"Прощайте..."День целителя Авраама Ингилса с самого начала не задался. Ночью он плохо спал, мучимый несварением желудка, и потому утром двадцать шестого декабря был не в духе. Надежды его хорошо позавтракать не оправдались: жена-магла, заболтавшись по телефону с подругой, позабыла о жарившейся на плите яичнице, и та была безнадёжно испорчена. Голодный и сердитый, целитель Ингилс отправился на работу. Вполне удачно трансгресировав, он было обрадовался, что, мол, не всё так плохо – и тут же распластался на земле, поскользнувшись на мокром снегу. Ещё более злой, он вошёл в больницу, отряхивая мантию от снега. Рабочий день его оказался не лучше утра, так что домой он вернулся в крайне дурном расположении духа. Отказавшись от ужина, он завалился спать, твёрдо решив хорошенько выспаться, ибо считал, что именно из-за недосыпания с ним происходят всевозможные досадные происшествия, мучавшие и раздражающие его целый день.
Итак, целитель Ингилс лёг спать. Он быстро заснул, и даже во сне чувствовал, как он рад. Улыбаясь, Ингилс намеревался пробыть в блаженном сне ещё несколько замечательных часов.
Но этому простому и вполне естественному желанию не суждено было сбыться.
Около трёх часов ночи жена толкнула его в бок, сказав, что к нему прилетела сова из больницы святого Мунго. Ингилс был не доволен, однако он не привык игнорировать подобные сообщения, поэтому безропотно поднялся с постели и пошёл в кухню, где ждал его большой рыжий филин.
Входя, Ингилс думал, что должно было случиться что-то действительно важное и серьёзное, если ему прислали письмо в столь поздний час.
Протерев глаза, он отвязал от лапки филина послание и внимательно прочёл его.
Сон как рукой сняло. От раздражения и сердитости, присутствовавших почти целый день на его испещрённом морщинами лице, не осталось и следа. Сейчас Ингилс являл собой озабоченного чрезвычайно серьёзной проблемой человека, которому нет дела ни до сна, ни до еды, ни до элементарного отдыха.
Бросив жене короткое: «Меня ждут», Ингился оделся, вышел на улицу и трансрессировал к больнице.
Проходя по коридору в свой кабинет, он, хмурясь, поздоровался с дежурной целительницей, от которой и получил письмо. Вид у той был весьма плачевный: бледной уставшее лицо, встревоженный взгляд и печально опущенные плечи. Ингилс, взглянув на неё, недовольно хмыкнул: он не любил, когда люди (а в особенности целители) опускали руки и, даже не пытаясь бороться, покорялись судьбе, сочтя, что ситуация их безнадёжна.
Впрочем, дела обстояли таким образом, что ситуация в самом деле была безнадёжной, но Ингилс не позволял себе каких-либо внешних проявлений слабости.
Подходя к кабинету, он заметил дальше по коридору двух подростков лет по шестнадцати-семнадцати. Будучи близоруким, Ингилс не смог хорошо их разглядеть: он видел лишь, что один из них сидит на стуле для пациентов, а второй нервно ходит взад-вперёд перед своим товарищем. Бросив хмурый взгляд из-под кустистых седых бровей на юношей, целитель вошёл в свой кабинет, где его уже ждала его молоденькая, совсем ещё не опытная помощница. К величайшей своей досаде Ингилс отметил про себя, что глаза у неё заплаканные, а кругленькое личико распухло от слёз. Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, целитель прошёл к своему столу и сел в кресло.
-Мне…мне пригласить ребят? – осипшим голосом спросила девушка.
-Ребят? – несколько удивлённо и как будто бы даже немного сердито переспросил Ингилс. – Поттеры говорили, что у них только один сын.
-Да…- помощница медленно кивнула. – Но мистер Джеймс Поттер не один…он с другом.
-С другом? – опять спросил Ингилс, точно чего-то не мог понять. – С другом…как будто…- он не договорил. – Ладно, позови их. Через три минуты. А теперь, Селена, выйди, пожалуйста. Мне надо собраться с мыслями.
Девушка кротко кивнула и вышла в коридор. Ингилс откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, начал медленно, размеренно массировать указательными пальцами виски.
Целитель Авраам Ингилс любил свою работу, ему нравилось помогать людям: так он чувствовал себя нужным и полезным. Вылечив человека, он получал внутреннее удовлетворение и понимал, что проживает жизнь не напрасно. Но тем и трудна профессия целителя, что не всегда удаётся спасти человека. Ингилс знал, что это такое: когда не можешь вылечить пациента, как ни стараешься. За свою долгую жизнь он видел не мало смертей: видел, как на глазах его умирают люди, которым он не смог помочь. По началу он страдал, винил себя и мучался, но потом понял: он всего лишь человек, а человек зачастую бессилен в вопросах, касающихся жизни и смерти. И Ингилс смирился; смирился с тем, что далеко не всё в его руках, что порой он не может ничего изменить, как бы страстно ему этого не хотелось. Нет, его сердце не очерствело, не потеряло способность сострадать, оно лишь научилось принимать действительность такой, какая она есть. Не сумев спасти одного пациента, Ингилс бросал все свои силы на спасение другого.
Авраам Ингилс научился жить с мыслью, что он не может помочь всем, как бы страстно ему этого не хотелось, но была одна вещь, одно полномочие целителя, которое он до сих пор не мог исполнять без душевного трепета и боли в груди.
Это было признание родственникам пациента, что их близкий человек не выживет. Что нет надежды на его исцеление. Что всё кончено, и ни он, ни они уже ничего не могут сделать. Сказать это им – значило вырвать из их сердец последнюю надежду, помогающую им жить, каждое утро просыпаться, верить, что всё ещё будет хорошо.
Но он должен был это делать. Эта была его обязанность. Жестокая, непреодолимая обязанность.
-Целитель Ингилс, - в кабинет вошла Селена. – Это мистер Поттер и мистер Блэк.
Ингилс поднял глаза. Он молча наблюдал, как в кабинет проходят два парня – те самые, что были в коридоре, когда он только пришёл. Целитель не встал и не подал никому из них руки, только жестом указал на два стула напротив него.
