Глава 3Смотри, как август падает с яблонь,
это жатва
это сентябрь.
Омытый дождем берег
Птицами отпет.
Из вереницы траурных дат
этот день,
только этот день
Плачет…
Смотри, как ветры собирают в стаи
самых усталых,
Как поднимают и кружат
над распятием листья.
Смотри, как лес полыхает
и медленно гаснет.
Это сентябрь…
Осеннее солнце –
Гибель-сюрреалист.
Осеннее солнце – жатва.
Осеннее солнце
Листьями падает вниз.
Весна
Будет когда-нибудь
Завтра.
Смотри, как кровью дурманит болота
кикимора-клюква.
Как ведьмы-вороны
тревожат день вознесенья.
Смотри, как саван
туман наряжает озера.
Как стелит звезды по самой воде поднебесья.
Смотри, как ветви и тени деревьев
ложатся на травы
Как кружат души над куполами
стон Благовеста.
Как поминают вином и хлебом,
как провожают
Лето…
К. Кинчев
Мы шли по маленьким улочкам, заходили в дворики, через какие-то проходные арки, сквозь тропинки и переходы, детские и спортивные площадки. Углублялись все дальше и дальше в паутину маленького городка. Шел мелкий, частый дождь, и скоро волосы и плащ Пэн покрылись мелкими капельками, создающими как бы хрустальное сияние над ней. Низкие, серые тучи полностью скрывали небо без какого-либо намека на просветление, и было понятно, что дождь зарядил на целый день и завтра, скорее всего, ожидает такая же погода. Но нас это особо не расстраивало. Осень все-таки на то и осень, чтобы шел дождь. Тем более в такую погоду люди, как правило, стараются сидеть дома в тепле, читать книги, смотреть свои маггловские штуки, гостить друг у друга. А мы с недавнего времени любили оставаться вдвоем. Толпа только мешала. Пока мы шли, нам и встретилось то всего пара человек: унылая фигура в темном плаще и под большим зонтом, выгуливающая собаку, и женщина с авоськой, торопящаяся домой, как видно из магазина.
Пряно пахло опавшими листьями. И зачем нам солнце, если вокруг столько желто-золотого цвета. Я шла, вороша листья носком туфли. Влажные листья тяжело поднимались под моей ногой, также тяжело шуршали. Конечно же, ноги скоро насквозь промокли, но это не имело никакого значения, ровным счетом никакого. Особенно тогда, когда точно знаешь, что придешь в теплый, уютный дом, и будет гореть камин, и свечи, и на столе будут фрукты и бутылка старого вина, из которого так легко приготовить согревающий глинтвейн. И пусть за окном темнеет, пусть хлещет дождь, нам будет хорошо вместе.
Осень. Мне раньше не нравилась осень. Я ее, скажем так, не понимала, не видела ее красоты, не чувствовала ауры покоя. Преддверие зимы. В сентябре, я уезжала в Хогвартс, и все. Там было абсолютно не о чем думать кроме уроков. Там была слишком насыщенная жизнь, чтобы разглядывать вид за окном. Понятное дело, мне бы и в голову не пришло идти в Запретный лес только для того, чтобы набрать букет ярких листьев или подумать о смысле жизни. Осень была просто временем года, ничем больше.
А сейчас какое наслаждение идти рядом с Пэн и видеть, как эти самые листья падают, так плавно, тихо скользя по уже плотному, холодному воздуху. Я вздохнула, и зеленые глаза сразу же посмотрели на меня.
- Что с тобой? – спросила она.
- Я счастлива, - просто ответила я. И не соврала, я действительно была счастлива.
- Я рада, - просто ответила она и улыбнулась, сжав мои пальцы.
Мы шли, держась за руки, как школьники, но меня ни мало не смущало это, наоборот, держать ее длинные, точеные пальцы доставляло неимоверное удовольствие.
Стоило жить, чтобы, наконец, встретить свою радость, стоило жить, чтобы понять смысл жизни. Мой смысл был со мной, в мокром плаще и ботинках, в бисерных от дождя волосах, с яркими теплыми глазами, губами, к которым всегда хотелось прикоснуться…
Этот день стал концом.
