Первый солнечный зайчикУ Лили распухла лодыжка. Доктор прописал постельный режим и выписал общеукрепляющую микстуру. Под ногу положили валик. Такое положение ноги якобы способствовало тому, чтобы отек спадал.
Это дико мешало, но Лили терпела.
Так ей и надо!
На следующий же вечер Билл, забравшись на второй этаж, где находилась комната Лили, попытался «навести мосты». Лили и слушать не захотела. Поступки говорят лучше любых слов, а мальчишки убежали без оглядки и бросили её на произвол судьбы. Что тут обсуждать?
Однако принесенные лакомства девочка приняла и с аппетитом слопала, поделившись ими с Петунией.
Чтобы как–то убить время, Лили пробовала читать. Прихромав на одной ножке в комнату Туни, позаимствовала у неё «Трех мушкетёров» и «Графиню де Монсоро». Приключения Шико и интриги Священной Лиги девочка пролистывала, так как ничего в них не понимала. Зато история графа де Бюсси и прекрасной Дианы де Меридор тронула её до слёз.
Лили сердилась на автора, посмевшего убить красавца–анжуйца. Лили просто влюбилась в него. Да и как не влюбиться ?!
Обнаружив зареванную Лили с книжкой в руках, Петуния изумленно приподняла брови.
– Ты чего ревёшь? Из–за этой муры?
– Туни, у книжки есть продолжение?
– Ну?
– Ты его читала?
– Ну?
– Граф де Бюсси там оживёт?
– Нет. Диана отравит убийцу и уйдет в монастырь. Глупее концовки автор не мог придумать.
– Почему? Мне всё кажется логичным. После Луи Диана любить все равно никого бы не смогла. Настоящая любовь она такая: одна – на всю жизнь, – восторженно выдохнула Лили.
Петуния презрительно скривилась:
– Что может понимать в любви пигалица вроде тебя?
– Сама пигалица! – вернула «комплимент» младшая сестра старшей. – Будто ты понимаешь больше?!
– Вот и понимаю.
– Ой ли! Может быть, ты уже влюбилась в кого–нибудь?
– Вот ещё! – скривилась Петуния. – Просто если бы ты, Лили, хоть что–то смыслила в этой жизни, то не рыдала бы над книгами французского писателишки. Я сейчас принесу тебе настоящую книжку про настоящую любовь. Про такую, над которой действительно стоит плакать…
Лили и плакала. И влюбилась. По–настоящему. Этой любви она не изменяла до конца дней.
***
«Как она умерла? – спросил Хитклиф.
– Несчастный, – подумала Нелли Дин. – У тебя те же нервы, что и у всякого другого! Бога не ослепит твоя гордость. Ты же искушаешь его терзать твоё сердце до тех пор, пока он не исторгнет у тебя постыдного крика боли!
– Кэтрин, умирая, ни разу не позвала меня? – спросил Хитклиф.
– Госпожа умерла, не приходя в сознание...».
Слезы текли по щекам Лили.
Она представляла себя на месте Кэтрин Эрншо. В белом красивом длинном платье, с распущенными волосами. Обязательно с букетом белых лилий, венчающих её золотистые кудри. Со скрещенными на груди перстами.
« Она лежала со светлой улыбкой на лице. Её жизнь окончилась тихим сном. Дай ей Боже проснуться так же безмятежно в другом мире.
– Дай ей Боже проснуться в мучениях! – прокричал Хитклиф со страшной силой. – Она так и осталась обманщицей! Где она? Не на небе! И не погибла! Так где же?! У меня одна молитва. Я постоянно твержу её, пока не окостенеет язык: Кэтрин Эрншо, не находи покоя, доколе я жив! Ты сказала, что я тебя убил? Так преследуй же меня! Убитые, я верю, преследуют убийц. Я знаю, призраки бродят порой по земле. Будь со мной всегда. Прими, какой угодно образ. Своди меня с ума. Только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О Боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без души моей!...».