Он никогда не видел сына Поттеров, но из двух юношей тотчас узнал его: растрепанный, кареглазый молодой человек в очках был точной копией Карлуса Поттера, разве что только черты лица у него были более тонкими и аккуратными, как у матери. Ингилс внимательно оглядел Джеймса Поттера: он был бледен, глаза его возбуждённо поблёскивали, двигался он резко и как-то неуклюже нервно. Правда, целитель почему-то решил, что обычно парень несколько грациознее. Ну а в данной ситуации никто не мог осуждать его за нервозность.
Ингилс молчал, пока юноши усаживались. Остановившейся за их спинами Селене он кивком головы приказал уйти. Помощница вышла, и когда дверь за ней тихо претворилась, Ингилс наконец заговорил.
-Меня зовут Авраам Ингилс, - представился он, глядя в глаза поочередно то одному юноше, то другому; он заметил интересную вещь: сын Поттеров был очень взволнован и почти не скрывал этого, а вот его друг хоть и волновался не меньше, старался этого особенно не показывать (Ингилс был уверен, что мистер Блэк очень переживает, вот только он не знал за кого именно: за друга или за его родителей; ему как-то не пришло в голову, что за всех них).
-Что с моими родителями? – резко спросил Джеймс; он говорил негромко, но порывисто и как будто бы надрывно.
Ингилс остановил на нём взгляд. Тотчас же заметил, как его друг посмотрел на Поттера, внимательно и напряжённо, чуть нахмурив тёмные брови.
-Не так давно появилось новое магическое заболевание, - начал Ингилс, - Оно начинает проявляться, как обычная простуда: насморк, кашель, головная боль… Но это далеко не простуда. Эта болезнь в сотни, тысячи раз опаснее любой простуды. Вирус проникает в организм и начинает разрушать его изнутри. Болезнь достаточно быстро прогрессирует, и чем глубже проникает вирус, тем хуже чувствует себя волшебник. Заболевание ещё недостаточно хорошо изучено, поэтому его очень трудно определить сразу, на ранних стадиях. Кроме того, целители пока не нашли эффективный способ излечения и…
-Ваш экскурс в мир магических заболеваний очень интересен, но я спросил вас о моих родителях, - перебил Джеймс, сжав губы в тонкую полоску.
Ингилс замолчал и смерил Поттера задумчивым взглядом.
-Дело в том, что ваши родители заражены этим заболеванием.
Целитель ожидал, что Поттер что-то скажет, но тот молчал, словно не понимая смысл услышанного. Вместо него вопрос задал его друг.
-Вы же сказали, болезнь трудно сразу определить, – вешался Блэк. – Когда вы успели поставить им диагноз?
Ингилс бросил взгляд на Сириуса, но отвечал, глядя в глаза Джеймсу.
-Ваши родители, мистер Поттер, обратились в нашу больницу три с половиной месяца назад, когда оба почувствовали сильное недомогание…
-Что? – снова перебил Джеймс. – Нет, вы ошибаетесь, они ничего мне не говорили об этом…
-Они предпочли не волновать и не расстраивать вас, - ответил Ингилс.
-Но как же…
Джеймс даже не знал, что сказать. Он беспомощно оглянулся на Сириуса, но тот сосредоточенно смотрел на целителя, видимо, ожидая продолжения.
-Мы долго не могли понять, чем именно больны ваши родители, - говорил Ингилс. – Хотя у меня были догадки… В общем, мистер и миссис Поттер заразились вирусом, о котором я вам рассказывал. Мы пытались их лечить. Все эти три месяца. Но болезнь трудноизлечима, к тому же ваши родители уже немолодые, сопротивляемость организма понижена…
-Я не заметил никаких симптомов, никаких признаков болезни, - сказал Джеймс.
-Я выписывал вашим родителям лекарства, - ответил целитель. – Они не могут излечить человека полностью, они лишь продлевают срок его жизни и…маскируют симптомы, если так можно выразиться.
Ингилс умолк. На некоторое время в кабинете воцарилось молчание.
-Вы…вы их вылечите? – запинаясь, спросил Джеймс.
-Многие волшебники и волшебницы уже умерли от этой болезни, - сказал Ингилс.
-Вы их вылечите? – повторил Джеймс; внутри у него неприятно похолодело.
Ингилс некоторое время смотрел в глаза Поттеру, потом с трудом подавил вздох.
-Нет, - ответил целитель. – Нет. Ваши родители на последней стадии. Я ничего не могу сделать.
-Вы целитель! – неожиданно даже для самого себя громко воскликнул Джеймс, вскакивая на ноги. – Вы должны им помочь!
-Я пытался, - сказал Ингилс. – Но я не Господь Бог, - он помолчал, потом, не найдя других слов, тихо добавил: - Мне жаль.
В кабинете в одно мгновение стало невыносимо жарко, и в то же время Джеймс чувствовал озноб.
Поттер сделал судорожный вдох ртом.
Он задыхался.
Ему не хватало воздуха, как не хватает воздуха тонущему человеку.
Он ещё пытался бороться с бездной ужаса, боли и неверия, хотя где-то в глубине души понимал, что не сможет с ней справиться. Отчаяние захлёстывало его с головой, тянуло за собой всё дальше и дальше, не давая возможности даже вдохнуть.
Весь мир вокруг рушился. Разлетался на миллионы осколков…
А он всё не верил, не верил, что это правда…
-Я вам не верю, - прошептал Джеймс.
Он вложил в эти слова всю свою любовь к родителям, словно думал, что они могут их спасти.
-Я понимаю, это трудно принять…но, боюсь, это правда, - Ингилс поднялся из-за стола.
Снова стало очень тихо.
Джеймс отчётливо слышал своё тяжёлое дыхание.
Громкое буханье сердца под рёбрами оглушало, разрывало барабанные перепонки.
Вязкая, непреодолимая тишина давила на виски, сжимала горло.
А он не верил, что это правда.
-Сколько им осталось? – глухо спросил Джеймс.