В одном из дворов мы увидели старый дом, ветхий, полуразрушенный, огороженный колючей проволокой. Он стоял обшарпанный, с разбитыми окнами, с обвалившейся штукатуркой, как призрак, выступая из мутной пелены дождя. Его видно должны были снести, и на его месте построить другой, современный, высокий, со многими квартирами, которые осчастливят не одну пару магглов. Но сейчас дом стоял такой жалкий и мокрый, такой обреченный, что я невольно остановилась.
- Что не так? – Пэн наморщила нос. Действительно от дома доносился характерный запах старых, лежалых вещей.
Но дом, почему-то необъяснимо манил меня.
- Тебе нравятся развалины? – шутя, спросила она.
- В нем есть что-то жалостливое, обреченное.
Через разбитые окна были видны бывшие комнаты. Обои клочками, висящая проводка, кое-кто из бывших жильцов оставил какую-то меблировку: старое, продавленное кресло, сервант с разбитыми стеклами и отвалившейся дверцей, на стене висел выгоревший календарь за какой-то позапрошлогодний год.
- Если хочешь, мы могли бы зайти, - Пэн снова посмотрела на меня.
Мне бы хотелось этого, действительно, но тащить Пэнси через колючую проволоку в руины было как-то неправильно. Она такая нарядная, а там грязно.
- Нет, правда, если тебе хочется, зайдем, - в глазах Пэнси загорелся знакомый мне азартный огонек, - Почему нет? Когда я последний раз обследовала дом с привидениями, мне было семь лет. Я не прочь повторить опыт.
- Но вдруг он охраняется, - промямлила я.
- Чепуха. Кто будет охранять его, - она огляделась и достала из кармана волшебную палочку, - К тому же у нас всегда есть возможность убежать и скрыться.
- Нам же не разрешено пользоваться магией в маггловском мире?
- В критических ситуациях можно, - она направила палочку на проволоку и расчистила проход.
Конечно, я полезла за ней. Еще бы. Куда бы я ее отпустила одну. К тому же изначально это была моя идея.
Это был большой дом, старый, с лепниной и тяжелыми, деревянными дверями. Как они остались целыми, уму непостижимо. Стены дома были исписаны и изукрашены красками из баллончиков. Можно было не сомневаться, что местные тинейджеры все же нашли сюда дорогу. Пэн вошла в дверь. В доме было мрачно, этакий пыльный полумрак. В сторону метнулась крыса, и Пэнси с трудом подавила визг. Она не любила этих животных и с трудом мирилась с наличием крыс у некоторых студентов Хогвартса. Во всяком случае, жаба Невилла раздражала ее куда меньше, чем крыса моего братца.
- Фу, - лишь протянула она, но не предложила тут же покинуть это место.
Мы зашли в комнату. Это была маленькая комнатка, когда-то оклеенная зелеными обоями. Обрывки выгоревших газет на полу, камень, которым выбили стекло. Ничего интересного. Скорее всего, все интересное уже давным-давно перекочевало в карманы местных мальчишек. В другой комнате та же пустота, и в третьей. Мы переходили с этажа на этаж. Всюду лишь грязь, обломки, обрывки, тряпки, скомканные бумажки, листья, принесенные ветром и более ничего. В одном из помещений мы обнаружили на полу, валяющуюся пачку писем, перевязанную зеленой ниткой. Видно, ее обронили, когда собирали вещи и переезжали. Пэн наклонилась и подняла находку.
- Читать чужие письма нехорошо, также плохо, как и подглядывать, - назидательно произнесла я, видя, что она разорвала нить и разворачивает письма.
- Да, - она насмешливо улыбнулась, - Мой милый эльф, добрую половину того, что я знаю, я усвоила именно этим способом. К тому же письма вымокли, чернила расплылись… - она протянула их мне.
Действительно верхние письма пришли в совершенную негодность. Даже обидно. Кто-то потерял их, кому-то они были нужны, кто-то радовался или огорчался, перечитывая их снова и снова. Я развернула пачку. В середине сохранились нетронутые влагой листы.
