Эффект Китнисс

Глава 4

http://vk.com/photo-17101459_278818302 - иллюстрация к главе.
Спасибо за этот фан-арт Je t'aime.
____________________________________________________________

Скоро рассвет. Ложиться спать уже бессмысленно. Все равно не усну больше сегодня. Снотворные не помогают, они лишь продлевают пребывание в стране кошмаров. Пожалуй, сегодня я сделаю то, что давно нужно было сделать. Будет не просто, но это нужно. Теперь это мой долг, дань, в какой-то степени. Да уж, не хотел бы я, чтобы у людей были такие долги.
Пролежав пару часов в своей кровати, раздумывая о сегодняшнем дне, я поднимаюсь и иду в ванную комнату. Надо смыть весь ужас, пережитый ночью. И так каждый день. Контрастный душ помогает и приводит в чувства, ободряет. К тому же, это отличный способ почувствовать себя свежим и полным сил.
Мне не требуется кофе, чтобы поддерживать себя в работоспособном состоянии, не падая на ходу от желания спать. Психологический барьер делает это лучше любого другого допинга.
После того, что я сегодня увидел во сне, хочется кинуться к ней и убедиться, что с девушкой все в порядке. Но я убеждаю себя в том, что это был всего лишь сон. Сон, не имеющий доступа к реальности.
Чем бы мне заняться сейчас? Не могу же я в такую рань куда-то идти. Даже если это место можно посещать круглосуточно. Пускай хотя бы солнце встанет, за окном более-менее просветлеет. Да и еще слишком прохладно на улице.

Сегодня ночью было холодно, поэтому окна я открыл лишь на первом этаже. Ну и хорошо, во всем доме свежо. Пожалуй, стоит мне убрать картины из холла, если я хочу чтобы Китнисс приходила ко мне.
В течение некоторого времени я отношу их на чердак, а там накрываю плотной синтетической материей, по типу целлофана. Здесь им самое место. Когда-то, рисуя их, я справлялся с ночными кошмарами, выплескивая все негативное на холст. Китнисс сказала однажды, что мне это помогало. Возможно. Я обязательно еще буду рисовать. Только позже. Посмотрим, что из этого получится.
Спустившись вниз, я отправляюсь на кухню. Пожалуй, чай – это то, что мне сейчас нужно. Я никак не могу отойти от сна. «Двуличность» Китнисс мне еще не снилась. Это что-то новенькое.
Чай, и правда, помог. Тем более в этот раз я добавил мяту. Как выяснилось, она помогает успокоиться. То, что нужно. Забросив пару печенюшек, я иду собираться.
Не знаю, существуют ли какие-нибудь определенные стереотипы в одежде по данному случаю, но мне кажется, что это не принципиально важно, как я оденусь. Это уже не имеет никакого значения. Одев первое, что попалось под руку – джинсы и свитер, а накидываю куртку и отправляюсь в путь.
По пути мне встречается пожилой мужчина, сгорбившийся от старости на своем стульчике. Он торгует цветами. Не знаю их название. Какие-то милые незамысловатые цветочки. Это как раз то, что мне требуется.
Я останавливаюсь напротив старика и разглядываю «товар».
- Тебе сколько веточек, сынок?
- А сколько их у вас? – спрашиваю старика.
- Ну, штук двадцать.
- Давайте все.
Он называет мне цену, и я даю ему купюру гораздо большей ценности и говорю, что мне не нужна сдача.
- На Луговину? – понимающе спрашивает он.
Я киваю в ответ и ухожу от мужчины.

Когда-то это место было красивым. Его заполняли цветы и травы. Я редко здесь бывал, потому как не всегда моему отцу удавалось найти время. Но когда мы были здесь вдвоем, это были столь редкие счастливые моменты в моем детстве.
Для мамы я был нежеланным ребенком. Если бы не отец, она избавилась от меня, не дав появиться на свет. Но в тот раз, и, пожалуй, лишь в тот раз, отец не позволил ей поступить по-своему, встал ей поперек. Может, и не следовало. Возможно, сейчас бы они были живы.
К чему строить планы на прошлое? Я его уже не изменю.
Здесь вместе со всеми пострадавшими при бомбежке лежат мои мама, братья и отец.