-Несколько часов, - ответил целитель. – Может, два, три часа.
«Два, три часа…»
Джеймс как будто летел в бездну с обрыва.
Две, три секунды – и он уже в пучине, а там нет ни звуков, ни голосов – ничего нет.
Только тишина и страх.
Откуда-то издалека донёсся голос Сириуса. Он что-то говорил, но Джеймс не слышал, словно оглушённый. Блэк поднялся со стула, подошёл к нему и крепко сжал ему плечо рукой.
-Селена проводит вас в палату…а, впрочем, я сам.
Ингилс вышел за дверь. Друзья последовали за ним.
Джеймс не помнил, как они шли по коридорам, только чувствовал рядом плечо Сириуса. Когда они остановились у одной из палат, Ингилс тихо сказал Поттеру:
-У вас чудесные родители. Когда две недели назад им стало хуже, я предложил им госпитализацию, но они отказались: сказали, что хотят оставшееся время провести дома, с сыном.
Джеймс посмотрел на Ингилса. Лицо старого целителя было непроницаемо. Он на мгновение задержал взгляд на парне, а потом развернулся и пошёл по коридору своей тяжёлой походкой.
Джеймс повернулся к двери.
Сердце застучало быстрее.
Поттер потянулся к ручке.
-Хочешь, я с тобой пойду? – прозвучал за спиной голос Сириуса.
Джеймс очень любил друга, но сейчас он не знал: хочется ли ему, чтобы Сириус в данный момент был рядом.
-Я, наверно…сначала сам, - стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, сказал Джеймс.
Сириус кивнул и сделал шаг назад.
Когда дверь за Джеймсом закрылась, Сириус минуту стоял неподвижно, смотря прямо перед собой.
Вдруг резко развернулся и со всей силы ударил кулаком в противоположную стену.
А потом ещё раз.
И ещё.
И ещё…
Физическая боль не заглушила душевных страданий.
Почувствовав себя ничтожно слабым и беспомощным, Сириус опустился на стул для посетителей и молча уставился на разбитые костяшки пальцев.
Там, вот за этой чёртовой дверью, мистер и миссис Поттер.
И они умирают.
Сириус закрыла глаза. Сжал зубы. Нахмурил брови.
Он хотел с ними попрощаться. Хотя бы сейчас им сказать, как он их любит, как дорожит их заботой.
Нет, он не злился на Джеймса за то, что тот решил побыть наедине с родителями.
Разве имеет он право злиться на него?
Только ему безумно хотелось войти в палату и в последний раз увидеть доброе лицо мистера Поттера, посмотреть в нежные глаза миссис Поттер.
Если Джеймс даже сейчас отказывался принимать правду, то Сириус не противился ей. Что толку? Если уж ничего не изменишь…
Это бесило больше всего. Сознание невозможности что-то сделать, спасти их. Они столько сделали для него, Сириуса, а он сидит вот сейчас на этом проклятом стуле, и ничем не может им помочь, и терзается, и страдает, и сходит с ума от беспомощности.
Он бы всё на свете сейчас отдал ради их спасения.
Вот только и этого мало.
Сириус ссутулил плечи, опустил голову.
Они так любили его. И он их любил.
И так несправедливо забирать у Сириуса совсем недавно появившуюся у него семью.
Стоит жаркий июльский день, но в доме номер 12 на площади Гриммо холодно и неуютно.
Сириус стоит в своей комнате и смотрит в окно. Так смотрит на весёлых и беззаботных детей, играющих на улице, наказанный за проказы и шалости ребёнок, которого заперли дома и не пускают гулять. А Сириусу так мучительно хочется вырваться из этой тюрьмы и отправиться…
Да куда угодно отправиться! Это, право, не так важно. Лишь бы не здесь.
Бродяга со вздохом отворачивается от окна.
Дверь в комнату отворяется. Сириус хмуро смотрит на входящего с поклоном Кикимера.
«Никогда не любил этого мерзкого маленького уродца, - с мрачным злорадством думает Сириус. – Хотя, впрочем, это у нас с ним взаимно».
-Мастер Сириус, - говорит домовик и снова кланяется. – Хозяйка ждёт вас за обедом. Вы опаздываете уже почти на полчаса…
-Да тебе-то что за дело? – мгновенно раздражается Сириус. – Что, моя мамаша велела тебе считать по минутам, насколько я опаздываю?
-Вы непочтительны к своей матери. Вот мастер Регулус… - начинает эльф, но Сириус его прерывает:
-Поучи меня ещё! – Сириус грозит кулаком Кикимеру. – И вообще, выметайся из моей комнаты!
Домовик медлит. Он бросает на Сириуса ненавидящий взгляд своих блестящих глаз.
-Ты оглох? – едва не кричит Сириус и, быстро подойдя к эльфу, пинками выталкивает его за дверь.
-Поганец мелкий! – ругается Сириус и передразнивает Кикимера: - «Вы непочтительны к своей матери…»
В этом доме Сириуса бесит буквально всё: начиная от его собственной семьи и кончая мебелью в зале. В особенности его раздражает Кикимер: вечно эльф лезет, куда его не просят, и вечно говорит ему о том, что Сириус не проявляет достаточного уважения к матери.
Сириус бросает взгляд на настенные часы.
Почти полчетвёртого.
Да, Сириус действительно опаздывает: обед неизменно начинается в три, и никто из членов семьи не смеет опоздать хоть на минуту.
Странно, что мать не послала за ним раньше.
Сириус на мгновение задумывается над этим, но тут же с досадой трясёт головой. Ему решительно всё равно, почему она так поступила.
«Что ж, может спуститься?» - лениво думает Сириус.
И медленно, не хотя плетётся к двери.
Спускаясь по лестнице, он нарочно громко топает: во-первых, шум гораздо приятнее гробовой тишины, царящей в доме, а, во-вторых, Вальбургу всегда бесит, когда старший сын так делает.
