Мародёры - наши друзья: осколки из мародёрской жизни

Осколок №43

Название: МАРОДЁРЫ – НАШИ ДРУЗЬЯ: ОСКОЛОК №43
Автор: КОТ
Бета: ADONA
Персонажи: РЕМУС ЛЮПИН, …
Время: ГДЕ-ТО В КОНЦЕ ПЕРВОГО ГОДА В ХОГВАРТСЕ
Дисклеймер: Я? Да что я? Это всё её. Это всё она. Та, чье имя и так все знают. ;)

Ремус Люпин съежился на застеленной чистым постельным бельем кровати. Мальчик прижался носом к белоснежной простыне, вновь поражаясь тому, что мадам Помфри всякий раз стелила ему заново. Белье опять не доживет до рассвета, как и во все предыдущие месяцы. И все-таки он каждый раз приходил в аккуратно убранное помещение с красиво застеленной, белой постелью и зажженной свечой на тумбочке. Окна были занавешены новыми шторами. И Визжащая хижина в целом производила необычайно цивилизованное и даже уютное впечатление.
Ремус невольно подумал, уж не затем ли это делается, чтобы на утро были более заметны перемены... Чтобы мадам Помфри, приходя за мальчиком, могла воочию убедиться в том, что ночью здесь бесновался зверь... Быть может, школьной медсестре доставляет радость быть свидетелем его беды, его падения. И в душе, за маской сочувствия и жалости, она упивается его болью и убогостью... Но у Ремуса не было причин так думать, мадам Помфри не давала ему ни малейшего повода сомневаться в ней. Он и сам понимал, что на самом деле не злился на нее, просто очень боялся. Нет, не школьной медсестры, а... себя и того, что ему предстояло пережить. Казалось бы, ему бы уже пора привыкнуть, но он все еще трясся от страха и ужаса при приближении полнолуния. А медсестра, она хотела как лучше. Не ее вина в том, что от ее заботы Ремус чувствовал себя лишь хуже, что он, приходя в хижину, первым делом тушил свечу, прятал ее в тумбочку и забирался в кровать, замирая в темноте, в которой он не видел окружавшую его обстановку недолговечной цивилизованности.
Сквозь щели между неплотно задернутыми занавесками на заколоченных окнах пробивался слабый свет звезд. Однако, было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть.
Вскоре взойдет луна... Ремус уткнулся в простыню и зажмурился. Он не будет думать о том, что вскоре должно произойти. Он не будет думать о луне, полный круглый диск которой уже... Нет, он не будет думать об этом! Не будет! Он будет думать о... об учебе. О том, как профессор МакГонагалл похвалила его на прошлом уроке. О том, как профессор Слизнорт назвал его сочинение по Зельеварению одним из лучших среди первогодок. Или о том, как вчера утром Джеймс с Сириусом, препираясь о чем-то, свалились с лестницы и покатились вниз прямо в толпу когтевранок, которые так отвратительно визжали. Подумать о том, как Питер радовался, когда Ремус помог ему с Защитой от Темных Искусств. Подумать о том...
Постельное белье жутко воняло лавандой и хозяйственным мылом. Тумбочка рядом с кроватью пахла дубом. Свеча, лежавшая в ней, пропахла пчелиным воском. Какая ужасная вонь! Почему весь мир так вонял?.. Эти проклятые запахи его раздражали. Он чувствовал запах собственного пота. Это было тошнотворно. Занавески пропитались ароматом моющего средства и затхлости. Стены источали какой-то первобытный лесной запах. Так пахло терпкое дерево. Всё в этом доме имело свой аромат. И все эти запахи смешивались воедино в самом воздухе, который тоже чем-то да вонял. Но все же гриффиндорец мог различить их все, такими сильными они были, и это его бесило, просто доводило до безумия.
А еще Ремус некстати вспомнил, что не ужинал. Просто не мог проглотить ни кусочка за гриффиндорском столом в главном зале. Джеймс его еще спросил: "Ты не ешь? Ты же любишь курицу... В дорогу надо бы подкрепиться". А Сириус с набитым ртом добавил: "Если ты не будешь, я твою порцию съем". Ремус тогда слабо улыбнулся и пододвинул другу тарелку.
Теперь же та курятина виделась ему совершенно иначе. Вкусное, жареное мясо. В хрустящей корочке. Мягкое, теплое. В животе голодно забурлило. Голодный спазм скрутил желудок, отзываясь болью в позвоночнике. Ремус сжался. Но боль не стихала. Она разливалась по костям, усиливаясь до невыносимости. Темнота перед глазами взорвалась болью, которая поглотила всё - мысли, чувства и желания. Ремус закричал. Его тело конвульсивно дергалось и сжималось. Разум потух. Осталась лишь боль. Крик становился всё громче, пока он не оборвался утробным рычанием.

*