«Как бы ты ни страдал, мне нет дела до твоих страданий! – сказала Кэтрин с ожесточением. – Почему тебе не страдать?! Ведь я же страдаю. Ты забудешь меня? Будешь счастлив, когда меня похоронят? Ты скажешь: «Когда–то я любил её! Был в отчаянии! С тех пор я любил многих. Мои дети мне дороже, чем была она. Скажешь, Хитклиф, да?
– Ты знаешь, Кэтрин, что я скорее забуду самого себя, чем тебя! Разве не довольно для твоего бестолкового самолюбия, что когда ты обретешь покой, я буду корчиться в муках ада? Ты даешь мне понять, какой ты была жестокой. Жестокой и лживой. Ты меня любила. Так какое право ты имела оставить меня? Ради твоей жалкой склонности к Линтону? Когда и бедствия, и унижения, и смерть – ничто не в силах было разлучить нас, ты это сделала по доброй воле! Не я разбил твоё сердце – ты разбила его сама. А разбив его, разбила и мое. Тем хуже для меня, что я крепкий. О Боже! Хотела бы ты жить, когда душа твоя в могиле?!»…
***
Лили по много раз перечитывала эти строки. Читала и не могла начитаться. Трагические образы вставали перед глазами, чаруя. Лили отчаянно завидовала Кэтрин. Огненной Кэтрин Эштон, которую беззаветно любил дикий зверь без роду и племени.
Она примеряла на себя эту роль бесконечно. И была готова согласиться с Петунией – раньше она ничего не знала о Любви! Зато теперь она знает, что такое Настоящая Любовь. Это когда вместе – до гроба!
И за гробом.
***
«Мне снились в жизни сны, – говорила Кэтрин Нелли Дин. – Сны, которые оставались потом со мной навсегда. Они входили в меня постепенно, пронизывали насквозь, как смешивается вода с вином, и меняли цвет моих мыслей. Если бы я попала в рай, Нелли, я была бы там бесконечно несчастна…
Лили чувствовала, что, как и Кэтрин, была бы несчастна в Раю.
«Я не могу этого выразить, но, конечно, и у тебя, и у каждого есть ощущение, что наше «я» существует не только в нас самих. Что проку было бы создавать меня, если бы я вся целиком была здесь?
Если все сгинет, а Хитклиф останется – я не исчезну из бытия. Если же все прочее останется, а он сгинет, Вселенная обратится для меня в нечто огромное и чужое, и я уже больше не буду её частью…».
– Спасибо, Туни, – поблагодарила Лили, когда несколько раз прочла книгу от корки до корки. – Это просто волшебно!
– Понравилось?
– Какое счастье быть любимой так, как любили Кэтрин!
– Настоящие мужчины так не любят. Так не бывает. Это просто книга.
– У меня будет! – страстно заявила Лили. – Я обязательно найду своего Хиклифа и…
– И умру на заре, – насмешливо блеснула глазами Петуния. – Уж если бы пришлось выбирать себе персонажа по душе, я хотела бы исполнить роль Нелли Дин. Пусть звезд с неба не хватает, зато она умная и рассудительная. Да! Ещё и жила долго.
– Это скучно!
– Лили, – тоном «рассудительной особы» заявила Петуния. – Нужно учиться различать сны и реальность. В реальном мире Хитклифов не бывает. Вот мистеров Тобиасов Снейпов – хоть пруд пруди.
– Да ну тебя! – разозлилась Лили. – Я думала, книга тебе нравится.
– Лил! Мне книга нравится. Но я не стану тратить время на то, чтобы ловить солнечных зайчиков.
– Чудесно! Мне больше достанется!
– Ну, ну. Лови, лови…
– И поймаю!
***
Лили не оставляло ощущение того, что в её жизнь вот–вот ворвется нечто, что навсегда все изменит. Все вокруг готово было зазвучать волшебной мелодией. В печальном, возвышенном ритме кружились золотистые листья, осыпаясь на траву. Листья клёна, дуба, платана и каштана, с красноватыми прожилками, яркие–яркие, мягко вальсировали в воздухе.
Парк наполнял горьковатый запах осенних костров. Тонкий аромат вился, поднимаясь к ясному небу. Погода стояла удивительно ясная для середины октября.