- «Милая моя, скоро очень скоро я вернусь к тебе, и мы будем жить вместе. Вместе и навсегда – как хорошо звучат эти слова, когда я говорю их, подразумевая нас. Песня, молитва, мантра, мечта и надежда в этих словах для моего сердца. И сейчас находясь далеко от тебя, я вижу твое лицо, глаза, ощущаю прикосновения твоих рук и губ, слышу шелест твоего платья… - начала читать я, Пэн приникла к моему плечу, - Есть ли в мире что-либо более совершенное, чем ты, кто-либо более светлый и прекрасный? Мне кажется, нет, не было и не будет. Постарайся сохранить себя. Я скоро приеду…»
- Когда оно было написано?
Я перевернула листочек.
- 1944
- Маггловская война?
- Да, - я вздрогнула, - Надеюсь, они остались живы.
- Я тоже, - Пэнси погрустнела.
- Другие письма расплылись совсем?
- К сожалению, - протянула я.
- А может и правильно. Сложно вмешиваться в судьбы людей, пусть даже в прошедшие судьбы. Начинаешь чувствовать определенную причастность. В любом случае сейчас это очень старые люди. Ведь магглы живут меньше магов? Может быть, они уже даже умерли, а письма забыли здесь их дети или внуки.
- Вполне возможно. Но хочется верить, что тогда он вернулся к ней.
В окно ворвался ветер и закрутил мусор на полу.
- Может, пойдем, - тихо произнесла Пэнси.
Вдруг стало как-то неуютно. Я пожала ее руку.
- Конечно. Дома нас ждет теплый огонь и хороший ужин, и…
- Мягкая постель, - улыбнулась она.
Пэнси первая вышла в темный проход и стала спускаться по лестнице. Я немного задержалась, последний раз окинув взглядом маленькую комнатку. Шанс на то, чтобы побывать здесь еще раз, был равен нулю.
Страшный звук, грохот.
Я выбежала следом, чтобы увидеть как темная фигура Пэнси оседает на пол. Я подскочила к ней, чуть не свалившись с лестницы. Из ее груди хлестала алая, темная кровь, заливая мои руки.
- Что? Что? – только и могла вымолвить я помертвевшими губами.
Ничего не соображая, я и лишь бессмысленно хватала ее за руки, скомкала свой шарф и прикладывала его к ее груди. Мне казалось, что весь мир залит кровью, ее кровью, что с каждым толчком жизнь выходит из ее тела. Она приоткрыла глаза, пересохшие губы что-то шептали. Я наклонилась, чтобы услышать этот шепот.
- Так больно, - произнесла она четко и удивленно.
Я боялась пошевелить ее, но все же подсунула руку под ее шею. Нужно было сосредоточиться. Представить себе приемный покой св. Мунго, чтобы аппарироваться туда вместе с ней. Только там ей могли помочь. Моя палочка была бессильна. Слишком большая кровопотеря, плюс внутренние повреждения, плюс я практически не знала заклятий, применяемых лекарями. Образ Мунго никак не хотел формироваться в моем мозгу. Я видела только ее глаза, потемневшие, потерявшие свой мягкий оливковый оттенок, наполненные болью и страданием.
- Пэн, милая моя, хорошая. Сейчас, сейчас все будет хорошо. Сейчас тебе не будет больно. Сейчас, - тараторила я.
Ее тело потяжелело, глаза начинали гаснуть. Я закрыла свои, и еще раз попыталась аппарировать. На этот раз вроде получилось.
Когда я очутилась в блестящем чистотой и белизной холле больнице, окровавленная, страшная, она была уже без сознания. Так, по крайней мере, мне казалось. К нам тут же бросились целители. Меня оттащили в сторону, Пэнси погрузили на носилки. Дальше ничего не помню.
Очнулась в чистенькой палате. Рядом со мной сидела целительница. Я попыталась вскочить, но она пресекла мои попытки.
