Глава 4На следующий день после того, как Берти вернулся, пришло письмо от тети Батильды. К ней приехал из-за границы племянник, и они собрались к нам на обед. Мне было очень интересно, какой из себя этот заграничный племянник и что он у себя за границей видел? А вдруг там великаны живут, как в книжке, о которой Ал говорил? Или еще кто-нибудь интересный?
Берти сказал, что мы должны его поразить, и мы весь день готовились. Алу особенно досталось: Берти его гонял и не давал ни минутки присесть. Мне было очень весело, ведь я тоже сложа руки не сидела.
– Ну что ты так суетишься? – недоумевал Альбус. – Можно подумать, к нам в гости сам министр магии собирается!
– Плевал я на министра магии! – ответил Берти. – Если ему тут не понравится, он вернется в свою Австрию и начнет гадости про англичан говорить. А мы его так примем, что он заткнется и слова плохого не скажет!
Тут уже Ал рассмеялся. Он не часто смеется, так что Берти даже растерялся и сказал немного обиженно:
– Чего ржешь?
– ТЫ преклоняешься перед заграницей? – едва выговорил Ал сквозь смех.
– Ничего ты не понимаешь, – проворчал Берти. – Это не преклонение, а патриотизм и национальное самосознание. И вообще – при чем тут заграница? Далась мне заграница! О гостях речь! Иди переодевайся.
– Каких слов нахватался! – удивился Альбус, прежде чем уйти.
– Подумаешь! – Берти совсем не обиделся. – Один ты, что ли, такой умный?
А мне он потом по секрету сказал, что что-то вроде того на квиддичном матче услышал, там об игроках сборной говорили.
Я хотела надеть свое самое нарядное белое платье с кружевами, но Берти заявил, что мы в трауре и надо носить черное или, в крайнем случае, просто темное. Черное мне надевать не хотелось, потому что у меня от черного цвета сразу настроение портится. Не так как от красного, злиться не хочется, а просто вообще ничего не хочется. Становится очень печально и ничего не хочется. Я нашла зеленое платье, длинное и с серебряным цветочком вышитым.
Когда переоделась, пошла показаться Берти. Он на меня посмотрел ТАКИМИ глазами, так что я даже немного смутилась.
– Какая ты красивая, Ари!
– Ну что ты? – Мне было немножко неловко, но и приятно, оттого что Берти меня хвалит. Больше мне никто не говорил, что я красивая, даже мама!
– Правда, красивая! А ты не хочешь в волосы ленту вплести?
– А ты мне поможешь?
Мы с Берти нашли в моем шкафу коробочку с лентами, и он помог мне переплести волосы зеленой лентой с золотой отделкой. И правда – красиво так получилось! Я смотрела на себя в зеркало, и вдруг мне стало немножко страшно.
Берти обнял меня за плечи:
– Ну что с тобой?
Я еще ничего не сказала, а он уже почувствовал! Какой у меня замечательный брат!..
– Я боюсь немного, – призналась я. – Он хороший, этот племянник из Австрии?
– Раз Батильда приводит его в наш дом, значит, она за него ручается, – сказал Берти. – А если он попытается тебя обидеть, я такой международный скандал устрою!
– Не надо скандала, – попросила я.
– Не будет, – согласился Берти. – Я не дам ему тебя обидеть. А теперь пошли гостей встречать.
Мы накрыли стол в гостиной. Постелили белую кружевную скатерть. Ал надел свою парадную мантию, темно-синюю, еще и медаль нацепил, которую ему по окончании школы дали. Это его Берти заставил.
– Ты прямо себя превзошел, – смеялся Альбус. – Даже ведь не знаешь, ради кого стараешься! А тетя Батильда просто поражена будет!
– Ради тети Батильды я тоже стараюсь, – сказал Берти, раскладывая на столе салфетки. – Пусть не думает, что мы тут несчастные сиротки, не способные себя обеспечить!
Что – тетя Батильда думает, что мы несчастные? Это неправильно! Я никогда такая счастливая не была, как в это лето.
Мне только жалко было, что сегодня я оставила без внимания своих кукол: не до них было. Ну ничего, я им завтра званый обед устрою! В честь приезда важного гостя из-за границы. Только где я его возьму? Надо будет Ала попросить: он собрался ехать книжки покупать, вот пусть заодно купит мне еще одну куклу.