Сириус входит в столовую. Вся их небольшая семья уже в сборе. Мать восседает во главе стола, отец сидит напротив, Регулус сбоку. Они чинно трапезничают, и хотя это всего лишь домашний обед, все они одеты так, словно собрались на королевский приём: Вальбурга в чёрном длинном платье, обтягивающем на груди и расходящемся к низу; Орион в фиолетовом костюме, белоснежной, идеально выглаженной рубашке с бриллиантовыми запонками на манжетах; Регулус в зелёных брюках со стрелками и таком же жителе, аккуратно застёгнутом на все пуговицы. Сириус в своих чёрных джинсах и белой рубашке, выпущенной из штанов, сюда никак не вписывается.
-Почему ты опоздал? – чеканит Вальбурга, не глядя на сына.
Сириус, усаживаясь за стол, бросает на мать короткий взгляд.
Отношения матери и старшего сына похожи на шахматную партию, в которой каждый по очереди делает ход. В какой-то определённый момент любой из них может сделать шах, и дальнейшее развитие игры зависит от того, сможет ли атакуемый отбиться и затем перейти в наступление. За всё время их битвы никто из них не поставил другому мат, и, значит, победителя в затянувшейся на несколько лет борьбе всё ещё нет.
И теперь, когда Вальбурга, играя белыми, делает первый ход в возобновившейся после учебного года партии, Сириус почти не задумывается над тем, как ответить на атаку.
-Я старался подавить отвращение к этому дому, чтобы меня случайно не стошнило на твой отполированный до блеска стол, - ядовито отвечает Сириус.
Шах.
Вальбурга быстро вскидывает на сына глаза. Сириус видит, как полыхают гневом два чёрных омута на бледном лице миссис Блэк.
«Как-то ты на это ответишь?» - выжидает Сириус, бесстрашно глядя матери в глаза.
Вальбурга кривит губы не то в отвращении, не то в злобе. Дрожащими руками она опускает серебряные столовые приборы на тарелку и уже собирается что-то сказать…
-Какая сегодня отвратительная погода, - раздаётся усталый голос мистера Блэка с противоположного конца стола. – У меня от подобной жары начинается мигрень.
И мать, и старший сын удивлённо смотрят на него. Обычно Орион никогда не вмешивается в семейные споры, а тут он вдруг позволил себе такую дерзость: самым бесстыдным образом прервал их партию на самом важном моменте.
Вальбурга издаёт странный звук, похожий на грудное хрипение. Сириус очень хорошо знает, что он означает. Мать никогда не уважала отца, а когда он смеет куда-то лезть, она выражает своё к нему глубочайшее презрение подобным звуком.
Сириус отворачивается и тупо смотрит на свой обед. Он не хочет есть и поэтому только вяло ковыряется вилкой в тарелке, подперев голову другой рукой. Он вздыхает и чувствует на себе чей-то взгляд. Поднимает глаза.
Регулус, сидящий прямо напротив него, боязливо смотрит на старшего брата, украдкой, исподлобья.
Сириусу кажется: брат его жалеет. Почему? Потому что мать вчера долго орала на него? Ну и что? Пусть лучше так, чем как Регулус…
Младший брат ходит перед матерью на цыпочках, без её позволения шагу не смеет ступить и чуть ли не задыхается от благоговейного ужаса, слушая её омерзительные речи о превосходстве чистокровных волшебников.
Сириуса бесит, что брат так относится к их матери. Разве он не понимает, что все её слова – это полный бред. Но Регулус им свято верит. Он едва ли не молится на Вальбургу.
А было бы куда лучше, если бы он имел собственное мнение.
Сириус делает движение рукой и случайно ударяет вилкой по тарелке.
Вальбурга тотчас поворачивается к нему. По её лицу видно: она собирается перейти в наступление.
-Немедленно сядь ровно, Сириус! – на повышенных тонах говорит она. – Я сказала: сядь ровно! Убери со стола локти, перестань стучать по тарелке, прекрати ковыряться вилкой в еде и ешь, как нормальный, воспитанный человек!
Её голос звучит высоко, как натянутая струна. Он готов в любой миг сорваться.
А Сириуса бесит, что она позволяет себе так с ним разговаривать. Ему хочется вскочить на ноги, разбить эту чёртову тарелку о стену и уйти.
Уйти из дома.
Навсегда.
Но он только сжимает зубы и медленно поднимает на мать упрямые, непокорные глаза.
-Ты слышал, что я сказала? – угрожающим голосом произносит Вальбурга.
Сириус откидывается на спинку стула и кладёт руки на стол ладонями вниз.
-Я не буду есть, - говорит он спокойно, но глаза его с вызовом смотрят на мать.
«Я не стану послушно выполнять все твои приказы, - думает Сириус. – Я не твоя комнатная собачка. Я не такой, как Регулус».
Вальбурга с шумом втягивает носом воздух. Она пока сохраняет относительное спокойствие, но Сириус уже знает, что за этим последует.
-Обед окончен, - резким голосом произносит Вальбурга. – Регулус, отправляйся в свою комнату. И не выходи оттуда, пока я тебе не скажу.
-Да, мама, - покорно говорит Регулус и осторожно встаёт из-за стола.
Сириус видит, как брат бросает на него испуганный взгляд, и только горько усмехается. Он тоже встаёт и, собираясь вернуться к себе в комнату, направляется к лестнице.
-Я не разрешала тебе вставать из-за стола! – восклицает Вальбурга. – Вернись сейчас же, Сириус! Вернись!
Сириус оборачивается.
-Значит, теперь без твоего разрешения я не могу вставать из-за стола? – саркастически интересуется он. – А если мне в туалет захочется, мне тоже надо будет сначала у тебя спросить?
-Пока ты живёшь в моём доме, ты будешь делать только то, что я тебе скажу! – властно выкрикивает Вальбурга.
-Ты представить себе не можешь, как я не хочу жить в твоём доме, - парирует Сириус.
Вальбурга с презрением смотрит на него, а потом на полтона ниже говорит:
-Это Поттеры научили тебя так разговаривать с матерью?
-Причём здесь Поттеры? – Сириусу не нравится, что мать вмешивает семью Джеймса в их разборки.