- Лягте, лягте, - испуганно произнесла она, мягко надавливая на мои плечи, - Вам нельзя…
- Что с ней? - проговорила я, глотая комок в горле.
- С мисс Паркинсон? С ней все будет в порядке, - фальшивость была в голосе сестры. Ярко выраженная неискренность. В моей голове вдруг, словно что-то взорвалось. Тоскливый ужас распространился по жилам. Глаза расширились, тело онемело.
- Не переживайте, вам нельзя сейчас, - продолжала сестра.
- Скажите мне правду, - я собрала все свои силы, чтобы сказать это, - Мне нужно знать.
- Да, что вы, в самом деле, - глаза ее забегали, руки суетливо перебирали передник. Я знала, что сейчас просто ударю, растопчу ее.
- Где мисс Паркинсон?
- В палате. К ней нельзя.
Я вскочила, на мне была больничная рубаха. Успели переодеть? Как долго я была без сознания? Мою одежду в ее крови унесли.
- Мисс, мисс, - лепетала сестра, удерживая мои руки.
- Где ее палата? Где она? – мне было наплевать на все. Я хотела увидеть мою Пэн.
- Но мисс, прошу вас…
Я схватила ее за плечи и затрясла.
- Где? – кричала в искуплении. В конце концов, мне нечего терять.
- Ну, хорошо, мисс Уизли, - сестра чуть не плакала, - хорошо, я скажу… Мисс Патрисия Паркинсон скончалась. Слишком большая кровопотеря и…
Дальше она могла ничего не говорить. Дальше это были лишь пустые ничего не значащие звуки.
- … и она прибыла слишком поздно, когда ничего нельзя было сделать…
Моя хватка ослабла, я бессильно осела на кровать.
- Это была маггловская пуля, и она задела легкое…
Вошел колдомедик. Мне сделали укол…
***
На похороны меня не допустили. Конечно же, ведь хоронили мисс Патрисию Элизабет Амелию Паркинсон. Куда здесь крошке Джинни Уизли? Я знаю, что Паркинсоны обвиняли меня в смерти единственной дочери. Мои родичи опасались мести, и никуда не выпускали меня из дома. Просто банально заперли, как в детстве, когда обнаруживалось, какие-нибудь грехи, в которых даже при наличии в семье близнецов можно было списать на меня. Со мной никто не разговаривал, лишь Рон, глядя на меня, загадочно и гадко улыбался. «Блудная дочь» вернулась домой, но не могла рассчитывать на одобрение со стороны своих близких. Было хорошо, что семья предоставила мне угол, маленькую комнатку в мансарде. По крайней мере, я могла уединиться, не только от внешнего вида моих родичей, но и от их голосов, которые на второй этаж не долетали. Все было безразлично для меня. Имело значение лишь то, что мне не дали попрощаться с дорогим, любимым человеком. Разве это могло быть справедливым? Разве это могло быть? Я видела колдографии ее похорон во многих газетах. Некрологи, репортажи. Ни в одной из статей я, естественно, не упоминалась. Ну, еще бы. Наша связь была позором, пятном на безупречной репутации Паркинсонов, то о чем совестно говорить вслух.
На колдографиях: дорогой, темный гроб, засыпанный белыми розами. Толпы народа. Одних родственников, преимущественно дальних, человек пятьдесят. Ее мать, полная брюнетка в дорогом, черном, шелковом платье и шляпе с вуалью. Ни на одной фотографии не видно лица, но я четко представляла ее поджатые губы и холодные глаза. Осунувшийся отец с остановившимся взглядом, младший брат, испуганный подросток с такими же, как у нее зелеными глазами.
Но там не было меня. Просто не было. Я смотрела на колдографии, и мне становилось страшно за нее. Я оставила ее одну, ей плохо и темно в именном гранитном склепе под белоснежным, каменным, мрачным ангелом. Не смотря на свои кошачьи глаза, она не выносила темноты. Ночь пугала ее. Я оставила мою Пэн одну, предала…
Я до сих пор не ощущаю, что она погибла, так трагически нелепо. Я не видела, как ее гроб поставили в яму, не бросала комья тяжелой, жирной земли, не слышала их стук о крышку гроба. И поэтому мне хочется верить, что это все ложь, неправда, а правда лишь то, что она войдет сейчас в мою комнату, обнимет, нахмурит брови, сморщит нос и проговорит своим звучным бархатистым голосом.