Наконец в дверь постучали, и Ал пошел открывать. Мне опять стало страшно, и я посмотрела на Берти.
– Не бойся, – тихо прошептал тот. – Ты у меня самая лучшая!
Я кивнула. В самом деле, тетя Батильда хорошая, значит, и ее племянник не может быть плохим! А он и правда оказался совсем не страшным. И всего ненамного меня старше, как Берти. А какой красивый! Такими красивыми только принцы из сказок бывают. Глаза голубые, как у Ала и Берти, но намного ярче, золотые локоны такого цвета, каким только солнце рисуют, а улыбается так, что и Алу до него далеко...
Тетя Батильда открыла было рот, чтобы представить племянника, но тот ее опередил:
– Геллерт Гриндельвальд, к вашим услугам.
И первым подошел ко мне. Я так растерялась, что не могла ничего сказать. Тогда он взял меня за руку и поднес ее к губам.
В моих неволшебных сказках была история о принцессе, которая проспала сто лет, а потом прекрасный принц поцеловал ее и она проснулась. Вот и я сейчас чувствовала себя принцессой, которую разбудили...
– Могу я узнать ваше имя, прекрасная леди? – сказал он.
– Ариана, – еле слышно произнесла я.
Меня даже Берти не называл «прекрасной». И руку не целовал никогда.
Он задорно улыбнулся и протянул мне букет цветов. Таких красивых и пушистых, как маленькие солнышки, только белых. Я и «спасибо» не смогла сказать, так и стояла с этими цветами, пока гость здоровался с мальчиками.
– Прошу к столу! – немножко сердито произнес Берти. Он на меня, что ли, сердится? Или на Гриндельвальда?
– Садись же. – Ал забрал из моих рук букет и тихонько подтолкнул меня к моему месту. А сам поставил цветы в невесть откуда взявшуюся вазу с водой – я и не заметила, как он это проделал: только что в руках ничего не было – и вот уже ваза на столе, и белые солнышки едва не касаются моей щеки лепестками...
Я оказалась прямо напротив нашего гостя. Ал сел рядом с ним, а Берти возле меня. Он был чем-то недоволен, но я не понимала чем. Сам же хотел, чтобы все было как лучше и чтобы гостям понравилось!
– Вам не скучно тут жить в деревне? – спросил Гриндельвальд. – Но ответить никто не успел, потому что он тут же принялся рассказывать:
– Я жил в городе, в Вене. Почти в самом центре. У нас трехэтажный дом, наша семья уже лет триста им владеет. А до того он еще кому-то принадлежал. И хоть бы что! Магглы его видят, только внутрь попасть не могут. А зачем им туда попадать, у нас не принято ходить к незнакомым людям без приглашения!
Я вообще-то не люблю, когда говорят слишком много, потому что при этом обычно говорят непонятно, как Альбус. Но Геллерт говорил понятно и интересно и при этом так улыбался, что сразу становилось светло и весело.
– Вы в Дурмстранге учитесь? – спросил Ал.- Правда, что там открыто преподают темные искусства?
– А что такое темные искусства? – переспросил он. – Просто то, что еще до конца не поняли и чему не научились противодействовать. Это все условности. До чего же у нас любят мыслить штампами и наклеивать ярлыки! В Дурмстранге учат темным искусствам, а в Бобатоне – хорошим манерам... Запомнишь этот штамп – и кажется, что ты знаешь все, и больше тебе ничего не надо. Это придумали те, кто боится проникать в суть явлений. Конечно, мыслить штампами проще!
Ну вот, и этот говорит непонятно. А я-то обрадовалась... Зато Ал обрадовался еще больше. Но все равно на Геллерта смотреть было очень приятно, а слова можно и не слушать. А Берти почему-то все больше и больше хмурился. А потом спросил:
– Это правда, что у вас на матче по квиддичу один из игроков применил непростительное заклятие? А его за это даже не исключили.
Геллерт посмотрел на Берти с таким выражением лица, с каким сам Берти обычно смотрит на козла Профессора, обнаружив его на капустной грядке.
– Откуда у вас такие сведения, молодой человек?
– Какая разница, откуда, – мрачно сказал Берти. – Правда или нет?