Вальбурга усмехается и опускает глаза.
-Об этом я и хочу с тобой поговорить, Сириус, - произносит она, и Бродяге кажется, что в голосе матери звучит затаённая, пока ещё неясная угроза.
Сириус молчит и не сводит глаз с Вальбурги.
-Нам, мне и твоему отцу, совершенно не нравится твоё окружение, - начинает миссис Блэк, и Сириус вскидывает брови. – Петтигрю и Люпин…тут даже говорить не о чем. Я с самого начала считала, что тебе не следует с ними общаться. Они ниже нас. Но что же касается Джеймса Поттера и его семьи…- Вальбурга смотрит Сириусу прямо в глаза. – Поначалу мне казалось, что ты можешь поддерживать с ним отношения. Он, во всяком случае, чистокровный. Но теперь я понимаю, что его общество пагубно влияет на тебя, Сириус, - Вальбурга выдержала недолгую паузу. – И я запрещаю тебе с ним общаться.
Сириус только презрительно фыркает, чуть поведя бровью.
-И что ты ещё мне запретишь? – интересуется он, поднимая брови; честно говоря, ему глубоко безразличны слова матери.
– Эти Поттеры…- миссис Блэк морщится, произнося их фамилию. – Предатели крови…
-Не смей так называть родителей Джеймса! – едва ли не рычит Бродяга; он не позволит матери оскорблять Поттеров. – Ты запрещаешь мне общаться с Джеймсом – только мне всё равно!..
-Да, запрещаю! – обрывает сына миссис Блэк. – Отныне ты не будешь иметь с Джеймсом Поттером ничего общего, ясно? Ни с ним, ни с его семьёй!
-У тебя просто крыша поехала! – кричит Сириус.
-Закрой свой рот, щенок! – орёт Вальбурга. – Я запрещаю тебе с ними общаться!..
-Да с чего ты взяла, что я стану тебя слушать?! – запальчиво кричит Сириус. – Мне плевать на твои запреты! Я никогда не перестану дружить с Джеймсом! А его родители, они просто замечательные!
-Они предатели крови! – кричит Вальбурга и встаёт на ноги. – Идиоты! Считают, будто грязнокровки ничем не хуже нас!.. Они просто глупцы!
Сириус чувствует, как кровь приливает к щекам, и щёки его пылают яростным огнём. Он задыхается.
-Да ты…да лучше бы они были моими родителями!
И, развернувшись, Сириус бросается к лестнице. Впервые он чувствует такую ненависть, такое отвращение к матери.
-Не смей поворачиваться ко мне спиной! – в ярости орёт Вальбурга. – Сириус Орион Блэк! Я приказываю тебе вернуться! Немедленно!!!
Сириус влетает в свою комнату.
Не раз за лето он думал о том, как хорошо было бы уйти из этого проклятого дома. Уйти и никогда не возвращаться.
И сейчас он готов это сделать.
Он хватает со стола волшебную палочку, тащит к двери не разобранный чемодан…
Сириус толкает дверь, но она не открывается.
-Какого чёрта…
-Ты останешься в своей комнате до тех пор, пока я не позволю тебе выйти, - слышит Сириус голос матери, стоящей на площадке лестницы. – И я ещё поговорю с тобой…Тебе это так просто не сойдёт с рук…
Гнев волнами накатывает на Сириуса. Недолго думая, он поднимает волшебную палочку – и вышибает дверь. Она слетает с петель, и стоящая за ней Вальбурга едва успевает отскочить в сторону.
Сириус видит побледневшее от бешенства лицо матери.
-Паршивец! – хриплые звуки злобы и ненависти клочками вылетают из её тяжело вздымающейся и опускающейся груди. – Как ты посмел!.. Ты…
Она вдруг замечает чемодан в руке Сириуса. Недоумение проскальзывает по её лицу.
-Куда ты собрался? – требовательно спрашивает она.
-Я ухожу, - выдыхает Сириус. – Я не могу больше находиться в этом чёртовом доме!
Недоумение на лице Вальбурги сменяется злорадством.
-И куда ты пойдёшь? – почти издевательски спрашивает она. – Куда?!
-Да хоть в Азкабан! – срываются с языка необдуманные слова. – Там, пожалуй, лучше, чем здесь!
Сириус делает шаг вперёд, но Вальбурга преграждает ему путь.
-Вернись в свою комнату! – орёт миссис Блэк. – Я приказываю тебе вернуться! Я твоя мать, и ты обязан меня слушаться!..
И Вальбурга с силой бьёт старшего сына по лицу. От хлёсткой пощёчины на лице Сириуса остаётся красный след. Голова его непроизвольно дёргается вправо, волосы падают ему на лицо…
Клокочущая внутри ярость превращается в холодное отчуждение.
-Да лучше бы у меня вообще не было матери, - тихо говорит Сириус, глядя Вальбурге в глаза.
Слышится испуганный вздох. Из-за приоткрытой двери своей комнаты за ними наблюдает Регулус. Он очень напуган.
-А ты что здесь делаешь? – срывается Вальбурга на младшем сыне. – Кажется, я запрещала тебе выходить из комнаты без разрешения…
Не долго думая, Сириус выпускает из рук чемодан (тот с глухим стуком падает на пол), отпихивает мать и начинает быстро спускаться по лестнице.
Бродяга уже почти достигает площадки третьего этажа. Он не видит, как Вальбурга вытаскивает свою волшебную палочку и направляет на него…
-Мама, не надо! – в испуге кричит Регулус и хватает мать за руку.
Слетевшее с кончика волшебной палочки заклинание ударяется в стену.
-Что ты делаешь?! – миссис Блэк в бешенстве отталкивает младшего сына.
Сириус оборачивается. Он быстро понимает, что произошло, и, кажется, сейчас он по-настоящему гордиться братом…
Сириус ничего не говорит Регулусу. Только едва заметно кивает ему головой в знак благодарности. Брат стоит, в нерешительности прижимаясь спиной к стене.
-Последний раз повторяю: вернись в свою комнату, Сириус! – восклицает Вальбурга.
