Глава 4Дождался. Даже отец, кажется, наконец смирился: он молча съел свой завтрак, как-то странно посмотрел на меня на прощание и ушел на фабрику. После завтрака мы с мамой отправились на станцию Кинг-Кросс. Я должен был ехать в Хогвардс.
На станции оказалось очень много людей. Шум и суета, царившие вокруг, в первый момент напугали меня, но потом я увидел Эвансов и немного успокоился.
До отправления я наблюдал, как Лили ссорилась со своей сестрой (мне Петунья никогда не нравилась – пустая девчонка) и нервно считал минуты. Из-за волнения я даже с мамой нормально не попрощался, выхватил вещи и вошел в ближайшее купе. Когда поезд тронулся, быстро переоделся в школьную мантию и отправился искать Лили. Так я их и встретил – двух мальчишек моего возраста – моих первых врагов в школе Хогвардс. Отношения с ними как-то сразу не заладились. Эти лоботрясы бесцеремонно вмешались в наш с Лили разговор. Увидев, что дружеского общения не получится, Лили перешла в мое купе. Я бы порадовался этому, но, к сожалению, настроение уже было основательно испорчено. Я-то надеялся, что обидные клички останутся в прошлом, хотя «Сопливус» все же лучше, чем «босяк» или «вонючка».
Хогвардс меня очаровал. Он был невообразимо прекрасен в своем величии. Еще дома я успел просмотреть его колдографии в «Истории Хогвардса», но они оказались бледным подобием оригинала. Озеро, лодки, лунная ночь – никогда этого не забуду. Мы с Лили находились в одной лодке.
– Потрясающе… – повернувшись ко мне, восторженно прошептала она.
– А ты думала, что я тебя обманываю? Мне кажется, что мы попали в сказку.
– Это лучше, чем сказка.
Сказка продолжалась до распределения – я, как и хотел, попал в Слизерин. А Лили шляпа отправила в Гриффиндор. Все. Досмеялись.
Несомненно, то, что меня распределили в Слизерин, не могло не радовать, но на сердце все же было неспокойно, хотя я честно пытался найти во всем произошедшем положительные моменты. В конце концов, ну и что, что Лили в Гриффиндоре, мы и раньше учились в разных классах. Это не помешает нам дружить.
Не знаю, как там на других факультетах, но в Слизерине в людях ценили, прежде всего, умение в любой ситуации сохранять достоинство и не терять самообладание. Наш староста, Люциус Малфой, стал для меня примером настоящего слизеринца – потомок древнего рода, первый красавец факультета, яркая личность. Стоило ему войти в гостиную и кинуть свой фирменный взгляд, как все сразу затихали, любая ссора решалась в ту же минуту. Сколько я помню Люциуса, он был широчайшей души человек, но только для своих, остальные же либо его боялись, либо ненавидели, либо и то и другое.
Соседи по спальне мне попались занятные. Во-первых, Эйвери – парень с русыми волосами и правильными чертами лица. Несдержанность и эмоциональность (так несвойственная аристократам), тяга к эффектности, зрелищности и эпатажу, безумное воображение – это все про него.
Во-вторых, Мульсибер. Лили говорила, что он мрачный, а Эйвери считал его скучным, но полезным. Может быть. Зато я всегда знал, чего можно ожидать от Мульсибера. В принципе, неплохой парень, все свое свободное время просиживал в библиотеке. Он был из небогатой семьи и очень стеснялся своего происхождения, но все переживания по этому поводу тщательно скрывал. Он вообще не любил проявлять эмоции, можно сказать, что Мульсибер был антиподом Эйвери. Возможно, именно поэтому они и нашли общий язык. Говорят же, что противоположности притягиваются.
Нотт, вечно сгорбленный, темноволосый парень с серыми глазами. Никогда не угадаешь, что у него на уме. Поговаривали, что он сирота и его воспитывает дедушка, а дедушка Нотта был известен своей эксцентричностью. Ходили слухи, что дедуля закопал свою жену заживо. Нотт всегда был сам по себе: в драках не участвовал, учился средненько, за девушками не ухаживал. Вот такой вот странный и мрачный тип.
И, наконец, Флинт. Громила Флинт, как его прозвали. Флинт был из тех людей, про которых говорят: «сила есть – ума не надо». Его родители дружили с родителями Эйвери, поэтому Флинт Эйва не трогал, следовательно, Мульсибера и меня он тоже обходил стороной. Ноту в этом отношении тоже повезло: про него ходили такие слухи, что его вообще никто не трогал.