Бросив портфель прямо на землю, Лили стремглав неслась к качелям и отталкивалась от земли, будто надевала крылья. Она взлетала выше и выше; сердце замирало от горечи и предчувствия чего–то… чего–то волшебного. Вместо того чтобы опуститься на сидение, она вставала в полный рост и с каждым взмахом все смелее и смелее отталкивалась от воздуха, взмывая в небо, – туда, в чистую густую голубизну.
– Слушай, как шумит ветер! – цитировала, смеясь, Лили. И сердце её проваливалось в бездну, чтобы в следующую секунду оказаться подброшенным вверх, будто мячик. Было сладко и жутко. – Дай мне его почувствовать! Он прямо оттуда – с вересковых полей!
– Совсем чокнулась? – ухмылялась Петуния, одаряя младшую сестру снисходительной улыбкой.
– Я – горю! – с вызовом громче кричала Лили, дразня сестру. – Я полудикая, смелая и свободная! И я всегда буду смеяться в ответ на обиды, а не сходить из–за них с ума! – Лили показала Петунии язык. – Пусть всегда будет ветер!
– Дура ты, Лили Эванс, – солнце било Петунии в глаза, и она прикрывала глаза козырьком из ладошки.
– Да ну тебя, Петуния Эванс! – Лили села, наконец, на сидение, дав качелям затормозить. – Ты невыносимо скучное существо.
– Я разумное существо.
– Скучное, Петуния! Скуч–но–е.
– Держись, Лил! Не дури! У тебя и так в башке ветер, а если ты сделаешь в ней дырку, сквозняк усилится.
Лили снова принялась раскачивать качели.
– Лили, перестань! – закричала Петуния.
Цепочки подозрительно стонали. Но Лили только смеялась.
– Перестань, я тебе говорю!
Лили смеялась.
Странное чувство охватило её – уверенность, что небо не предаст, осенний воздух подхватит, подстрахует. Она – бессмертна! Выше, выше, выше!
С замиранием сердца, сама не ведая, что творит, Лили отпустила руки, раскинув их в стороны, как птица. Ей показалось, что качели ушли вниз, а она осталась парить в воздухе. Ветер обдувал щеки, развевал волосы того же оттенка, что и кленовые листья – золото с легким вкраплением алых искорок.
– Лили! – выдохнула Петуния.
Не переставая смеяться, девочка поняла, что действительно парит в воздухе, в полуметре от земли. Качнувшись вперёд, чтобы подлетевшие сзади тяжелые качели её не ударили, Лили медленно и изящно опустилась на землю.
– Как я тебя, Туни?! – сощурила зеленые глаза Лили. – Поймала я на сегодня своего Солнечного зайчика?
Обескураженная Петуния лишилась дара речи.
– Я ещё и не так могу! – Лили отступила на шаг и снова раскинула руки, запрокидывая голову и глядя в ясные небеса.
– Я просилась обратно, – цитировала Лили, смеясь. Словно в танце вертелась она на месте. – Рай не был моим домом. Ангелы рассердились и сбросили меня на землю!
Листики, устилающие землю, дрогнули и зашуршали, словно подхваченные ветром, а потом, будто капли воды в невесомости, медленно воспарили над землей, вращаясь и чуть покачиваясь.
– Они сбросили меня прямо в заросли вереска. И там я проснулась, рыдая от радости!
– Ты сумасшедшая, Лил! – в голосе Петунии звучали одновременно ужас и восхищение. – Как ты это делаешь?!
Лили Эванс перестала кружиться, зачарованно глядя, как листочки, словно золотые рыбки, словно искусственные снег в рождественском яйце, плавают вокруг неё.
– Это красиво! Красиво! Правда, Туни?
Во взгляде сестры Лили чудилось что–то, похожее на запахи осенних костров. Печаль. Горечь. Какая–то непонятная обреченность.
Руки девочки упали вниз, словно невидимый кукловод перерезал ниточки.
Листья с легким шуршанием осыпались на дорожку…
***
Сгребать опавшие листья вменялось Лили и Петунии в обязанность. Петуния, в силу своего характера, была исполнительна и выполняла любую работу.