«Ну, и что мы сегодня такие грустные? Поедем, развеемся?»
Но черт, она ведь не войдет, не скажет, что я жива Джинни, пойдем в наш дом, тебе плохо здесь.
Она ведь говорила, что не оставит меня одну.
Она ведь обещала. Паркинсоны никогда не нарушают свое слово. Это истина, на котором строится волшебный мир. Мы не нарушаем слово для тех, кого любим. Мы не нарушаем клятвы.
***
У каждого в душе есть уголки, в которые лучше никогда не заглядывать. У каждого. Иногда ты думаешь, что знаешь человека как свои пять пальцев, а он покажет себя с такой стороны, что не знаешь, что и делать. Так и я. Разве я думала когда-нибудь, что буду любить Пэнси Паркинсон, что захочу отдать ей все, что смогу пожертвовать своей жизнью, только бы она вернулась ко мне.
Кубок, выточенный из тонкого, как стекло, зеленоватого, полупрозрачного оникса, дрожал в руке. Темная жидкость. Всего лишь один глоток, и смерть примет меня в свои объятия. Я соединись с ней навек, уйду из этого мира, где ничего для меня не осталось. Смерть. Сердце на миг тоскливо сжалось. Я никогда не воображала ее никак безобразную старуху с косой в руках, никак юную, прекрасную девушку в длинных белых одеждах. Образ птицы. Мне казалось, что стоит пригубить яд как все, что было в моем теле мной, все, что давало мне возможность думать, чувствовать, мыслить, соберется в один маленький комочек расправит крылья и улетит. Мне казалось, я уже вижу радужное сияние ее крыльев, слышу ее победную песню и чувствую ласку ветра на своем лице. Осталось сделать глоток. Только один.
Перстень единственный оставшийся ее подарок. Тот самый перстень, который она надела мне на палец после клятвы в знак любви. Огромный изумруд с выточенной на нем гербовой саламандрой, извивающейся в огне. Этим перстнем Пэнси запечатывала свои письма обычно, оставляя на теплом воске оттиск волшебной, огненной ящерицы. Потом перстень засиял таинственным огнем на моем пальце. Камень был слишком тяжел для моих пальцев, к тому же явно принадлежал к фамильным драгоценностям Паркинсонов. Я долго отказывалась от драгоценного подарка, но не могла не принять его. И теперь он был со мной, единственное, что осталось. Он не напоминал мне цвет ее глаз. Я всегда говорила Пэн, что изумруды не подходят к ее глазам. Они были слишком яркие и холодные, что не вязалось с мягким, более светлым оттенком ее глаз. Пэн вздыхала, соглашалась и снова надевала на шею дорогущее колье, а в волосы вплетала изумрудную диадему. Ей нравилась сама магия, аура этого камня.
Я больше никогда не вернулась в наш с ней дом, и это кольцо было единственным из сохранившегося.
Я поднесла к кубку перстень. Камень мгновенно запотел, выдавая наличие яда в чаше. Особое свойство изумрудов. Разумеется, я сама смешала яд и выпью его сейчас. Мне это нужно. Это будет благодеянием для меня.
Я поднесла камень к лицу, дунула на него, до блеска вытерла подолом мантии. Изумруд ярко засверкал в неверном, тусклом пламени свечки. Огонь отражался в нем, и ящерка, словно зашевелилась, извиваясь в языках отраженного пламени. Мне показалось, что я ощущаю чье-то присутствие в полутемной комнате, будто кто-то стоит за моими плечами и тихо перебирает мои распущенные волосы. В голове зашумело, чаша выпала из рук и разлетелась на многие кусочки. Я обернулась, боясь поверить чуду. Я ясно слышала чье-то дыхание, ощущала прикосновение. Комната была пуста. Чуда в волшебном мире не произошло. В комнату стучались, матери было никак не совладать с запирающем двери заклятием. Я слышала их взволнованные голоса.