Вскоре я понял, что в Слизерине завести друзей почти невозможно. Все эти наследники древних родов отнюдь не торопились стоять друг за друга горой, делиться секретами и плакать друг у друга на плече. Дружба здесь скорее напоминала взаимовыгодные сделки, и все зависело от того, был ты полезен собеседнику или нет. Вот взять хотя бы нашу спальню. Мы все общались, но это нельзя было назвать дружбой – это был такой строгий конгломерат. У каждого из нас – своя роль, свое место. Эйвери – заводила, вожак комнаты, имел много полезных знакомств. Мульсибер был совестью комнаты, он все больше молчал, но, когда ситуация выходила из-под контроля, наступало его время. Правда, и в этом случае парень тоже был не слишком многословен, но только у него могло получиться отговорить Эйвери от какой-нибудь слишком уж опасной авантюры. Под его влиянием даже Флинт иногда садился за учебники. Флинт был кулаками комнаты, если можно так выразиться. Нотт – мрачным привидением, из-за него нас боялись трогать даже больше, чем из-за нашего Громилы. Вот странно, я ни разу не видел, чтобы Нотт кого-нибудь хоть пальцем тронул, а его все равно боялись. А еще через Нотта можно было достать что-нибудь запретное или очень редкое. Я же был мозгом комнаты, поэтому все свои идеи Эйвери сначала обсуждал со мной, и только после моей корректировки – с остальными. Кстати, так уж повелось, что списывали они все в основном у меня. Вот так мы и жили. Бесполезных людей в Слизерине не любили.
С первого дня в Хогвардсе я увлекся учебой. Мне нравились чары. Во-первых, они были спаренные с Гриффиндором, поэтому мы с Лили могли сидеть вместе. Во-вторых, мне нравился Флитвик. Он очень хорошо отзывался о моей маме и тепло отнесся ко мне. Зелья тоже нравились, но не нравился профессор Слахгорн, выделявший любимчиков по их полезности. Это, конечно, очень по-слизерински, но лично меня раздражало.
Кроме моих соседей, среди слизеринцев со мной мало кто общался. Так было заведено – лишний треп в нашем террариуме не приветствовался. К равенкловцам я относился равнодушно, к хаффлпаффцам презрительно, а вот с гриффиндорцами складывались особые отношения и в основном из-за одной дружной четверки. Заводилами были те самые Поттер и Блэк, которых я встретил в поезде, а группа поддержки состояла из Люпина и Петтигрю. Отравлять жизнь окружающим и любоваться собой – это были их основные цели. Надо сказать, ко мне они относились с особым садизмом, да и я в долгу не оставался. Наша взаимная ненависть росла с каждым днем, подкрепляемая многочисленными стычками. Чем старше мы становились, тем серьезнее оказывались наши столкновения. Зато сколько я проклятий изучил благодаря им.
В этой четверке самым опасным был Блэк, его друзья, наверное, даже не подозревали, насколько он опасен. Блэку, наследнику одного из самых древних родов темных магов, море было по колено. Нашего Эйвери тянуло на подвиги из-за богатого внутреннего мира, развитой фантазии, а Блэк же просто развлекался со скуки, и, если бы ему не попался Поттер с его гриффиндорскими идеалами, вполне возможно, что шуточки этого «красавчика» были бы куда злее и опаснее для окружающих. Он даже палочку лишний раз ленился достать, все за Поттера прятался. Вот от скуки он меня и изводил и дружков своих подначивал.
Поттер возомнил себя, по меньшей мере, Годриком Гриффиндором. Тоже мне борец за справедливость. На втором курсе, когда Поттер стал ловцом квиддичной команды, он точно тронулся. Ох и любил же он покрасоваться: поразить всех каким-нибудь новым трюком, невзначай тряхнуть лохматой челкой, красиво спрыгнуть с метлы, даже нападал всегда открыто, чтобы все желающие могли оценить его благородство и храбрость. Жил «новоявленный Годрик» стандартными стереотипами хогвардского студента: слизеринцы – подлые бяки, заниматься темной магией плохо и так далее. Это он дома у Блэка не бывал.
Тихоня Люпин опасности не представлял, зато сильно заинтересовал меня с научной точки зрения после прочтения книги «Вампиры и оборотни. История противостояния». Люпин на меня никогда не нападал – ему больше шла роль жертвы, чем мучителя.
И, наконец, подобострастный Петтигрю, хвостом бегающий за этими тремя, как комнатная собачонка, вызвал исключительно отвращение.
