ЭпилогЭпилог.
(Сарданапал)
Ранняя осень. Солнце ещё греет, но светит оно словно через туманную дымку, и свет его мягок. Если посмотреть наверх - удивительное сочетание пронзительно-голубого неба и золотой листвы деревьев. Безмятежное спокойствие.
Прошло тридцать лет, но сейчас кажется, что это было только вчера. И я снова стою на крыльце дома Медузии и снова чувствую, как невеселые мысли нестройным хороводом кружатся в голове. Я медлю несколько долгих минут, прежде чем постучать, и глубоко вдыхаю прогретый с терпкими нотками полыни воздух…
Я не смог замять это дело.
Как бы по-житейски ничтожны не были обвинения, выдвинутые против Медузии, формально они были весомы. И Поклеп раздул тогда из мухи слона. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, я понимаю, что ничто не заставило бы Поклепа отказаться от своей навязчивой идеи. Иногда я думаю, что если бы в главном зале суда Магщества оказался его собственный сын, Поклеп с неистовством фанатика обрек бы и его на самую высшую меру наказания.
Медузии навсегда запретили преподавать, где бы то ни было. И, разумеется, она должна была покинуть Тибидохс. Ну и конечно же, никакой Лысой горы и прочих крупных магических поселков. Поклеп всё-таки добился своего.
Узнав вердикт судий, Медузия сразу же пришла ко мне. Она была сломлена, растоптана, и я боялся, что никогда не увижу ее прежней. Она спросила: как это – навсегда? Я сказал ей тогда, чтобы она не думала об этом. Просто потому что не знал, что еще сказать. Я предложил ей забыть, пока не думать об этом, ведь потом обязательно придет какое-нибудь решение. Жизнь не стоит на месте: сегодня это «навсегда» кажется ужасным, но когда просто живешь - изо дня в день – оно потихоньку отступает в сторону, теряет свою остроту…
И ведь, казалось бы, однажды все было в моих руках! Тем вечером, когда Медузия пришла ко мне, я должен был как-то остановить ее, что-то предпринять. Хотя бы пригрозить оглаской. Я же прекрасно представлял себе, что любовь, ровно как и ненависть, принимает в душе Медузии такие масштабы, что становится просто опасной. Что при всей своей кажущейся рассудительности она попросту теряет голову. Но я поддался непростительной слабости. В своем бесконечно наивном желании того, чтобы она была счастлива, я совершил ошибку…
А потом все так быстро и стремительно покатилось под откос, что изменить что-либо не представлялось возможным. Потому что это было бы все равно, что разрубить два уже сросшихся дерева: почти что равносильно тому, чтобы погубить обоих. И мне оставалось только с бессильным отчаяньем наблюдать за их с Бейбарсовым, что уж греха таить, красивым падением.
Глебу посчастливилось исчезнуть, отправившись на задание Магщества, а Медузия осталась совсем одна. Одна выдержала это разбирательство в суде. Все так же одна, под удивленными и осуждающими взглядами людей, с ледяным достоинством покинула Тибидохс. Я до сих пор помню, как шел рядом с ней через Большой зал, на улицу, чтобы она могла телепортировать. Она бесстрастно говорила мне, что будет замечательно, наконец, посвятить себя изучению нежити. И даже голос ее выражал живую заинтересованность, а на губах играла легкая улыбка, только глаза казались навек потухшими…
Потом вернулся Бейбарсов. Он порывался найти Медузию и уехать к ней – немедленно, сейчас! – но Ягге была обеспокоена его здоровьем. Упрямый мальчишка отмахивался от нее – эта пара царапин, что он получил при выполнении задания, еще больше укрепляла в нем уверенность в своей жертвенной любви. Даже тогда он, по сути, любовался собой – упивался страданиями, которые со стороны могли показаться действительно ужасными. И я даже не сомневаюсь, что все эти терзания были искренними, только вот… Шли дни, а он не исполнял всех брошенных в исступлении клятв, и становилось всё более очевидным, что он никуда не поедет.
Просто Глебу оказалась не нужна такая любовь: все эти страдания и буря страстей, и каждодневная жертва. Раньше это казалось ему романтичным и возвышенным, теперь – надо было ехать куда-то, надо было в одночасье бросить все, чем он жил раньше, и ринуться в неизведанное. Он оказался не готов, и, честно говоря, я не могу винить его. Мало кто на такое способен.
Бейбарсов испугался, спрятался – от этой разрывающей душу страсти. Он уехал к лопухоидам. Амбициозный, честолюбивый Бейбарсов, у которого наверняка имелись грандиозные планы на будущее, забился в серый и будничный мирок, сбежал от магии и от себя. Он работал и, думаю, до сих пор работает, каким-нибудь «магистром темной магии», творит простейшие привороты за сносные деньги. Он стал вершителем судеб, только на мелком, прямо-таки бытовом уровне…
Глеб женился в сорок пять, потому что все его друзья-лопухоиды давно уже обзавелись семьей, и оставаться холостым, должно быть, показалось ему попусту неприличным. Как это: маг, привороживший сотни убегающих мужей и жен, не может найти свое счастье в жизни? И Бейбарсов женился – на девушке много моложе себя, скромной глупенькой студентке, к которой он мог испытывать разве что отеческую привязанность.
Все в его жизни было направлено на то, чтобы больше никогда не испытать той страсти, которой он так неосторожно хлебнул в юности. Он понял, что хотеть чего-то слишком – это неразумно и опасно. И перестал хотеть вообще. Жизнь сломала ему крылья, и он предпочел бежать и прятаться. Может быть, тогда это был единственно возможный выбор… Может быть...
Хотел бы я, чтобы все сложилось иначе?.. Конечно. Несмотря на то, что роптать на судьбу – это верх человеческой глупости, тем не менее - да. Я бы хотел, чтобы они скрылись, исчезли, чтобы появится где-нибудь на другом конце земли и быть счастливыми.
Но все случилось так, как должно было случиться. И теперь поздно о чем-либо сожалеть…
Собравшись с мыслями, я стучу в дверь – ладонь касается сухого, насквозь прогретого солнцем дерева. Ласковый ветерок треплет ярко-рыжие бархотки, высаженные в длинный ящик, поставленный на перила. Я слышу легкие шаги. Медузия настежь распахивает дверь.
Она ничуть не изменилась. Она улыбается мне, и ветер развевает ее рыжие, а на солнце почти красные волосы. Время вернуло ее некогда опустевшим глазам знакомые солнечные искорки.
- Доброе утро, - просто говорит она, и я знаю, что это не формальное приветствие, а именно то, что она хотела сказать.
И сейчас, больше чем когда либо, я верю: все еще будет.
КОНЕЦ.