- Доченька все в порядке.
- Что-то разбилось.
- Открой дверь, немедленно.
Не смотря на все, они продолжали беспокоиться, а значит, и любить меня.
Я не помню, как я заснула в ту ночь. Но помню свой сон. Так отчетливо и полно я не могла запомнить ни один свой сон в жизни. Она приходила ко мне. Села на край моей постели, какая-то нереальная, далекая, невыразимо прекрасная.
Она смотрела на меня своими зелеными глазами, и я тонула в них. Она говорила мне мягким голосом, все интонации и тональности, которого я в совершенстве изучила. Она говорила мне, что надо продолжать жить, что я еще встречу свою судьбу, что я не должна пытаться уйти, и она освобождает меня от Нерушимой клятвы. Я кричала, что мне никто не нужен кроме нее, что моя жизнь потеряла смысл и мне совершенно не жаль покинуть этот мир, что она не смеет говорить о нашей клятве, что она не должна решать за меня. Пэнси лишь улыбалась. Наконец она поднялась. Я умоляла ее остаться. Она грустно покачала головой.
- Я не могу, меня ждут. Я должна вернуться, - были ее слова.
- Значит, я должна оставить тебя на небе? - в отчаяние прошептала я, - значит, ничего нельзя вернуть?
Ее взгляд был ответом.
Я тянула к ней руки, и когда она меня обняла, то проснулась, все еще ощущая ее прикосновения.
***
Мне оставалось жить. Только жить. И я жила, по началу не видя в этом резона. Мне было тяжело и страшно начинать все с начала. Но у меня это получилось. По крайней мере, мне так казалось.
Год спустя, совершенно случайно я нашла в нашем чулане маггловский пистолет. У меня не было ни малейших сомнений относительно этого пистолета и смерти Пэнси. Я спустилась в гостиную и бросила его к ногам Рона, сидевшего на диване. Он вскочил и побледнел так, что веснушки на его лице стали почти черными. Это был он, вне всяких сомнений он. Он не мог просто так смириться, видимо следил за нами, выжидая благоприятный момент. Мой брат был убийцей.
Я опустилась на ковер и разрыдалась. Я была причиной гибели Пэн, только я. Вероятно, я проклята, раз то, что ко мне прикасается, обречено погибнуть. Рон что-то говорил, но я его не слышала. Я ощущала руки мамы, говор близнецов, крики отца.
Я не обвинила Рона в убийстве. У него через полгода должен был родиться первенец. Моему племяннику нужен был отец, а Гермионе муж. Это было вне всяких сомнений. Я не написала обвиняющего заявления. Азкабан не вернул бы Пэнси.
До сих пор не могу понять, почему Рон не уничтожил эту опасную для себя улику. Заклинание «Эванеско» - и нет ничего. Возможно, после убийства он забросил пистолет в чулан и никогда не хотел к нему притрагиваться и видеть больше. Все же мой брат не был хладнокровным монстром, и Гермиона потом рассказала мне, как часто он просыпался в холодном поту, крича от ужаса.
Я не хотела жить больше в этом доме. Я купила маленький домик в кредит, устроилась на работу, и зажила уединенной, обособленной от всех жизнью.
Однажды ко мне пришел мистер Поттер, Гарри Поттер. Он сидел в кресле и молчал. Я тоже молчала. В принципе, о чем нам было говорить?
- Драко Малфой умер в Азкабане в тот самый день, - почему-то сказал он. Министерский работник Поттер, конечно же, имел доступ к подобной информации.
Я молчала.
Драко с ней.
Сердце сжалось. Я умудрялось ревновать мертвую Пэнси к мертвому же Драко.
- Джинни прости меня. Я дурак, - Поттер подошел ко мне, - Столько времени прошло... Помнишь, как я жалел о времени в Хогвартсе, которое мог провести с тобой. Сейчас то же самое. Давай попробуем еще раз…