Сириус вскидывает на неё глаза.
-Ни за что, - твёрдо говорит он.
Перепрыгивая через ступеньки, Сириус слышит шаги позади себя: мать идёт за ним следом, выкрикивая ругательства и проклятья, но не может его догнать.
-Ты ничтожная, мерзкая тварь! – орёт Вальбурга, и сердце Сириуса невольно сжимается от боли. – Ты не достоин фамилии Блэков!.. Вернись сейчас же!.. Мерзавец! От тебя одни неприятности!.. Надо было убить тебя ещё до рождения!
Сириус всегда знал, что его мать жестока. Но это знание не делает её слова менее мучительными для него, её сына.
От её слов слёзы накатываются на глаза, и даже если пытаться быть сильным…
Сириус не останавливается.
Его ничего здесь больше не держит.
А, может, и никогда не держало?..
Перед первым этажом Вальбурга вдруг куда-то исчезает, и Сириус в удивлении оборачивается. Неужели она позволит ему уйти?..
Что ж, так даже проще.
Сердце бешено колотится, пока Сириус едва ли не бегом направляется по коридору к входной двери.
А в ушах всё ещё звучит голос матери: «Надо было убить тебя до рождения!..»
Сириус стискивает зубы.
Походит к двери…
Вот она – свобода. Только руку протяни.
-СТОЯТЬ!!!
Сириус резко оборачивается. По лицу его вдруг проскальзывает горькая усмешка.
Нет, глупо было полагать, что она возьмёт и так просто даст ему уйти.
Нет.
Никогда.
-Сириус, что ты делаешь? – как-то апатично спрашивает Орион, которого в качестве поддержки позвала Вальбурга.
Сириус немного удивлён, что мать позвала отца. Обычно она предпочитает решать все дела одна, без него.
-Что ты с ним нянчишься?! – вклинивается Вальбурга. – Эта неблагодарная тварь…он решил сбежать из дома!
И миссис Блэк поднимает палочку, направляет на сына…
-Круцио!
Сириус едва успевает увернуться от заклятья Вальбурги.
А мать снова вскидывает волшебную палочку…
Ярость вновь вскипает в душе Сириуса. Он с ненавистью смотрит на Вальбургу.
Внезапно освещающая коридор люстра начинает часто мигать, то угасая, то вновь загораясь. В это же мгновение слышится звон. Он исходит откуда-то сверху.
Все трое Блэков поднимают глаза к потолку. Люстра, не переставая мигать, начинает раскачиваться, хрусталики на ней дребезжат…
Вдруг, словно повинуясь какой-то неведомой силе, они в мгновение ока отсоединяются от люстры и со свистом выстреливают в разные стороны, попадая в стены, в пол, в потолок…
Но большей частью в Вальбургу Блэк. Она в испуге вскрикивает, пытается закрыться руками.
-Это ты!!! – в исступлении вопит Вальбурга, тыча пальцем в Сириуса. – Ты это сделал! Мне назло! Ты всё делаешь мне назло!
Сириус, широко распахнув глаза, смотрит на эту картину. На перепуганную до смерти мать. На неуклюже топчущегося рядом отца, которому досталось гораздо меньше, чем жене. На люстру, которая продолжает мигать и раскачиваться, увеличивая амплитуду.
Он с восхищением и ужасом смотрит на то, что он сделал.
Потому что на этот раз Сириус согласен с матерью.
Это действительно сделал он. Сделала его магия. Стихийная магия.
Ведь самое его существо стремиться выбраться из этого дома, и его магическая сила помогла ему в этом. Он даже не подозревал, что способен на такое.
Хрусталики продолжают атаковать Вальбургу. А между тем, люстра раскачивает всё сильнее и сильнее, и наконец…
Когда люстра с грохотом падает на пол, Сириус уже оказывается на крыльце.
Он оглядывается по сторонам, но улица плывёт перед глазами, и Сириус, даже не оборачиваясь, чтобы в последний раз взглнуть на дверь дома, в котором он родился, сбегает по ступеням и бежит прочь от него, не разбирая дороги, натыкаясь на прохожих.
А между тем летняя жара сменяется удушливым зноем. Светло-голубое июльское небо затягивают тучи, а потом проливаются дождём на обливающийся потом Лондон. Оглушительно грохочет гром; молния яркой вспышкой освещает почерневшее небо и, пересекая его тонкой кривой линией, делит его пополам.
И когда прохладные дождевые капли текут по щекам Сириуса, он уже не знает дождь это или слёзы.
Но нет, он скорей бы сам отгрыз себе руку, чем позволил бы себе заплакать.
Он не помнит, как долго бежит по улицам города, и знает, что врятли когда-нибудь сможет вспомнить, но остановиться его заставляет не сбившееся дыхание, не колики в боку, а знакомый, родной голос. Голос единственного на свете дорогого ему человека.
-Сириус! – раздаётся из кармана джинсов.
Блэк резко остановился посреди пустой незнакомой улицы. Вытащил сквозное зеркало из кармана. Как же хорошо, что оно было с ним, а не в чемодане.
-Сириус, я зову тебя уже битых полчаса! – вопит зеркало голосом Джеймса Поттера, а спустя мгновение перед глазами Блэка появляется и он сам, как только Бродяга подносит зеркальце к лицу.
-Бродяга, что случилось? Почему не…- Джеймс вдруг замолкает; два светло-карих глаза недоумённо останавливаются на промокшем до нитки друге. – Что с тобой?
-Джеймс, я ушёл из дома, - на одном дыхании произнёс Сириус.
-Что ты…не…
Джеймс в замешательстве глядит на друга. Но вскоре его недоумение сменяется чем-то очень похожим на сострадание.
-Где ты сейчас? – твёрдо спрашивает Поттер.
Сириус оглядывается.
-Понятия не имею, - пожимает он плечами. – Улица какая-то.
-И что ты там стоишь-то?
-А что, мне лечь тут?!
-Да ты меня не понял! – Джеймс потряс лохматой головой. – Я имел в виду, что ты вообще там делаешь, давай ко мне, в Годрикову Впадину.