– Впредь прошу вас, – как-то немного холодно сказал Геллерт, – прежде повторения слухов проверять их источник. Это случай действительно имел место быть, но не на матче, а после него, потому что, к вашему сведению, игроки выходят на поле без волшебных палочек. И это была всего лишь угроза, а вовсе не попытка применить заклинание. Мальчишка после проигрыша совсем потерял голову и произнес заклинание, которое знал только понаслышке.
– Вы проверяли? – спросил Берти очень язвительно.
Мне очень не понравилось, как они говорили, и еще больше – как они друг на дружку смотрели. Берти мне обещал, что ничего плохого не будет, а они же сейчас поругаются! А когда ругаются – это и есть плохое, куда уж хуже! Мне плохо становится, не только когда ругают меня, но и когда ругаются при мне. Когда мама на Берти кричала, я чуть с ума не сошла – кажется, это так называется? Только тогда Берти почувствовал, что мне плохо, взял за руку и увел. А сейчас хоть его самого уводи!
– Не надо про плохое, – жалобно попросила я. – Пожалуйста.
– Слово прекрасной дамы – закон. – Геллерт улыбнулся и развел руками.
Берти опять очень злобно на него посмотрел, но промолчал. Вспомнил, что я не люблю, когда ругаются.
Геллерт тоже замолчал и занялся пудингом. Мне хотелось его о чем-нибудь спросить, но было как-то боязно. Меня еще мама отучила лезть с разговорами и задавать вопросы первой.
Все-таки Геллерт нарушил молчание и обратился к Альбусу:
– Я читал вашу статью в «Трансфигурации сегодня», очень интересные мысли.
Ал прямо расцвел. Он любит, когда его хвалят, но у нас некому: никто, кроме тети Батильды, не понимает, что он там придумал.
– Я собирался писать еще на эту тему, но не успел... вы понимаете – семейные обстоятельства.
– А как вы думаете, недавнее открытие магглами радиоактивности не могло быть вызвано экспериментами в области трансфигурации?
– Это вы говорите о побочных эффектах преобразования материи? Но ведь они бывают не постоянно...
Ну все, увлеклись. Я печально посмотрела на Берти. Хорошо хоть, что не ругаются... но лучше бы он что-нибудь понятное рассказал.
– Ну, как вы, справляетесь? – спросила тетя Батильда. – Если помочь чем, вы обращайтесь.
– Справляемся, – сердито сказал Берти.
Сейчас-то он что сердится? Уже не ругается никто!
– Альбус молодец, какой чудесный обед устроил! Такого даже при Кендре не было!
Берти еще больше нахмурился, а я не поняла, почему это тетя Батильда хвалит Ала, а не Берти. И поспешила поправить:
– Это не он, это Берти все сделал! А мы с Альбусом только помогали.
Почему-то тетя Батильда огорчилась немного. То есть она не сказала – но видно было, что ей было бы приятнее, если бы все сделал Ал, а не Берти. Она что – думает, что если у Берти нет медали, как у Ала, то его хвалить не надо? Это неправильно!
Когда Берти собрался подавать чай, я заявила, что помогу, и пошла с ним на кухню. И спросила:
– Ты чего такой сердитый?
Он только рукой махнул.
– Тебе Геллерт не понравился?
Он чуть чашку не выронил. Хорошо, она пустая была.
– А тебе понравился?
– Он красивый, – сказала я и улыбнулась.
Берти еще больше помрачнел.
– А ты знаешь, – спросил он, разлив чай по чашкам, – сколько есть красивых цветов, которые еще и ядовитые?
– А он мне какие принес? – испугалась я. – Не ядовитые?
– Нет, – успокоил меня Берти, – цветы-то нормальные, но вот он сам – точь-в-точь как ядовитый цветок. Есть такой... Дурман называется.
– И ничего он не ядовитый! – обиделась я и вышла из кухни.
Да что он обзывается? Сам он дурман! Никакой Геллерт не ядовитый! Он мне руку поцеловал и прекрасной леди назвал, а Берти никогда так не делал! Ему просто завидно, что он не такой красивый и учтивый, вот и сердится! Я же вижу, что Геллерт хороший! И Берти хороший! А раз он хороший, он не должен думать плохо о других... о Геллерте!
Берти принес поднос с чашками и пирог, а потом сел рядом со мной и тихо попросил:
– Ари, не обижайся на меня, пожалуйста.
Я посмотрела на него.
– А ты не будешь обзываться?
– Не буду, – сказал он как-то очень грустно.
