Стул на двоихДве равно уважаемых семьи
В Дурмштранге, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
Друг друга любят…
Э-ээ, мы не о том.
Их было всего двое. Но хуже лет не знал Дурмштранг. Двое — как день и ночь, жизнь и смерть, серебро и золото, белок и желток, я и я. Их было только двое, но стонали стены древнего замка, потому что эти двое были магнитами и притягивали к себе всех подряд, а друг к другу они были повернуты одинаково заряженными сторонами. Их было двое — но каждый из них стал центром группы, группировки, семьи.
— …договориться? Нет уж, Гринделвальд не станет ни с кем договариваться. Тем более, с этим
британцем. Скорей уж, он покажет ему его место!
— Это кто еще кому покажет!
— Так ты тоже из его шайки?! Ну я тебе!..
— Разнимите же их!
— А кто там? Кто?
— Да из этих двух шаек — дуэль решили устроить…
— Опять? Надоели — сил нет! Позовите учителей, а?
— Директор? Ого, ну, на сей раз будет им обоим по шеям…
— Кто применяет заклинания в неучебное время в стенах школы? Кто поднимает такой шум? Позовите зачинщиков! Найдите и приведите их немедленно!
И шепот в толпе учеников:
— Строго говоря, привести их было бы неплохо. Но где же их сейчас найдешь?
— Сам директор побаивается с ними связываться.
— Но сейчас-то они получат!
— Если их снимут…
— Это откуда?
Башни Дурмштранга, невидимые постороннему глазу, упирались своими зубчатыми верхушками в бесконечность звёздного неба. Днём они нередко тонули в тумане или облаках. И только орлы знали, как прекрасны поросшие мхом зубцы верхушек. Орлы и те двое, что карабкались сейчас по отвесным скользким от тумана и моха древним стенам.
— Не, ну ты посмотри, куда эти идиоты опять полезли! Разобьются ведь!
— Думаешь, они в первый раз?
— А что они там делают?
— Да, кажется, просто так.
— Нет! Ты смотри! Вспышка!
— Может, таки свалились? Не то, чтобы кто-то пожалел…
Каменное крошево летело во все стороны, когда они синхронно чертили огнём — треугольник, круг и вертикаль — над пропастью висели они, но ни капли страха…
— Они же нам башни порушат! Зови директора!
— А смысл? Директор их снимать полетит? Лучше здесь подождём — и сами отведём.
— Да бросьте вы, — вмешался третий, будто заспанный, — думаете, не водили? Думаете, не наказывали?
— Ну? — хором спросили два первых, взволнованные.
— Сами не видите? Всё равно лезут и рисуют.
— А может, свалятся?
— Это кто свалится?! Дамблдор не свалится! А этот… блондинчик – очень может быть!
— Я тебе покажу – «блондинчик»!
— Ох, ну не начинайте…
— Ступефай!
— Опять!!
— О, лезут вниз!
— Лучше бы летели…
Да, это была настоящая битва. Вендетта идей. Смертельная вражда. Роковой поединок. А начиналось всё, конечно, с семьи, кудряшек, суровых отцов и нежных матерей. Начиналось всё примерно так.
Семья Гринделвальдов.
Белокурый ангелок стоял перед коленями матери и очаровательно улыбался. Мать, хрупкая невысокая женщина, фарфоровая статуэтка, особенно рядом со своим мужем, была чем-то очень расстроена, а увидев нежную улыбку своего малыша и вовсе разрыдалась в кружевной платок. Высокий и крепкий мужчина, суровость которого несколько смягчали такого же оттенка, как у малыша, волосы, незамедлительно бросился к жене и взволнованным, но всё-таки строгим голосом произнёс, видимо уже не раз звучавшую здесь фразу:
— Дорогая, успокойся, с Геллертом всё будет хорошо. Он весь в меня умом и в тебя красотой. Он покорит всю школу, весь мир!
Тут белокурый ангелок вдруг громко и заразительно рассмеялся. Так, что улыбнулась даже заплаканная госпожа Гринделвальд.
Семья Дамблдоров.
— Никакого Бобатона! — и Кендра Дамблдор стукнула смуглым кулаком по дубовому столу гостиной. Чашки подпрыгнули, и сладкий чай пролился на вишнёвую скатерть. Старший из сидевших за столом двух мальчиков насупился. Рыжая шевелюра, кажется, стала от возмущения ещё рыжее.
Миссис Дамблдор успокоилась, взмахом палочки убрала лужицы и объяснила:
— Ты у меня крепкий мальчик, к тому же не дурак, — тут сын перестал супиться и даже поправил выбившуюся из хвостика прядку, — поэтому тебя можно или в Хогвартс, или в Дурмштранг. Первый открыт для всех, но там знают про твоего отца, а мне только сплетен не хватало, поэтому пойдёшь во второй — ума, чтобы доказать, чего ты достоит, у тебя хватит.
