щадить.
- Ты в порядке? Позвать лекаря?
- Я в порядке, - голос звучит хрипло, как у престарелой курильщицы. И эта растрепанная, перепачканная пеплом курильщица попала в сказку к своему прекрасному принцу.
Мантия сползает с плеч, Гарри поправляет ее. Я замечаю обручальное кольцо на его руке. Сказка снова становится горькой реальностью. Мой принц женат. А ведь на секунду я поверила, что он тоже помнил обо мне и в глубине души ждал встречи.
- Наконец я узнаю старую добрую Грейнджер. - К нам подходит Малфой. Его "Бентли", блестящий дорогой саркофаг, стоит на подъездной дорожке и лезет в глаза. - Она снова растрепана и грязна, как и положено магловскому отродью.
- Мистер Малфой, я думаю, вам лучше воздержаться от оскорбительных высказываний, - говорит Гарри вежливо. Видимо, для него, как и для многих магловских полицейских, издевательская вежливость - это своего рода лекарство, которое помогает удержаться от грубого нарушения прав гражданина. Малфой отвечает своей кислой аристократической гримасой - той, которая может вывести из себя даже ангела, хоть небесного, хоть каменного, например, того, что склонился над пустой вазой, стоящей с боку от парадного входа.
- Не волнуйтесь, аврор Поттер, ничего оскорбительного вы больше не услышите, потому что я и моя спутница уезжаем.
- По закону вам нужно остаться и дать показания. - Не сомневаюсь, что Гарри и сам был готов отпустить меня домой. Но теперь началась битва мужских самолюбий. Я устало обхватываю себя за плечи.
- Неужели ты еще не понял одну вещь, Потти? - тон Малфоя снисходителен и насмешлив. - Закон служит деньгам. И твой закон служил малфоевским деньгам еще тогда, когда твои предки считали за честь породниться с троллями. Я устал и не вижу смысла здесь задерживаться, так что, если ты не собираешься нас арестовывать, то позволь попрощаться.
- Можете идти, мистер Малфой, мы с вами свяжемся, - эти слова Гарри произносит ровно и бесстрастно, как и положено профессионалу, хорошо знающему свое дело. Но зато в следующей фразе ничего профессионального уже нет: - Когда-нибудь ты мне попадешься, и я найду для тебя место в камере с пьяными троллями. - По жесткой усмешке, которая кривит его губы, я вижу, что он не шутит. Но Малфой лишь ухмыляется и окидывает авроров высокомерным взглядом, те отвечают враждебным молчанием. Жаль, маленькому Драко не объяснили, что не стоит дразнить сторожевых собак, потому что однажды даже чистокровный аристократ может оказаться по ту сторону забора. Он протягивает мне руку.
- Гермиона, пожалуйста, подожди, я сам провожу тебя домой, - говорит Гарри. И я хочу согласиться, но потом вспоминаю про его обручальное кольцу и думаю: "Да к черту!"
- Я оставлю адрес, по которому меня можно найти.
Вроде бы в его глазах сожаление, но я плохой легилимент, а в мужчинах разбираюсь и того хуже. Он записывает мой адрес и телефон, хотя раньше колдуны телефонами не пользовались, но, может, времена меняются. Еще я получаю торопливое обещание держать меня в курсе, а потом он возвращается к своим людям. Я оглядываюсь на серый дом: потушили ли авроры пожар, что стало с тем громилой и его хозяйкой, нашлись ли доказательства их преступлений? Впрочем, это уже не мое дело.
Когда я иду к машине, гравий больно колет босые ноги. Шуршит подол безнадежно испорченного платья. Малфой предупредительно распахивает дверь, перед тем, как сесть, я смотрю в его наглые глаза и спрашиваю:
- Откуда взялись авроры?
- Я был уверен, что ты обязательно найдешь неприятности себе на голову. Пришлось обратиться к Поттеру, кто же еще стал бы рисковать карьерой ради недоведьмы? Но я заметил холодок между старыми друзьями. И от чего так не скажешь?
И снова самодовольная улыбка. Должно быть, он больной, и бесить людей ему в кайф. Хочется врезать ему ниже пояса, но платье слишком узкое. В нем не размахнешься. Может, это и к лучшему - у меня бы не хватило наглости ехать в машине рядом с человеком, которого я только что пнула промеж ног.
Собрав всю свою любезность, я говорю:
- Спасибо тебе, Малфой, за все, что ты для меня сделал.
Улыбка сползает с бледного высокомерного лица, а глаза удивлено округляются. Это зрелище стоит того, чтобы сохранить его в памяти.
Всю обратную дорогу мы снова молчим. Когда меня снова скручивает приступ кашля, Малфой протягивает мне бутылку воды. Я пью из горлышка, и каждый глоток стоит целого рая, вода забирает с собой привкус пепла. Стекло прохладное и запотевшее, я не могу удержаться и прикладываю бутылку ко лбу. Трудно поверить, что все закончилось. Дорога домой кажется короче, может, из-за приступов полузабытья, которое то накрывает меня, то отступает. Когда машина останавливается, я устало думаю, хватит ли содержимого моей аптечки, чтобы притупить боль от многочисленных ушибов.
Малфой опять сам открывает мне дверцу. Интересно, его водитель когда-нибудь вылезает наружу? Может, он призрак или дементор? Я игнорирую протянутую руку, мне плохо, но все-таки не настолько, чтобы поступиться годами борьбы женщин за равноправие.
- Спасибо за приятный вечер. Мне давно уже не было так весело.
- Рада за тебя, а я думала, что лишь мертвые женщины могут избавить тебя от скуки.
Я уже у двери, но вместо того, чтобы попрощаться, Малфой произносит:
- Ты ведь понимаешь, что тебе не удалось изменить мир. Ее выпустят, и все начнется сначала.
Я пожимаю плечами, но тут же морщусь.
- Завтра, Малфой, все это случится завтра. А сегодня мир стал немного чище.
Победа - это еще не счастье, но в эту ночь я буду спать крепко, не смотря на синяки, не смотря на воспоминания. И значит, моя жизнь не так уж плоха.