– Ты хороший, – я погладила его по руке, – правда. Не надо сердиться.
Но он все равно был сердитым и немного грустным до самого конца вечера. Хотя ни Геллерт, ни Альбус на нас внимания уже не обращали, увлекшись разговором о чем-то совершенно непонятном.
Когда гости уже собрались уходить, Берти сердито сказал Алу:
– Ты за книжками своими завтра пойдешь? Или у тебя уже новая безумная идея?
Ал посмотрел на Берти непонимающими глазами, а потом до него дошло, и он произнес успокоительно:
– Что ты волнуешься? Идей может быть много, и они друг другу не помешают! Конечно, я завтра пойду на Диагон-Аллею, раз собирался.
Только Берти не успокоился. Тем более что Геллерт тут же предложил:
– А вы не против, если я составлю вам компанию?
Берти криво усмехнулся, но Ал в тот момент на него не смотрел.
– Конечно, не против. Пойдемте, я провожу вас до калитки.
* * *
Мне этот заграничный хлыщ не понравился с первого взгляда. Я терпеть не могу напыщенных самоуверенных красавчиков, воображающих о себе невесть что. А Гриндельвальд был именно из таких. Я это понял сразу, как он вошел. Весь прямо-таки светится, как начищенный котел, и вид такой, как будто он наследный принц, а мы должны перед ним раскланиваться и в ладоши хлопать. Волосы длинные, как у девчонки, лицо прямо-таки кукольное, еще и улыбается снисходительно. Дескать, чем вы меня тут еще намерены удивить? Тьфу!
Мне не было жалко того, что мы полдня старались ради этого щеголя, в конце концов, гостей надо принимать наилучшим образом. Но он мог бы и не воспринимать это как должное, да еще так снисходительно! Нет чтобы поблагодарить!
Он представился таким тоном, как будто его имя давным-давно известно и сейчас, после долгого ожидания, нам выпал редкий случай лицезреть его воочию. А потом подошел к Ариане и поцеловал ей руку. И букет цветов преподнес, причем я не понял, откуда он их взял – только что у него в руках ничего не было. Я чуть не задохнулся от злости. Да что он делает, воображуля заграничный! Девчонке голову задурить вздумал? Он перед нами рисуется, а Ариана ему и поверить может, это только я человека с первого взгляда раскусить могу, а она нет!
Но какой же я идиот! Почему раньше не догадывался Ариане цветы подарить? Да хоть бы на лугу нарвать, пока козы не вытоптали – и то б радости было! Теперь будет думать, что этот красавчик вежливый и обходительный, еще того гляди, увлечется...
Вдобавок ко всему он оказался изрядный болтун. Причем говорил с тем же высокомерием и пренебрежением, что и смотрел. И никому не давал слова вставить.
Зачем он, интересно, к нам в глушь приехал, если он такой умный?
Я попытался сбить с него спесь, вспомнив о случае, о котором рассказывал мне Лайонель: что какой-то умник из Дурмстранга на квиддичном матче применил непростительное заклятие. Он попытался отбрехиваться, что, мол, все не так было... но я уж знаю эту породу: соврет – недорого возьмет. Еще немного – и я бы высказал этому красавчику все, что о нем думаю.
Но тут вмешалась Ариана, и мне пришлось остановиться. И этот щеголь тоже заткнулся, к счастью. С каким удовольствием я бы съездил ему по холеной физиономии! Но при Ариане нельзя. Она ведь не любит, когда при ней ругаются. Воспринимает это так же, как если бы ругали ее. Сколько раз мне приходилось ее оттаскивать, когда мама начинала на меня кричать!
Гриндельвальд заткнулся, но ненадолго – и тут же принялся разговаривать с Альбусом о каких-то там достижениях магической науки. Ну надо же – я думал, этот красавчик может только собой восхищаться, а он и другим льстить умеет! А брату только и это надо: он весь расцвел и принялся излагать свои гениальные идеи, которых у него по триста штук на любой случай.
Мерлин с ним, с братом, но меня выводило из себя то, что Ариана на этого красавчика восхищенно смотрела! Прямо-таки глаз не сводила. Что она в нем нашла?