Мальчик собрался было уныло кивнуть, как вдруг наткнулся на взгляд матери и кивнул бодро:
— Я им докажу!
Да, начиналось всё вполне по-семейному. Но вот дальше… Понимаете, это случилось в самой школе. Они там нечаянно столкнулись. Прямо на пороге. Представьте, широченные двери, где два великана и шесть кентавров в ряд пройдут, друг друга не задев, а тут — двое первокурсников. Им те двери показались уже кроличьей норы. Они стали на пороге и упёрлись друг в друга взглядами. Тогда мир будто застыл, скрипнул, затрещал и всё быстрее и быстрее завертелся вокруг них. Мир, вместе с Дурмштрангом, учителями, учениками, столами, стульями, башнями.
Кстати, о стульях. Стул как раз был один. И стоял он посреди комнаты, куда собрались все: эти двое, их сторонники, и мы, посторонние наблюдатели, чтоб наконец решить и запротоколировать — кто из этих двоих будет главным. Потому что эта вражда под конец утомила всех, даже их ненормальных сторонников.
Собрались — и смотрят волками друг на друга. Точнее, смотрят-то их компании по обе стороны от стула, а мы по стенам жмемся — как бы кто не кинул в нас чем-нибудь непростительным. А эти двое опаздывали: сначала с башни спускались, на которой в очередной раз рисовали свой — из-за которого тоже соперничали! — знак, затем долго в дверях стояли, не желая пропускать другого вперед, затем по коридору старательно шаг в шаг шли… короче, нехорошо вели себя: потому что в комнате со стулом при малейшем промедлении и смертоубийство случиться могло… и убивали бы друг друга не непосредственные виновники, а их приспешники, которые в причины этой странной вражды вдумывались еще меньше зачинщиков.
Но тут, когда напряжение стало невыносимым, и, казалось, над головами вот-вот загремит гром и блеснут молнии, они вошли в комнату. Одновременно. Как и следовало двум главарям сильных, но враждующих группировок — гордо вскинув головы, все в шрамах от…
Да, откровенно говоря, видок у них был аховый: исцарапанные, мокрые (явно на той высотище, где башни заканчиваются, ещё и мороз под минус тридцать: вот они сначала инеем покрылись, а потом отмёрзли), мантии в зелёном чём-то, все в грязи испачканные (ну, кто те башни-то чистит?). Но, надо отдать им должное, гордые и полные собственного достоинства. До краёв полные. Так, что расплёскивается…
Мы предпочли вжаться в стены еще сильнее, а вот все остальные подались вперед — к стулу, который те двое немедленно заняли. Оба. Каждый — ровно половину. Вторые их…половины…сидели на воздухе. Впрочем, оба были худые (после таких упражнений — похудеешь!), так что, кажется, неприятностей им обоим стул на двоих не доставлял.
Итак, они сели и… и что? А чего вы ожидаете-то? Выяснять, кто главный, они собирались, что совершенно лично нам было очевидно, не с помощью дуэли. И, кажется, даже не с помощью аргументированного спора. Они просто принялись друг на друга смотреть, или точнее — пожирать друг друга глазами. Смысла подобного, кажется, не понимал никто, даже их сторонники. Возможно, проигравший должен был воспламениться. Или испариться. В общем, продолжалось бы так до утра, если бы… Если бы не раздался громкий храп! Да, на исходе часа какой-то несчастный не выдержал поединка и мало того, что заснул, так ещё и всхрапнул. И что тут началось! Оба вождя одновременно вскочили и забегали по комнате, бурно жестикулируя и что-то выкрикивая. Мы вжались в стены ещё сильнее. Они говорили и говорили, одновременно и одно и то же. Но так быстро, что никто не понимал ни слова. Едва даже можно было понять, что эти двое слово в слово повторяют слова друг друга. Под конец получаса такой беседы мы стали расходиться. Завтра предстоял учебный день, куча заданий, звери-преподаватели и все радости Дурмштранга. В общем, мы стали расходиться. Стойко, до конца часа, держались сторонники, но и они дали слабину наконец. Последним — через два часа непрекращавшегося ора уходил я. В этом не было ничего странного. А виной всему — врожденное любопытство. Не раз оно меня подводило. Конечно, не то чтоб мне теперь грозила опасность, скорей уж грозил конфуз. Ну, определенная неловкость, если вы понимаете. Обернулся я на пороге и увидел, так сказать, финал их битвы: они все так же бурно жестикулировали и пламенно вещали. Уже, судя по тому, что оба покраснели, взмокли и охрипли, они были близки к некой кульминации своей тронной речи. Они в сходном жесте воздели руки — само собой, синхронно, а потом вдруг оба с размаху сели на трон… то есть, на стул. А тот возьми да и рухни под ними. А из-под него почему-то вдруг покатились зеленые блестящие яблоки. В воздухе запахло виноградным вином. Но тут я краснею, читатель, позволь мне не продолжать…