Губы Сириуса изгибаются в едва заметой улыбке. Измученное сердце охватывает тихая, благодарная радость.
-А твои родители?.. - неуверенно спрашивает Сириус.
-Они будут рады! - незамедлительно отвечает Джеймс и начинает быстро объяснять другу, как добраться до Годриковой Впадины на «Ночном рыцаре».
...Когда Сириус оказывается наконец у двухэтажного коттеджа, окна которого приветливо горят в гостиной, ему навстречу тут же выходит Джеймс. Младший Поттер быстро идёт по дорожке и гостеприимно распахивает перед Сириусом калитку, потом сам выходит за ограду и стискивает друга в объятиях. И тут слова не нужны, всё и так понятно.
-Я к вам ненадолго...- начинает Сириус. - Побуду недельку — не больше, потом найду себе жильё...не хочу вас теснить...
-Заткнись и иди в дом, - перебивает его Джеймс. - Никуда ты не поедешь, понял? Найдёт он себе жильё...вот тебе жильё, - Джеймс указывает на свой дом. -Так что кончай эту свою ерунду. Мой дом — твой дом, и не о чем тут разговаривать.
Друзья вместе идут к дому, проходят внутрь, а там их уже ждут мистер и миссис Поттер. Сириус заглдывает в их лица. Нет, он не видит в них ни жалости, ни сострадания, ни грусти — ничего, чего бы он не хотел видеть; только приветливость и дружелюбие.
-Привет, милый! - Дорея крепко обнимает Блэка, не обращая внимания на то, что он весь мокрый.
-Здравствуй, Сириус! - мистер Поттер пожимает парню руку и улыбается.
-Ты как раз к ужину, - говорит миссис Поттер. - Сегодня я приготовила гуся с яблоками — очень вкусно. А пока, пожалуй, идите с Джеймсом наверх. Джеймс даст тебе что-нибудь, чтобы переодеться.
-Вот, держи, - Джеймс небрежно бросает другу чистую футболку и джинсы, когда они поднимаются к нему в комнату. Сириус ловит одежду и оглядывается: какое же здесь всё родное...
-Ты чего? Стесняешься, что ли? - усмехается Поттер, заметив, что друг медлит. - Да ладно, я сейчас отвернусь.
И Джеймс, расплывшись в ухмылке, поворачивается к Сириусу спиной.
-Можешь переодеваться, мисс Скромняшка, - подтрунивает Поттер. - Я не буду смотреть.
-Иди ты! - Сириус в первые за целый день улыбается, весело, искренне.
И вечер пролетает незаметно. Шутки Джеймса, улыбки Карлуса, забота Дореи, искренний смех, сердечная доброта, осознание, что тебя любят и что ты кому-то действительно нужен, согревают сердце Сириуса, и холодная пустота внутри постепенно заполняется, и там расцветает, медленно и поначалу несмело, нежная и чистая любовь к трём замечательным, самым лучшим на свете людям — самое светлое чувство, какое когда-либо доводилось испытывать его душе.
И поздним вечером, перед сном, когда Сириус уже лёг в постель, в комнату к ним с Джеймсом заглядывает миссис Поттер. Ей всё равно, что Сириус уже не маленький, что ему уже шестнадцать лет — ей всё равно, она подходит и целует его в щёку, желая спокойной ночи.
Его, Сириуса Блэка, никто и никогда не целовал перед сном, не поправлял подушку и одеяло, не желал с такой теплотой сладких снов и не уходил на цыпочках, тихо-тихо претворяя за собой дверь, чтобы не разбудить его.
И в ту ночь, в ту звёздную, тёплую, июльскую ночь, Сириус засыпает с одной лишь мыслью: как чудесно было бы, если бы он родился в семье Поттеров...
Палата, где лежали мистер и миссис Поттер, была чистой и светлой. Стоило Джеймсу войти, он тотчас увидел родителей. Они лежали на отдельных кроватях, между которыми стояла белая деревянная тумбочка со свежим букетом цветов в голубой вазе. Джеймс мгновение помедлил у двери, затем тихо приблизился к кроватям.
Одетые в белые больничные сорочки, Поттеры лежали на кроватях, бережно закрытые одеялами. Глаза их были закрыты. Они были очень бледными. Их лица при неярком свете палаты казались худыми и осунувшимися.
Джеймс сделал шаг вперёд, с болью всматриваясь в родные черты. Он никогда прежде не видел своих родителей такими. И даже сейчас не верил, что всё это происходит на самом деле.
Джеймс вспомнил, как ночью услышал крик Сириуса, быстро спустился вниз и увидел лежащего без сознания отца. Он тогда впервые за всю свою жизнь по-настоящему испугался. Однако несмотря на испуг, голова была ясной, и Джеймс не позволил себе поддаться панике. Сириус сказал, что не может привести мистера Поттера в чувство и предложил разбудить миссис Поттер. Джеймс мгновение колебался: стоит ли волновать маму? Но какая-то необъяснимая сила тянула его на второй этаж, в комнату родителей; он явственно ощущал, что должен подняться к матери.
И поднялся. И не поверил тому, что увидел. Мама, как и отец, была без сознания. Со стороны могло показаться, что она просто спит, но в действительности всё было совсем не так.
Он звал её, тряс за плечи, умолял очнуться. А когда понял, что всё бесполезно, почувствовал, как настоящая паника захлёстывает его с головой. В голове билась одна только мысль: надо срочно доставить родителей в больницу святого Мунго.
Трансгрессировать ни он, ни Сириус ещё не умели, но решение нашлось почти сразу.
Джеймс с трудом мог вспомнить, как спустился к Сириусу, как прямо в пижаме и тапочках вылетел из дома, пересёк улицу и едва не выбил дверь соседки-волшебницы, которая была подругой миссис Поттер. Почему-то женщина почти не удивилась тому, что рассказал ей Джеймс, и, наскоро одевшись, помогла ему и Блэку доставить его родителей в больницу.
А потом началось томительное ожидание. Минуты тянулись, как часы, невыносимо долго, пока они с Сириусом ждали какого-то целителя.