Что Альбус в нем нашел – понятно, обрадовался возможности похвастаться своими знаниями. Хотя я бы на его месте задумался, стоит так безоговорочно принимать этого красавчика или нет. Я, может, и не такой ученый, как наш юный гений, но той половины, что я из разговора понял, мне с лихвой хватило, чтобы составить о госте полное представление. Чего я еще терпеть не могу – так это разведения словесной шелухи вокруг очевидных вопросов. Ладно, когда о простейшем заклинании читают целую лекцию: надо же чем-то время, оставшееся до конца урока, занять! Но когда начинают нести чушь насчет относительности добра и зла, светлой магии и темной, да еще так длинно и запутанно, что у собеседника мозги начинают в трубочку сворачиваться, то у меня первое желание: дать оратору как следует, чтоб заткнулся. И понял, что в этом мире есть кое-что абсолютное. Удар кулаком под дых, например.
Но Альбусу, я, может быть, что-то и объясню. А как объяснить Ариане? У нее нет моего жизненного опыта, она не общалась со слизеринцами и не разглядит под красивой внешностью гнилое нутро.
Тем не менее я попытался с ней поговорить, когда мы пошли за чаем. Но она посмотрела на меня такими расстроенными глазами, что я прекратил объяснения, едва их начав.
Вот бы этот красавчик убрался отсюда поскорее! Так нет же – пока и не собирается, судя по тому, что навязался сопровождать Альбуса на Диагон-Аллею. Как будто его приглашали! Ну, хотя бы завтра у нас не появится. А если вдруг и соберется, то на такой прием больше может не рассчитывать. Я не министр магии – каждый день званые обеды устраивать.
Когда я укладывал Ариану спать, она первым делом спросила:
– А Геллерт завтра придет?
– Не знаю, – буркнул я. И, не выдержав, спросил: – Чем он тебе так приглянулся?
– Он красивый! – бесхитростно ответила Ариана.
Я поцеловал сестренку в лоб и поинтересовался:
– А я красивый?
– Ты самый лучший! – уверенно ответила Ариана и улыбнулась.
Эта улыбка примирила меня с жизнью – до тех пор пока я не пошел поговорить с Альбусом. Я не собирался ругаться еще и с ним, но мне было необходимо узнать, сколько этот тип намерен проторчать у нас. То есть, конечно, не у нас, а у Батильды, но это получалось одно и то же. Судя по тому, как они с Альбусом разговаривали...
Братец, как обычно, и не собирался ложиться – сидел за столом и что-то увлеченно строчил. Больше всего он сейчас напоминал первокурсника, первый раз в жизни взявшего в руки навозную бомбу.
Я только собирался открыть рот, как Альбус заговорил первым:
– Эбби, ты не представляешь, какой это необыкновенный человек! Нам несказанно повезло, что он сюда приехал!
– Нам? – с издевкой переспросил я. – Я-то как раз прекрасно представляю, кто он такой: болтун и позер, думающий только о себе.
Альбус хмыкнул и пожал плечами.
– Он превосходный волшебник!
– А по-моему, – продолжил я, – он трансфигурированный золотой сниджет. Только порхать и умеет, а мозгов – ноль. Я бы на твоем месте выставил его отсюда: пусть катится в свою Австрию!
Альбус посмотрел на меня, как смотрят на мышь, которую собираются превратить в подушечку для иголок, и медленно заговорил:
– Пока что я на своем месте. И сам выбираю круг своего общения и своих занятий. Или ты считаешь, что я всю жизнь должен пасти коз и кормить кур?
– А есть ты что будешь, умник? – огрызнулся я. – Небось яичницу по утрам за обе щеки уплетаешь!
Альбус опять улыбнулся своей ехидной улыбочкой и торжественно заявил:
– Человек ест для того, чтобы жить, а не живет для того, чтобы есть. Я от хозяйственных забот не отказываюсь. Но и жить между кухней и хлевом не собираюсь!
Ох, какие мы гордые! Гриндельвальд из той же породы: высокие словеса о предназначении говорить любим, но чтобы еще и кормили три раза в день.
– Вот и не отказывайся, – проворчал я, понимая, что спорить с юным гением бесполезно. – Ты про Ариану не забудь.
– Не забуду! – устало произнес Альбус, но прозвучало это как «Отстань!». – Сказал же, что пойду за книгами – и завтра я за ними пойду.
Ага, с этим красавчиком. И по дороге они все забудут. Но я уже видел, что разговоры тут бесполезны. Оставалось только надеяться, что заграничному щеголю у нас скоро надоест и он свалит обратно в свою Австрию.