Знаю, это не правильно, так не должно быть, но я фактически ничего не чувствую, никакой боли от гибели матери. Наверное потому, что у меня вообще мало воспоминаний связано с ней. Я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь услышал доброе, ласковое слово в свой адрес от этой женщины. Она никогда не прижимала меня к себе, когда мне было страшно в ночи, никогда не пела колыбельную. Я не помню никакого тепла, ласки и нежности, которые бы исходили от нее. Все ее прикосновения ко мне выступали в форме оплеух и ударов. Что говорить? Она вычеркнула меня из своей жизни, когда мое имя прозвучало на Жатве в первый раз. Вычеркнула то, что и так было еле заметно. В тот день ни боли, ни горя, даже сочувствия не было в ее взгляде. Она лишь разочарованно вздохнула, сказав что-то вроде: «Ну что же, на две рабочих руки меньше».
С братьями у нас тоже не было взаимопонимания. Не то, чтобы они издевались надо мной, лупили или обижали, нет. Скорее, они меня просто не замечали. Они не понимали меня. Мы с ними даже внешне не были похожи. Они были расчетливыми реалистами. Я же умел мечтать, я был романтиком… когда-то давно. Я грезил о лучшей жизни, я верил, что мы будем свободны. Потом я подрос, мечты ушли на второй план, но у меня был человек, который поддерживал меня во всем и всегда. Мой отец.
Он действительно стал для меня невосполнимой потерей. Это он научил меня всему. И не только ремеслу пекаря. Он научил меня не сдаваться и идти к своей цели. Это было странно слышать от человека, сам который свою мечту оставил где-то глубоко внутри себя, не дав ей реализоваться. Но родители всегда хотят, чтобы жизнь их детей была более достоянной, счастливой и лучшей. Я любил его. И это был единственный человек, который по-настоящему любил меня. Нам было хорошо вместе. Отец и сын. Мы понимали друг друга во всем.
Теперь его нет. Он уже не встанет, не посмотрит на меня своими добрыми голубыми глазами, не пожмет руку, не обнимет и не даст совета, что мне теперь делать.
Отца мне будет не хватать. Но он навсегда останется в моем сердце. И в памяти.

Прошло уже много времени с того, момента, как я пришел сюда. Оставляю цветы на Луговине и отправляюсь домой.
Надо же, ни одной слезы не пробежало сейчас по моей щеке, хотя сердце разрывает боль. Интересно, я вообще еще способен плакать? Или горе уже никогда не сможет переродиться в слезу?
Медленно бреду по улицам. Сейчас, наверное, часов десять утра. Восстановительные работы должны идти полным ходом. Но никого нет. Странно. Возможно, в воскресенье люди просто решили отдохнуть? Вполне логично.
Я открываю дверь своего дома и вхожу вовнутрь. Что-то не так. Какой-то звук раздается из гостиной. Я здесь не один. Вооружившись тяжелой статуэткой, я прохожу дальше, на издаваемый звук.
Мои опасения оказались напрасными. Китнисс нервными, раздраженными шагами мерила гостиную. На ней надеты брюки и пуловер сиреневого оттенка. Куртка перевешана через спинку кресла. Звук, который издает статуэтка, когда я ставлю ее на тумбочку, отвлекает девушку. Она оборачивается на меня.
- Ты где был?! – в ее голосе столько возмущения, столько недовольства и критики.
- Как ты попала в мой дом? – не, ну правда, интересно. Я ведь ей ключи не давал, а дверь точно была закрыта.
- Через окно, оно было открыто, - затем она встряхнула головой, недовольная, что ее отвлекли от темы. – Тебя где носило, я тебя спрашиваю?!
- Я ходил на Луговину.
- А предупредить меня вчера нельзя было? – она все еще злится.
- Вчера я не знал, что пойду туда. Кстати, я не обязан перед тобой отчитываться. Почему тебя так волнует, где я нахожусь?
- Ты что, издеваешься? – она уже не просто злилась, она неистовствовала. – Я прихожу к тебе, стучу в дверь. Ты мне не открываешь. Подумала, спишь. Звоню, но ты все равно не открываешь. Я обошла вокруг дома – тебя нигде нет. Тогда я залезла через окно, благо, не так высоко. Обошла весь дом, в «прятки поиграла», а тебя нигде нет! И картин нет! Вещи разбросаны, чай не допит. Тебя не было три часа! После всего, что мы пережили, я не чувствую безопасности. Что я могла подумать?!

Ничего хорошего, явно. Мне стало стыдно. Это было действительно опрометчиво - не предупредить ее, когда она так нуждалась во мне. А все выглядело так, что она снова меня потеряла. Я ведь только вчера пообещал, что никогда не брошу ее.
Отдышавшись и восстановив дыхание, она продолжила уже спокойно:
- Не поступай со мной так, Пит. Не надо, - я опять ей делал больно. Я не имел на это право.
- Прости меня. Я должен был тебя предупредить. Но я также и должен был сходить туда. Там же моя семья, отец… - я пытался говорить спокойно, но мой голос предательски дрогнул на последнем слове.
Ее осуждающий вид мигом сменился на полный сочувствия и сострадания. Она подошла ко мне и обняла. По-настоящему, прижавшись всем телом, будто прикрывала меня от какой-то напасти. То ли забыв об опасности, то ли наплевав на нее. Или это мне пора прекратить считать себя зверем?
Прошмыгнув одной руку мне под мышку, обняла за спину, другую положила на голову, а сама уткнулась подбородком в плечо. Китнисс что-то успокаивающе шептала мне на ухо:
- Все хорошо. Все будет хорошо. Они навсегда останутся с нами, верно? – мне кажется, она теперь не только меня успокаивала, но и себе внушала.
- Конечно, - я тоже обнял ее. Она так приятно пахла. От нее веяло теплом и уютом. Еще недавно этот запах мне внушал совершенно противоположные ощущения. Сейчас все изменилось.
Ее близость, ее запах, ее голос, ее доброта и забота, она сама… Я понял, что вновь люблю ее и совсем не хочу отпускать. Никогда. Она снова стала моей. Любимой и родной Китнисс.