И всё ради того, чтобы услышать страшный диагноз.
-Дж...Джеймс...
Парень резко вскинул глаза. Мистер Поттер был в сознании и тихо звал сына слабым хрипловатым голосом.
-Джеймс, - мистер Поттер чуть приподнял правую руку и протянул её к сыну. - Джеймс, подойди...подойди, пожалуйста.
-Папа...- он даже не знал, что сказать, только подошёл к кровати отца и медленно опустился на колени, сжимая протянутую к нему холодную, как лёд, руку.
-Вот и всё, - тихим, мягким голосом сказал Карлус. - Наше с мамой время пришло.
-Нет, вы не умрёте...- хватаясь за соломинку, прошептал Джеймс.
-Все когда-нибудь умрут, - спокойно, но с грустью сказал мистер Поттер. - И мы — сегодня.
Джеймс помотал головой.
-Я знаю, ты думаешь, что мы были с тобой слишком мало, - продолжал Карлус. - Что ж, в этом не могу с тобой не согласиться, но...видно, такова судьба.
Тихо скрипнула дверь палаты. Это вошёл Сириус и медленно приблизился к Поттерам.
-Мы уйдём, но ты, Джеймс, ты останешься, - говорил мистер Поттер, разрывая шёпотом тишину. - Тебе придётся пережить не мало потерь, как и всем людям...но ты обязательно будешь счастлив... - он ненадолго умолк, собираясь с силами: - Я знаю, это больно, но ты всё преодолеешь...ведь ты сильный, ты смелый...ведь ты...ведь ты Поттер! - слёзы гордости жемчужинками заблестели в уголках его глаз. - И что бы ни случилось, всегда помни: пока на свете есть хотя бы один человек, который любит тебя, ты не одинок. Потому что любовь...
-...Любовь — самая могущественная сила на земле.
Джеймс и Сириус одновременно переведи взгляд на миссис Поттер. Она открыла глаза и тоже глядела на них. Синие глаза её блестели.
-Любовь выше всего: выше жестокости, выше зла, выше смерти, - миссис Поттер пошевелила рукой, и Джеймс тут же сжал её пальцы. - Я хочу, чтоб ты знал, сынок, мы с папой любим тебя и всегда будем любить. Где бы мы ни были...
Она замолчала, прикрыв глаза. Сириус порывисто бросился к ней, опускаясь на пол рядом с Джеймсом.
-Джеймс, Сириус...берегите друг друга, - прошептал из последних сил мистер Поттер. - Такая дружба, какая связывает вас, редко встречается. Дорожите ею.
-И друг другом, - добавила Дорея. - И всегда помните: мы любим вас, вас обоих...
Когда она замолчала, тихо вздыхая, а Карлус закрыл глаза, чуть повернув голову влево, Джеймс уже знал, что их здесь больше нет.
Тяжёлые, неповоротливые тучи сгрудились над Годриковой Впадиной. Бушевавший всю ночь ветер к утру стих. Дома под снежными шапками застыли в угрюмой неподвижности. Самый воздух был наполнен чем-то гнетущим и скорбно-молчаливым. Редкие прохожие шагали по внезапно опустевшим улочкам, закутавшись в шарфы и не поднимая глаз. Деревушка погрузилась в холодное оцепенение.
На кладбище за церковью, над свежей могилой, стояли Джеймс и Сириус. На могилке лежали цветы, свежие венки стояли рядом.
Сириус медленно поднял глаза на друга. Джеймс стоял, засунув руки в карманы куртки, и молча смотрел на место последнего успокоения своих родителей. Он, видимо, почувствовал на себе взгляд Блэка и тоже посмотрел на него.
-Ты иди, - сказал Джеймс; голос его едва заметно подрагивал. – Я ещё останусь.
Сириус мог бы остаться с Джеймсом хоть на весь день…если бы только друг хотел этого. Но Блэк понимал: Джеймсу необходимо побыть одному.
Прежде чем уйти, Сириус крепко обнял Джеймса. В ответ Поттер лишь слабо обхватил Сириуса руками.
Не говоря ни слова, Блэк развернулся и пошёл по тропинке. Уже у калитки он обернулся, посмотрел на Джеймса. Поттер стоял в той же позе: руки в карманах, голова опущена.
Сострадание кольнуло в сердце. Сириус слегка поморщился и, отворив калитку, покинул кладбище.
Неподвижно и безмолвно стоял Джеймс над могилой своих родителей. Сердце сжимала невыносимая, тяжкая боль. Боль утраты. Боль, которая никогда не проходит, которая, хоть и незримо, но неотступно, следует за человеком всю его жизнь, со временем притупляясь, но оставаясь где-то на задворках сознания.
Джеймс тяжело вдохнул ртом морозный воздух.
Каждый удар сердца отдавался болью в груди.
Он закрыл глаза.
Перед его внутренним взором сразу появились мама и папа. Живые. Счастливые. Улыбающиеся.
Джеймс резко распахнул глаза. Жестокая реальность бушующим потоком хлынула в сознание, стирая образы его родителей.
По лицу потекли слёзы, обжигая замёрзшие щёки.
Джеймс не двигался, только молча смотрел на могилу своих отца и матери.
Начался снегопад. Снег медленно опускался на землю, стирая призрачную грань между прошлым и настоящим, между тем, что было и тем, что уже никогда не вернётся…
Джеймс не помнил, сколько он простоял вот так неподвижно, только когда он словно бы очнулся от немого оцепенения, снегопад закончился, и на чистом небе зажигались первые звёзды.
Он страшно замёрз. У него окоченели руки, и он не чувствовал ног. Изо рта вырывался пар.
В церкви началась вечерняя служба.
-Прощайте, - прошептал Джеймс, бросив последний взгляд на могилу родителей, и, утопая в снегу, побрёл прочь.
Джеймс уходит, оставляя здесь, рядом с ними, частичку своей души.
И только церковное пение вечернего богослужения разносится над заснеженным кладбищем и, поднимаясь куда-то в необъятную высь, замирает в бездонной звёздной глубине.