А у Лили получалось работать хорошо только тогда, когда ей это нравилось. Если не было волшебной волны, несущей её, точно пылинку, все валилось из рук. Чтобы дело спорилось, ей обязательно нужно было испытывать душевный подъем, похожий на влюбленность.
Лили нравилось сгребать охапки ярких листьев. Даже когда они темнели от влаги, или, наоборот, высыхали до такой степени, что становились похожим на пепел. Все равно нравилось. Приятно чувствовать, как грабли, словно расческа, проходятся по волосам матери–земли. Чем–то это напоминало танец. Есть ритм, есть рисунок.
Окно на кухне, где сидели мама и зашедшая к ней в гости миссис Кингсли, было открыто. И Лили притихла, прислушиваясь к разговору:
– О, Роза, вам повезло, что все обошлось!
– Да что вы такое говорите? – в голосе матери звучала тревога.
– У этого Снейпа ужасная репутация. Ужасная!
– Мне он не показался таким уж плохим человеком. Неотесанный, конечно…но, по–моему, честный человек.
– В свое время Снейпам принадлежала Проклятая мельница…
Миссис Эванс тихо охнула.
– А прадед нынешнего Тобиаса заправлял здесь всем. Ему принадлежал и ткацкий завод, на котором работали наши деды. Он все продул, вот что я вам скажу. Спустил на любовниц. Менял одну за другой, как перчатки, пока не оставил кровных наследников ни с чем. С носом, что говорится, – неприятно посмеиваясь, говорила соседка – Снейпы все такие – высокомерные, заносчивые. Сынок–то его, Жорж Снейп, повесился. Прямо на мельнице. Говорят, с тех пор его призрак так и живет там. Уж кто только мельницу ни покупал, а кончилось тем, что пришло все в запустение.
– В каждой семье своим трагедии.
– Снейп помог вашим крошкам. Но своего парня Тобиас гнобит почем зря. Не раз видела, как он избивал мальчишку. А тот болезненный, тощий, в чем душа держится! Миссис Снейп хоть бы раз вступилась! А ведь какую леди из себя корчит. Что ты, фу–ты, ну–ты! – миссис Кингсли понизила голос, – Я бы на вашем месте, миссис Эванс, за девочкой–то лучше приглядывала. Говорят, жена Снейпа – ведьма…
– Прошу вас, миссис Кингсли! – твердо потребовала мать. – Неужели вы, такая образованная женщина, верите в подобную чепуху?!
– А вы не верите?
– Нет, конечно!
– Ну–ну, ну–ну. Когда поймете, как все обстоит на самом деле, поздно будет. Ваша Лили слишком похожа на фею…
– Она действительно необычный ребёнок.
– Да, ваша старшенькая другая. Вы вот думаете, миссис Эванс, когда наши предки верили в ведьм, они это только от необразованности? Люди не станут веками верить в то, чего нет. Берегите вашу девочку. Ту, у которой волосы, как солнце.
– Миссис Кингсли, – строго сказала мать. – Я попрошу вас покинуть мой дом. И больше не наносить мне визитов.
– Можете считать меня сумасшедшей. Только примите к сведению. Кстати, вы видели лаз, в которой провалилась ваша дочь? Вы не задумывались, миссис Эванс, как ваша дочь осталась жива?
– Убирайтесь прочь! – вскричала мать.
Лили нахмурилась. В голосе мамы за скрытым гневом она расслышала нотки страха.
– Не моего визита следует бояться. Бойтесь встречи с проклятыми. Она приносит беду.
***
Лили заставила себя прийти к Проклятой Мельнице. От волнения дыхание её сбивалось, а сердце колотилось быстро–быстро.
Кое–как протиснувшись через просевшую дверь, девочка крадучись подошла к пролому в сгнивших досках. И ужаснулась. Под ней, словно огромные часовые механизмы, застыли жернова. Один выступ почти входил в другой. Кое–где они обломились, заострились и смотрелись совсем жутко.
Но самое поразительное – проскользнуть мимо этих «зубов» не было возможности. Лили должна была бы разбиться насмерть.
А она не разбилась. Выходит, она–таки поймала своего «солнечного зайчика»? Самого первого?
Девочка поспешила покинуть опасное место, твердо решив сюда никогда не возвращаться.
